4. ИЗВИНЕНИЯ
4. ИЗВИНЕНИЯ
Если человек наступает на ногу чужому
посреди базара,
он вежливо извиняется
и объясняет:
«Здесь столько народу».
Если старший брат
наступает на ногу младшему брату,
он говорит: «Извини», —
и все.
Если родитель
наступает на ногу своему ребенку,
то не скажет вообще ничего.
Величайшая вежливость
свободна от всякой формальности.
Безукоризненное поведение не отягощено заботами.
Совершенная мудрость неспланированна.
Истинная любовь не нуждается в доказательствах.
Полная искренность не дает гарантий.
Все великое, все прекрасное, все истинное и настоящее, — всегда спонтанно. Вы не можете его запланировать. Как только вы планируете что-то прекрасное, оно перестает быть таковым. В тот момент, когда начинается планирование, все становится ненастоящим, неистинным.
Но именно это случилось с человечеством. Ваша любовь, ваша искренность, ваша правда — все пошло насмарку, потому что вы планируете это, потому что вас учили не быть спонтанным. Вас учили, как манипулировать другими, контролировать, управлять, но не учили быть естественным потоком, течением. Вы стали жесткими, замерзшими, мертвыми.
Жизнь не поддается планированию. Жизнь не нуждается в планировании. Она самодостаточна. Планируют ли деревья, как расти, как созревать, как начинать цветение? Они просто растут, не будучи даже сознательны в этом росте. Нет самосознания, нет разделения.
Когда вы начинаете планировать, вам приходится разделять себя, вы становитесь двумя: тем, который контролирует, и тем, который подконтролен. Возникает конфликт, теперь вы никогда не будете в мире с самим собой. Вы можете преуспеть в контролировании, но тогда мира не будет; и вы можете не преуспеть в контролировании — тогда мира тоже не будет. Добиваетесь ли вы успеха или терпите неудачу, в конечном счете вы придете к признанию своего провала. Ваша неудача будет неудачей, ваш успех тоже будет неудачей. Что бы вы ни делали, жизнь ваша будет незавидной.
Это разделение рождает безобразность, уродство; вы не едины, а красота принадлежит единству, красота принадлежит гармоничному целому. Вся культура, вся цивилизация, все общества делают вас безобразными. Вся мораль лишь уродует вас, ибо она основана на разделении, на контроле.
Я слышал, что однажды Баал Шем путешествовал в красивой коляске, запряженной тройкой лошадей. Но он все больше и больше поражался, поскольку за три дня, которые он уже был в пути, ни разу ни одна из лошадей не заржала. Что случилось с ними? А потом, на четвертый день, проезжавший мимо крестьянин вдруг крикнул ему, чтобы он не натягивал так поводья. Он отпустил вожжи, и внезапно все три лошади заржали, они ожили. Все три дня без перерыва они были мертвы, они умирали.
То же самое происходит со всеми вами, с целым человечеством. Вы не можете ржать, а пока лошадь не заржет, она мертва, потому что ржание означает, что она наслаждается, что жизнь в ней бьет ключом. Но вы не можете ржать, вы мертвы. Ваша жизнь никоим образом не является ни переполняющей вас песней, ни танцем, который рождается, когда энергия захлестывает вас.
Цветение — это всегда роскошь, а не необходимость. Ни для одного дерева цветы не являются жизненно необходимыми, ему вполне достаточно корней. Цветение всегда роскошно. Цветы появляются только тогда, когда дерево имеет слишком много, когда ему нужно отдавать, нужно делиться.
Когда вы имеете слишком много, жизнь становится танцем, праздником. Но общество не позволяет вам танцевать, праздновать, потому что общество должно следить, чтобы энергии у вас никогда не было больше, чем необходимо. Вам только и позволено, что жить на краю голодной смерти. Вам не дозволяется быть слишком наполненным, бьющим через край, потому что если вы слишком счастливы, переполнены, то вас невозможно контролировать, а общество хочет вас контролировать. Это — доминирование, очень тонкое доминирование.
Каждый ребенок рождается переполняющимся, брызжущим счастьем, энергией. Потом нам приходится отсекать источники его энергии, нам приходиться отъединять ребенка здесь и там, так, чтобы он стал подвластным контролю. И основа всего этого контроля — разделить ребенка надвое. Тогда вам нечего беспокоиться, он и сам себя будет контролировать. Тогда вам не о чем заботиться, он и сам будет врагом самому себе.
Поэтому ребенку твердят: «Это плохо. Не делай этого». Внезапно ребенок разделен, теперь он знает, что — дурно, а что — хорошо, теперь он знает, что часть его существа плохая, и его голова, его ум начинают его контролировать.
Благодаря разделению интеллект становится контролером, хозяином. Если вы не разделены, цельны, то никакой головы у вас не будет. Голова не исчезнет и не отвалится, но вы не будете ориентироваться на голову — ваша тотальная, цельная суть и будет вами.
Сейчас вы — лишь голова, а остальное тело служит только для ее поддержания. Голова стала эксплуататором, диктатором. И это было реализовано через разделение, через создание конфликта в вас. Вас учили, что это хорошо, а это плохо. Интеллект выучивается этому, и затем интеллект начинает вас осуждать.
Запомните, что, если вы осуждаете себя, то вы будете осуждать каждого — вы будете осуждать все на свете. И тот, кто осуждает себя, не способен любить. Тот, кто осуждает себя, не может молиться. Тот, кто осуждает себя, — для него нет Бога, и не может быть. Осуждающий ум никогда не способен вступить в божественный храм. Только когда вы в танце, в экстазе, никого и ничто не осуждаете, только когда вы переполнены ощущением, что никто не контролирует вас и никто не управляет вами — только тогда жизнь становиться «let-go» (пусть-идет-как-идет); она не формальна, она естественна. Тогда вы попадаете внутрь, тогда для вас все окружающее — это дверь. Теперь вы можете достичь храма, где бы вы ни находились.
Но прямо сейчас, такой, как вы есть, вы — шизофреничны. Вы шизофреник не только тогда, когда вам об этом говорит психоаналитик. Не нужно никакого психоаналитика, чтобы поставить вам диагноз. Общество творит шизофреников; разделенность — это и есть шизофрения. Вы не едины, не цельны. Вы родились цельным, но общество немедленно начинает обрабатывать вас, необходимо произвести важнейшую хирургическую операцию, вас постоянно оперируют, чтобы разделить. Потом общество спокойно, потому что вы сражаетесь сами с собой, ваша энергия рассеивается в вашей внутренней битве, она никогда не переполняет вас. Теперь вы неопасны.
Перехлестывающая, бьющая через край энергия оборачивается восстанием. Переполняющая энергия — это всегда бунт, переполняющая энергия всегда революционна. Она как река в половодье, в наводнение — она не верит в берега, в правила, в законы, она просто продолжает разливаться в сторону моря. Ей ведома только одна цель — стать морем, стать бескрайней.
Переполняющая энергия всегда движется в направлении Бога. Бог в нашем мире утрачен, не по причине науки, не из-за атеистов, но из-за так называемых верующих. Они настолько разделили вас, что река теперь сражается сама с собой. Не остается ничего, никаких сил, чтобы двигаться вперед, не остается никакой энергии; вы так устали, сражаясь с собой, как же теперь вы можете двигаться в сторону моря?
Один из основных законов Дао, Лао Цзы, Чжуан Цзы состоит в том, что, если вы спонтанны, то это самая высшая молитва; вы не можете потерять Бога, и, что бы вы ни делали, вы до него доберетесь. Поэтому Чжуан Цзы никогда не говорит о Боге; разговор здесь ни к чему, он не нужен. Он говорит лишь о том, как выявить в вас целостность. О святости говорить бессмысленно. Когда вы становитесь цельны, когда вы становитесь едины, вы становитесь святым. Когда ваши части, ваши составляющие растворяются в едином, ваша жизнь обращается в молитву. Но они никогда не говорят о молитве, это ни к чему.
Спонтанность, живущая как целое… Если вы хотите жить, как целое, то вы не можете ничего планировать. Кто будет планировать? Вы не можете решать на завтра, вы можете жить только здесь и сейчас. Кто будет решать? Если вы решаете, то рождается разделение; теперь вам придется манипулировать. Как вы будете планировать? Будущее неизвестно, а как вы можете планировать неизвестное? Если вы планируете неизвестное, то планирование опирается на опыт прошлого. Это значит: мертвое будет контролировать, распоряжаться живущим. Прошлое мертво, но прошлое продолжает руководить будущим — поэтому вам так все надоело. Это естественно, так и должно быть. Скука исходит из прошлого, потому что прошлое умерло, но оно все еще пытается воздействовать на будущее.
Будущее — это всегда приключение, но вы не даете ему стать приключением. Вы планируете его. Однажды спланированная, ваша жизнь катится по накатанной колее. Она — не река.
Когда вы находитесь в колее, вы знаете, что вы делаете, что происходит. Все это — лишь повторение уже пройденного. Кто будет планировать? Если планирует ум, ум всегда привязан к прошлому. Жизнь нельзя спланировать, потому что, планируя, вы совершаете самоубийство.
Жизнь может быть только незапланированной, движущейся от случая к случаю в неизвестное. Ну чего вы боитесь? Почему вы так пугаетесь незапланированной неизвестности? Вы всяко будете там, чтобы реагировать на ситуацию; что бы ни случилось, что бы ни происходило, вы все равно попадете туда, в будущее, и будете поступать в соответствии с ним. Чего же вы боитесь? Зачем это все планировать?
Страх появляется потому, что вы не уверены: попадете вы в будущее, или нет. Вы настолько бессознательны, что у вас нет уверенности ни в чем. Вы вообще ничего не воспринимаете.
Если у вас намечается важный разговор на работе, то вы до мельчайших подробностей строите планы в уме: что сказать, как сказать, как войти в офис, где стоять, куда сесть. Но зачем? Вы будете там, тогда вы и сможете поступать соответственно.
Но вы сомневаетесь в себе, вы настолько невосприимчивы к окружающему, вы настолько бессознательны, тупы, что вы не знаете, не уверены — если вы не все запланируете, а вдруг что-нибудь пойдет не так. Если вы бдительны, чутки — тогда никаких проблем. Вы будете там, в будущем, и чего бы ни потребовала сложившаяся ситуация, вы сможете реагировать в соответствии с ней.
И помните, что все это планирование не поможет, потому что если вы не сможете быть сознательным, не сможете быть пробужденным, ориентироваться в ситуации, которую вы планируете, то тогда это планирование тоже делается во сне. А если вы повторяете одно и то же запланированное действие множество раз, оно становится механическим, и тогда, если возникает какая-то проблема, какой-то вопрос, вы можете реагировать автоматически. Ответ заготовлен, вы не нужны. Это модель, закрепленное клише, вы просто повторяете его; вы превращаетесь в механическое устройство, вы не нужны вообще. Можно дать ответ, он имеется в памяти; если вы многократно им пользовались, то вы знаете, что на него можно положиться.
Из-за планирования жизнь становиться все более и более неосознанной, и чем более вы бессознательны, тем больше вам надо планировать. Еще задолго до физической смерти вы мертвы. Живой значит: отвечающий соответственно ситуации, воспринимающий. Живой значит: что бы ни происходило, я буду там и буду реагировать в соответствии с этим, и реакция эта будет исходить от меня, а не из памяти. Я не буду к этому готовиться.
Видите, какое получается несоответствие, когда христианский миссионер или христианский служитель, священник, готовит свою проповедь.
Я однажды побывал в теологическом колледже. Там они готовят своих священнослужителей, своих священников — пять лет обучения. Так я поинтересовался у них, а где подготовили и обучили Иисуса, кто научил его, как надо говорить.
Конечно, эти христианские священники мертвы, все у них распланировано. Когда вы говорите то-то и то-то, нужно сделать определенный жест; даже жесту недопустимо быть произвольным. Когда вы говорите так-то и так-то, у вас должен быть определенный взгляд; даже глазам не дозволено быть спонтанными. Как вам надо стоять, когда вы должны кричать, а когда вам нужно говорить шепотом, когда вам надо постучать по столу, а когда нет — все распланировано.
Я спросил их, где обучался Иисус. Да он вообще не был священнослужителем, он не был священником. Он никогда не ходил ни в какой теологический колледж, он был сыном плотника.
Две тысячи лет обучаются христианские священники, но из них не вышло ни единого Иисуса, и никогда и не выйдет ни одного, потому что нельзя научить быть Иисусом. Вы не можете произвести Иисуса на заводе. А это заводы, — эти теологические колледжи. Там вы выпускаете священников, а если эти священники прямо-таки скучны, мертвы, — обременительны, — то нетрудно понять, что такой же станет и вся религия.
Существуют религии двух типов. Есть религия от ума — и она мертва. Та религия известна как теология. А еще есть другой тип религии, религия действительная, спонтанная. Она не теологична, она таинственна, мистична. И помните, что у индуистов одна теология, у мусульман — другая, у христиан — третья, но религия, мистическая религия, та же самая; она не может быть разной.
И Будда, и Иисус, и Чжуан Цзы, и Лао Цзы, все они — одно и то же, ибо они не теологи. То, что они говорят, — не из головы, они просто изливают свои сердца. Они не логики, они — поэты. Они не пользуются никакими писаниями, их не учили этому, они просто отзываются на потребность в вас. Их слова не заготовлены, их манеры не установленные, их поведение незапланировано.
Теперь обратимся к сутре Чжуан Цзы.
Если человек наступает на ногу чужому
посреди базара,
он вежливо извиняется
и объясняет:
«Здесь столько народу».
Извинение необходимо из-за отсутствия близких отношений, этот другой — чужак. Объяснение необходимо, потому что нет любви. Если присутствует любовь, тогда необходимость в объяснении отпадает, другой и так поймет. Если есть любовь, то тогда незачем извиняться — любовь всегда понимает.
Таким образом, нет более высокой морали, чем любовь, и быть не может. Любовь — это высочайший закон, но если ее нет, то необходимо что-то взамен. И если вы наступили на базаре незнакомому человеку на ногу, нужно извиниться, и объяснить тоже:
«Здесь столько народу».
В связи с этим нужно заметить еще одно. На Западе даже муж извинится перед женой, а жена — перед мужем. Это означает, что любовь исчезла. Это значит, что они стали чужими, что дома нет, семьи нет, что все вокруг превратилось в базар. На Востоке невозможно даже представить себе такую ситуацию, но западники думают, что люди Востока грубы. Муж никогда не извинится — незачем, потому что мы не чужие, и другой может понять. Извинение нужно только тогда, когда другой понять не может. А если любовь у вас такая, что не может понять, так что толку от извинений?
Если весь мир становится домом, то исчезают все извинения, все объяснения исчезают. Вы извиняетесь, потому что вы не уверены в другом. Извинение — это трюк, чтобы миновать конфликт, объяснение — это способ избегнуть конфликта. Но конфликт существует, и вы боитесь его.
Таков цивилизованный способ выбираться из конфликта! Вы наступили на ногу постороннему, вы замечаете раздражение в его взгляде — он разозлился, он ударит вас. Необходимо извинение, извинение утихомирит его гнев — это трюк. Вам незачем быть откровенным в ваших извинениях, это всего лишь общественный прием, он работает, как смазка. Вы именно для того и даете объяснение, чтобы сказать этим: «Я не виноват, здесь столько народу, это базар, ничего не поделать, так получилось». Объяснение подразумевает: «Я не несу ответственности».
Любовь всегда несет ответственность, полно ли тут народу, или нет, потому что любовь всегда осознанна и чутка. Вы не можете свалить всю вину на ситуацию, вы ответственны.
Присмотритесь повнимательнее к этому явлению… Извинение — это прием, чтобы избежать конфликта, как смазка; а объяснение — это перекладывание ответственности на кого-нибудь другого. Вы же не говорите: «Я задумался, не смотрел по сторонам, поэтому я наступил вам на ногу». Вы говорите: «Здесь столько народу!»
Тот, кто религиозен, так поступить не может, и, пока вы продолжаете так делать, вы никогда не станете религиозным, потому что религия означает принятие всей существующей ответственности, а не попытку увернуться, избежать ее. Чем более вы ответственны, тем больше осознанности возникает из этого; и, чем меньше вы чувствуете на себе ответственности, тем более и более бессознательным вы становитесь. Когда вы почувствуете, что на вас не лежит никакой ответственности, вы заснете насовсем. Именно это и произошло — не только в индивидуальных, межличностных отношениях, но и на всех уровнях общества.
Марксизм гласит, что общество в ответе за все. Если человек беден, то виновато общество, если человек вор, ответственно общество. Вы не виноваты, он не виноват — ни один индивидуум не не несет ответственности. Вот почему коммунизм антирелигиозен — не потому, что он отрицает Бога, не потому, что он утверждает, что души нет, но потому, что он сваливает всю ответственность на общество, а вы — вы ни за что не отвечаете.
Взгляните на религиозное отношение, оно абсолютно другое, качественно иное. Религиозный человек считает себя ответственным за все: «Если кто-то нищенствует, в этом виноват я. Тот нищий может быть на другом конце земли, я могу не знать о нем, пути наши, вероятнее всего, никогда не пересекутся, но если есть нищий, то я ответственен за это. Если где-то воюют, в Израиле, во Вьетнаме, где угодно, я никоим образом не принимаю в этом участия, но я несу за это ответственность. Я — здесь. И я не могу свалить вину на общество». И что вы под этим подразумеваете, под словом «общество»? Где это общество? Это одна из величайших уверток. Существуют только индивидуальности — вы никогда не столкнетесь с обществом. Вам никогда не удастся засечь его: «Это вот — общество». Повсюду существует — индивидуум, а общество — это всего лишь слово, это просто пустой звук.
Где же оно, общество? Древние цивилизации сыграли с нами злую шутку. «Бог ответственен, во всем виновата судьба», — заявили они. Теперь коммунизм играет в ту же самую игру, утверждая, что ответственно общество. Но где же общество? Бог еще, может, где-то и есть, общества же нет нигде; есть только индивидуальности. Религия гласит: «Вы… а, еще более, я — в ответе за все». И не нужно никаких извинений, чтобы избежать этой ответственности.
И еще одно запомните: когда вы чувствуете, что вы ответственны за все это безобразие, за все это бедствие, анархию, войну, насилие, агрессию — внезапно вы становитесь бдительны, чутки, сознательны. Ответственность проникает в ваше сердце и пробуждает в вас осознанность. Когда вы говорите: «Здесь столько народу», — вы продолжаете бродить во сне. На самом деле вы наступили на чью-то ногу не потому, что тут полно народу, но потому что — вы бессознательны. Вы движетесь, как сомнамбула, как лунатик, разгуливающий во сне. Когда вы спотыкаетесь о чью-то ногу, вы вдруг просыпаетесь: ситуация изменилась, она стала опасной. Вы приносите извинение и, произнеся свое обычное: «Здесь столько народу!» — снова засыпаете. Затем вы возобновляете свою прогулку, вы бредете дальше.
Я слышал о простом деревенском пареньке, который впервые попал в город. На станционной платформе кто-то наступил ему на ногу и сказал: «Простите». Затем он направился в гостиницу, кто-то снова толкнул его и сказал: «Простите!» Потом он пошел в театр и кто-то почти сбил его с ног со словами: «Простите».
Тогда этот парень из деревни воскликнул: «Это здорово, а мы никогда не знали этой уловки. Делай все, что тебе угодно кому угодно и просто извиняйся!» И он двинул кулаком человека, проходившего мимо, и сказал: «Простите!»
Что же вы в действительности делаете, когда извиняетесь? Ваш сон растревожен, вы гуляли во сне — вы, должно быть, мечтали, воображали, что-то было у вас на уме — а потом вы на кого-то наступили. Не то, чтобы здесь было так уж много народу — вы бы споткнулись даже в пустыне, даже там вы бы на кого-нибудь наступили.
Это вы — ваша бессознательность, ваше неосознанное поведение. Будда не может споткнуться, даже если он на базаре, потому что он движется абсолютно осознанно. Что бы он ни делал, он знает, что делает. И если он наступает вам на ногу, то это значит, что он наступил сознательно; для этого есть определенные причины. Это, возможно, лишь затем, чтобы помочь вам проснуться, он мог именно для того и наступить вам на ногу, чтобы разбудить вас, но он не станет говорить, что здесь полно народу, он не даст вам никаких объяснений.
Объяснения всегда обманчивы. Они кажутся логичными, но они фальшивы. Вы даете объяснения, только когда вам нужно что-нибудь скрыть. Вы можете понаблюдать за этим в своей собственной жизни. Это не теория, это простой факт из опыта каждого — вы даете объяснения только тогда, когда хотите что-нибудь скрыть.
Правда не нуждается в объяснениях. Чем больше вы лжете, тем больше нужно и объяснений. Такое количество писаний существует лишь потому, что человек очень много лгал, и, чтобы скрыть это вранье, потребовалась масса объяснений. Вам приходится давать объяснение, потом это объяснение потребует дальнейшего объяснения, и еще, и еще… Это бесконечный регресс. И даже с последним объяснением ничто не объяснено, основная ложь остается ложью — вы не можете обратить ложь в истину всего лишь ее объяснением. Ничего нельзя объяснить с помощью объяснений. Вы можете думать что угодно, но это так.
Однажды Мулла Насреддин собирался впервые лететь на самолете, и ему было очень страшно, но он старался, чтобы никто этого не заметил. Так бывает с каждым, кто летит впервые; все стараются ничем не выдать своего страха. Он старался вести себя беспечно, поэтому он шел очень храбро. Эта бравада была объяснением: «Я всегда путешествую самолетом». Затем он уселся на свое место и захотел сказать что-нибудь, просто чтобы успокоиться, потому что когда вы начинаете разговаривать, вы храбреете; благодаря разговору страх меньше ощущается.
Поэтому Насреддин заговорил с пассажиром, сидевшим рядом. Он взглянул в окно и заметил: «Смотрите, что за невообразимая высота! Люди кажутся муравьями».
«Сэр, мы еще не взлетели, — ответил его сосед. — Это и есть муравьи».
Объяснения не могут ничего скрыть. Более того, они, напротив, выдают. Если вы способны видеть, если у вас есть глаза, то никакие объяснения не нужны. Было бы лучше, если бы вы помолчали. Но не пытайтесь сделать из молчания объяснение. Как от объяснения, от него пользы не будет. Ваше молчание будет выдавать вас, и ваши слова будут выдавать — лучше не быть лжецом! Тогда вам не нужно давать объяснений. Лучше быть правдивым; самое простое — быть истинным и подлинным, быть самим собой. Если вы боитесь, то лучше сказать: «Я боюсь», — и, лишь только вы примете это, признаете этот факт, как ваш страх пропадет.
Принятие — это поистине чудо. Когда вы соглашаетесь с тем, что вам страшно, и говорите: «Это мое первое путешествие», — вдруг вы чувствуете перемену, изменение в вас. Основной страх — это не страх, основной страх — это страх самого страха: «Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал о том, что мне страшно, я не хочу, чтобы кто-нибудь догадался, что я трус». Но в неизвестной, новой ситуации каждый трусит, а быть храбрым в новой ситуации просто глупо. Быть трусливым означает только одно: ситуация настолько нова, необычна, что ваш ум не может предложить вам никаких ответов на нее, прошлое не может ничего посоветовать — и поэтому вы дрожите. Но это же хорошо! Зачем пытаться получить ответ из ума? Дрожите себе, и предоставьте ответу возникнуть из вашего истинного сознания. Вы чувствительны, восприимчивы — вот и все; не убивайте эту чувствительность объяснениями.
В следующий раз, когда вы попытаетесь дать объяснение, осознайте, проследите, что вы делаете. Вы пытаетесь что-то скрыть, пытаетесь что-то оправдать? Это не поможет вам ни от чего отделаться.
Один нувориш отправился на пляж, самый дорогой, самый изысканный, и он безумно сорил деньгами, чтобы покрасоваться перед окружающими. А на следующий день, во время купания, утонула его жена. Ее вытащили на берег, собралась толпа, и он спросил: «Что же теперь делать?»
«Сейчас сделаем вашей жене искусственное дыхание», — ответили ему.
«Искусственное дыхание? — воскликнул он. — Ну уж нет, сделайте ей настоящее. Я заплачу».
Что бы вы ни делали, что бы вы ни не делали, что бы вы ни говорили, что бы вы ни не говорили — все выдает вас. Повсюду вас окружают зеркала. Каждый другой — это зеркало, каждая ситуация — это зеркало; и кого, как вы думаете, вы обманываете? Если обман войдет в привычку, в конечном счете вы будете обманывать только себя, и никого другого. Именно свою жизнь вы растрачиваете на обманы.
Чжуан Цзы говорит: «Объяснения показывают, что вы не правдивы, не истинны, вы не подлинны».
Если старший брат
наступает на ногу младшему брату,
он говорит: «Извини», —
и все.
Два брата… когда отношения более интимные, когда вы близки, другой — уже не чужой. Тогда объяснений не надо, брат просто извиняется. Он принимает вину. «Я был бессознателен», — говорит он. Он не перекладывает ответственность на кого-то другого, он принимает ее, и все. Отношения более близкие.
Если родитель
наступает на ногу своему ребенку,
то не скажет вообще ничего.
Незачем: отношения еще интимнее, ближе. Здесь есть любовь, и она подействует. Не нужно никаких подмен, никаких объяснений, никаких извинений.
Величайшая вежливость
свободна от всякой формальности.
Безукоризненное поведение не отягощено заботами.
Совершенная мудрость неспланирована.
Истинная любовь не нуждается в доказательствах.
Полная искренность не дает гарантий.
Но все эти совершенства нуждаются в одной вещи — в спонтанной осознанности, пробужденности; в противном случае у вас всегда будут подделки, ваше лицо всегда будет фальшивым. Вы можете быть искренним, но, если вам приходится прикладывать для этого хоть какое-то усилие, тогда эта искренность — пустая формальность.
Вы можете любить, но если для вашей любви необходимы усилия, если ваша любовь того типа, о котором говорит Дейл Карнеги в «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей», если у вас такая любовь, то она не может быть настоящей. Вы управляете ею. Тогда даже дружба — это бизнес.
Остерегайтесь Дейлов Карнеги; это опасная публика, они разрушают все, что истинно и подлинно. Они показывают вам, как завоевывать друзей, они обучают вас трюкам, техникам, они делают вас умелым, они дают вам «ноу-хау» (knowhow — знаю-как).
Но в любви нет «ноу-хау», и не может быть. Любовь не нуждается в тренировке, а дружба — это не нечто, чему нужно обучаться. Выученная дружба не будет дружбой, она будет самой обычной эксплуатацией — вы эксплуатируете другого и надуваете его. Вы не правдивы, не естественны, это деловые взаимоотношения, бизнес.
Но в Америке все стало бизнесом, и то, и другое — и дружба, и любовь. Книги Дейла Карнеги разошлись миллионными тиражами, сотнями редакций, они вторые по популярности после Библии.
Теперь никто уж не знает, как это — быть другом, этому нужно научиться. Рано или поздно, появятся колледжи любви, курсы практических уроков, высылаемые даже по почте, занятия, на которых вы будете учиться и практиковаться. И опасность в том, что если вы преуспеете в этом, то вы будете потеряны навсегда, потому что настоящего, истинного с вами уже никогда не произойдет, двери теперь окончательно закрыты. Став однажды умелым в каком-то определенном деле, ум сопротивляется. «Есть же проторенный путь, ведущий прямо к цели, — твердит он, — и ты отлично его знаешь, так зачем тебе другой?»
Ум всегда за линию наименьшего сопротивления. Вот почему умные люди никогда не способны любить. Они столь умны, что немедленно начинают манипулировать. Они не скажут, что у них на сердце, они скажут то, что будет привлекательнее. Они взглянут на другого и поймут, чего он хочет, чтобы сказать это. Они не раскроют своего сердца, но будут подстраивать ситуацию так, чтобы обмануть другого.
Мужья обманывают жен, жены обманывают мужей, друзья обманывают друзей… Весь мир стал самой настоящей толпой врагов. И существует лишь два типа врагов: те, кто умеет, может обманывать, и те, кто обманывать не может. В этом единственное отличие между ними. И после этого вы надеетесь, что в вашей жизни может зародиться экстаз?!
Экстаз не рождается в результате обучения. Подлинное не может придти через вышколенность, подлинное приходит через осознание, пробуждение — если вы осознанны, если вы живете, сознательно идя по пути. Увидьте разницу: жить сознательно — значит жить открыто, не скрывая, не подыгрывая. Быть чутким, бдительным — значит быть уязвимым, и принимать все, что бы ни происходило. Вы принимаете это, и вы никогда не идете на компромисс, вы никогда ни на что не покупаетесь, отбрасывая свою осознанность. Даже если это приводит к тому, что вы остаетесь абсолютно один, вы примите одиночество, но вы будете сознательно чутки, будете осознанны, пробуждены. Только с этой бдительности, чуткости начинается настоящая религия, настоящая религиозность.
Я расскажу вам одну историю. Давным-давно случилось править королю, который был еще и астрологом. Он очень основательно интересовался изучением звезд. Однажды он установил, что употреблять в пищу урожай наступившего года будет опасно, и его обуяла паника. Всякий, кто съест что-либо из этого урожая, немедленно сойдет с ума. Король очень растерялся. Он вызвал премьер-министра, своего советника и консультанта, и рассказал ему, что непременно ожидает их в будущем: «Звезды говорят очень определенно, и, из-за сочетания космических лучей, урожай этого года будет ядовит. Такое случается крайне редко, раз в тысячи лет, но оно случится в этом году, и любой, кто поест от урожая этого года, сойдет с ума». И он спросил своего советника: «Что же нам делать?»
«Запастись на каждого из урожая прошлого года уже невозможно, — ответил премьер-министр, — но одно можно сделать. Вы и я, мы оба можем прожить на остатках прошлогоднего урожая. Их можно изъять, реквизировать. Это не проблема, нам с вами этого хватит».
«Так не пойдет. — возразил король. — Если все мои подданные, весь мой народ сойдет с ума — женщины, святые и мудрецы, слуги, все мои люди, даже дети — то мне незачем отличаться от них. Это было бы несправедливо — спастись нам с тобой; так дело не пойдет. Я уж лучше сойду с ума вместе со всеми остальными. Но у меня есть другое предложение. Я наложу на твою лоб печать безумия, а ты отметишь так же мое чело».
«И чем это кому-нибудь поможет?» — удивился премьер-министр.
Король объяснил: «Я слышал, что это один из древних ключей мудрости, так давай его испробуем. После того, как все сойдут с ума, после того, как мы с тобой сойдем с ума, когда бы я ни взглянул на твой лоб, я буду вспоминать, что я безумен. И когда бы ты ни посмотрел на мою голову, вспомни, что ты сумасшедший».
Премьер министр был все еще озадачен; он спросил: «Но что это даст?»
«Я слышал от мудрых людей, — сказал король, — что, если ты сможешь вспомнить, что ты сумасшедший, то ты уже не безумен».
Безумец не может помнить, что он безумец. И невежественный человек не может помнить, что он невежественен. Человек, который видит сон, не может вспомнить, что он видит сон. Если в вашем сне вы становитесь бдительны, сознательны и понимаете, что вы видите сон, то сон прекращается, вы сразу же просыпаетесь. Если вы осознаете свое невежество, то оно пропадает. Невежественные люди всегда верят в то, что они мудры, а безумные люди уверены, что они единственные, кто психически нормален. Когда кто-то становится действительно мудр, он приходит к этому через признание своего невежества. Поэтому король сказал: «Так мы и поступим».
Я не знаю, что было дальше, на этом история заканчивается, но она, несомненно, наполнена глубоким смыслом.
Когда безумен весь мир, то спасти может лишь чуткость, бдительность — и ничто другое. Попытка оградить себя от мира, отправляясь в Гималаи, мало чем поможет. Когда безумны все, вы тоже станете безумны, ибо вы — часть и кусочек каждого; это всеобще, органично всеобще.
Как вы можете отделить себя? Как вы можете отправиться в Гималаи? Глубоко внутри вы все равно остаетесь частью целого. Даже живя в Гималаях, вы будете помнить своих друзей. Они будут стучаться в ваши сны, вы будете думать о них, вы захотите узнать, что они думают о вас — вы остаетесь соединены.
Вы не можете покинуть этот мир. Вне этого мира нет никаких пространств, мир — это один континент. Никто не может быть островом — острова глубоко внизу соединяются с континентом. Вы можете чисто внешне считать, что вы отделены, но отделиться никто не может.
Тот король действительно был мудр. Он сказал: «Все это не поможет, я не намерен быть посторонним, я буду частицей моего народа, я принадлежу к нему, и вот что я сделаю. Я постараюсь помнить, что я безумен, потому что, лишь когда забываешь о своем безумии, то действительно сходишь с ума. Вот что нужно делать».
Где бы вы ни были, напоминайте себе, что вы есть; это сознание того, что вы есть, должно стать непрерывным. Не ваше имя, не ваши каста, национальность, это пустое, абсолютно бесполезное. Просто помните это: «Я есть». Это обязательно нужно помнить. Это то, что индусы называют самопамятью, что Будда назвал правильной памятью, что Гурджиев именовал самопамятованием, что Кришнамурти зовет осознанностью, пробужденностью.
Самая существенная часть медитации заключается в том, чтобы помнить это: «Я есть». Гуляя, сидя, принимая пищу, разговаривая, помните это: «Я есть». Никогда не забывайте этого. Это будет трудно, очень тяжело. Вначале вы будете продолжать забывать; будут лишь отдельные моменты, когда вы будете чувствовать себя освещенным, потом это чувство будет утрачиваться. Но не расстраивайтесь; даже отдельные мгновения — это уже много. Продолжайте, и когда бы вам ни удавалось вспомнить снова, снова ухватите нить. Когда вы забываете, не волнуйтесь — вспомните вновь, опять уловите нить — и постепенно промежутки станут уменьшаться, перерывы начнут выпадать, и возникнет непрерывность.
А когда ваше сознание ни становится непрерывным, потребность в уме отпадает. Тогда планирование отсутствует, тогда вы действуете, исходя их вашего сознания, а не из вашего ума. Тогда нет нужды ни в каких извинениях, нет нужды ни в каких объяснениях. Тогда вы есть то, что вы есть, вам нечего скрывать. Вы становитесь самим собой. Ничего больше вы сделать не в силах. Вы только и можете, что быть в состоянии сознательного вспоминания. Через это вспоминание, эту память, приходит подлинная религия, приходит подлинная мораль.
Величайшая вежливость
свободна от всякой формальности.
Если вы не формальны, то тогда нет чужих, нет посторонних. Идете вы по рынку или по заполненной толпой улице, чужих нет, все вокруг — друзья. И не только друзья, в действительности каждый — это просто ваше продолжение. А тогда формальность, официальность ни к чему. Если я наступаю на свою собственную ногу — что весьма непросто — я не стану извиняться, я не скажу себе: «Здесь столько народу!» Когда я наступаю вам на ногу, я наступаю на ногу себе.
Полностью пробудившийся человек знает, что сознание едино, жизнь едина, суть, основа — одна; все сущее едино, цельно, оно неразделимо. Цветущее вон там дерево — это я в иной форме, камень, лежащий там на земле, — тоже я в другой форме. В целом все творение, все существование становится органичным единением — органичным, сквозь него протекает жизнь, а не механическое функционирование. Механическое единение — это другое: оно мертво.
Автомобиль — это механическое единение, в нем нет жизни, и поэтому вы можете заменить одну часть другой. Все части, все детали можно заменить. Но есть ли способ заменить человека? Это невозможно. Когда человек умирает, исчезает уникальный феномен; исчезает полностью, вы не можете его заменить. Когда умирает ваша жена или ваш муж, то как, кем вы их замените? Вы можете обзавестись другой женой, но это будет другая жена, а не такая же взамен первой. И воспоминание о первой всегда будет с вами; первую вам не забыть, она всегда будет подле вас. Она может стать тенью, но даже тени любви весьма реальны, важны для нас.
Вы не можете заменить человека, нет способов это сделать. Если это механическое единение, то жены — это заменимые части, вы можете даже иметь запасных жен. Вы можете хранить их у себя в кладовке и, когда бы ни умерла ваша жена, вы сможете ее заменить!
Это и происходит на Западе. Там начали мыслить на языке механизма. Теперь говорят, что ничто не является проблемой — если одна жена умирает, вы заводите другую… Таким образом, женитьба на Западе — это механическое единение, благодаря чему возможен развод. Восток отрицает развод, потому что женитьба — это единение органичное. Как вы можете заменить живого человека? Его никогда не будет вновь, если тот человек исчез в завершающем, окончательном таинстве.
Жизнь — это органичное единение. Вы не можете заменить растение, поскольку каждое растение уникально, вы не сможете найти другое точно такое же, это невозможно. Жизнь обладает свойством уникальности. Даже маленький камешек уникален — вы можете обойти весь мир в поисках такого же, но отыскать его вы не в силах. Чем вы можете его замените? В этом отличие органичного единения от механического. Механическое единение состоит из частей; части заменимы, они не уникальны. Органичное единение состоит их целого, а не из частей. Части на самом деле — не части, они не отделимы от целого — они едины с ним, они уникальны, их нельзя заменить.
Когда вы становитесь чутки к внутреннему свету вашей глубинной сути, внезапно вы начинаете ощущать себя не островом, но — обширным континентом, бескрайним континентом. Не существует границ, отделяющих вас от него. Все границы фальшивы, они — плод воображения. Все эти границы — в вашем уме; существование, реальность — безграничны.
Тогда кто же может быть посторонним, кто же может быть чужим? Когда вы наступаете на кого-нибудь, это тоже вы, вы наступили на свою собственную ногу. Не нужно извинений, не нужно объяснений. Никого больше нет, вы один. И тогда жизнь ваша становится настоящей, подлинной, спонтанной; тогда она не формальна, тогда вы не ограничены никакими рамками. Вы пришли к познанию окончательного, высшего закона. Никаких правил больше не нужно. Вы сами стали законом — теперь незачем помнить правила.
Величайшая вежливость
свободна от всякой формальности.
Наблюдали вы за вежливыми людьми? Трудно найти людей более эгоистичных, чем они. Присмотритесь к вежливому человеку, к одному тому, как он стоит, как он разговаривает, как он выглядит, ходит; ему удалось добиться того, чтобы внешне все выглядело вежливо и прилично, но внутри правит эгоизм.
Посмотрите на так называемых «скромных людей». Они твердят, что они — никто, но, когда они говорят это, загляните им в глаза — там вы обнаружите притязающее эго. Это очень хитрое эго, потому что, когда вы утверждаете: «Я кто-то», — то все будут против вас, и всякий будет пытаться поставить вас на место. Если вы говорите: «Я никто», — то все на вашей стороне, никто не станет вам препятствовать.
Вежливые люди очень хитры, умны. Они знают, что сказать, что сделать, и благодаря этому им удается эксплуатировать вас. Если заявить: «Я кто-то», — то в любом человеке это вызывает чувство протеста. Так возникает конфликт, потому что каждый понимает, что сказавший это — эгоист. И эксплуатировать людей потом будет нелегко, поскольку все настроены против вас. Но если вы говорите: «Я никто, я лишь пыль под вашими ногами», — тогда двери открываются, и вы можете эксплуатировать. Весь этикет, культура, воспитанность, все правила хорошего тона — это разновидность искусной хитрости, а сами вы занимаетесь эксплуатацией.
Величайшая вежливость
свободна от всякой формальности.
Как-то раз Конфуцию довелось придти повидать Лао Цзы, мастера Чжуан Цзы. А Конфуций был воплощением официальной вежливости. Он был величайшим формалистом в мире, мир никогда не знал такого великого формалиста. Он целиком состоял из манер, официальности, культурности и этикета. И он явился повидать Чжуан Цзы, свою полную противоположность.
Конфуций был очень стар, Лао Цзы был менее стар. Формальность, вежливость заключалась в том, что, когда Конфуций вошел, Лао Цзы должен был бы встать, чтобы встретить его. Но тот остался сидеть. Конфуций не мог поверить, что такой великий мастер, известный по всей стране своею скромностью, может быть столь невежлив. Он даже не сдержался, чтобы не упомянуть об этом.
«Это нехорошо, — сразу же воскликнул он. — Я старше тебя».
Лао Цзы громко расхохотался и возразил: «Никого нет старше меня. Я существовал еще до появления всего. Конфуций, мы одного возраста, все в мире одного и того же возраста. Мы существуем вечно, так что не таскай ты это бремя преклонного возраста, садись».
Конфуций намеревался задать несколько вопросов. «Как должен поступать религиозный человек?» — спросил он.
"Когда появляется «как», религии больше нет, — ответил Лао Цзы. — «Как» — это не вопрос для религиозного человека. Это «как» указывает не на то, что ты религиозен, но на то, что ты хочешь выглядеть религиозным — вот почему ты спрашиваешь «как».
Спрашивает ли влюбленный, как ему любить? Он любит! И в самом деле, лишь спустя какое-то время понимаешь, что влюблен. Бывает и так, что лишь уже когда любовь ушла, человек осознает, что он любил. Любящий просто любит. Так получается. Это случается, а не делается".
Что бы Конфуций ни спрашивал, Лао Цзы и на это отвечал так же, и Конфуция обуяло сильнейшее беспокойство: «Этот человек опасен!»
Когда он возвратился, ученики спросили его: «Ну и как, что за человек этот Лао Цзы?»
«Не подходите к нему, — сказал Конфуций. — Вы, может, и видели опасных змей, но ничто не идет в сравнение с этим человеком. Вы, возможно, и слышали о свирепых львах, так они ничто перед ним. Этот человек похож на дракона, который разгуливает по земле, может плавать в море, может отправиться на самый край неба — он очень опасен. Он не для нас, маленьких людей, мы слишком малы. Он опасен, безграничен, как бездна. Не подходите к нему, а то у вас закружится голова и вы можете сорваться в нее. Даже я ощутил головокружение. И я так и не смог понять, что он говорил, он за пределами понимания».
Да, если вы попытаетесь понять его формально, то Лао Цзы не останется ничего другого, как быть за пределами понимания; в противном же случае он прост. Но для Конфуция он оказался трудным, почти невозможным для понимания, потому что тот воспринимает мир через форму, а Лао Цзы не имеет ни формы, ни формальности. Безымянный, бесформенный, он живет в бесконечности.
Величайшая вежливость
свободна от всякой формальности.
Лао Цзы сидит, Конфуций ожидает, что тот поднимется… Кто из них действительно вежлив? Уверенность Конфуция в том, что Лао Цзы встанет и приветствует и примет его, поскольку Конфуций старше, — это всего лишь проявление эгоизма. Теперь эгоизм принял форму возраста, старшинства.
Но Конфуций не способен был заглянуть в глаза Лао Цзы, а Лао Цзы был прав. «Мы одного возраста, — говорил он. — В действительности мы — это одно и тоже. Та же самая жизнь, что протекает в тебе, протекает и во мне. Ты не превыше меня, я не превыше тебя. Вопроса о том, кто выше, а кто ниже, просто не существует, так же как не существует и вопроса о том, кто из нас старше. Нет такой проблемы, мы едины».
Если бы Конфуций мог взглянуть в глаза Лао Цзы, то он увидел бы, что глаза те были божественны. Но человек, чьи собственные глаза заполнены законами, правилами, уставами, формальностями — практически слеп, он не может видеть.
Безукоризненное поведение не отягощено заботами.
Вы ведете себя хорошо, разумно, потому что на вас лежат обязанности. Вы поступаете правильно, обдуманно, потому что у вас масса забот.
Совсем недавно ко мне пришел человек. «Я хотел бы вырваться из всего этого, — сказал он, — я хотел бы стать саньясином, но у меня семья; дети мои учатся в колледже, и на мне лежит огромная ответственность за них».
Он обременен. У него есть обязанности, которые надо выполнять, но любви у него нет. Обязанность — это забота, бремя; она мыслится в терминах того, что должно быть сделано, потому что этого от вас ожидают, потому что: «Что же скажут люди, если я брошу?» Кто думает о том, что скажут люди? Эго. Отсюда: «Что скажут люди? Сперва позвольте мне исполнить мои обязанности».
Я никогда никому не советую ничего бросать, я никогда никому не советую ни от чего отрекаться, но я настаиваю на том, что не стоит поддерживать отношения по обязанности — потому что тогда все отношения безобразны. Поддерживать отношения стоит из любви. Тогда этот человек не сказал бы: «На мне лежат обязанности, которые надо исполнять». Он сказал бы: «Я не могу придти прямо сейчас. У меня подрастают детишки, я люблю их, и я счастлив, трудясь для них».
И тогда это стало бы счастьем. Сейчас это не счастье, сейчас это — ноша, бремя. Когда вы несете ваш крест, когда вы обращаете в тягость даже вашу любовь, вы не можете быть счастливы. И если вы превратили вашу любовь в бремя, то ваша медитация тоже станет обязанностью, она начнет тяготить вас. «Все из-за этого гуру, этого мастера, — заявите вы тогда, — я попался на его удочку, и теперь мне приходится тратить время на эти медитации». Медитация не будет исходить от вас, от вас всего, от вашей целостности; она не будет переполнением.
О чем же вам беспокоиться? Если существует любовь, то, где бы вы ни были, ноши, бремени — нет, вас ничто не тяготит. И, если вы любите ваших ребятишек, то, даже если вы покидаете их, они поймут. А если вы не любите ваших детей, но вы продолжаете служить им, то они тоже поймут; и они будут знать, что все это — просто фальшь.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.