РАЗУМ ОЧЕНЬ УМНЫЙ.
РАЗУМ ОЧЕНЬ УМНЫЙ.
Что я могу поделать с нищим? Дам я ему рупию или нет, все равно он останется нищим.
Нищий — это не проблема. Если бы нищий был проблемой, то каждый, проходящий мимо, чувствовал бы также. Если бы нищий был проблемой, то нищие давно бы уже исчезли. Проблема заключена в вас: так чувствует ваше сердце. Попытайтесь понять это.
Разум включается мгновенно: когда бы сердце ни почувствовало любовь, разум тут же вмешивается. Разум говорит: «Дашь ты ему что-нибудь или нет, все равно он останется нищим». Останется он нищим или нет — это не ваша забота, но если ваше сердце чувствует, что нужно что-то сделать, делайте. Не пытайтесь уклониться. Разум старается избежать ситуации. Разум говорит: «А что случится? Он останется нищим, так что нет нужды что-либо делать». Вы упустили возможность, при которой ваша любовь могла бы летать.
Если нищий решил быть нищим, вы не в силах что-либо сделать. Вы можете дать ему, а он возьмет и выбросит. Это ему решать.
Разум очень умный.
Тогда вопрос:
Почему вообще существуют нищие?
Потому что в человеческом сердце нет любви. Но тут снова вмешивается разум:
Разве не богатый отобрал у бедного? Не следует ли бедному вернуть себе то, что богатый украл у него?
А сейчас вы забываете нищего и боль, что вы чувствовали. Теперь все на свете упирается в политику, экономику. И тогда проблема — уже не сердце, это проблема, разума. А разум создал нищего. Это хитрость, расчетливость разума создала нищего. Существуют хитрые люди, очень расчетливые; они стали богатыми. Существуют бесхитростные люди, не такие расчетливые, не такие хитрые; они стали бедными.
Вы можете изменить общество — в Советской России его изменили. Но разницы от этого никакой. Сейчас старые классы исчезли (бедные и богатые), но правитель и управляемый, новые классы, пришли на смену. Теперь хитрые — правители, а бесхитростные — управляемые. Прежде бесхитростные обычно были бедными, а хитрые обычно были богатыми. Что тут поделаешь?
Покуда не растворится разделение между разумом и сердцем, покуда человечество не начнет жить сердцем, а не разумом, классы не исчезнут. Названия изменятся, а несчастье будет длиться.
Вопрос очень уместный, значительный, важный: «Что я могу поделать с нищим?» Нищий — это не вопрос. Вопрос — это вы и ваше сердце. Делайте что-нибудь, все равно что, и не пытайтесь возложить ответственность на богатого. Не пытайтесь возложить ответственность на историю. Не пытайтесь возложить ответственность на экономический порядок. Потому что это второстепенно: если человечество остается хитрым и расчетливым, это будет повторяться снова, снова и снова.
Что вы можете сделать для этого? Вы — малая часть целого. Что бы вы ни делали, это не изменит ситуацию, но это изменит вас. Вы можете не изменить нищего, если дадите ему что-то, но сам жест, то, что вы поделились чем бы то ни было, изменит вас. И это важно. И если она продолжится, революция сердца, люди, которые чувствуют, люди, которые смотрят на другое человеческое существо как на результат сам по себе, — если она будет все время нарастать, то однажды бедняки исчезнут, бедность исчезнет, и это не будет заменено новым классом эксплуатации.
Вплоть до настоящего момента все революции проваливались, поскольку революционеры были не способны увидеть основную причину, по которой существует бедность. Они смотрят лишь на поверхностные причины. Они тут же говорят: «Кто-то эксплуатировал его, вот откуда это возможно. Это и есть причина; вот почему существует бедность».
Но почему кое-кто имел возможность эксплуатировать? Почему они не могли понять? Почему они не могли понять, что ничего не выигрывают, а этот человек теряет все? Они способны сколотить состояния, но убивают повсюду жизнь. Их богатство — не более чем кровь. Почему они не могут понять это? Хитрый разум и здесь создал объяснения.
Хитрый разум говорит: «Люди бедны из-за своей кармы. В прошлых жизнях они совершили что-то дурное, вот почему они страдают. Я богат, потому что совершил хорошие поступки, вот я и наслаждаюсь плодами». И это тоже разум. И Маркс, сидящий в Британском музее — тоже разум; думая над основной причиной бедности, начинаешь чувствовать, что есть люди, которые эксплуатируют. Но эти люди будут всегда. Покуда хитрость не исчезнет совершенно, не будет стоять вопрос об изменении общественного строя. Вопрос в изменении всего строя человеческой личности.
Что вы можете сделать? Вы можете изменить, можете выбросить богатых — они вернутся через заднюю дверь. Они были хитрыми. На самом деле, те, кто выбрасывают, тоже очень хитрые: иначе они не смогли бы выбрасывать. У богатых, может быть, и не получится войти через заднюю дверь, но люди, называющие себя революционерами, коммунистами, социалистами, усядутся на трон, а потом начнут эксплуатировать. И они будут эксплуатировать более нещадно, поскольку доказали, что они хитрее богатых. Выбросив богатых, они, без сомнения, доказали одно: они хитрее богатых. Общество будет в руках более хитрых людей.
И помните, если однажды родятся еще революционеры — а они обязательно будут, потому что люди снова почувствуют, что появилась эксплуатация, пусть она приняла новую форму, — и снова будет революция. Но кто сбросит прежних революционеров? Теперь станут нужными более хитрые люди.
Когда бы вы ни собрались разрушить определенную систему, используя при этом те же средства, что использовала сама система, изменятся лишь имена, поменяются флаги, общество же останется прежним.
Довольно этого обмана. Вопрос не в нищих, вопрос в вас. Не будьте хитрыми, не будьте умными. Не пытайтесь сказать, что это его карма — вы ничего не знаете про карму. Это всего лишь гипотеза, чтобы объяснить определенные веши, которые не объяснены, чтобы объяснить определенные вещи, которые вызывают боль в сердце. Стоит вам принять гипотезу, и с вас сваливается тяжесть. Тогда вы можете оставаться богатыми, а бедные могут оставаться бедными, и проблемы как не бывало. Гипотеза действует как амортизатор.
Вот почему в Индии так укоренилась бедность, а люди стали такими бесчувственными к ней. У них есть определенная теория, которая помогает им. Также как, когда вы едете в машине и у машины есть амортизаторы, не чувствуется неровность дороги, амортизаторы все время смягчают: это гипотеза кармы, великого амортизатора. Вы постоянно натыкаетесь на бедность, но есть амортизатор: теория кармы. Что можете вы сделать? С вами это никак не связано. Вы наслаждаетесь вашими богатствами из-за ваших добродетелей — хорошие поступки совершены в прошлом. А этот человек страдает из-за своих дурных поступков.
В Индии существует определенная секта джайнизма, Тера-Пант. Сектанты истово верят в эту теорию. Они говорят: «Не вмешивайтесь, потому что он страдает от своей прошлой кармы. Не вмешивайтесь. Не давайте ему ничего, поскольку это будет означать вмешательство, а он мог бы пострадать непродолжительное время — вы будете затягивать процесс. Ему придется страдать».
Возьмем бедняка: вы можете ему дать столько, чтобы он жил припеваючи несколько лет, но страдание начнется снова. Вы можете дать ему достаточно, чтобы он жил в довольстве в эту жизнь, но в следующей жизни страдание возобновится. Где вы остановили его, на том же самом месте оно возобновится. Таким образом, те, кто верят в Тера-Панту, продолжают призывать, не вмешиваться. Даже если кто-то умирает у дороги, вы просто равнодушно идете, куда вам нужно. Они говорят, что это сострадание; вмешиваясь, вы затягиваете процесс.
Какой великий амортизатор.
В Индии люди стали совершенно бесчувственными. Их защищает хитрая теория.
На Западе нашли новую гипотезу: что это оттого, что богатые эксплуатируют, поэтому, - уничтожьте богатых. Просто посмотрите на это. При виде бедняка в вашем сердце возникает любовь. Вы тут же говорите, что бедняк беден из-за богатого. Вы обратили любовь в ненависть: теперь ненависть возникает по отношению к богатому. В какую игру вы играете? Вот вы говорите: «Уничтожьте богатых! Заберите у них все обратно. Они — преступники». Теперь нищий забыт: сердце больше не полно любви. Напротив, оно полно ненависти... а ненависть создала общество, в котором существуют нищие. И вот уже снова в вас действует ненависть. Вы создадите общество, в котором могут смениться классы, могут поменяться имена, но пребудут управляемые и правители, эксплуатируемые и эксплуататоры, угнетатели и угнетенные. Различие не будет большим, общество останется тем же. Будут господа, и будут рабы.
Единственная возможная революция — это революция сердца. Когда вы видите нищего, оставайтесь чувствительными. Не позволяйте никакому амортизатору встать между вами и нищим. Оставайтесь чувствительными. Это трудно, потому что вы начнете плакать. Это трудно, поскольку будет очень, очень некомфортно. Поделитесь тем, чем можете поделиться. И не беспокойтесь о том, останется он нищим или нет — вы делали, что могли. И это изменит вас. Это даст вам новое существование, более близкое к сердцу и более далекое от разума. Это ваше внутреннее перевоплощение; и это — единственный способ.
Если одиночки будут постоянно меняться таким образом, то может возникнуть общество, где люди станут настолько чувствительными, что не смогут притеснять, где люди станут такими бдительными и осведомленными, что не смогут угнетать, где люди станут настолько любящими, что невозможно станет даже подумать о бедности, о рабстве.
Делайте что-нибудь от сердца и не падайте жертвами теорий.
Вопрос следующий:
Вы сказали, что мы должны двигаться к противоположному полюсу; мы должны выбрать и науку, и религию, рациональное и иррациональное, Запад и Восток, технологию и духовность. Могу ли я выбрать одновременно политику и медитацию? Могу ли я сделать выбор в сторону изменения одновременно мира и меня самого? Могу ли я быть в один миг революционером и санньясином?
Да, я говорил и говорю, что нужно принимать противоположности. Но медитация — это не полюс. Медитация — это принятие противоположностей, и через это принятие человек переступает противоположности. Поэтому для медитации нет противоположного. Постарайтесь понять.
Вы сидите в своей комнате в темноте. Тьма — противоположность свету или же просто отсутствие света? Если это противоположность свету, то у тьмы есть собственное существование. Есть ли у тьмы собственное существование? Настоящая ли она в действительности или же это просто отсутствие света? Если она реальна сама по себе, то если вы зажжете свечу, тьма будет сопротивляться. Она постарается столкнуть свечу. Она будет бороться за собственное существование; она будет сопротивляться. Но она не сопротивляется. Она никогда не борется, немыслимо для нее столкнуть свечу... Безбрежная тьма и маленькая свеча, но свечу не победит безбрежная тьма. Тьма, быть может, царила столетьями в этом доме, но вы приносите маленькую свечу: тьма не может сказать: «Я многовековая и буду сражаться до последнего». Она просто исчезает.
У тьмы нет позитивной реальности, она — просто отсутствие света, поэтому, когда вы вносите свет, она исчезает. Когда вы убираете свет, она появляется. На самом деле, она никогда не выходит и никогда не входит, потому что она не может выйти и не может войти. Тьма — это не более чем отсутствие света. Свет здесь, - тьмы нет; света нет, - тьма здесь. Она — отсутствие.
Медитация — это внутренний свет. У нее нет противоположности, только присутсутствие.
Вся ваша жизнь, как вы ее проживаете, есть отсутствие медитации; земная жизнь — жизнь власти, престижа, эго, честолюбия, жадности. Совокупность того, что называется политикой.
Политика — это очень большой мир. Она включает в себя не только так называемых политиков, она включает в себя всех земных людей, потому что кто честолюбив, тот и политик, и тот, кто борется, чтобы пролезть куда-то, — тоже политик. Где соревнование, там и политика. Тридцать студентов, учащиеся в одном классе и называющие себя приятелями по институту — враги по институту, поскольку они соревнуются, они — не приятели. Все они стараются догнать того, кто рядом. Все они стараются получить золотую медаль, прийти первыми. Честолюбие налицо: они — уже политики.
Где соревнование и борьба, там и политика. Таким образом, вся обычная жизнь ориентирована на политику.
Медитация подобна свету: когда приходит медитация, политика исчезает. Поэтому вы не можете быть медитативным и политичным. Это невозможно: вы просите невозможного. Медитация — это не один полюс; это отсутствие всего конфликта, всего честолюбия, всех ложных шагов эго.
Позвольте мне рассказать вам широко известную историю суфиев. Было так:
Суфий сказал:
— Никто не может понять человека, пока не постигнет связь между жадностью, долгом и невозможностью.
— Это загадка, — сказал ученик, — которую я не могу разгадать.
Суфий произнес:
— Никогда не ищи понимания через загадки, если ты можешь достичь его непосредственно через опыт.
Он повел ученика на ближайший рынок в магазин, где продавались халаты.
— Покажите мне ваш самый лучший халат, — попросил суфий владельца магазина, — ибо я настроен, щедро заплатить.
Ему показали самый замечательный товар, за который потребовали чрезвычайно высокую цену.
— Это как раз то, что мне нужно, — отметил суфий, — но мне бы хотелось, чтобы вокруг воротника были блестки и кое-где — отделка мехом.
— Нет ничего проще, — откликнулся торговец халатами, — ибо у меня в мастерской при магазине есть как раз такой товар.
На несколько минут он исчез, потом вернулся с тем же самым халатом, к которому были добавлены мех и блестки.
— И сколько же он стоит? — поинтересовался суфий.
— В двадцать раз дороже прежнего, — ответил владелец магазина.
— Прекрасно, — заключил суфий, — я возьму оба.
Теперь о невозможности, потому что она — та же самая вещь. Суфий показал, что жадность заключает в себе определенную невозможность: невозможность свойственна жадности.
Так не будьте слишком жадными, поскольку величайшая жадность — хотеть быть одновременно и политиком и медитатором. Это величайшая жадность из возможных. Вы хотите быть честолюбивыми и ненапряженными. Вы желаете воевать, быть жестокими, быть жадными и, вместе с тем, мирными и тихими. Если бы это было возможно, не было бы нужды в санньясе, не было бы нужды в медитации.
У вас не может быть сразу две вещи. Стоит вам начать медитировать, и политика начнет исчезать. В свете политики все результаты медитации также исчезают. Состояние напряженности, волнение, тревога, страдание, насилие, жадность, — все это исчезает. Они — совокупные продукты политического ума.
Вам придется решить: либо вы будете политиком, либо медитирующим. Обоими вы не можете быть, потому что когда приходит медитация, тьма исчезает. Этот мир, ваш мир — есть отсутствие медитации. А когда приходит медитация, этот мир просто исчезает подобно темноте.
Вот почему Патанджали, Шанкара и другие известные люди неустанно повторяют, что этот мир иллюзорен, не настоящий. Иллюзорность похожа на темноту: она реальна, пока она там, но стоит вам внести свет, как вдруг вам становится понятно, что она не была реальной, она была нереальной. Просто всмотритесь в темноту. Насколько она настоящая. Насколько реально она выглядит. Она всюду окружает вас. И это еще не все — вы чувствуете страх. Нереальное вызывает страх. Она способна убить вас, а ведь ее нет!
Внесите свет. Поставьте кого-нибудь у двери, пусть он смотрит, неважно, пришел ли он затем, чтобы смотреть, как будет вливаться темнота, или нет. Никто не в силах увидеть выливающуюся темноту; никто не в силах увидеть вливающуюся темноту. Кажется, что она есть, а ее нет.
Так называемый мир желания и честолюбия — политика, лишь кажется, что он есть, но его нет. Если вы медитируете, так вы начинаете смеяться над всей этой ерундой, над кошмаром, который только что исчез.
Но прошу вас, не пытайтесь совершить этот невозможный поступок. Если вы попытаетесь, вы окажетесь в противоречивом состоянии: вы станете расколотой личностью. «Могу ли я выбрать и политику и медитацию? Могу ли я выбрать две вещи: изменение мира и изменение себя?» Это невозможно.
На самом деле, вы — мир. Когда вы изменяете себя, вы уже начали изменять мир — иначе не бывает, если вы начинаете изменять других, у вас не получится изменить себя, а тот, кто не способен изменить себя, не может изменить кого-либо. Он может лишь бесконечно верить, что совершает великое дело, это ваши политики все время и делают.
Ваши так называемые революционеры — сплошь все больные люди, напряженные люди, чокнутые, безумцы, но их безумие таково, что если их предоставить самим себе, они окончательно сойдут с ума, поэтому они направляют свою душевную болезнь в какую-нибудь деятельность. Либо они начинают изменять общество, реформировать общество, делают то да се... весь мир меняют. И их сумасшествие таково, что они не видят тупость своих действий: вы не изменили себя, как можете вы изменить кого-либо еще?
Начинайте ближе к сути. Сначала измените себя, сначала привнесите в себя свет, потом вы будете способны... На самом деле, сказать, что затем наступит какая-то способность изменить других, значит сказать неправильно. Фактически, изменяя себя, вы становитесь источником бесконечной энергии, и эта энергия сама по себе изменяет других. Не так чтобы вы только и знали, что работали, не покладая рук, и вот вы стали мучеником, изменяя людей, нет, совсем не так. Вы просто остаетесь в себе, а сама энергия, ее чистота, ее невинность, ее благоухание, все время расходится кругами. Она достигает всех берегов мира. Без всяких усилий с вашей стороны начинается революция без борьбы. Революция прекрасна, когда она проходит без борьбы. Когда присутствует борьба, революция насильственна, тогда вы силой навязываете свои идеи кому-то еще.
Сталин убил миллионы людей, потому что он был революционером. Он хотел изменить общество, и всякого, кто как-то препятствовал, нужно было убить и убрать о дороги. Иногда так случается, что те, кто пытаются помочь вам, начинают оказывать помощь против вашего желания. Их не волнует, хотите вы, чтобы вас изменили, или нет; у них есть идея о вашем изменении. Они изменят вас, несмотря на вас. Они не станут вас слушать. Этот тип революции непременно будет насильственным, кровавым.
А революция не может быть насильственной, не может быть кровавой, потому что революция должна быть революцией любви и сердца. Настоящий революционер никуда и никогда не ходит изменять, кого бы то ни было, он стоит твердо на месте: а люди, которые хотят быть измененными, приходят к нему. Они пускаются в путь из далеких земель. Они приходят к нему. Аромат достиг их. Неведомыми дорогами, незнакомыми дорогами каждый, кто хочет изменить себя, ищет революционера. Настоящий революционер остается в себе, доступный, подобный бассейну с прохладной водой. Тот, кто хочет пить, будет искать. Бассейн не собирается разыскивать вас; бассейн не собирается бегать за вами. И бассейн не собирается топить вас, оттого, что вы испытываете жажду — вот если вы не станете слушать, тогда бассейн утопит вас.
Сталин убил великое множество людей. Революционеры — такие же насильники, как и реакционеры, а иногда даже более жестокие.
Прошу вас, не пытайтесь делать невозможное. Просто измените себя. Действительно, также неосуществимо то, что, изменив себя в этой жизни, вы почувствуете себя благодарными. Вы можете сказать: «Довольно, случилось больше чем достаточно».
Не беспокойтесь о других. Они — тоже люди, у них есть сознание, у них есть души. Если они хотят измениться, никто им путь не закрывает. Оставайтесь бассейном с прохладной водой. Если они захотят пить, они придут. Приглашением будет уже одна ваша прохлада: привлечением послужит чистота вашей воды.
«Могу ли я быть одновременно революционером и санньясином?» Нет. Если вы - санньясин, вы — революция, а не революционер. Вам не надо быть революционером: если вы — санньясин, вы — революция. Попытайтесь понять то, что я говорю. Тогда у вас нет позыва, изменять людей, нет желания сотворить революцию, где бы то ни было. Вы не планируете ее, вы живете ее. Сам ваш стиль жизни — это революция. Куда бы вы ни посмотрели, чего бы вы ни коснулись, там возникнет революция. Революция станет очень похожей на дыхание — таким же спонтанным.
Я хочу рассказать вам еще одну суфийскую историю:
Одного известного суфия спросили:
— Что такое невидимость? А он ответил:
— Я отвечу, когда представится возможность продемонстрировать.
Суфии не много разговаривают. Они создают ситуации. Они не много говорят: они показывают при помощи ситуаций. Поэтому суфий ответил: «Когда представится возможность, я вам продемонстрирую».
Прошло какое-то время, этого человека и того, что задал ему вопрос, остановила банда солдат, и эти солдаты сказали:
— У нас есть приказ арестовывать всех дервишей, ибо правитель нашей страны говорит, что они ни за что не хотят выполнять его приказания и их рассуждения смущают спокойствие простолюдинов. Поэтому мы бросим в темницу всех суфиев.
Когда появляется по-настоящему религиозный человек, революция, политики начинают испытывать сильный страх, поскольку уже одно его присутствие сводит их с ума. Уже одного его присутствия достаточно, чтобы создать хаос. Уже одного его присутствия достаточно, чтобы создать беспорядок, принести смерть старому обществу. Уже одного его присутствия достаточно, чтобы создать новый мир. Он становится двигателем. Отсутствуя, совершенно отсутствуя, насколько ему позволяет его эго, он становится двигателем божественного. Правители, хитрецы, всегда боялись религиозных людей, потому что нет большей опасности, нежели религиозный человек. Они не боятся революционеров, поскольку у тех те же стратегии. Они не боятся революционеров, потому что у них тот же язык, та же терминология. Они — такие же люди; они — не другие.
Просто поезжайте в Дели и посмотрите на политиков. Все политики, облеченные властью, и все политики, властью не обладающие, они все - одни и те же люди. Те, у кого власть, кажутся реакционерами, потому что получили власть: теперь они хотят защитить ее. Теперь они хотят сохранить ее в своих руках, поэтому они кажутся господствующей верхушкой. Те, у кого власти нет, говорят о революции, потому что хотят сбросить тех, кто обличен властью. Раз они обладают властью, они станут реакционерами, а люди, обладавшие властью, которых выбросили из власти, станут революционерами.
Удачливый революционер — это мертвый революционер, и правитель, лишенный своей власти, становится революционером. И они продолжают обманывать народ. Неважно, выбираете вы людей с властью или без власти — вы не выбираете различных людей. Вы выбираете тех же самых. У них разные ярлыки, но в них нет ни капли различия.
Религиозный человек представляет реальную опасность. Уже одно его существование опасно, потому что он приносит через себя новые миры.
Солдаты окружили суфия и его ученика, они сказали, что ищут всех суфиев, которые должны отправиться в тюрьму, потому что так приказал правитель, заявивший, что те говорят непозволительное и рождают в головах простолюдинов мысли, вредные для их спокойствия.
И суфий сказал:
— И поэтому вам следует...
И суфий сказал солдатам: «И поэтому вам следует...» —
— ...ибо вы должны исполнить свой долг.
— Но вы-то не суфий? — спросили солдаты.
— Испытайте нас, — предложил суфий. Офицер вынул суфийскую книгу.
— Что это? — сказал он.
Суфий посмотрел на обложку и произнес:
— Нечто, что я сожгу у вас на глазах, так как сами вы еще не сделали этого.
Он поджег книгу, и удовлетворенные солдаты поскакали прочь.
Спутник суфия спросил:
— Какова была цель этого поступка?
Сделать нас невидимыми, — ответил суфий, — ибо для земного человека видимость значит то, что вы выглядите как что-то, либо кого-то ему напоминаете. Если вы выглядите иначе, ваша настоящая суть станет для него невидимой.
Религиозный человек живет жизнью революции, но невидимою жизнью, потому что стать видимым, значит стать плотным, стать видимым, значит встать на самую нижнюю ступень лестницы. Религиозный человек, санньясин, создает революцию в себе и остается невидимым. И этот невидимый источник энергии и сейчас творит чудеса.
Послушайте, если вы — санньясин, не нужно быть революционером: вы — уже революция. Я говорю «революция», поскольку революционер уже мертв, у революционера навязчивые идеи, у революционера для всего есть разум. Я говорю «революция» - это процесс. У санньясина нет навязчивых идей: он живет от мгновения к мгновению. Он отзывается на реальность мгновения, не опираясь на навязчивые идеи.
Просто понаблюдайте. Поговорите с коммунистом, вы увидите, что он не слушает. Он может согласно кивать головой, но он не слушает. Поговорите с католиком, он не слушает. Поговорите с индуистом, он не слушает. В то время как вы говорите, он готовит ответ, опираясь на ветхие, устарелые, навязчивые идеи. Уже на его лице вы прочтете, что вам не узнать ответа, там лишь тупость и однообразие. Поговорите с ребенком: он слушает, он внимательно слушает. Вообще, если он слушает, то слушает внимательно. Если он не слушает, то абсолютно отсутствует, но он целиком поглощен вами. Поговорите с ребенком, и вы узнаете ответ, чистый и свежий.
Санньясин своей невинностью подобен ребенку. Он живет не идеями; он — не раб какой-нибудь идеологии. Он живет своим сознанием; он живет своей осознанностью. Он действует здесь и сейчас! У него нет вчера и нет завтра, только сегодня.
Когда распяли Христа, вор, висевший рядом с ним, сказал ему:
— Мы — преступники. Нас распяли, это правильно, мы понимаем. Ты выглядишь невиновным. Но я счастлив, быть распятым вместе с тобой. Я безумно счастлив. Я никогда не совершал хорошие поступки.
Он напрочь забыл одну вещь. Когда родился Иисус, родители Иисуса бежали из страны, потому что правитель приказал убить всех младенцев, родившихся в определенное время. Правитель узнал от своих мудрецов, что произойдет революция, представляющая для него опасность. Ее лучше предотвратить заранее, принять меры предосторожности. Поэтому он приказал совершить массовое убийство. Родители Иисуса бежали.
Однажды ночью их окружили несколько воров и грабителей — вышеозначенный вор был как раз из этой банды — и собирались ограбить и убить их. Но этот вор взглянул на ребенка Иисуса, младенец был так прекрасен, он был так невинен, чист как сама чистота... его окружало какое-то сияние. Вор остановил других и сказал: «Отпустите их. Вы только посмотрите на ребенка». И все посмотрели на ребенка; все они оказались под каким-то гипнозом. Они не могли сделать то, что хотели... и оставили их.
Это был тот самый вор, что спас Иисуса, но он-то не знал, что видит того же человека. Он сказал Иисусу:
— Я не знаю, что совершил, потому что никогда не совершал хороших поступков. Ты не найдешь злейшего преступника, чем я. Вся моя жизнь состояла из греха: грабежей, убийств и прочего, что только можно себе представить. Но я счастлив и благодарен Богу за то, что умираю рядом с таким непорочным человеком.
Иисус ответил:
— Лишь из-за этой благодарности сегодня же ты будешь со мной в царстве Господа.
В наши дни христианские теологи без конца обсуждают, что Христос имел в виду, когда произнес в своей фразе слово «сегодня». Он просто хотел сказать «сейчас». Потому что у религиозного человека нет вчера, нет завтра, лишь сегодня. Это мгновение — все. Когда он сказал вору: «Сегодня же ты будешь со мной в царстве Господа», он фактически говорил: «Послушай! Ты уже здесь. В этот самый момент, из-за твоей благодарности, из-за твоего осознания чистоты и невинности, из-за твоего раскаяния прошлое исчезло. Мы — в царстве Господа».
Религиозный человек живет не через идеологии прошлого, идеи, навязчивые концепции, философии. Он живет в этот миг. Он реагирует через свое сознание. Он всегда свеж как свежая весна, всегда свеж, неиспорченный прошлым.
Поэтому, если вы — санньясин, вы — революция. Революция больше, чем все революционеры. Революционеры — это те, кто остановился где-либо: река замерзла, она перестала течь. Санньясин всегда течет: река никогда не останавливается, она течет и течет, все дальше и дальше. Санньясин — это поток.
Ошо, Вы — йог или бхакти, или джняни, или же тантрик?
Чушь, ничего подобного.
Не пытайтесь наклеить на меня ярлык; не пытайтесь классифицировать. Разум хотел бы меня затолкать в ящик для бумаг с тем, чтобы вы могли сказать, что этот человек такой-то, и вы могли бы на этом разделаться со мной. Все будет не так просто. Я этого не позволю. Я буду, подобен ртути: чем активнее вы будете стараться схватить меня, тем неуловимее буду я. Все ли я или же ничто — только эти две категории позволительны, все же другие между этими двумя непозволительны, потому что не скажут правду. А день, в который вы постигнете меня как все или как ничто, будет днем великого постижения для вас.
Позвольте мне рассказать вам историю, которую я только вчера прочел. В своем рассказе «Страна слепых» X. Г. Уэллс повествует о путешественнике, приехавшем в странную долину, отрезанную от остального мира отвесными скалами, долину, в которой все люди были слепыми — долину слепых. Путешественник остановился там. Какое-то время он жил в этом странном месте, но жители сочли его подозрительным. Их знатоки сказали:
— Его ум находится под влиянием этих сомнительных вещей, называемых глазами, которые держат его в постоянном состоянии раздражения и смятения.
И они заключили, что он никогда не будет нормальным, пока у него не отнимут глаза.
— Нужна срочная хирургическая операция, — сказали знатоки. Все они были слепые. Они не могли представить, как это — у человека есть глаза. Это что-то ненормальное, нечто, что следует отнять, чтобы сделать его нормальным.
Путешественник влюбился в слепую девушку, которая умоляла его отказаться от глаз, чтобы они могли жить счастливо.
— Потому, что если ты не откажешься от глаз, — сказала женщина, — моя община не примет тебя. Ты ненормальный; ты такой странный. Какая-то беда стряслась с тобой. Никто никогда не слышал об этих глазах. Ты можешь спросить людей: никто никогда не видел. Из-за этих двух глаз ты останешься чужаком в моей общине, и они не позволят мне жить с тобой. И я сама немного боюсь жить с тобой. Ты так отличаешься, ты такой чужой.
Она убеждала его отказаться от глаз, чтобы они могли жить счастливо. И вот он почти было, принял условие, поскольку был влюблен в эту слепую девушку, оттого, что из-за любви и привязанности был готов даже потерять глаза, если бы не тот день, когда он уже почти решил… однажды утром он наблюдал восход солнца между скал и прекрасные луга с белыми цветами... более он не мог испытывать довольство в долине тьмы. Он выбрался туда, где люди ходили среди света.
Будда, Иисус, Кришна, Заратустра, — все они люди с глазами в долине слепых. Называйте их, как хотите — йоги, будды, джайны, христы, бхакти. Называйте их, как хотите, но все ваши классификации говорят лишь одно: что они отличаются от вас, что у них есть определенное качество видения, что у них есть глаза, что они способны видеть то, что вы видеть не можете.
И вы чувствуете себя обиженными: получается, вы противостоите им в самом начале, даже когда вы только начинаете следовать за ними. Потому что их представления создают в вас великое желание, несмотря на ваше противостояние. Глубоко в вашей душе звучат слова о том, что эти глаза возможны и для вас. Внешне вы продолжаете отрицать, глубоко внутри подводное течение все время говорит вам, что, может быть, вы и не правы. Может быть, эти глаза нормальные, а вы не нормальные. Может быть, вы в большинстве, но вы не правы.
Этих людей нужно просто помнить, как людей с глазами посреди долины слепых.
Вот я среди вас. Я знаю вашу трудность, потому что, то, что я могу видеть, вы не можете видеть, то, что я могу чувствовать, вы не можете чувствовать, то, чего я могу коснуться, вы коснуться не можете. Я знаю, что даже если вы уверитесь во мне, где-то глубоко внутри все время будет мешать сомнение. Сомнение — кто знает? — этот человек может выдумывать. Кто знает? — этот человек может просто обманывать. Кто знает? Потому что пока это не станет опытом для вас, как можете вы доверять?
Вы хотели бы классифицировать меня. Это даст вам, по крайней мере, имя, ярлык, и вы почувствуете себя уютно. Затем вы почувствуете, что знаете меня, поскольку можете классифицировать, да он — йог. Тогда вы не чувствуете себя так неуютно. По крайней мере, вы чувствуете, что знаете. Присваивая имена, люди чувствуют, что знают. Это наваждение.
Вас спрашивает ребенок: «Какой это цветок?» Ему неуютно с Цветком, потому что через цветок он чувствует неизвестное, — Цветок является чем-то, что заставляет его осведомиться о своем незнании. Потом вы говорите ему: «Это роза». Он счастлив. Он повторяет название: «Это роза, это роза». Он идет к другим детям, он очень счастлив, он говорит: «Посмотрите, это роза». Что он узнал? Лишь имя. Но теперь он чувствует себя непринужденно; теперь он больше не незнающий. По крайней мере, он не чувствует теперь свое незнание — сейчас он умный. Теперь там нет неизвестности: роза — больше не пришелец неизвестности в мир известного; она стала частью известного. Просто давая ей имя, просто называя ее «роза», что вы сделали?
Когда бы вы ни встретили кого-то странного, вы тут же спрашиваете: «Как твое имя?» Почему? Почему вы не можете жить с безымянным? Никто не приходит с именем; все рождаются без имени. Только рождается ребенок, а семья уже думает, какое ему дать имя. Почему вы так спешите? Потому что снова еще один незнакомый чужак пришел в ваш мир. Вам нужно прикрепить ярлык. Как только вы прикрепляете ярлык, вы удовлетворены: вы знаете, это Рам, Рахим, — что угодно.
Все имена абсурдны. И у этого маленького мальчика нет имени. Он безымянен как Бог. Но нужно дать имя: какая-то одержимость в человеческом разуме и определенная идея о том, что если вы присваиваете имя вещи, вы узнали ее. Тогда вы покончили с этим.
Ко мне приходят люди. Они спрашивают: «Кто вы? Индуист, джайн, мусульманин, христианин? Кто вы?» Если они смогут зачислить меня в определенную категорию, что я индуист, они почувствуют удовлетворение — они знают меня. Теперь слово «индуист» будет давать им фальшивое чувство знания.
Вы спрашиваете меня: «Кто вы?» Бхакти, йог, джняни, тантрик? Если вы сможете найти мне имя, вы почувствуете свободу. Тогда вы сможете расслабиться, тогда проблемы не будет.
Но сможете ли вы узнать меня, дав мне имя? На самом деле, если вы действительно хотите знать меня, пожалуйста, не ставьте имя между мной и вами. Отбросьте все классификации. Просто смотрите прямо. Пусть ваши глаза будут открыты и свободны от всей пыли. Смотрите на меня без знания. Смотрите на меня простым, чистым взглядом, в котором нет идей, нет сокрытых предубеждений, и вы сможете проникать взглядом все глубже и глубже. Я стану прозрачным для вас. Это единственный способ узнать меня, это единственный способ узнать реальность. Смотрите на розу и забудьте слово «роза». Смотрите на дерево и забудьте слово «дерево». Смотрите на зелень и забудьте слово «зеленый». И вы немедленно ощутите, что нечто странное присутствует и окружает вас: это есть Бог.
Бог, получивший имя, становится миром; мир, в свою очередь, потерявший имя, становится Богом. Бог, обусловленный в вашем разуме, становится миром; мир необусловленный, вновь разобранный, вновь неведомый, становится Богом.
Смотрите на меня без слов.
Как сдаться, если я боюсь себя? И сердце мое болит. Где дверь любви?
Чтобы сдаться, не следует использовать понятие «как». Если вы осознали глупость эго, тупость эго, если вы поняли бедность эго, вы отбрасываете его. Нет понятия «как». Просто его бедность: вы всматриваетесь в него и находите его совершенно жалким, адом — вы отбрасываете его. Вы продолжаете цепляться за него, потому что все еще лелеете мечту, связанную с ним. Вы не поняли его бедность; вы все еще надеетесь, что в нем могут оказаться сокровища.
Смотрите внимательно, глубоко в себя. Не спрашивайте, как отбросить его; просто глядите, как вы цепляетесь за него. Цепляние — вот проблема. Если вы не цепляетесь за него, оно отпадает само по себе. А если вы спрашиваете меня, как отбросить его, и не увидели, что цепляетесь за него, я могу дать вам технику: вы будете цепляться за ваше эго, и вы также начнете цепляться за технику. Потому что не поняли процесса цепляния.
Я слышал такой анекдот. Жил-был профессор философии, очень рассеянный человек, как все философы, почти всегда склонные к рассеянности. Их умы настолько заполнены, что ученые отключены от всего остального. Они заняты лишь своими головами. Он клал все не на свое место. Однажды он вернулся домой без зонта, и жена пыталась выбить из него хотя бы намеки о местонахождении зонта:
— Скажи мне точно, — спросила она, — когда ты обнаружил, что его нет?
Но это неправильный вопрос для рассеянного человека: «Где ты точно оставил его?» или «Где ты в первый раз понял, что у тебя его нет?» Это неправильный вопрос, потому что человек, забывший зонт, должен и сейчас не помнить точный момент.
— Скажи мне точно, — спросила она, — когда ты обнаружил, что его нет?
— Дорогая, — ответил он, — это произошло, когда я поднял руку, чтобы закрыть его после короткого душа. Тогда я и понял, что его там нет.
Вы цепляетесь, и вы спрашиваете, как отбросить его. А цепляющийся ум станет цепляться за технику. Прошу вас, не спрашивайте «как»; лучше ищите внутри себя, почему вы цепляетесь. Что оно дало вам до сих пор, это ваше эго? Дало оно вам что-нибудь помимо обещаний? Оно хоть когда-нибудь выполнило, какое бы то ни было обещание? Вас что, вечно будет оно обманывать? Вы недостаточно наобманывались им до сих пор? Вы все еще неудовлетворенны? Вы все еще не осознали, что оно никуда вас не ведет, вы просто крутитесь в водовороте круг за кругом, вынашивая все те же старые мечты? Каждый раз, когда они не оправдываются, вы видите, что с самого начала обещание было фальшивым. В тот момент, когда вы оказываетесь несостоятельными, вы снова принимаетесь грезить новой надеждой, а эго все обещает и обещает вам.
Эго — импотент. Оно может лишь обещать; оно никогда не родит. Всмотритесь в него. Там, между обещанием и отсутствием рождения, между этими двумя так много страдания, столько разочарования, полно горя.
Ад, о котором вы слышали — это не часть географии, он не под землей. Он под вашим эго. Когда вы осведомлены о бедности эго, вы не цепляетесь, вот и все. Я не говорю, что вы отбрасываете: вы не цепляетесь. И сразу же случается сдача. Сдача — это отсутствие эго.
Но вы никогда не спрашиваете: «Почему я цепляюсь за эго?» Вы спрашиваете: «Как сдаться?» Вы задаете не тот вопрос.
А потом, существуют тысяча и одна вещь, которые люди изо дня в день говорят вам. Затем вы держитесь за них. Вы цепляетесь к такому множеству так называемых методов, техник, философий, религий, церквей. Только для того, чтобы отбросить одно маленькое эго, вы создали триста религий в мире. Миллионы техник и методов, тысячи и тысячи книг беспрестанно читаются, - как же отбросить?! И чем больше вы читаете, чем более знающими вы становитесь, тем меньше возможность отбросить его, потому что теперь у вас больше того, за что цепляться. Теперь ваше эго так украшено...
Я читал автобиографию одного известного романиста. К концу жизни он принял за привычку всем жаловаться и говорить:
— Я впустую потратил жизнь. Я никогда не хотел быть романистом, никогда.
Некто задал ему вопрос:
— Так почему же вы не остановились? Ведь уже, по крайней мере, двадцать лет я слушаю Вас и я знаю людей, которые говорят, что слушают ваши жалобы еще дольше. Почему Вы не остановились?
Романист ответил:
— А как я мог? Ведь к тому моменту, как я понял, что не тем занимаюсь, я уже был знаменитым романистом.
Вы не можете отбросить эго, если продолжаете украшать его. Ваше знание украшает его. Ваше хождение в церковь украшает его — вы становитесь религиозным. Ваше каждодневное чтение Библии или Гиты украшает его. Вы можете смотреть на других с таким видом, который говорит: «Я святее, чем ты». Вы можете смотреть с осуждением во взгляде, будто весь мир катится в ад, исключая вас.
Вы все время пытаетесь стать смиренными, стать простыми, но глубоко внутри вашей простоты сидит эго, возведенное на трон.
И вы все время находите для него разумное объяснение. А все подобные объяснения — декорации.
В Индии жил человек, Низам из Хайдарабада, он умер несколько лет назад. Он был самым богатым человеком в мире. Ваши Рокфеллеры и Форды ничто перед ним. Он был самым богатым человеком в мире. На самом деле, никто не знает точно, сколько у него было, потому что все его богатство состояло из миллионов бриллиантов. Бриллианты сложили в семь больших залов; залы были битком набиты. Даже он не был точно осведомлен об их точном количестве. Но этот человек был великим скрягой — вы не поверите. Вы просто скажете, что я говорю неправду. Он был таким скрягой, что когда бы ни приходили гости и ни оставляли бы половинки сигарет в пепельнице, он обязательно собирал их и курил. Вы мне не поверите, но это правда.
Когда он стал Низамом из Хайдарабада, когда его возвели на трон, он носил одну и ту же шапку сорок лет. Это была самая грязная шапка в мире. Ее никогда не стирали, потому что он боялся, что она может развалиться. Он жил жизнью очень бедного человека, но он постоянно говорил своим людям: «Я — простой человек. Может быть, я — самый богатый человек, но я живу жизнью бедняка». Но он не был беден. Он был просто скрягой! Он часто говорил, что оттого, что он не привязан к вещам и всему мирскому, он живет такой простой жизнью. Он думал о себе как о садху, факире. Он не был ни тем, ни другим. Он был самым скаредным человеком, когда-либо жившим: самым богатым и самым скупым. Но для своей скупости он находил разумное объяснение.
Он так боялся, был таким суеверным...
Он часто молился и взял за правило притворяться, что он совершает великую молитву. Но он не делал этого; он просто боялся. По ночам он спал со своеобразной вещью. У него был большой котел, который он всегда наполнял солью, и в этот котел он опускал одну ногу на всю ночь. Потому что мусульмане полагают, что если ваши ноги касаются соли, призраки не потревожат вас.
Как может молиться этот человек? Человек, который так боялся призраков, как может любить Бога? Ведь у того, кто любит Бога, страх исчезает. Но он обманул много людей. И даже если он обманул не много людей, он, по крайней мере, обманул себя.
Помните, всегда начинайте сначала. Смотрите, где вы цепляетесь и почему вы цепляетесь. Не спрашивайте «как» сдаться. Просто наблюдайте и найдите, почему вы держитесь за эго, почему вы неподатливы.
Если вы все еще чувствуете, что эго принесет вам рай, то ждите — нечего сдаваться. Коли вы чувствуете, что все обещания фальшивы, а эго — обманщик, тогда зачем нужно спрашивать, как сдаваться? Не цепляйтесь. На самом деле, стоит вам узнать, что это огонь, как вы отбрасываете его. Это не вопрос нецепляния. Вы просто отбрасываете его. Когда вы узнаете, что ваш дом в огне, вы никого не спрашиваете, как выскочить.
Однажды случилось вот что. Я был в доме, и тут загорелся соседний дом. Это был трехэтажный дом, и один толстяк, живший на третьем этаже, пытался выпрыгнуть из окна. Ему кричала вся толпа: «Не прыгай! Мы несем лестницу!» Но кто слушает, когда дом в огне? Он прыгнул. Он не мог подождать даже лестницу. А опасности еще не было, поскольку горел только первый этаж. Чтобы достичь третьего этажа, огню нужно было время, а лестницу как раз несли, и вся толпа вопила ему: «Подожди!!!» Но он не слушал. Он прыгнул и сломал ногу.
Позже я пришел проведать его и поинтересовался:
— Ты совершил чудо. Ты не спросил, как прыгать. Ты прежде прыгал с трехэтажных зданий? Он ответил:
— Никогда.
— Ты когда-нибудь тренировался? Он сказал:
— Никогда.
— А как насчет репетиций? Он воскликнул:
— О чем ты говоришь! Это было впервые!
— Ты вычитал это в какой-нибудь книге? Ты спросил учителя? Ты вытянул это у кого-то?
Он объяснил:
— О чем ты говоришь? Я не мог даже подождать, когда подойдут мои жена и дети, и я не мог даже понять, почему люди так громко кричат. Уже позже, лежа на земле, я сообразил, что они несли лестницу.
Когда дом в огне, вы просто выпрыгиваете из него. Вы не спрашиваете «как». И я говорю вам: ваш дом в огне. Вы тут же спрашиваете, как выпрыгнуть из него. Нет, вы не поняли смысл. Вы все еще не чувствуете, что ваш дом в огне. Я говорю, и сказанное мной создает у вас мысль «как выпрыгнуть из него?» Если вы действительно понимаете, что ваш дом в огне, то даже если я закричу: «Я несу лестницу! Подождите!», вы не станете ждать. Вы прыгнете. Вы можете переломать себе ноги.
Но вы спрашиваете, непринужденно, легко и свободно: «Как сдаться?» Нет никаких «как». Просто посмотрите на несчастье, которое создает эго. Если вы почувствуете его, вы из него выйдете.
«И сердце мое болит». И непременно будет болеть. От эго будет много боли.
И вы спрашиваете: «Где дверь любви?» Выйдите из эго. Есть дверь любви. Выйдите из эго, и вот дверь сердца. Эго отгораживает вас от любви, эго мешает вам медитировать, эго препятствует вашей молитве, эго отбирает вас у Бога, но вы все еще слушаете его. Что же, вам решать.
Это ваш выбор, помните. Никто не заставлял вас слушать эго. Это ваш выбор. Это естественно, когда выбираете вы. Тогда не спрашивайте «как». Если вы не выбираете его, нет нужды спрашивать «как».
Почему, когда я пытаюсь слушать ваши лекции со всем вниманием, я не могу потом вспомнить то, что Вы сказали?
Данный текст является ознакомительным фрагментом.