Глава седьмая  Великие Горы

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава седьмая  Великие Горы

Великие Горы – Хуашань – представляли собой изолированное религиозное и образовательное сообщество. Даосы исследовали особые знания, сохраняли их, обучали этим знаниям грядущие поколения, ведя отшельническую жизнь в познании мистицизма и медитациях.

Между пятью основными горными вершинами стояли одинокие храмы и монастыри со своими собственными мастерами, настоятелями, монахами и послушниками. Несмотря на то что все они признавали главенство Великого Мастера, каждый храм или монастырь был самостоятельной единицей. Значительно различались и направления даосизма, которые избирали для себя эти центры: одни делали акцент на священных книгах, другие – на магии или боевых искусствах, третьи, как и секта, в которую вступил Сайхун, ставили во главу угла личную гигиену, искусство внутренней алхимии и аскетизм. И все-таки существовал определенный набор основных принципов, которые разделяли все даосы, а кроме того, было много бесед и рассуждений друг с другом.

Такое богатство взглядов делало Хуашань идеальным центром образования. В то время образование было уделом немногих избранных, и Хуашань служил своеобразным университетом, куда принимали учениками мальчиков, начиная с девяти лет. Некоторых из них прочили в монахи, хотя большинство поступало учиться на простых послушников. Сотни мальчиков, живущих в монастырях, постигали академические науки под руководством ученых монахов, специализировавшихся в той или иной области знаний.

Количество же учеников, изучающих даосизм, было значительно меньшим. Чтобы овладеть тем или иным аспектом даосизма, юноша должен был служить мастеру, выполнявшему функции духовного отца ученика; кроме того, ученик еще и служил своему наставнику. Мастер не только передавал ученику свои знания, но и направлял его на учебу к другим мастерам. Обычно мастер ограничивался всего лишь несколькими учениками, которым и передавал полностью даосскую традицию.

Наиболее толковые мастера-учителя в Хуашань помимо обучения занимались и собственными исследованиями, как теоретическими, так и практическими. Даосизм был океаном без берегов, в котором можно было всю жизнь плыть к высотам познания. Некоторые даосы посвящали себя изучению свойств растений, другие – медицине, поэзии, каллиграфии или музыке. Кто-то избирал для себя путь медиума, прорицателя или ясновидящего. Были и те, кто, стремясь обрести бессмертие, постигал глубины внутренней алхимии. В Хуашань можно было встретить и просто отшельников или затворников: в своем роде они были безупречно совершенны. Многие из них заслужили себе славу бессмертных, но при этом они редко общались с кем-либо.

Все храмы и монастыри Хуашань объединяла общая философия аскетизма и отшельничества. Другие даосские секты избирали для себя иной путь совершенствования; но Хуашань было свойственно единое стремление к духовному знанию и самосовершенствованию.

Задача, состоявшая в том, чтобы привлечь Сайхуна к этой богатой даосской традиции, сделав из капризного и шаловливого хитреца настоящего, сильного духом мужчину, не обещала быть легкой. Но Великий Мастер был мудр. Сама причина этих трудностей воспитания была одновременно и причиной, по которой обучение стоило начинать именно сейчас: Сайхун был еще мальчишкой. А мальчику необходимо дать возможность беспрепятственно расти – но и направлять этот рост не менее важно. Если хочешь вырастить высокое, сильное дерево, о нем нужно заботиться, начиная с семечка. И Великий Мастер поручил служкам мягко направлять Сайхуна.

Великий Мастер знал, что Сайхун постепенно привыкнет к жизни в горах – это сделают сами горы, такие чистые и естественные, пропитанные аурой многих поколений даосов, достигших здесь своего совершенства. Ничего не надо насаждать силой. Сайхун воспримет все естественным путем. На следующий день после прибытия в Хуашань обучение Сайхуна уже началось: служки взяли его с собой в горы.

Тропа вдоль хребта Северного пика была одновременно путем к остальным четырем вершинам. В сущности, это был лишь узкий уступ, прорубленный в геле отвесной скалы. В некоторых местах нависавшие низко над тропинкой глыбы делали проход практически невозможным. Плотный туман, окутывавший гору, почти не позволял рассмотреть край обрыва, так что Сайхун крепко держался за руку Журчания Чистой Воды.

Вскоре тропинка прохода, изгибаясь и змеясь, резко ушла вниз, к Среднему пику. Сайхун спускался мимо плотной стены сосновых лесов. Иногда далеко за деревьями мелькали маленькие одинокие храмы. Добравшись до подножия Среднего пика, все трое стали карабкаться к Хребту Дракона.

Хребет Дракона поднимался вверх почти отвесно. Вдоль одного из склонов тянулись прорубленные в горе ступени. Несмотря на то что подниматься здесь было невероятно тяжело, даосы намеренно пользовались этим путем, поскольку он соответствовал принципам геомантии. Ступени проходили вдоль линий горы, так что восходитель гармонизировал себя с силой горы. Подъем вдоль Хребта Дракона послушно тянулся вдоль уступа до самой вершины, но, несмотря на мистическую гармонию, он был очень опасен, так как ступени практически вытерлись, а держаться было не за что.

С момента, когда они покинули Северный пик и добрались до места, где Хребет Дракона соединялся с проходом под названием Золотой Замок, прошло два часа. На пути им встречались и даосские мастера, и ученики. Одни приветствовали путников, другие молча продолжали свой путь мимо, предаваясь созерцанию; некоторые были заняты тем, что несли в свои храмы корзины с провизией. У прохода Золотой Замок боковая тропа выходила к окружному пути, с которого, если идти по часовой стрелке, можно было добраться до Среднего, Восточного, Южного и Западного пиков; дальше кольцевой путь снова возвращался к Золотому Замку.

Служки и Сайхун прошли мимо Среднего пика, на склоне которого в окружении сосновой чащи возвышался массивный храм, направляясь к Восточному. Эта горная вершина была также известна как Скала Утреннего Солнца, поскольку восходы, которые можно было наблюдать с ее вершины, славились легендарной красотой.

Монастырь Восточного Пика состоял из групп четырехугольных в плане строений, расположенных квадратом. Постройки были сделаны из известняка; крыши были черепичные. Чуть поодаль стояли несколько хижин, построенных из дерева и глины. Когда путники проходили мимо одной такой хижины, перед которой был установлен большой железный колокол с каменной чашей наверху для собирания росы, Сайхун обратил внимание на удивительно тощего даоса, загоравшего на крохотной террасе. Незнакомец был одет в серое; на голове у него была черная шапка с нефритовым прямоугольником впереди. Служки сообщили Сайхуну, что это колдун. Повстречались им и другие жители: они сидели перед маленькими индивидуальными храмами, храня абсолютное молчание. Сайхуну показалось, что от них исходила не меньшая сила, чем от колдуна. Даже служки не знали, кто эти люди, но они сказали Сайхуну, что, должно быть, все эти даосы принадлежат к тому же направлению, что и остальные обитатели Восточного пика.

Пройдя немного дальше по тропе, троица остановилась на утесе, откуда было видно террасу на склоне горы напротив, называвшейся Шахматный Павильон. Эта гора была настолько высокой и недоступной, что взобраться на нее было почти невозможно из-за окружавших ее ущелий и пропастей. В десятом веке первый император династии Сунь решил покорить горный массив Хуашань, прельстившись его стратегически важным положением. Даосы воспротивились этому: они хотели сохранить Хуашань как свою святыню. Один из Бессмертных, по имени Чэнь Туань, предложил императору сыграть с ним в шахматы. Призом победителю в игре должен был стать Хуашань. Тогда они оба взобрались на вершину этой высокой горы и сели играть. Император проигрывал одну игру за другой; в конце концов Чэнь Туань дошел до того, что начал угадывать следующие ходы императора. Наконец император признал свое поражение. Хуашань остался владением даосов. Тогда же эта гора и получила свое название – Шахматный Павильон.

Трое друзей подошли к самому краю над пропастью. Перед ними открылась самая сложная, предательски опасная часть пути – Скалистая Тропа. Им предстояло преодолеть дощатые ступени, укрепленные на вбитых в скалу железных стержнях. Никакого ограждения не было, за исключением кусков железной цепи, вделанных в камень, так что свалиться вниз с высоты в добрую тысячу футов ничего не стоило. Журчание Чистой Воды привязал Сай-хуна веревкой к своей спине – и они отправились в путь. Утлые дощечки под ногами гнулись и жутко поскрипывали. Сильный ветер, который дул им прямо в лицо, заставлял Сайхуна обливаться холодным потом. В ужасе мальчик крепко зажмурился, чувствуя себя так, будто он повис в воздухе. Сайхун покрепче вцепился в спину служки.

Высочайшей вершиной Хуашань был Южный пик – огромная скала с настолько отвесными склонами, что ни одно деревце не смогло укрепиться на них. Даже снегу не удавалось задержаться на вершине Южного пика. Зато оттуда, куда ни кинь взгляд, можно было увидеть, как во все стороны простираются земли Китая. С Южного пика великие реки Хуан, Ло и Вэй казались едва заметными блестящими полосками на границе земли и неба. Достопримечательностью вершины Южного пика был гранитный водоем, наполняемый горными источниками. Вода в нем не замерзала даже в самую лютую стужу. Потом служки показали Сайхуну Храм Южного Пика, где мальчику предстояло жить.

Наконец подошел черед Западной вершины. Узкая горная тропа криво петляла вдоль уступа к небольшому монастырю, который совершенно немыслимым образом прилепился к боку горы. Такое положение вновь объяснялось принципами геомантии. Даосы всегда почитали так называемый «пульс дракона» – земные меридианы. Эти энергетические каналы в теле земли имели так называемые «точки силы», нечто вроде акупунктурных точек на теле человека. Даосы строили свои храмы и святыни именно в этих точках, даже если для этого приходилось взбираться на самую вершину горы. Для постройки использовались только естественные материалы, в основном кирпич, камень и дерево. Лишенные всяких украшений, эти строения настолько гармонировали с окружающим пейзажем, что нередко их было трудно рассмотреть даже с близкого расстояния. Типичным примером этому был Храм Западного Пика, который был воздвигнут на шестидесятиградусном склоне и надежно укрыт от чужих глаз скалами и деревьями.

Западный пик имел причудливые очертания. С ним было связано немало легенд. Согласно наиболее романтической из них, эта вершина имела другое название – пик Лотосовой Лампы. По древнему преданию, некогда одна из семи дочерей Нефритового Императора полюбила прекрасного пастуха. Богиня и простой смертный жили неразлучно, пока отец, соскучившись по дочери, не решил отыскать ее. Нефритовый Император разгневался, обнаружив, что его дочь не просто отдала свою любовь какому-то пастуху, но и родила от него ребенка. Рассерженный отец заточил молодую женщину в глубине Западного пика. Когда ее сын, Чэнь Сян, подрос, он отправился на поиски даосского колдуна, который мог бы научить его своему искусству. Наконец он нашел себе учителя. Когда даос убедился, что передал ученику все свои знания, он вручил Чэнь Сяну волшебный топор. С помощью этого топора юноше удалось отогнать демона, охранявшего горную вершину, и разрубить Западный пик. Однако воссоединению матери и сына помешал все тот же страж-демон, который вернулся во главе целой небесной армии. Сын бросился в битву с волшебным топором в руках; а мать использовала магию и лампу из лотоса, отпугивая таким образом нападавших. Нефритовый Император, тронутый сыновней преданностью Чэнь Сяна, простил их, а Западный пик с его раздвоенной вершиной после этого начали называть пиком Лотосо- i вой Лампы.

Пейзажи и древние предания стали первыми впечатлениями Сайхуна о Хуашаньских горах. В глазах мальчика это были вершины умопомрачительной высоты, с которых во время тумана нельзя было ничего рассмотреть, но зато при хорошей погоде глазам открывались далекие горные цепи и прекрасные долины внизу. То было место легенд и мифов, дом необычных, обладающих невероятными способностями жителей. Там можно было обнаружить множество небольших храмов, ютящихся на узких скалистых обрывах. Хуашань был одновременно и величайшей тайной, и святыней. Даже несмотря на свою ярость из-за насильного водворения сюда, Сайхун не мог избавиться от благоговейного трепета при виде мощных и суровых гор. Он изумлялся жителям Хуашань и поражался царившим повсюду духом приобщения  к возвышенному.

Служки привели Сайхуна в храм Великого Мастера. То была Святыня Южного Пика у Источника Нефритового Плодородия. Храм представлял собой впечатляющее скопление строений и двориков, скрытых за стенами из ! кирпича и известняка. Дома были выстроены в традиционном китайском стиле, хотя в плане они выглядели несколько асиммегрично. Служки пояснили Сайхуну, что и здания, и комнаты в них строились так, чтобы соответствовать определенным созвездиям.

Резиденцией Великого Мастера был главный молельный зал храма. Перед входом была установлена большая бронзовая курительница для благовоний – символ Хуашань. Несколько каменных ступенек вели к главным дверям. У начала лестницы по сторонам стояли две бронзовые скульптуры журавлей со светильниками на головах. Крышу храма поддерживали резные деревянные колонны, а главный вход был украшен табличками с каллиграфическими изречениями. Две главные таблички по бокам у входа предупреждали: «Оставь все земные мысли» и «Войти могут только вегетарианцы».

Как и остальные хуашаньские храмы, этот ничем особенным внешне не отличался: такие же выветрившиеся камни, такое же потемневшее от непогоды дерево. Но при всей материальной убогости залы храма были безусловно богаты духовной силой. По внутренним коридорчикам струились ароматы курящихся благовоний, из невидимых комнат мягко доносилось пение, а окна напоминали простые, но изящные рамки потрясающих картин с горными пейзажами.

За храмом ухаживали сами монахи. Любое занятие, начиная с уборки или приготовления пищи и заканчивая починкой строений, могло лечь на плечи любого монаха. Ни сан, ни положение значения не имели; исключение составлял лишь Великий Мастер. Кроме того, повседневные обязанности способствовали сплочению даосов, приучали их сотрудничать.

В последующие месяцы оба служки помогали Сайхуну приспособиться к жизни в храме. Все трое спали на одной подставке. Утро у монахов начиналось задолго до восхода солнца. Жизнь в храме представляла собой бесконечную череду религиозных и бытовых обязанностей и начиналась сразу после пробуждения. В качестве первого поручения Сайхун должен был по утрам открывать затянутые бумагой окна, чтобы солнечные лучи высушили влагу на стенах – в высокогорном жилище было холодно целый год.

Умывшись, все трое с первыми лучами утреннего солнца отправлялись в главный молитвенный зал. Туда собирались и остальные монахи, чтобы перед завтраком помолиться и прочесть даосские сутры. После молитвы наступало время еды. Пища монахов была полностью вегетарианской и безыскусной. Так, завтрак состоял лишь из чашки рисовой каши, блюда с солеными овощами и чая.

В утренние часы Сайхун получал обычное образование. Его учили служки, а иногда приходилось отправляться на занятия в другие храмы. Помимо чтения, письма, истории и других предметов Сайхун учился акробатике и растяжке.

Перед обедом снова наступало время чтения сутр. Монахи читали сутры для укрепления своего религиозного духа и одновременно для тренировки дыхания. Уже само по себе это чтение нараспев представляло собой один из вариантов цигун, так что все монахи относились к этому занятию максимально серьезно – за исключением Сайхуна. Мальчику казалось трудным сидеть прямо и неподвижно, так что каждый раз во время чтения сутр он улыбался, вертел головой по сторонам, от души стараясь бубнить наравне с остальными совершенно непонятные для него фразы.

На обед монахи ели лапшу с овощами, иногда – немного хлеба. Каждый прием пищи проходил в полном молчании; монахам запрещалось даже глядеть друг на друга. Каждый должен был постоянно концентрироваться на внутреннем самосозерцании, чем бы он ни занимался.

После обеда, пока два служки получали указания от Великого Мастера, Сайхун приступал к основным своим обязанностям по уборке. Поручая это дело Сайхуну, Великий Мастер надеялся таким образом привить ему чувство ответственности и настойчивости. На деле же до ответственности было далеко. Обуреваемого духом непокорности Сайхуна интересовала совсем не скучная монашеская жизнь, а веселые игры, так что его методы уборки нередко приводили к совершенно нежелательным результатам.

Изящные решетчатые окна, затянутые бумагой, буквально разлетались от жизнерадостного толчка маленькой руки. Пол Сайхун подметал так рьяно, что пыль стояла столбом. Цветы он поливал быстро и эффективно, выворачивая на них ведро воды с верхнего балкона. Когда дело дошло до проветривания сложенных гармошкой свитков с сутрами (это было необходимо, чтобы они не отсырели и не покрылись плесенью), Сайхуну выпала редкая возможность потрудиться на славу: хватая рукой один конец свитка, он с силой швырял другой конец через весь храмовый дворик, и длинные ленты священных писаний покрывали всю землю.

Но за каждую попытку схитрить или отлынивать от должного распорядка следовала скорая расплата. Иногда Сайхуна оставляли без ужина. Случалось и так – как, например, в случае со свитками, – что Журчание Чистой Воды изрядно шлепал его. При этом служка отправлял эту воспитательную обязанность на удивление бесстрастно.

Если же приходилось заниматься грядками с овощами, выращиванием цыплят, ловлей рыбы или собиранием хвороста, Сайхуну никто не помогал и ему часто приходилось идти с вопросами к другим старшим даосам. Таким способом Великий Мастер воспитывал в юном послушнике дух инициативы и стремление учиться.

После вечерней молитвы и чтения сутр наступало время ужина: снова овощи, лапша и лепешки из муки, приготовленные на пару. Потом еще немного учебы, занятия растяжкой и совсем чуть-чуть свободного времени. К десяти часам вечера обитатели храма расходились по комнатам и укладывались спать.

Распорядок жестко выдерживался все семь дней в неделю, и Сайхун постепенно начал привыкать к жизни монаха-даоса. Он даже старался как можно лучше выполнять добровольно взятую на себя обязанность, развеивая суровую атмосферу в храме своими шутками, задорными песнями и всякими милыми выходками. Судя по всему, многим монахам это действительно нравилось. Несмотря на непокорность и привычки шалопая, Сайхун радовал их своим открытым и веселым нравом. Даосизм готовился воспитать еще одного своего верного ученика, а ученик в ответ привносил немного звонкого детского смеха в пустынные залы храма.