Свобода быть собой

Свобода быть собой

Ответственность — это одна сторона монеты, а другая сторона — это свобода. Вы можете иметь или сразу и то, и другое, или вы можете отбросить и то, и другое. Если вы не хотите ответственности, у вас не может быть свободы, а без свободы нет роста. Ваша жизнь может стать блаженством. И не существует двух путей, путь только один: он в том, чтобы просто быть собой… кем бы вы ни были.

Почему новое так пугает? Мое желание и потребность в признании ушли вместе с деланием. И хотя глубоко внутри я безгранично благодарен и счастлив, я нахожу, что часть меня чувствует вину. Я также вижу, что лень не является моей характерной чертой. Я не могу найти новый способ быть тотальным в своей работе. Это становится очень болезненным. Пожалуйста, не можешь ли ты привнести свет и направить меня?

Новое всегда очень пугает — по той причине, что оно новое, и ты не знаешь, как себя с ним вести. Все твои знания внезапно оказываются совершенно бессмысленными, потому что в них не находится ответа, который смог бы быть истинным откликом на новое.

Внезапно ты чувствуешь себя незнающим, беспомощным, ты не понимаешь, что тебе делать; отсюда и испуг. Иначе, вместо того чтобы пугаться, вместе с новым ты бы получил тотально другой опыт. Ты бы взорвался радостью. Если ты исследователь, искатель приключений, тогда новое наполняет тебя невероятным экстазом, и в этом новом ты видишь возможность проявиться твоему разуму.

Со старым разуму нет необходимости функционировать. Работает память. Ты уже знаешь ответ — он часть твоей памяти. Но память не является разумом, помни.

Это качество сатьям, шивам, сундарам. Истина никогда не стареет, как и доброта, окружающая тебя со всех сторон, как и переживание прекрасного. Розы могут расцвести и завянуть; проявления прекрасного могут появляться и исчезать, но переживание красоты всегда неизменно.

Ты спрашиваешь: «Почему новое так пугает?»… Потому что ты все еще пребываешь в уме и не знаешь, что такое медитация.

Уму нравится старое. Со старым он очень расслаблен, потому что ему известны ответы. Он не чувствует себя беспомощным, ему не нужно делать выбор. Он точно знает, какой ответ правильный. Ум не хочет, чтобы вы сталкивались с новым, он заставляет вас ходить по кругу старого.

Медитация прямо противоположна уму. В то время как ум ограничен старым, медитация исследует все пространство Вселенной. Медитирующий каждый момент хочет приближаться к новому, потому что только благодаря ему его разум становится более острым, только благодаря ему он сам становится новым. Только с новым возможно путешествие к запредельному.

Старое мертво. Конечно, старое кажется очень удобным; оно кажется комфортным, так как вам ничего не нужно делать. Вам даже не нужно быть разумным. Вы можете быть умственно отсталыми и при этом притворяться перед миром великим интеллектуалом, потому что ваша память заполнена всеми видами информации.

Память не является частью сознания, память — это часть вашего тела. Это просто механизм, подобный компьютеру: вы кормите его информацией, и, чем бы вы его ни кормили, он совершенно этим доволен. Ему это известно. А знание дает определенную силу. Вы пребываете в сфере, где вы правите, вы все знаете.

Неизвестное, новое внезапно обнажает ваше невежество, и это вас ранит. Вы не хотите знать о своем невежестве, вот почему новое так пугает. Ваше невежество огромно, а ваше знание — лишь крохотная капля росы. Если вы не хотите остаться каплей, закрытой, абсолютно не восприимчивой и не чувствительной к необъятному существованию, способным в любой момент стать вашим, соберитесь с духом и выйдите за пределы своей мизерности. В момент, когда капля росы совершает прыжок в океан… то же самое происходит с человеком, когда он прыгает из ума в медитацию.

Ум так мал. Жизнь, существование, так огромны, так бесконечны, что, пока вы не выйдете из ума, вы будете влачить жизнь заключенного, жизнь раба. Рабу неведом танец, неведомы свобода и ее ликование, блаженство и экстаз быть безбрежным, океаническим.

Моя работа заключается в том, чтобы заставить вас вылезти из ваших пещер, темных пещер, хотя они и кажутся вам очень уютными, просто из-за того, что они вам знакомы.

Это случилось во время Французской революции… Во Франции существовала огромная тюрьма, Бастилия, куда посылали только тех, кто был осужден на пожизненное заключение. Туда можно было только войти, но никогда нельзя было выйти. Если человек туда попадал… существовал только вход, выхода не было…

Вся Бастилия была утыкана маленькими пещерами для заключенных, тысячи пещер, темных, без света. Заключенные были закованы в кандалы и наручники, а все ключи выброшены в колодец, располагавшийся посередине тюрьмы. Не предполагалось, что эти замки когда-нибудь будут открыты, поэтому какой смысл было собирать без надобности тысячи ключей? Смысла не было: эти люди умрут, а цепи срежут, не открывая.

Когда произошла Французская революция, революционеры первым делом решили отворить двери Бастилии и выпустить тысячи узников на свободу. Им казалось, что они делают что-то великое. Но они не ожидали такой реакции — заключенные отказались. Они сказали: «Мы прожили здесь кто двадцать, кто тридцать лет…» Было несколько людей, которые пробыли там пятьдесят, шестьдесят, семьдесят лет.

Человеку, который провел в тюрьме семьдесят лет, сейчас должно быть около ста. Вся его жизнь прошла в стенах маленькой пещеры. Он не мог выйти, он был прикован к пещерной стене. Он даже не мог просто взглянуть на небо, на звезды, на Луну. Естественно, спустя семьдесят лет этот человек боится вернуться в мир.

Все, кого он знал, либо умерли… либо где ему их искать? Их имена, их лица стерлись, долгие семьдесят лет…

И кто знает, узнают ли они его? Если он не может их вспомнить, то кто вспомнит его? — человека, осужденного на пожизненное заключение. И чем он будет заниматься? Где добудет пищу, одежду, где будет спать? Ему нужна крыша над головой. Он практически разучился работать, добывать деньги, да и кто возьмет на работу человека в таком возрасте — старого, больного, в лохмотьях? Даже те, кто пробыл в тюрьме всего несколько месяцев, с трудом находят работу; кто же будет доверять человеку, просидевшему в тюрьме семьдесят лет? Это слишком рискованно.

В тюрьме комфортно — посторонний может с этим не согласиться — но для того, кто прожил в пещере семьдесят лет… Возможно, поначалу, несколько дней, месяцев это некомфортно, но люди обладают невероятной способностью к адаптации. Если их поставить в безвыходное положение, они приспособятся к любой ситуации.

Но семьдесят, или даже пятьдесят лет — это большой срок, это половина века. Теперь человек начал чувствовать себя уютно, комфортно: не нужно заботиться о хлебе насущном, не нужно заботиться о завтрашнем дне, ни о чем не нужно беспокоиться. Он забыл, как зовут его детей, кто его жена, и что стало со всеми этими людьми. Нет, он не хочет оттуда выходить.

Революционеры не могли поверить: «Мы дарим вам свободу, а вы так боитесь, как будто мы собираемся вас убить».

Узники сказали: «Именно это мы и чувствуем: что вы собираетесь нас убить. Здесь мы абсолютно счастливы. Простите нас, мы не можем сделать того, что вы ждете; слишком поздно».

Но революционеры упрямые люди. Они не послушали узников; они разорвали их цепи, разрубили наручники и заставили выйти — с той же жестокостью, с какой однажды их туда загоняли. Против воли их загоняли вовнутрь, теперь против воли их выталкивали наружу.

Из-за яркого света многие из них были не в силах даже открыть глаза. Пока они жили в темноте, их глаза ослабли и стали слишком чувствительными; они больше не могли смотреть на солнечный свет. Многие разучились ходить. Но революционеры сияли; они не замечали ни криков, ни слез. Революционеры — это революционеры; они выгнали их из Бастилии, почти три тысячи узников…

Никто не хотел их принимать, и они бродили по городу, почти как мертвецы, как призраки. Они не могли ничего узнать; семьдесят лет назад все было совсем другим. Они не могли встретить никого из своих современников. К вечеру почти все вернулись назад, к тюрьме. Они дрались с революционерами, которые не пускали их обратно в тюрьму. Они говорили: «Мы не можем жить снаружи. Кто даст нам пищу? Кто позаботится о нас, кто обеспечит нас медицинской помощью, жильем, одеждой? Вы?»

И что самое удивительное… они сказали: «Мы не можем спать без цепей и наручников. Мы так к ним привыкли, что кажется, что нам чего-то не хватает. Мы не можем спать: днем мы пытались спать под деревьями, но, не ощущая на ногах и руках веса цепей, мы не могли уснуть. Так что, пожалуйста, не мучайте нас. Жизнь и так мучила нас достаточно, теперь, когда она подошла к концу, мы не хотим ничего в ней менять».

Наконец революционеры поняли, что к чему. Они никогда не думали, что человек привыкает к определенной ситуации, и тогда это уже его территория. И на этой территории он чувствует себя уютно и комфортно.

Из моего собственного опыта… Я общался с нищими, которые имели счета в банках. У меня нет счета в банке — у меня никогда его не было.

Так сложилось, что из-за моих постоянных разъездов я оказывался на вокзале в Джабалпуре минимум десять-пятнадцать раз в месяц, то приезжая откуда-нибудь, то уезжая. Бывало так, что возле вокзала часто стоял старый нищий. И так как в первый раз я дал ему одну рупию, он никогда не брал меньше, но и больше никогда не просил. Так, мы оба к этому привыкли: я должен был дать ему одну рупию. В действительности, если я приезжал и не видел этого нищего, мне его даже не хватало. Я спрашивал: «Где этот старик?» Мы очень подружились, и если иногда я его не встречал, то в следующий раз давал ему две рупии: одну за предыдущий раз, так как она становилась для меня грузом.

Однажды, проезжая мимо вокзала, я увидел его. Я никуда не уезжал, я просто ехал на машине мимо вокзала на встречу с врачом, лечившим работников железной дороги в железнодорожном госпитале. Вдруг в закоулке я увидел этого старика разговаривающим с юношей; юноша был моим студентом. Я остановил машину и стал ждать. Когда они закончили, оба были шокированы. Отец был в шоке… я не понимал, почему. Я спросил: «Что вас так потрясло?»

Отец ответил: «Я скрывал это от всех, но от вас скрывать не могу. Это мой сын и ваш студент, и я собираюсь дать ему образование как минимум врача».

Я сказал парню: «Ты никогда не говорил мне, что ты сын нищего».

Он ответил: «Отец не разрешал мне. Мы никогда не встречаемся в местах, где нас могут увидеть, потому что, если люди узнают, что я сын нищего, возникнут проблемы — проблемы в колледже, проблемы при поступлении в другие колледжи. Это станет невозможно, и отец будет разоблачен: он в состоянии дать сыну медицинское образование и при этом продолжает попрошайничать. Он покупает мне самую лучшую одежду…» Я видел: во всем классе у него была самая лучшая одежда, самая лучшая обувь — все самое лучшее.

В тот день я спросил старика: «Сколько денег у вас на счету?»

Он ответил: «Теперь я не могу от вас этого скрывать, и я верю, что вы не расскажете никому, что он мой сын. На моем счету тридцать тысяч рупий».

Я сказал: «С тридцатью тысячами можно открыть магазин, небольшую фабрику. Почему даже в таком возрасте вы продолжаете побираться?»

Он ответил: «Это удобно! В любом другом деле я могу обанкротиться, но попрошайничество никогда не сделает меня банкротом. Я зарабатываю больше любого владельца магазина или небольшой фабрики. Мой доход — около пятидесяти рупий в день». В Индии даже врачи и профессора столько не зарабатывают.

И он сказал: «У меня есть свои клиенты; зачем мне без надобности начинать что-то новое, в чем я не разбираюсь? Побираться — это мое наследство: мой отец просил милостыню, отец моего отца просил милостыню, и все они были богачи».

Впервые я осознал новое измерение человеческого ума: неважно, в каких условиях вы находитесь, — медленно, медленно вы обживаетесь. И как только вы обжились, вы не хотите даже пошевелиться, потому что тогда вам пришлось бы начинать все с азов. Вам снова пришлось бы учиться, снова сталкиваться с проблемами. Прямо сейчас проблем нет: вам известны все ответы на все вопросы, какие только могут возникнуть в вашей ситуации, в которой вы стали полностью ограниченными.

Жить в старом уютно и удобно, но эта жизнь не принесет вам цветов свободы, не откроет вам всего неба, где вы смогли бы расправить крылья и полететь. Она не позволит вам устремиться к звездам; она не даст вам сдвинуться с места. Вы останетесь просто как могила, в которой все неподвижно.

Новое действительно пугает, но это именно то, чему я вас учу. Вам придется отбросить свои страхи, вам придется отбросить свой уродливый комфорт, вам придется отбросить свои мелкие удобства. Это цена, которую вы должны заплатить за более великую радость, более возвышенное существование, за величайшие возможности экстаза. Вы не проиграете, но вначале вам придется чем-то рискнуть.

Хорошо, что ты осознаешь, что новое вызывает в тебе страх. На протяжении столетий человек, животные — все жили со старым. Лишь человек иногда поднимается, чтобы испытать проблески нового. Подумайте о буйволах… Вы можете представить, чтобы буйволы за миллионы лет эволюции ели какую-нибудь другую траву, а не ту, что сегодня? Та же трава… Вы можете предположить, что однажды буйволы станут другими? Они настолько спокойные, настолько абсолютно спокойные и удовлетворенные…

Вы не сможете сделать из буйвола будду. Буйвол совершенно расслаблен. Зачем ему беспокоиться?

Все животное царство является более низким по отношению к человеку лишь по одной причине: человек — исследователь, внутри него спрятан искатель приключений. Его ум может испытывать страх, может бояться, но его сознание хочет прийти к единству с Вселенной, хочет коснуться звезд, хочет открыться навстречу всей красоте, всей истине и доброты существования.

Вам нужно сместить акцент от ума к медитации — и весь страх исчезнет. Вам нужно переместить ваше внимание от своего удобного, комфортабельного, но старого, грязного и прогнившего состояния в сторону чего-то нового, свежего, молодого — от тела к сознанию, от ума к не-уму. Тогда каждый момент станет встречей с новым.

Новое вызывает трепет. Как только вы поняли, что новое — вам не враг, страх просто исчезает; наоборот, вы начинаете искать нового. В тот день, когда вы начнете искать новое с радостью и танцующим сердцем, вы становитесь саньясином. Это мое определение саньясина…

Поиск нового — один из аспектов искателя.

Ты говоришь: «Мое желание и потребность в признании ушли вместе с деланием. И хотя глубоко внутри я безгранично благодарен и счастлив, я нахожу, что часть меня чувствует вину. Я также вижу, что лень не является моей характерной чертой. Я не могу найти новый способ быть тотальным в работе. Это становится очень болезненным».

Все ваши проблемы созданы вами.

Прежде всего, ты должен быть безмерно счастлив, что ушла потребность в признании. Это огромное достижение. Ты больше не зависишь от мнения других; впервые ты — это просто ты, тебе не нужно чье-либо одобрение.

Это начало рождения индивидуальности. А иначе люди — это лишь мелкие детали в колесе; они верят всему, что говорят другие, даже о них самих. Все, что они знают о себе, им сказали другие. Они продолжают копить всевозможные мнения, и это составляет их знание о себе. Это великое переживание — то, что ушла потребность в признании. Ты должен быть счастлив и не делать из этого проблему.

Ум очень ловок и хитер. Даже если вы переживаете экстаз, ум скажет: «Осторожно, возможно, это просто галлюцинация. И это разрушит ваше блаженство». — «Боже мой! Возможно, это просто галлюцинация!» Когда вы испытываете боль, ум никогда не говорит подобного — этого не случилось ни разу за всю историю человечества. Когда у вас мигрень, ум не говорит, что, возможно, она иллюзорна.

Но если внутри вас возникает прекрасное пространство, как будто там цветет роза, ум немедленно на это набрасывается: «Ты грезишь наяву, это галлюцинация, иллюзия. Ты загипнотизирован». И вы мгновенно прислушиваетесь к уму, потому что вы слушали его на протяжении столетий. Это превратилось в привычку.

Ты говоришь, что вместе с признанием ушло также и делание. Это даже большее достижение, чем первое. Если делание ушло, деятель, должно быть, тоже ушел, — но я подозреваю, что именно в этом и кроется проблема. Делание ушло, но деятель остался, и это создает напряжение, заставляет какую-то часть тебя чувствовать вину. Кто эта часть?

Если ушло делание, проблемы нет. В действительности, это одно из условий просветления: делание должно уйти. Это не значит, что вы ничего не будете делать, вы будете делать, но ваши действия не будут реализацией эго или проекциями ума. Они будут спонтанны; и вы будете радоваться, делая это, или, наоборот, радуясь, вы будете это делать.

Но, кажется, внутри тебя все еще прячется деятель. Так одна часть исчезла, но другая осталась, и она создает чувство вины: быть ленивым, ничего не делать — нехорошо. Ты должен что-то делать, нельзя быть паразитом. Этот деятель продолжает создавать для тебя проблемы, беспокойство.

Если ты позволил уйти признанию и деланию, освободи также и деятеля. Но помни: это не означает, что ты станешь ленивым. Это ошибочная интерпретация ума. Ум всегда интерпретирует неправильно все то, что становится шагом, ведущим за пределы ума. Когда ты почувствуешь, что отпускаешь, ум скажет: «Это лень». Ум все время осуждает. Ему нравится осуждать других, ему нравится осуждать тебя; осуждение — его единственная радость.

Ты говоришь: «И хотя глубоко внутри я безгранично благодарен и счастлив, я нахожу, что часть меня чувствует вину». Ты должен осознать эту часть и отбросить ее.

Если ты смог отбросить уже так много, зачем носить в себе эту маленькую часть, испытывающую чувство вины? Ты никому не причинил вреда. Ты ощущаешь вину, потому что общество воспитывает людей с идеей, что надо что-то делать, кем-то быть: не будь пустым местом, не будь бездельником. Оставь свой след в истории.

Что за глупость? Для чего оставлять след в истории? — чтобы мучить будущих детей? Для чего быть кем-то особенным? Это все ловушки эго.

Многое уже исчезло, но какая-то часть эго осталась, которая заставляет тебя чувствовать вину и называет тебя лентяем. Но это не лень; это расслабленность, отпускание. И из этого отпускания, из этой расслабленности вырастут новые цветы. Разница в том, что лень бесплодна, из нее ничего не вырастает, она — пустыня. Поэтому скоро ты увидишь отличие — просто не цепляйся за слово лень. Отбрось его, это очень негативное, разрушительное слово.

Я никогда ничего не делал на глазах у людей. В моей семье с самого начала мне говорили: «Ты вырастешь бездельником[3]», — и они оказались правы. Я действительно хорош только для ничего. Они очень беспокоились. «Как ты собираешься жить? Как ты будешь устраивать свою жизнь?»

Но я всегда отвечал: «Не переживайте. Если я не переживаю, зачем переживать вам? Что-то произойдет — одно или другое, не переживайте».

Но они очень беспокоились и без конца повторяли: «Ты ленишься, это нехорошо».

Я отвечал: «Это не лень. Это медитативность. Я просто нахожусь в молчании. И вы увидите: если это лень, моя жизнь окажется пустыней, в которой ничего не растет. А если я прав, и это отпускание, вы увидите, — хотя обычные люди могут не заметить, но имеющие глаза увидят, имеющие уши услышат, — моя жизнь станет песней, танцем, празднованием, с множеством цветов, и я буду так удовлетворен и так реализован».

Ни единого мгновенья я не чувствовал вины.

Научитесь правильному языку на пути медитации. Ваш язык принадлежит уму; когда вы меняете направление от ума к медитации, вам приходится изменить многие слова, которые использует ум, но которые неприменимы в мире медитации. Назовите это отпусканием, и вы мгновенно почувствуете чрезвычайное расслабление. Назовите это ленью, и вы мгновенно почувствуете осуждение, тревогу, боль… Выучите новый язык, ведь вы выбрали путь поиска нового и неизведанного.

Я тоже против лени. Лень — это просто тупость, глупость. Но отпускание — это величайшее качество, которого может достичь человек. Расслабление — одно из самых прекрасных переживаний, способных принести вам столько подарков из запредельного, что вы не можете себе этого представить. Измените язык.

Если лень не является твоей характерной чертой, хорошо. Пусть твоей чертой будет расслабленность. Расслабленность, неделание совсем не вызывают беспокойства, просто твоя жизнь становится более творческой, вместо того чтобы быть более эффективной. И опять эти два слова вносят огромное различие.

Активностью ум называет эффективность, а творчество в счет не идет. Необходимо время, чтобы родилось подлинное творчество. Буквально на днях одна из картин Ван Гога была продана за сорок миллионов долларов. Несколькими месяцами раньше другая его картина была продана за четырнадцать миллионов, и тогда говорили, что это максимально возможная цена — ни одна картина не приносила четырнадцать миллионов, что уж говорить о сорока?

Этот человек жил в бедности, голодал, умирал от голода, так как не мог продать ни одной своей картины. И он не требовал четырнадцати миллионов; иногда он был готов отдать картину всего лишь за еду. Иногда он был готов отдать картину за чашку чая. Но люди не хотели, даже за чашку чая: «У нас нет места — куда мы ее повесим? Предложите кому-нибудь другому». Для них это было проблемой: «Куда ее повесить? — у нас нет места».

Когда же его не стало, спустя сто лет после его смерти, постепенно пришло время его признания. Такова история почти каждого гения. Все гении по совершенно непонятным причинам приходят раньше своего времени. Почему эти люди не могут немного подождать? Они появляются, когда их современники еще не пришли; а когда они появляются, их уже нет — они никогда не встречаются.

Вы думаете, Христос когда-нибудь узнает о том, сколько сейчас в мире христиан? Вы думаете, Сократ когда-нибудь узнает, что теперь Греция гордится его именем? Без этого имени Греция — ничто. Именно его учение и ученики, Платон и Аристотель, удерживали Грецию на пике сознания, потому что вряд ли кто-то еще во всей Европе обладал столь же проницательным умом, как Сократ. Возможно, его современники все еще не появились на Земле, хотя прошло уже двадцать пять столетий.

Когда картины Ван Гога были признаны, люди начали за ними охотиться. Должно быть, он написал тысячи картин и просто раздавал их — друзьям в качестве подарков, или за чашку чая, или за еду. Люди брали их, просто чтобы не показаться невежливыми, некультурными. Они думали: «Когда он уйдет, мы отнесем эту картину в подвал». Никто не вешал их у себя в гостиной, так как любой, взглянув на них, мог подумать, что тот, кто это повесил, сумасшедший: зачем вешать такое?

Тогда идеи Ван Гога казались безумными, его время пришло позже. Его семья осуждала его, говоря: «Ты ничего не сделал, ты паразитируешь на своем младшем брате», — его младший брат помогал ему выжить и не умереть с голоду.

Ван Гог не мог позволить себе есть каждый день; он ел четыре дня в неделю — три дня он голодал. Один день он ел, один голодал; один ел, один голодал, и на сэкономленные за эти три дня деньги он покупал краски, холст и кисти для своих картин. Другого выхода не было.

Никто не писал картин с такой любовью и радостью — вкладывая в это всю свою жизнь, всего себя. Он погубил себя в этом. Сейчас в Голландии и Италии в подвалах домов, где он жил, ведутся поиски; иногда там находят картины, а сейчас цены на них просто невероятные.

Последняя картина была продана позавчера за сорок миллионов долларов. Когда несколько месяцев назад предыдущую картину продали за четырнадцать миллионов, критики сказали: «Это предел. За большую цену ни один человек не купит ни одной картины». Это был рекорд — четырнадцать миллионов долларов. До этого максимальная цена за картину какого-то другого художника была три миллиона. И это был большой скачок: с трех до четырнадцати миллионов, но через три-четыре месяца другая картина Ван Гога ушла за сорок миллионов долларов — и я допускаю, что цены на его картины будут еще возрастать.

К настоящему моменту найдено еще двести картин, и они не в очень хорошем состоянии. Теперь этот человек считается одним из величайших творцов, известных миру, но он не был деятелем, не был производителем. Если бы он занимался чем-нибудь другим: плотничеством, сапожным делом, пошивом одежды, — он зарабатывал бы достаточно, и его уважали бы как человека, способного обеспечить свою жизнь. Но его постоянно осуждали за лень; никто не знал, чем он занимался.

Иногда он даже забывал поесть или попить воды, настолько он был поглощен рисованием. Только когда наступала ночь и было уже трудно что-либо разглядеть, он понимал, что день прошел. Он был настолько беден, что не мог даже купить свечей; иногда он рисовал на улице возле дома под светом уличного фонаря.

Его брат, должно быть, был очень чувствительным. Он был молод и, конечно, кое-что понимал в картинах, так как работал продавцом в художественном салоне, где продавались картины и другие произведения искусства. Поэтому что-то он понимал и любил брата, но что он мог поделать? Он сам был бедным, кое-как сводил концы с концами, и он не мог сделать многого.

Но он хотел сделать брату один подарок: он не должен был умереть, не увидев, как будет продана хотя бы одна из его картин. Поэтому, кое-как скопив денег, он попросил своего друга: «Пойди и купи у моего брата картину. Я хочу, чтобы он утешился, что его жизнь была не бесплодной и что он продал по крайней мере одну картину».

Но этот человек, которого он выбрал, не разбирался в живописи, он просто пришел к Ван Гогу и сказал: «Я хочу купить картину».

Полный радости Ван Гог сказал: «Проходите! У меня немного места, но много картин».

«Мне любую», — ответил тот, и это больно ранило Ван Гога.

«Любую? — спросил он. — Вы не хотите взглянуть на картины? Вы не хотите выбрать?»

Тот сказал: «Это неважно, не тратьте мое время. Подойдет любая».

Ван Гог сказал: «Тогда я не буду продавать; это мой брат прислал вас. Убирайтесь и не приходите больше! И скажите брату, что таким образом меня нельзя утешить. Теперь я еще больше ранен — больше, чем когда-либо». После этого даже его брат не предпринимал попыток.

Творчество случается в состоянии отпускания; производительность требует напряжения, тревоги, деятеля, эго, признания.

Творчество не нуждается в признании, в эго, в деятеле — нужна просто чистая радость от творчества.

Ван Гог, по крайней мере, мог показывать свои картины. Я не могу даже показать своих картин. Но вы — мои картины.

Я по-своему создавал что-то невидимое и неуловимое, то, что невозможно показать и продать и о чем никто никогда не узнает. Нигде не будет записано, сколько человек пережили трансформацию, жизнь скольких людей изменилась от низшего уровня до высшего пика озарения. Но сказать, что я не творю, невозможно. Днем и ночью я работаю — но я не деятель.

Поэтому, когда ты просишь совета, будь внимателен в том, как ты его используешь. Лучше всего посмотреть, использует ли его кто-нибудь еще, и что происходит с этим человеком.

Эта прекрасная тишина… Это мое творчество.

Тысячи лотосов внезапно начинают распускаться. Тысячи сердец внезапно становятся потрясающей гармонией, песней, блаженством.

С того времени, когда я стал способен больше и больше доверять существованию, все происходит так легко, так мягко, так прекрасно. Я получаю все, что мне необходимо, и даже когда что-то идет не так, спустя какое-то время я вижу в этом смысл. Я чувствую такую благодарность за то, что вижу, что существование всегда дает мне то, что правильно для меня. Это вызывает во мне огромное доверие. Мог бы ты сказать что-нибудь об этом?

Феномен доверия необходимо понять немного более ясно, и потом мы обсудим твой вопрос.

Во-первых, доверие должно быть безусловным, оно не должно возникать только из-за того, что природа, существование удовлетворяет ваши потребности, продолжает помогать вам, поддерживать вас… А что, если оно не будет поддерживать? Что, если оно будет создавать препятствия у вас на пути? Ваше доверие исчезнет. Такое доверие не вполне подлинно.

И второе, что необходимо запомнить: доверие к существованию реально только тогда, когда вы доверяете самим себе, потому что вы — ближайшее переживание существования. Иначе, если все идет правильно, вы будете доверять, если все происходит не совсем хорошо, доверие начнет исчезать.

Однажды ко мне пришел один человек и сказал:

— Моя вера в Бога абсолютна.

Я сказал:

— Как ты нашел абсолютную веру в Бога? Я еще даже не нашел самого Бога!

— Я женат семь лет, — ответил он, — и у нас не было детей. В итоге кто-то сказал мне: «Причина в том, что ты не религиозен. Поверь в Бога, и у вас появится ребенок». Я отнесся к этому с подозрением, но подумал: «Что плохого, если я попробую? В худшем случае ребенка не будет — но его и так нет». И я начал поклоняться богу-слону Ганеше, храм которого находится вблизи моего дома. Удивительное дело, но спустя девять месяцев моя жена родила прекрасного ребенка. Теперь моя вера в Бога безусловна, особенно в бога-слона.

Я спросил:

— Насколько мне известно, ты преподаватель в колледже?

— Да, верно, — ответил он.

— Тогда нужно понять одну вещь: ни один научный эксперимент нельзя считать законченным, пока не будет проделано достаточное количество экспериментов, которые все без исключения приводили бы к одному и тому же результату.

— Это так, — ответил он.

Тогда я сказал:

— Проделай со своим богом-слоном еще несколько вещей.

Он встревожился.

— Не бойся, — сказал я, — абсолютная вера не знает страха! Теперь проси у бога-слона девочку. У тебя есть мальчик, теперь тебе нужна девочка.

Он сказал:

— Моя жена тоже хочет дочку.

Тогда я сказал:

— Попробуй! Всего лишь девять месяцев, а потом я предложу тебе еще один эксперимент.

Прошло девять месяцев, десять месяцев, а этот человек так и не появлялся, поэтому мне пришлось самому отправиться к нему домой. Я постучал в дверь и спросил:

— Что случилось? Что случилось с твоим богом-слоном?

Он ответил:

— Забудь об этом боге. Это была простая случайность, совпадение — я молился, молился, днем и ночью, прошло десять месяцев, а моя жена даже не забеременела!

Я спросил:

— Всего одна неудача, и твоя вера исчезла?

Когда все идет гладко и прекрасно, вы можете верить. Но вы верите кому-то другому — Богу, Его единородному сыну, посланнику, пророку, тиртханкару или Гаутаме Будде, неважно. Вы верите кому-то другому, и все в любой момент может пойти не так. Основное доверие должно быть не в существовании, но внутри вас.

Вам следует учиться быть более сознательными и бдительными, чтобы доверять себе. Вы доверяете себе? Если вы доверяете себе, то не по какой-то причине. Доверие безусловно. И из этого безусловного доверия вырастет множество ветвей: вы станете огромным деревом с роскошной кроной.

Вы будете доверять любви, вы будете доверять истине, вы будете доверять доброте, красоте; вы будете просто доверять, потому что ваше сердце так наполнено доверием, что нет даже тени недоверия. Даже если вы захотите не доверять, вы не сможете.

Когда вы не можете не доверять, даже если захотите, только тогда вы действительно достигли центра своего существа — места, где рождается вера в существование, в жизнь, в людей, в деревья.

И для этого не нужно выполнять никаких условий; доверие само по себе — такое благословение, такой экстаз! Однажды ощутив в себе его вкус, вам захочется ощутить его в масштабах всего космоса. Если это настолько прекрасно внутри вас, насколько прекраснее будет, когда вы будете доверять всему. Это не зависит от выполнения каких-либо условий.

Ты говоришь: «С того времени, когда я стал способен больше и больше доверять существованию…» Как тебе удается все больше и больше доверять существованию? На каком основании? Существование дает тебе рождение, которое болезненно; оно дает тебе жизнь, которая есть не что иное, как страдание; оно дарит тебе надежды, которые никогда не сбываются; оно дает тебе обещания, которые никогда не выполняются; в итоге оно делает тебя старым, и затем еще один шаг — шаг вперед — и с тобой покончено. Что создало в тебе столько доверия существованию? И запомните, есть вещи, которые либо есть, либо их нет, их не может быть больше или меньше.

Еще одна грань доверия — это любовь. Вы когда-нибудь об этом задумывались? Люди продолжают говорить: «Я люблю тебя все больше и больше». Но любовь ничего не знает о количестве; это качество, ее невозможно измерить — меньше ее или больше, один килограмм, два или три. Хорошо, что люди не говорят: «Я люблю тебя на два килограмма, и этого становится все больше. Не волнуйся, скоро ты увидишь, что я буду любить тебя на три килограмма».

Любовь не количество, она не принадлежит миру количественных измерений, она не вещество, которое можно измерить.

Доверие — это высочайший аромат любви. Невозможно сказать: «Я стал способен больше и больше доверять». Ты говоришь это, потому что существование — возможно, простое случайно — давало тебе хорошую поддержку, или у тебя настолько развито воображение, что, что бы оно тебе ни давало, ты начинаешь воображать: «Именно этого я хотел всегда».

В любом случае это не является доверием, поэтому, прежде всего, я бы хотел, чтобы вы поняли, что доверие — это не количество, а качество. Либо оно у вас есть в полном объеме, либо его у вас нет совсем; либо ноль, либо сто процентов. Вы не можете разделить его на кусочки; это неделимое, органическое целое.

Но мне понятно, почему ты говоришь «больше и больше», — потому что каждый день ты обнаруживаешь, что все идет легко. Но в Эфиопии все не так легко. Все не так легко для миллионов нищих на земле. Все не так легко для миллионов больных, которые вот-вот расстанутся с жизнью.

Что идет легко? Невозможно найти более безумный мир, чем тот, что окружает вас. Миллионы людей сидят в тюрьмах, за решеткой; для них все не так легко. Миллионы людей не могут себе позволить есть даже один раз в день; для них все не так легко. И не будь таким эгоцентричным, утверждая, что, если все идет легко для тебя, ты можешь доверять существованию.

Как насчет остального мира? Сколько человек заканчивают жизнь самоубийством? Сколько человек убивают друг друга? Сколько сходят с ума? Для них все идет нелегко. Если это является критерием твоего доверия существованию, тогда оно скоро исчезнет. Небольшое происшествие, автомобильная авария — и все уже не будет настолько легким.

Один из моих старых саньясинов, человек, который подошел очень близко к просветлению, — в любой день он может взорваться свечением, — находится сейчас здесь. Этот человек двадцать пять лет назад пригласил меня в Пуну. За эти двадцать пять лет многие приходили и уходили, но он оставался непоколебимым и продолжал идти глубже и глубже в медитацию. Такой человек может сказать, что он доверяет себе, потому что каждое мгновение каждого дня он приближается к свету, которого ищут все искатели мира.

Благодаря внутреннему опыту, блаженству, миру и тишине он может расправить свои крылья по направлению к существованию, к людям и найти доверие. Но это не значит, что доверия будет становиться все больше и больше; оно придет само — в тот день, когда небольшое расстояние, которое еще осталось, будет преодолено.

Часто случается, что, когда караван достигает места назначения после долгих-долгих миль пустыни и песка, утомленный и обтрепанный, но с надеждой достичь цели… Как только он приближается к концу своего путешествия, люди хотят немного отдохнуть. Теперь, когда они пришли, нет нужды торопиться, и внезапно они чувствуют усталость, так как надежда, связывавшая их вместе, перестала действовать. Их судьба свершилась. Поэтому перед тем, как сделать последние несколько шагов и войти в храм, они просто присаживаются рядом с храмом; они так устали.

Это случается с каждым путешественником во внутреннем мире. Эти несколько шагов, когда вы уже пришли, кажутся самыми долгими. Но по мере того, как вы расслабляетесь и начинаете видеть свет, исходящий из храма, слышать божественную музыку, доносящуюся оттуда, слышать, что внутри случается прекрасный танец, вы не можете оставаться снаружи долго; вам придется встать и войти в храм.

В момент, когда человек входит в храм своего собственного существа, он узнает, что смерти нет, он узнает, что не существует болезней, он узнает, что не существует проблем. Тогда возникает доверие. Тогда возникает вера в мастера, который помог — не по какой-то причине, а просто из-за того что любил, бесконечно любил. Тогда появляется любовь ко всем, кто помог, — и друзьям, и врагам. И тогда появляется доверие ко всему существованию, потому что все существование различными путями вело вас к высочайшему пику сознания. Не остается ничего, кроме благодарности.

Ты говоришь: «Все идет так легко, так мягко, так прекрасно». Это хорошо, но не становись зависимым от этого. То, что сегодня прекрасно, завтра может стать уродливым; то, что сегодня легко, завтра может стать очень жестким; то, что мягко, может стать огромным препятствием. Никто ничего не знает о завтра.

Вместо того чтобы фокусироваться на доверии к существованию, сначала найди свой центр, потому что это единственная гарантия того, что доверие к существованию будет безусловным; что бы ни происходило, это не будет затрагивать твоего доверия.

Ты говоришь: «Я получаю все, что мне необходимо, и даже когда что-то идет не так, спустя какое-то время я вижу в этом смысл. Я чувствую такую благодарность за то, что вижу, что существование всегда дает мне то, что правильно для меня. Это вызывает во мне огромное доверие. Мог бы ты сказать что-нибудь об этом?»

Ты живешь в иллюзии. Ты даже не упоминаешь веру в самого себя, а человек, который не ощутил ее в своем собственном существе, может лишь воображать. У тебя невероятное воображение: когда все идет хорошо, естественно, любой глупец может доверять. Если все идет не так, доверие может слегка пошатнуться, но ты ждешь — возможно, в конечном итоге то, что выглядело неправильным, таковым не окажется. И тогда опять доверие укрепляется, становится глубже. Но такое доверие не трансформирует твое существо, потому что оно вторичное, это не первичное доверие.

Ты строишь замок из песка. Все идет хорошо, замок растет, и растет твоя вера в существование, в то, что преград нет… Но как знать? Порыв ветра может повредить твой замок, разрушить его, или маленький ребенок, радуясь, прыгнет на него, и ему конец. Есть тысяча и одна вероятность того, что замок будет разрушен. Возможно, ты будешь утешать себя: «Должно быть, в разрушении этого замка есть что-то правильное для меня. Наверное, пора возвращаться домой. Мне нужно поесть — вот почему существование разрушило мой замок. Иди домой и съешь что-нибудь. Существование так заботливо…»

В этом смысле твое доверие не очень-то надежно. Оно может подарить тебе несколько прекрасных мгновений, но они будут похожи на сон.

Я хочу, чтобы ваше доверие было настолько прочным, чтобы, какие бы изменения ни происходили, оно неизменно оставалось с вами. Но начинать нужно изнутри. Двигаясь изнутри, можно достичь внешнего, но не наоборот.

Хорошо, что ты думаешь о доверии. Хорошо, что доверие — сама идея о нем — пронизывает твой ум. Пусть тебя не ранит, когда я говорю, что сейчас — время направить свое доверие, эту стрелу, по направлению к самому себе. Ты веришь в себя? Ведь ты ближе всего к существованию; существование проникает в само твое существо.

Тебе следует начать с азбуки, с АБВ — не с середины или конца. Ты начинаешь почти с конца — с ЭЮЯ. Это неверный путь — существует опасность, так как остальной алфавит упущен. Начни с АБВ, и пусть оно само прорастет до ЭЮЯ. Оно вырастет, непременно вырастет. Твое существо — это огромнейший потенциал для роста. Начни со своего существа.

Все мировые религии отвлекали человека от самого себя. Они говорили: «Молитесь Богу, веруйте в Бога, он позаботится». Но мы знаем, что в течение тысячелетий никто в этом мире ни о ком не позаботился. Если бы Бог проявлял заботу, тогда не было бы ни Чингисхана, ни Тамерлана, ни Надир-шаха, ни Адольфа Гитлера, ни Иосифа Сталина, ни Рональда Рейгана — никого из них. Тогда не было бы ни Хиросимы, ни Нагасаки. За три тысячи лет человечество пережило пять тысяч войн: естественно, никто ни о чем не заботится.

Число болезней продолжает расти. Во времена моего детства туберкулез был самым страшным заболеванием; теперь он — не страшнее обычной простуды. Никто не переживает, если вы заболеваете туберкулезом, сейчас от него есть лекарства. Но они не были дарованы богом — они были дарованы наукой, их создал человек.

Затем появился рак, а теперь еще возникло в высшей степени уродливое заболевание — СПИД. В настоящее время на Земле десять миллионов человек больны СПИДом. И эти данные еще не охватывают весь земной шар; это лишь результаты исследований стран Запада.

Чтобы нарисовать вам полную картину, я могу сказать: если бы исследованию подверглись также и восточные страны, где гомосексуализм появился гораздо раньше, то оказалось бы, что больных СПИДом там не менее двадцати миллионов, — а СПИД неизлечим. Существование проявляет заботу? Бог заботится?

И те десять миллионов человек, которые согласились на обследование, — храбрые люди. Возможно, гораздо больше людей прячутся из-за страха, потому что, когда у человека обнаруживается СПИД, его все начинают избегать. Друзья превращаются во врагов, любовники забывают всю любовь, его собственная семья отворачивается от него — он становится изгоем. Это двойное несчастье: верная смерть через шесть месяцев или, максимум, через два года, и люди, для которых он жил, даже его дети, жена, родители, друзья отворачиваются: «Даже прикасаться к тебе опасно». Они думают, что вирус СПИДа может распространяться через любую жидкость человеческого тела, даже через пот, слюну, слезы — через все, что выходит из тела.

И кажется, что этот вирус бессмертен: ни одно лекарство не убивает его. Он не восприимчив к любым видам лечения.

Кто заботится о такой жизни?

Так что не надо чувствовать, что у тебя очень сладкая жизнь. Ты можешь доверять существованию — я не против доверия, но оно должно пустить корни внутри твоего существа и затем уже выпустить ветви вокруг. Тогда, возможно, ты сможешь действительно уловить, что существование заботится.

Даже в случае такого несчастья, как СПИД, существование, возможно, заботится о том, чтобы человек осознал, что не следует допускать сексуальные извращения. Существование говорит всем религиям: «Вы ответственны за возникновение гомосексуализма. Гомосексуализм появился в монастырях, серди монахов и монахинь, потому что мужчин и женщин разделили. А это неестественно».

И тогда ты сможешь воспринимать это так: существование не против — оно просто пытается убрать дерьмо, которое накопилось в умах людей в таком количестве, что его приходится вычищать.

Но чтобы развить такое восприятие, необходимо доверять самому себе. А как найти это доверие? Это не верование, это не похоже на христианскую проповедь тупого миссионера, который ничего не смыслит в религии, но вызубрил красивые фразы из Библии и говорит вам те вещи, которые породили все проблемы в мире.

В религиозных войнах погибло больше людей, чем в политических. Во имя Бога, во имя религии произошло столько крестовых походов, джихадов, религиозных войн, что невозможно поверить, что эти люди приведут человечество к большей гуманности, к большей любви.

Если ваша восприимчивость возникает из доверия к самому себе, то это не верование. Христианские миссионеры и миссионеры других религий лишь создают верования. Верование — это фальшивая вера; вера не может быть создана кем-либо.

Вам придется погружаться глубоко в медитацию, чтобы найти чистые воды доверия в вашем существе. Это будет ваша собственная работа над собой. Это будет вашим собственным творческим исследованием, приключением. Да, будды могут указать вам путь, но ничем другим они не могут вам помочь.

Я могу рассказывать вам о медитациях, но не могу делать медитации за вас. Кроме как через медитацию вы не сможете найти веру в самих себя.

И в день, когда вы обнаруживаете веру в самих себя, — величайший день вашей вечной жизни. Он меняет все видение, все восприятие, все суждения о жизни и о других людях. Доверие продолжает расти и распространяться вокруг вас. Только тогда в вас возникнет безусловное доверие существованию.

Ты нащупываешь правильную вещь, но ты делаешь это в неверном направлении. Поменяй направление: попытайся нащупать это изнутри. Ты найдешь это. Если твои желание и доверие достаточно сильны, то нет причин этого не найти. Это там — внутри твоего существа, недалеко.

Не нужно взбираться на Эверест; нужно просто успокоиться в своем центре, без колебаний, не отвлекаясь, в полном молчании и тишине — и доверие прорастет из этого без каких-либо усилий с твоей стороны.

Только такому доверию можно доверять. Тогда никакие изменения в мире, никакие изменения в людях не оставят даже малейшей вмятины в твоем доверии; в противном случае даже из-за мелочи вся твоя так называемая вера, доверие, исчезнет.

Я помню, как однажды ко мне прибежал Генеральный прокурор Мадья-Прадеш и сказал: «Вы срочно нужны. У моего отца сердечный приступ, а он так вас любит». Его отец был известной фигурой во всей Индии, Дада Дхармадикари, очень умный человек, который в течение почти сорока лет тесно общался с Джижу Кришнамурти.

Всякий раз, когда он приходил навестить своего сына, он заходил ко мне, и я говорил ему: «Все то, о чем говорит ваш Кришнамурти, — из ума. Это не поможет вам в нужный момент».

Он отвечал: «Нет, за сорок лет он проник в мои кости, в мою кровь, в мой спинной мозг. Меня ничто не может поколебать».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.