Глава XIX. Уравновешенность

Глава XIX. Уравновешенность

Поскольку знание, отсутствие желаний, безличность, уравновешенность, внутренний самосущий покой и блаженство, свобода от сложного переплетения трех форм проявления Природы или, по крайней мере, превосходство над ним – есть признаки освобожденной души, они должны сопровождать ее во всех видах деятельности. Они представляют собой состояние того самого неизменного покоя, который эта душа сохраняет во всем движении, потрясении, столкновении сил, окружающих ее в мире. Этот покой отражает уравновешенную неизменность Брахмана среди всех изменений и относится к неделимому Единству, которое является вечно имманентным во всем разнообразии вселенной. Ибо уравновешенный и все уравнивающий дух и есть Единство среди миллионов различий и неравенств мира; уравновешенность духа – единственная подлинная уравновешенность. Ибо все остальное может иметь лишь подобие, согласование и соотношение; но даже в величайших подобиях мира мы находим различие неуравновешенности и различие несходства, а согласованное приведение мира в равновесие может происходить только путем уравновешивания объединенных неравных весомостей.

Отсюда то огромное значение, которое Гита придает уравновешенности в своем изложении элементов Карма-йоги; это узел свободных отношений свободного духа с миром. Самопознание, отсутствие желаний, безличность, блаженство, свобода от форм проявления Природы, будучи погруженными в себя, самопоглощенными, пассивными, не нуждаются в уравновешенности; ибо они не принимают во внимание те вещи, в которых возникает противостояние уравновешенности и неуравновешенности. Но в тот момент, когда дух обращает внимание на разнообразие, индивидуальности, различия, неуравновешенности действия Природы и начинает ими заниматься, он должен увенчать прочие признаки своего свободного состояния этим единственным проявляющимся признаком уравновешенности. Знание – это сознание единства с Единым; и в связи со многими различными существованиями вселенной оно должно проявляться во всем при помощи уравновешенного единства со всеми. Безличность – превосходство единого, неизменного духа над изменениями его многообразной личности в мире; в своих отношениях с отдельными явлениями вселенной она должна проявляться в уравновешенном и беспристрастном духе действия относительно всего, сколь бы различным ни было действие в силу разнообразия связей, в которое оно вливается, или условий, в которых оно должно происходить. Поэтому Кришна в Гите говорит, что никто не мил ему и никто не ненавистен, что по отношению ко всем он уравновешен в духе; и все же особым объектом его милости является любящий Бога, потому что та связь, которую он создал, – это связь особая, и единый, беспристрастный Владыка всего все-таки встречает каждую душу в соответствии с тем путем, по которому эта душа приближается к нему. Отсутствие желания – это превосходство беспредельного Духа над ограничивающей привлекательностью отдельных объектов желания в мире: когда дух должен вступить в отношения с такими объектами, он должен продемонстрировать это превосходство либо при помощи уравновешенного и бесстрастного равнодушия к обладанию ими, либо посредством уравновешенного и беспристрастного, ни к чему не привязанного наслаждения всем и любви ко всему, которая, благодаря своему самосуществованию, не зависит от обладания или необладания, но является по своей сути невозмутимой и неизменной. Ибо блаженство духа находится в нем самом, и если это блаженство должно вступить в какие бы то ни было отношениям с вещами и созданиями, то лишь таким путем оно может проявить свою свободную духовность. Traigu??t?tya – трансцендентность по отношению к гунам – есть превосходство безмятежного духа над тем потоком действия проявлений Природы, который по своему постоянному характеру является неуравновешенным; если безмятежный дух должен вступить в какие бы то ни было отношения с различными конфликтующими и неуравновешенными видами деятельности Природы, если свободная душа вообще должна позволять своей природе какое-либо действие, этот безмятежный дух должен показать свое превосходство при помощи беспристрастной уравновешенности по отношению ко всем видам деятельности, результатам или событиям.

Уравновешенность является признаком, а для стремящегося – и испытанием. Где в душе присутствует неуравновешенность, там существует и некая неуравновешенная игра форм проявления Природы, движение желания, игра личной воли, чувства и действия, активность радости и горя или то выведенное и выводящее из равновесия наслаждение, которое является не истинным духовным блаженством, а ментальной удовлетворенностью, неизбежно несущей с собой дополнение в виде ментальной неудовлетворенности. Где есть душевная неуравновешенность, существует и отступление от знания, прекращение непоколебимого пребывания во всеобъемлющем и всепримиряющем единстве Брахмана и утрата единства вещей. Благодаря своей уравновешенности приверженец Карма-йоги в процессе своего действия знает, что свободен.

Именно духовная природа предписываемой уравновешенности, высокая и универсальная по своему характеру и охвату, вносит отличительную ноту в учение Гиты по данному вопросу. Без этого просто учение об уравновешенности как о наиболее желательном статусе ума, чувств и темперамента, пребывая в котором мы становимся выше человеческой слабости, ни в коем случае не является особенностью Гиты. Уравновешенность всегда была предметом восхищения как философский идеал и типичный характер мудрецов. Гита действительно принимает этот философский идеал, но выводит его в высшую сферу, где мы обнаруживаем, что дышим более свежим и чистым воздухом. Стоическое равновесие, философское равновесие души для нее – лишь первые две ступени выхода из круговорота страстей и суматохи желаний к безмятежности и блаженству не Богов, но самого Божественного в его верховном самообладании. Стоическая уравновешенность, опираясь на характер, основывается на самообладании, достигаемом посредством жесткой выносливости; более счастливая и безмятежная философская уравновешенность предпочитает самообладание, достигаемое при помощи знания, отрешенности, высокой интеллектуальной беспристрастности, стоящей выше тех волнений, которые свойственны нашей природе, ud?s?navad ?s?na?, как выражается Гита; существует также религиозная или христианская уравновешенность, которая представляет собой постоянное коленопреклонение или смиренную покорность и подчинение воле Бога. Таковы три ступени и три способа, ведущие к божественному покою: героическая стойкость, мудрая беспристрастность, благочестивая покорность, titik??, ud?s?nat?, namas или nati. Гита приемлет их все в своей широкой синтетической манере, вплетая в свое устремленное вверх движение души, но придает каждому из них более глубокий смысл, более широкую перспективу, более универсальное и трансцендентное значение, ибо каждую из этих ступеней она наделяет ценностью духа, его силой духовного бытия, превышающей напряжение характера, трудное равновесие рассудка, и эмоциональное возбуждение.

Обычная человеческая душа черпает удовольствие в привычных волнениях своей природной жизни; именно из-за того, что она получает удовольствие и, получая его, оказывает поддержку беспокойной игре низшей природы, игра эта продолжается вечно; ибо Пракрити делает все исключительно ради удовольствия и только с санкции того, кто его любит и наслаждается, – Пуруши. Мы не признаем этой истины, поскольку, получая реальный удар болезненного смятения, поражаемый горем, болью, печалью, несчастьем, неудачей, проигрышем, попреками, бесчестьем ум отшатывается от удара, нетерпеливо бросаясь в объятия противоположных и приносящих удовольствие волнений, радости, наслаждения, всякого рода удовлетворений, благосостояния, успеха, победы, славы, восхваления; но это не меняет истины, касающейся радости души от жизни, которая за двойственностями ума остается постоянной. Воин не чувствует физического удовольствия от своих ран, и поражения не приносят ему ментального удовлетворения; но он получает полное наслаждение в божестве битвы, которая приносит ему как поражение и раны, так и радость победы, и он принимает как возможность первых, так и надежду на последнее как часть сплетенной из разных нитей ткани войны, то, что ищет он как предмет своего восхищения. Даже раны приносят ему радость и оставляют в памяти чувство гордости, когда боль от ран прошла, но достаточно часто они присутствуют и во время боли, фактически ею питаемые. Поражение сохраняет для него радость и гордость за неукротимое сопротивление превосходящим силам противника или, если воин этот принадлежит к более низшему типу, страсти ненависти и реванша, которые тоже приносят свое более темное и жестокое удовольствие. Так происходит с наслаждением души в обычной игре нашей жизни.

Боль и неприязнь способствуют тому, что ум отшатывается от враждебных ударов жизни; таков механизм Природы, предназначенный для проведения в жизнь принципа самозащиты, jugups?, чтобы наши уязвимые нервные и телесные органы не могли слишком стремиться к саморазрушению, захватывая и ум: он черпает радость в благосклонных прикосновениях жизни; таков соблазн Природы, состоящий в раджасическом удовольствии, так что эта сила в создании может одолеть тамасические тенденции инертности и пассивности и склониться к действию, желанию, борьбе, успеху, и благодаря привязанности создания к этим вещам достигаются цели Природы. Наша сокровенная душа черпает удовольствие в этой борьбе и усилиях и даже получает удовольствие от несчастий и страдания, которое может быть достаточно сильно запечатлено в памяти, но также присутствует на заднем плане и во время этих несчастий и часто даже поднимается на поверхность приведенного в отчаяние ума, с тем чтобы поддержать ум в его страсти; но на самом деле душу привлекает вся сотканная из разных нитей ткань того, что мы называем жизнью со всей ее борьбой и поиском, ее привлекательными и отталкивающими сторонами, ее обещаниями и угрозами, ее разнообразием. Для нашей раджасической души-желаний однообразное наслаждение, успех без борьбы, ничем не омраченная радость через какое-то время непременно становятся утомительными, безжизненными, пресыщают; чтобы осознать полную ценность своего наслаждения светом, ей нужен темный фон: ибо счастье, которое она ищет и которым наслаждается, – счастье именно такой природы, оно в самой своей сущности относительно и зависит от восприятия и переживания своей противоположности. Радость души, заключающаяся в двойственностях, есть тайна того удовольствия, которое ум находит в жизни.

Попроси ее подняться из всего этого беспокойства к незамутненной радости чистой души-блаженства, которая все это время тайно поддерживает ее силу в борьбе и делает возможным ее собственное непрерывное существование, – она тотчас же отшатнется от этого призыва. Душа не верит в такое существование или же считает, что это не было бы жизнью, не было бы тем пестрым существованием в окружающем мире, из которого она приучена черпать наслаждение; это было бы нечто безвкусное и пресное. Или она чувствует, что усилия были бы слишком трудны для нее; она отказывается от борьбы восхождения, несмотря на то, что, на самом деле, духовное изменение совсем не более трудно, чем реализация мечтаний, которой добивается душа-желаний, и для ее достижения нужно не больше борьбы и труда, чем для той страстной погони за собственными мимолетными объектами удовольствия и желания, которую ведет эта душа. Истинная причина ее нежелания состоит в том, что душу просят подняться над своей собственной атмосферой и дышать более разреженным и чистым воздухом жизни, блаженство и силу которой она не способна осознать и реальность которой она вряд ли понимает, тогда как единственной знакомой и осязаемой вещью для нее является радость этой низшей мутной природы. Это низшее удовлетворение само по себе не есть нечто злое и вредное; скорее оно представляет собой условие восходящей эволюции нашей человеческой природы из тамасического невежества и инертности, которым наиболее сильно подчинено ее материальное существо; это раджасическая стадия постепенного восхождения человека к высшему самопознанию, силе и блаженству. Но если мы вечно пребываем на этом уровне, madhyam? gati? по Гите, наше восхождение остается незавершенным, эволюция души – незаконченной. Через саттвическое существо и природу к тому, что находится над тремя гунами, лежит путь души к своему совершенству.

Движение, которое выведет нас из тревог низшей природы, обязательно должно быть направлено к уравновешенности ума, эмоционального темперамента, души. Но следует отметить, что, хотя в конце мы должны прийти к превосходству над всеми тремя гунами низшей природы, движение это в своем начале все-таки должно обратиться к той или иной из них. Начало уравновешенности может быть саттвическим, раджасическим или тамасическим; ибо в человеческой природе существует возможность тамасической уравновешенности. Оно может быть чисто тамасическим, тяжким равновесием витального темперамента, ставшего невосприимчивым к ударам существования из-за некоего унылого безразличия, не желающего радости жизни. Уравновешенность может быть результатом усталости от эмоций и желаний, накопленной вследствие неумеренности и пресыщения наслаждением, или, напротив, разочарования, отвращения и уклонения от жизненной боли, апатии, страха, ужаса и неприязни к миру: тогда она по своей природе является смешанным движением, раджасо-тамасическим, но с преобладанием низшего качества. Или, приближаясь к саттвическому принципу, уравновешенность может помочь себе интеллектуальным восприятием того, что желания жизни удовлетворить нельзя, что душа слишком слаба для того, чтобы управлять жизнью, что вся жизнь есть не что иное, как горе и кратковременные усилия, и нет никакой подлинной истины, здравого смысла, света или счастья; это саттво-тамасический принцип уравновешенности, и это не столько уравновешенность, хотя этот принцип и может привести к ней, сколько безразличие или уравновешенный отказ. По существу движение тамасической уравновешенности – это обобщение принципа Природы – jugups? или самозащищающего отказа, простирающегося от ухода от особо болезненных воздействий до ухода от всей жизни Природы самой по себе, как от ведущей к боли и самоистязанию, а не к тому наслаждению, которого требует душа.

В тамасической уравновешенности самой по себе нет подлинного освобождения; но ее можно сделать мощным отправным пунктом, если, как это происходит в индийском аскетизме, превратить эту уравновешенность в саттвическую посредством восприятия высшего существования, истинной силы, высшего наслаждения неизменного «Я» превыше Природы. Однако естественный поворот такого движения – это скорее поворот к Санньясе, отречению от жизни и трудов, чем к тому союзу внутреннего отречения от желания с продолжающейся деятельностью в мире Природы, который отстаивает Гита. Гита, впрочем, признает это движение и оставляет для него место; она допускает восприятие пороков мирского существования, рождения, болезни, смерти, старости и горя, историческую отправную точку Будды, janma-m?tyu-jar?-vy?dhi-du?kha-do??nudar?anam, как отправную точку отказа, и принимает усилия тех, чья самодисциплина мотивируется желанием освобождения даже в этом духе от проклятия старости и смерти, jar?-mara?a-mok??ya m?m ??ritya yatanti ye. Но чтобы это движение приносило какую-то пользу, оно должно сопровождаться саттвическим восприятием высшего состояния и обретением наслаждения и убежища в существовании Божественного, m?m ??ritya. Тогда душа через свой отказ приходит к высшему состоянию бытия, возвышающемуся над тремя гунами и свободному от рождения и смерти, старости и печали, и наслаждается бессмертием своего самосуществования, janma-m?tyu-jar?-du?khair vimukto’m?tam a?nute. Тамасическое нежелание принять боль и усилия жизни само по себе, действительно, является ослабляющим и разлагающим, и опасность проповеди доктрины аскетизма и отвращения к миру одинаковой для всех заключается в том, что она налагает на неподготовленные души печать тамасической слабости и отвращения, ставит в тупик их разум, buddhibhedam janayet, ослабляет непрерывное стремление, уверенность в жизни, энергию усилий, в которых душа человека нуждается для ведения своей спасительной, необходимой раджасической борьбы за власть над окружающей ее средой, на самом деле не открывая ей – ибо она еще не способна к этому – высшей цели, высшего устремления, высшей победы, но в душах подготовленных этот тамасический отказ может служить полезной духовной цели посредством уничтожения их раджасического тяготения, их напряженной озабоченности низшей жизнью, которая мешает саттвическому пробуждению к высшим возможностям. Таким образом, ища убежище в созданной ими пустоте, они способны услышать божественный призыв: «О душа, пребывающая в этом преходящем и полном страдания мире, обратись ко Мне и ищи во Мне твое наслаждение», anityam asukham lokamimam pr?pya bhajasva m?m.

И все же в этом движении уравновешенность состоит лишь в уравновешенном отказе от всего, что составляет мир; она приводит к безразличию и отчужденности, но ей не дано одинаково, без привязанности или волнения, воспринимать все прикосновения мира, приятные или болезненные, что является необходимым элементом учения Гиты. Следовательно, даже если мы начнем с тамасического отказа – в котором совсем нет необходимости, – он может служить лишь первым побуждением к высшему стремлению, не постоянным источником пессимизма. Подлинная дисциплина начинается с движения к господству над теми вещами, которых мы поначалу были склонны просто избегать. Именно здесь возникает возможность некоей раджасической уравновешенности, которая в самом низком своем смысле является гордостью сильной натуры, удовлетворенной своим самообладанием, самоуправлением, превосходством над страстью и слабостью; но стоический идеал использует этот исходный пункт как ключ к полному освобождению души от подчинения какой бы то ни было слабости ее низшей природы. Как тамасический внутренний отказ является обобщением такого принципа Природы, как jugups? или самозащита от страдания, так раджасическое восходящее движение является обобщением другого принципа Природы – принципа принятия борьбы, усилий и врожденного стремления жизни к господству и победе; но это движение переносит сражение на то единственное поле, где возможна полная победа. Вместо борьбы за разрозненные внешние цели и мимолетные успехи, оно предлагает не больше и не меньше как покорение Природы и самого мира посредством духовной борьбы и внутренней победы. Тамасический отказ есть отречение как от боли, так и от наслаждений мира, дабы избежать их; раджасическое движение с готовностью устремляется им навстречу, чтобы выдержать их, одолеть и побороть. Стоическая самодисциплина призывает желание и страсть в свои объятия борца и сокрушает их, как старый Дхритараштра сокрушил железное изваяние Бхимы в эпической поэме. Она выдерживает удар того, что болезненно, и того, что приносит удовольствие, причин физических и ментальных привязанностей природы, и на куски разбивает их последствия; она закончена, когда душа может перенести любое прикосновение, не испытывая при этом ни боли, ни соблазна, ни волнения, ни тревоги. Она старается сделать человека завоевателем и царем его природы.

Гита, обращающая свой призыв к воинственной природе Арджуны, начинает с этого героического движения. Она призывает его наброситься на великого врага-желание и убить его. Первое описание уравновешенности, сделанное ею, – это описание философа-стоика. «Тот, чей ум невозмутим среди горя и свободен от желания в окружении удовольствий, тот, от кого ушли симпатии, страх и гнев, является мудрецом, обладающим спокойным рассудком. У того, кто ни к чему не питает привязанности, хотя его посещают и добро и зло, не испытывает ни ненависти, ни радости, интеллект прочно укоренился в мудрости». Гита, приводя физический пример, говорит, что если человек воздерживается от пищи, объект чувства перестает оказывать воздействие, но сама привязанность чувства, rasa, остается; только тогда, когда даже при проявлении чувства он способен удержаться от поиска своей чувственной цели в объекте, artha, и отказаться от привязанности, желания получить удовольствие от вкуса, достигается наивысший уровень души. Именно путем направления ума на объекты, «блуждая по ним чувствами», vi?ay?n indriyai?caran, но чувствами, подчиненными «Я», освобожденными от симпатии и антипатии, человек попадает в обширную и незамутненную чистоту души и темперамента, где нет места страсти и горю. Все желания должны войти в душу словно воды, вливающиеся в море, и все-таки она должна остаться неподвижной, наполненной, но не потревоженной: так в конце концов можно отказаться от всех желаний. Свобода от гнева и страсти, страха и влечений постоянно выделяется как необходимое условие свободы, и ради этого мы должны научиться сносить их удары, которые не могут быть нанесены, если мы не подставляем себя под действие их причин. «Тот, кто может здесь, в теле, выдержать напор гнева и желания, тот – йогин, счастливый человек». Titik??, воля и сила, необходимая для того, чтобы обуздать их, – это средство. «Они учатся переносить материальные прикосновения, вызывающие ощущения тепла и холода, счастья и боли, вещей мимолетных, которые приходят и уходят. Ибо человек, которому эти вещи не доставляют ни волнения, ни боли, твердый и мудрый, уравновешенный в удовольствии и в страдании, делается достойным бессмертия». Тот, чья душа пребывает в состоянии уравновешенности, должен сносить страдания и не испытывать ненависти, получать удовольствие и не радоваться. Даже физические привязанности должны быть подвластны стойкости, и это тоже является частью школы стоиков. Следует не бояться старости, смерти, страдания, боли, но принимать их и побеждать посредством высокого безразличия[29] . Не бежать в ужасе от Природы, надевшей свои низшие маски, но встретиться с ней и победить – вот истинная врожденная способность сильной натуры, puru?ar?abha, львиной души, живущей среди людей. Подчиненная таким образом, она отбрасывает свою маску и открывает ему свою истинную природу в виде свободной души, не подчиненной ей, а являющейся ее царем и господином, svar??, samr??.

Но Гита принимает эту стоическую доктрину, эту героическую философию с тем же условием, с которым она принимает тамасический отказ, – над стоической доктриной должно существовать саттвическое видение знания, в ее основании – стремление к самоосознанию, а по ее ступеням должен происходить подъем к божественной Природе. Стоическая доктрина, которая просто уничтожила общие привязанности нашей человеческой природы, – хотя и менее опасна, чем тамасическая усталость от жизни, бесплодный пессимизм и безрезультатная инертность, потому что она бы, по крайней мере, увеличила силу и самообладание души, – все же не была бы абсолютно хороша, поскольку могла бы привести к бесчувственности и несвойственной человеку изоляции, не давая истинного духовного освобождения. Стоическая уравновешенность оправдана как элемент школы Гиты, потому что может быть соединена с осознанием свободного неизменного «Я» в подвижном человеке, param d???v?, с пребыванием в этом новом самосознании, es? br?hm? sthiti?, и способна помогать ему. «Пробуждаясь к Наивысшему разумом, стоящим даже выше проницательного ума, придай «Я» силу при помощи «Я», чтобы сделать его твердым и спокойным, и срази этого врага, которого так трудно атаковать, – Желание». Как тамасический отказ, так и раджасическое побуждение к борьбе и победе оправданы только тогда, когда они обращаются за пределы самих себя через саттвический принцип самопознания, который узаконивает и отказ, и борьбу.

Чистый философ, мыслитель, прирожденный мудрец не только полагается на саттвический принцип в себе как на свое основное оправдание, но с самого начала использует его как инструмент управления собой. Он начинает с саттвической уравновешенности. Он также видит бренность материального и внешнего мира и его неспособность удовлетворить желания или дать истинное наслаждение, но это не вызывает в нем печали, страха или разочарования. Он смотрит на все спокойным, проницательным взором и делает свой выбор, не испытывая отвращения или растерянности. «Удовольствия, рожденные прикосновениями вещей, – причины горя, у них есть начало и конец; следовательно, мудрец, человек, обладающий пробудившимся разумом, budha?, не ищет в них наслаждения. «Я» в нем не привязано к прикосновениям внешних вещей; он обретает свое счастье в самом себе». Он понимает, как поясняет Гита, что сам является своим врагом и своим другом, и, следовательно, он не принимается за низвержение самого себя путем предания своего существа в руки желания и страсти, n?tm?nam avas?dayet, но освобождается из этого заточения при помощи своей собственной внутренней силы, uddhared ?tman?tm?nam; ибо кто бы ни победил свое низшее «я», тот обретает своего лучшего друга и союзника в своем высшем «Я». Благодаря саттвической уравновешенности он удовлетворяется знанием, становится властелином своих чувств, йогином, – ибо уравновешенность и есть Йога, samatvam yoga ucyate, – одинаково рассматривающим глыбу земли, камень и золото, спокойным и самоуравновешенным в жаре и холоде, в страдании и счастье, в чести и бесчестии. Он одинаково относится в душе к другу, врагу и человеку безучастному, занимающему нейтральную позицию, потому что видит, что это – преходящие отношения, порожденные меняющимися условиями жизни. Даже притязания на ученость, чистоту и добродетель и претензии на превосходство, которые люди основывают на этих вещах, не уведут его за собой. Его душа одинаково относится ко всем людям, к грешнику и святому, к добродетельному, ученому и культурному брамину и падшему парии. Все это – те описания, которые Гита дает саттвической уравновешенности, и они достаточно хорошо подводят итог тому, что известно миру как спокойная философская уравновешенность мудреца.

В чем же тогда состоит разница между этой уравновешенностью и той более широкой уравновешенностью, которой учит Гита? Она заключается в разнице между интеллектуальной и философской проницательностью и духовным, ведантическим знанием единства, на котором Гита основывает свое учение. Философ поддерживает свою уравновешенность при помощи силы буддхи, проницательного ума; но даже эта сила сама по себе является сомнительным фундаментом. Ибо, хотя и будучи господином самому себе в общем и целом благодаря постоянному вниманию или благоприобретенной привычке ума, на самом деле он не свободен от своей низшей природы, и она фактически многими способами отстаивает свои права и в любой момент может силой взять реванш за свое отторжение и подавление. Ибо игра низшей природы – всегда тройственная игра, и раджасическое и тамасическое качества вечно подстерегают саттвического человека. «Яростное упорство чувств увлекает даже ум мудрого человека, который трудится во имя совершенства». В полной безопасности можно оказаться, только обратившись к чему-то высшему, нежели саттвическое качество, высшему, нежели проницательный ум, к «Я» – не к разумному «Я» философа, а к духовному «Я» божественного мудреца, который находится над тремя гунами. Все должно совершаться божественным рождением в высшую духовную природу.

И уравновешенность философа, подобно уравновешенности стоика, подобно уравновешенности бегущего от мира аскета, внутренне является одинокой свободой, отдаленной и отчужденной от людей; но человек, рожденный в божественное рождение, обнаружил Божественного не только в себе, но во всех существах. Он осознал свое единение со всеми и, следовательно, его уравновешенность полна симпатии и единства. Он видит всех как самого себя и не сосредоточен исключительно на собственном спасении; он даже взваливает на себя ношу счастья и горя других людей, которые не оказывают воздействия на него самого и которым он неподвластен. Гита неоднократно повторяет, что человек, обладающий совершенной мудростью, всегда с большой уравновешенностью занят совершением добра для всех созданий и превращает это в дело своей жизни и удовольствие, sarvabh?tahite rata?. Совершенный йогин – это не отшельник, размышляющий о «Я» в своей башне из слоновой кости – башне духовной изоляции, а yukta? k?tsnakarmak?t, разносторонний универсальный труженик, работающий на благо мира, для Бога в мире. Ибо он – бхакта, тот, кто любит Божественного и предан Ему, равно как и мудрец и йогин, любящий Бога, где бы он ни находил Его, и находящий Его везде; и он не считает ниже своего достоинства служить тому, кого любит, действие не отвлекает его от блаженства единения с ним, поскольку все его поступки проистекают из Единого в нем и направлены к Единому во всех. Уравновешенность Гиты – это обширная синтетическая уравновешенность, в которой все вознесено в интегральность божественного существа и божественной природы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.