3 Эманации Орла

3

Эманации Орла

На следующий день мы с доном Хуаном отправились пройтись по дороге, ведущей в Оахаку. Было два часа дня, и дорога была пустынна.

Мы неторопливо прогуливались, когда дон Хуан неожиданно заговорил. Он сказал, что разговор о мелких тиранах был не более чем введением к теме осознания. Я заметил, что этот разговор, тем не менее, заставил меня совершенно по-новому взглянуть на вещи. Дон Хуан попросил объяснить подробнее, что я имею в виду.

Я ответил, что это связано с нашим давним спором по поводу индейцев яки. Тогда, несколько лет назад, в ходе объяснения, учения, для правой стороны, он пытался рассказать мне о тех преимуществах, которые яки могли найти в положении угнетенных. Я страстно спорил в тот раз, утверждая, что, живя в столь ужасающих условиях, они не могли иметь никаких преимуществ. Я говорил ему, что мне непонятно, как его — индейца яки — совсем не трогает столь вопиющая несправедливость.

Он внимательно слушал. Потом, когда я был уверен, что он собирается отстаивать свою точку зрения, он вдруг согласился. Он сказал, что условия, в которых живут индейцы яки, действительно катастрофичны. Но тут же добавил, что бесполезно особо выделять условия жизни индейцев яки, поскольку человек вообще живет в ужасающих условиях.

— Так что не стоит жалеть бедненьких индейцев яки, — сказал он. — Пожалей тогда уж все человечество. А что касается индейцев яки, то им в известном смысле даже повезло. Их угнетают, и благодаря этому некоторые из них имеют возможность, в конце концов, оказаться победителями. А угнетатели — мелкие тираны, пожирающие их свободу — те не имеют, к дьяволу, ни единого шанса. Я немедленно разразился потоком политических лозунгов. Я вообще не понял его точку зрения. Он еще раз попытался объяснить мне понятие мелкого тирана, но тогда эта идея прошла мимо моего понимания. И только теперь все стало на свои места.

— Ничто еще не стало на свои места, — сказал дон Хуан, смеясь над тем, что я ему рассказал. — Ибо завтра, вернувшись в нормальное состояние осознания, ты даже не вспомнишь о том, что сейчас осознал.

Я был глубоко подавлен. Я знал, что он прав.

— С тобой произойдет то, что в свое время произошло со мной, — продолжал дон Хуан. — Мой бенефактор — нагуаль Хулиан — заставил меня осознать то, что ты осознал относительно мелких тиранов, когда я находился в состоянии повышенного осознания. И в итоге, в повседневной жизни я изменил свое мнение, не понимая, почему.

Меня всю жизнь кто-нибудь угнетал, поэтому я был воистину зол на своих угнетателей. Можешь себе представить мое удивление, когда я вдруг обнаружил, что ищу компании мелких тиранов. Я думал, что потерял рассудок.

Мы подошли к месту, где сбоку от дороги были большие валуны, наполовину засыпанные давним оползнем. Дон Хуан направился к ним и опустился на плоский камень. Мне он сделал знак сесть напротив. Затем без дальнейших предисловий он приступил к объяснению владения осознанием.

Он объяснил, что существует ряд истин об осознании, открытых видящими — как древними, так и новыми. Для облегчения усвоения эти истины были сформулированы в определенной последовательности. Владение осознанием состоит в усвоении полной последовательности этих истин. Первая истина, сказал он, заключается в том, что наше близкое знакомство с миром, который мы воспринимаем, заставляет нас верить, что мы окружены объектами, которые, как и мы, существуют сами по себе, как мы это и воспринимаем. Тогда как фактически нет мира объектов, но есть Вселенная эманаций Орла.

Однако прежде чем рассказать мне об эманациях Орла, дон Хуан счел необходимым остановиться на понятиях известного, неизвестного и непознаваемого. Он сказал, что основная часть истин об осознании была открыта видящими древности. Однако последовательность, в которой они располагаются, разработали новые видящие. Ибо вне данной последовательности эти истины почти непостижимы.

Дон Хуан сказал, что древние видящие не пытались найти тот порядок, в котором должны располагаться истины об осознании. Это стало одной из их величайших ошибок, имевшей роковые последствия. Заключались эти последствия в том, что древние видящие решили: неизвестное и непознаваемое суть одно и то же. Новым видящим суждено было исправить эту ошибку. Они установили границы и определили неизвестное, как нечто скрытое от человека, окутанное, возможно, ужасающим контекстом, но которое, тем не менее, в пределах человеческого достижения. В некоторый момент времени неизвестное становится известным. Непознаваемое же суть нечто неописуемое и не поддающееся ни описанию, ни осмыслению, ни осознанию. Непознаваемое никогда не перейдет в разряд известного, но, тем не менее, оно всегда там, ослепляя и в то же время ужасая нас своей безграничностью.

— Но как новые видящие отличают одно от другого? — поинтересовался я.

— Есть простое правило большого пальца, — сказал дон Хуан. — Перед лицом неизвестного человек отважен. Неизвестное обладает свойством давать нам надежду и ощущение счастья. Человек чувствует себя сильным, дерзким, бодрым. И даже беспокойство, при этом возникающее, действует благотворно. Новые видящие увидели: неизвестное раскрывает все лучшие в человеке.

Но когда за неизвестное принимается непознаваемое, результаты бывают катастрофическими. Видящий чувствует, что истощен и вконец запутан. Им овладевает глубочайшая подавленность. Тело теряет тонус, ясность и уравновешенность улетучиваются. Ведь непознаваемое не дает энергии. Оно находится вне пределов досягаемости человеческого существа, в области, вторгаться в которую не следует ни бездумно, ни даже с величайшей осмотрительностью. Новые видящие поняли, что даже за малейший контакт с непознаваемым приходится платить поистине непомерную цену.

Дон Хуан объяснил, что новым видящим пришлось преодолевать тяжелейшие барьеры традиции. В начале нового цикла никто из них не знал, какие из превеликого множества традиционных магических практик были правильными, а какие — нет. Было вполне очевидно, что с древними видящими произошло что-то не так, но что именно — этого новые видящие не знали. Поэтому за отправную точку они взяли следующую установку: ошибочным было все, что делали их предшественники. Древние видящие были мастерами по части догадок. Прежде всего, они вообразили, что их мастерство в видении дает им гарантию безопасности. Они решили, что они неприкосновенны. И они думали так до тех пор, пока завоеватели не сокрушили их, предав большинство из них жуткой мучительной смерти. У древних видящих не было никакой защиты, несмотря на их полную убеждённость в своей неуязвимости.

Новые видящие не стали тратить время попусту на попытки разобраться, в чем ошибка. Вместо этого они начали составлять план неизвестного для того, чтобы отделить его от непознаваемого.

— Как они составляли план неизвестного, дон Хуан?

— Посредством контролируемого использования видения, — ответил он.

Я спрашиваю о том, в чем заключается составление плана неизвестного.

— Составление плана неизвестного заключается в том, чтобы сделать его доступным нашему восприятию. Постоянная практика видения позволила новым видящим обнаружить, что неизвестное и известное в принципе составляют одно целое, поскольку и то и другое лежит в пределах досягаемости для человеческого восприятия. В некоторый момент видящий может покинуть сферу известного и войти в неизвестное.

То же, что находится за пределами возможностей нашего восприятия, суть непознаваемое. И способность отличать его от неизвестного имеет критическое значение. Если видящий путает их, то, столкнувшись с непознаваемым, он оказывается в крайне рискованном положении.

Древние видящие — когда это с ними произошло, — решили, что что-то не так в их практике. На самом же деле они просто столкнулись с вещами, лежащими вне пределов человеческого постижения. Однако это им и в голову не приходило, что с их стороны оказалось чудовищной ошибкой, за которую они дорого заплатили.

— А после того, как различие между неизвестным и непознаваемым было осознано, — что произошло тогда? — поинтересовался я.

— Начался новый цикл, — ответил дон Хуан. — Это различие и есть то, что разделяет древний и новый циклы. Ведь именно его понимание и лежит в основе всех достижений новых видящих.

Далее дон Хуан рассказал о том, что видение явилось критическим элементом как в разрушении мира древних видящих, так и в формировании нового подхода. Именно посредством видения новые видящие открыли некоторые неопровержимые факты, из которых последовал целый ряд выводов, совершивших революцию во взглядах видящих на природу человека и мира. Благодаря этим выводам появилась возможность для начала нового цикла, и были эти выводы именно теми истинами об осознании, которые излагал мне дон Хуан.

Он предложил прогуляться к центру города и побродить по площади. По пути речь зашла о технике и приборах для точных измерений. Дон Хуан заметил, что приборы являются всего лишь продолжениями наших органов чувств. Я же придерживался мнения, согласно которому некоторые приборы нельзя отнести к данной категории, поскольку они выполняют функции, на которые мы не способны по чисто физиологическим причинам.

— Наши органы чувств способны на все, — заверил меня дон Хуан.

— Я могу тебе возразить, что есть приборы, способные принимать радиосигналы, приходящие из открытого космоса, — сказал я. — А наши органы чувств этого делать не могут.

— Я на этот счет иного мнения, — не согласился дон Хуан. — Я полагаю, что наши органы чувств способны воспринимать все, что нас окружает.

— Ладно, тогда как насчет ультразвука? — не унимался я. — У нас нет соответствующих органов для его восприятия.

— Видящие убеждены, что мы имеем понятие лишь о небольшой части самих себя, — ответил он.

На некоторое время дон Хуан погрузился в размышление, словно пытаясь решить, что сказать дальше. Потом он с улыбкой заговорил:

— Как я уже сказал, первая из истин об осознании состоит в следующем: окружающий мир в действительности совсем иной, нежели мы его себе представляем. Мы полагаем, что имеем дело с миром объектов, однако он таковым не является.

Дон Хуан замолчал, как бы оценивая впечатление, которое произвели на меня его слова. Я сказал, что согласен с ним, поскольку любой объект можно рассматривать как поле энергии. Дон Хуан заметил, что с моей стороны это лишь чисто интуитивное приближение к истине. Однако сформулировать нечто на основании голых рассуждений — вовсе не значит удостовериться в этом на практике. Его абсолютно не интересует мое согласие или несогласие. Ему нужно, чтобы я попытался постичь внутреннюю сущность этой истины.

— Ты не способен воспринять поля энергии, — пояснил он. — Как и любой обычный человек. Если бы ты мог их видеть, ты был бы видящим, и в этом случае ты сам мог бы объяснить истины об осознании. Понимаешь, что я имею в виду?

Затем он сказал, что умозаключения, полученные на чисто интеллектуальной основе, мало что способны изменить в нашей жизни. Отсюда — масса примеров, когда люди, имея по какому-либо поводу совершенно четкие убеждения, снова и снова действуют диаметрально противоположным образом, в качестве оправдания ссылаясь единственно на то, что человеку свойственно ошибаться.

— Итак, первая истина: мир таков, каким он выглядит, но в тоже время он таковым не является, — продолжал дон Хуан. — Он не настолько плотен и реален, как мы привыкли считать, основываясь на своем восприятии, но в то же время он не является и миражом. Мир не иллюзорен, как иногда утверждают, он вполне реален. Но в то же время он и нереален. Обрати на это особое внимание. Тут недостаточно просто принять к сведению, тут необходимо понимание. Мы воспринимаем. Это — точно установленный факт. Но то, что, мы воспринимаем, не относится к числу фактов, столь же однозначно установленных, так как мы обучаемся тому, что воспринимать[7].

Имеется нечто, воздействующее на наши органы чувств. Это та часть, которая реальна. Нереальная же часть суть то, что нам говорят об этом нечто наши органы чувств. Рассмотрим, к примеру, гору. Наши органы чувств говорят нам, что она — объект. Она имеет размер, цвет, форму. Мы даже подразделяем горы на вполне определенные категории. И здесь все верно, за исключением одной детали, что роль наших органов чувств весьма поверхностна. Способ, которым они воспринимают, обусловлен особым свойством нашего осознания. Именно это свойство заставляет их воспринимать так, а не иначе.

Я начал было снова соглашаться с ним, но вовсе не потому, что мне этого хотелось, поскольку я не совсем ясно понимал, что он имеет в виду. Это скорее была реакция на ситуацию. Я ощущал некую угрозу. Дон Хуан заставил меня замолчать.

— Для того чтобы обозначить все то, что нас окружает, я использую термин «мир». У меня, разумеется, есть более удачный термин, но для тебя он будет совершенно непостижим. Видящие утверждают, что мир объектов существует лишь вследствие нашего осознания. В реальности же есть эманации Орла — текучие, вечно движущиеся и в то же время неизменные, вечные.

Я собрался было спросить, что такое эманации Орла, но дон Хуан жестом остановил меня. Он объяснил, что одним из наиболее драматических откровений, оставленных нам в наследство древними видящими, было их открытие причины бытия всех существ, обладающих способностью воспринимать. Все они существуют для того, чтобы усиливать[8] осознание. Это открытие дон Хуан назвал колоссальным.

Полушутя он спросил, могу ли я лучше ответить на вопрос о смысле жизни, вечно не дающий человеку покоя. Я немедленно занял оборонительную позицию и принялся спорить. Я сказал, что сам по себе этот вопрос лишен смысла, поскольку логический ответ на него невозможен. И вообще, говоря об этом, мы неизбежно придем к обсуждению религиозных верований, и сам вопрос, таким образом, неизбежно сведется к вопросу о вере. Но дон Хуан сказал:

— Древние видящие не только рассуждали о вере. Конечно, они были не столь практичны, как новые видящие, но их практичности все же хватало на то, чтобы знать, что именно они видели. Я же своим вопросом, который привел тебя в такое смущение, пытался подчеркнуть лишь одно: наше рациональное мышление в одиночку не способно прийти к ответу на вопрос о смысле нашего существования. Каждая попытка неизменно сведётся к вопросу о вере. Древние видящие пошли по иному пути. И им удалось отыскать ответ, который связан не с одной только верой.

Дон Хуан сказал, что древние видящие смогли увидеть неописуемую силу, являющуюся источником бытия всех осознающих существ, хотя для этого им и приходилось подвергать себя невероятным опасностям. Эту силу древние видящие назвали Орлом, поскольку те немногие взгляды мельком, которые они смогли выдержать, позволили им увидеть эту силу как нечто, напоминающее бесконечно огромного черно-белого орла. Они увидели, что именно Орел наделяет осознанием. Он создает живые существа таким образом, чтобы они в процессе жизни могли обогащать осознание, полученное от него вместе с жизнью. И еще они увидели, что именно Орел пожирает это самое, обогащенное осознание, заставляя воспринимающих существ оставить его в момент смерти.

— И потому, когда древние видящие утверждали, что смысл жизни состоит в усилении осознания, — продолжал дон Хуан, — речь шла не о вере и не о логическом умозаключении. Они это увидели.

Они увидели, как осознание живых существ отлетает в момент смерти и, подобно светящимся клубкам ваты, поднимается прямо к клюву Орла и им поглощается. И потому для древних видящих был очевиден факт: смысл жизни всех существ состоит только в обогащении осознания, которым питается Орел.

Дону Хуану потребовалось ненадолго отправиться куда-то по делам, поэтому он на время прервал свои объяснения. Нестор отвез его в Оахаку. Провожая их, я вспомнил, что в начале нашего с доном Хуаном знакомства я воспринимал его заявления насчет поездок по делам как своего рода эвфемизмы. Я думал, что стоит за этим нечто совсем другое. Но постепенно до меня дошло — его слова на самом деле соответствуют реальному положению вещей. У него действительно были какие-то дела в разных местах. Каждый, раз перед такой поездкой дон Хуан надевал костюм-тройку — а их у него было довольно много — и становился похожим на кого угодно, но только не на знакомого мне старика-индейца. Как-то раз я даже высказался насчет совершенства этих его перевоплощений.

— Нагуаль — есть некто достаточно гибкий для того, чтобы быть кем угодно, — объяснил мне тогда дон Хуан.

— Быть нагуалем, кроме всего прочего, значит не иметь мест, которые необходимо защищать[9]. Запомни это хорошенько — нам еще не раз придется к этому вернуться. И мы возвращались к этому моменту снова и снова. И действительно создавалось впечатление, что у дона Хуана нет мест, нуждающихся в защите. Но в этот раз, пока он был в Оахаке, у меня все же возникла тень сомнения. Неожиданно меня осенило: у нагуаля есть нечто, подлежащее защите. Это нечто — описание Орла. Мне казалось, что оно действительно требует защиты, причем защиты весьма пристрастной.

Я пытался заговаривать об этом с видящими из отряда дона Хуана, но они уклонялись от ответа, заявляя, что я нахожусь под карантином, поэтому подобного рода беседы со мной запрещены до тех пор, пока дон Хуан не закончит свое объяснение.

Поэтому едва дон Хуан вернулся, и мы с ним присели, чтобы поговорить, я спросил его об этом.

— Истины, о которых я тебе рассказываю, вовсе не являются чем-то, что необходимо защищать, тем более защищать с пристрастием, — ответил он. — И если ты полагаешь, что я пытаюсь их отстаивать, ты заблуждаешься. Эти истины были сформулированы и сведены воедино для того, чтобы облегчить воину путь к просветлению, а вовсе не затем, чтобы служить некими сентиментальными откровениями личной веры. И когда я говорил о том, что нагуалю нечего защищать, я, кроме всего прочего, имел в виду также и то, что нагуаль лишен каких бы то ни было пристрастий и привязанностей[10].

Я сказал дону Хуану, что не следую его учению, поскольку буквально одержим описанием Орла и его действий. Я снова и снова говорил о том, насколько устрашающее впечатление производит на меня эта идея.

— Это не идея, — поправил меня дон Хуан. — Это — факт. И факт, если хочешь знать, дьявольски жуткий. Видишь ли, новые видящие не занимались игрой в идеи.

— Но какого рода силой является Орел? — спросил я. — Пожалуй, я не знаю, как ответить на этот вопрос. Для видящих Орел настолько же реален, насколько реальны для тебя гравитация и время. И настолько же абстрактен и непостижим.

— Минуточку, дон Хуан! Гравитация и время — понятия действительно абстрактные, но ведь они соответствуют реальным явлениям, которые могут быть подтверждены. Есть целые области науки, им посвященные.

— Орел и его эманации точно так же подтверждаемы, — возразил дон Хуан. — И область, к которой относится знание новых видящих, как раз этому и посвящена.

Я попросил объяснить, что такое эманации Орла. Дон Хуан сказал, что эманации Орла — это неизменная вещь-в-себе, которая поглощает все сущее, как познаваемое, так и непознаваемое.

— Нет никакой возможности описать словами, что в действительности представляют собой эманации Орла, — пояснил он. — Видящий должен увидеть их сам.

— A ты их видел, дон Хуан?

— Разумеется. Но, тем не менее, я не сумею рассказать тебе, что это такое. Просто присутствие чего-то, как бы какая-то масса, давление, которое создаёт ослепляющее чувство.

Можно лишь мельком взглянуть на них, впрочем, как и на самого Орла.

— То есть ты мог бы сказать, что Орел является источником эманаций? Так, дон Хуан?

— Орел, вне всякого сомнения, является источником своих эманаций. Это очевидно, и говорить тут не о чем.

— Нет, я имею в виду в смысле визуального восприятия.

— Орел не имеет никакого отношения к визуальному восприятию. Всё тело видящего чувствует Орла.

В каждом из нас присутствует нечто, способное заставить нас воспринимать[11] всем телом. Видящие объясняют процесс видения Орла очень просто: так как человек составлен эманациями Орла, то ему нужно лишь возвратиться назад к своим собственным составляющим. Проблема возникает с человеческим осознанием, которое приходит в замешательство и запутывается. В решающий момент, когда должно иметь место просто признание эманациями самих себя, человеческое осознание вынуждено интерпретировать. В результате возникает видение Орла и его эманаций. Но в действительности ни Орла, ни его эманаций не существует. Уяснить же истинную сущность того, что существует на самом деле, не в состоянии ни одно живое существо.

Я поинтересовался, почему источник эманаций назвали Орлом. Потому ли, что орлы вообще обладают важными свойствами?

— Просто в данном случае нечто непознаваемое смутно напоминает образ из сферы известного. И в результате орлам стали приписывать свойства, которыми они никогда не обладали. Но подобные вещи происходят всегда, когда впечатлительные люди берутся за то, что требует абсолютной уравновешенности. Ведь среди видящих встречаются самые разные типы.

— То есть ты хочешь сказать, что существуют различные типы видящих?

— Нет. Я хочу сказать, что существует масса сентиментальных глупцов, которые становятся видящими. Ведь видящие — человеческие существа, не лишенные множества слабостей. Нет, не так. Человеческие существа, не лишенные множества слабостей, способны стать видящими. Это подобно тому, как иногда жалкие людишки становятся отличными учеными.

Такие видящие готовы забыть о том удивительном чуде, каковым является мир. И, когда жалкий человек становится видящим, сам факт его способности видеть полностью захватывает его. Он воображает себя гением, считая, что все остальное не имеет значения. Чтобы прорваться сквозь почти непреодолимую расхлябанность обычного человеческого состояния, видящий должен обладать абсолютной безупречностью. И сама по себе способность видеть имеет значение лишь постольку поскольку. Гораздо важнее другое — что именно видящий делает с тем, что он видит.

— Что ты имеешь в виду, дон Хуан?

— А ты посмотри, что с нами сотворили некоторые из видящих. Ведь мы накрепко приклеены к навязанному нам образу Орла, управляющего нами и пожирающего нас в момент нашей смерти.

Потом он сказал, что в таком варианте описания налицо очевидная ущербность и что лично он не высоко оценивает идею чего-то нас пожирающего. С его точки зрения точнее было бы говорить о некой силе, притягивающей осознание существ подобно тому, как магнит притягивает опилки. В момент смерти под притяжением этой беспредельной силы происходит дезинтеграция всего нашего существа.

И вообще нелепо представлять такое явление в виде пожирающего нас Орла, поскольку это неописуемое действие превращается тем самым в тривиальное принятие пищи.

— Тогда я — очень-очень обычный человек, — заявил я. — Потому что описание пожирающего нас Орла произвело на меня потрясающее впечатление.

— Действительное впечатление можно будет оценить лишь тогда, когда ты сам все это увидишь, — сказал дон Хуан. — Но не следует упускать из виду: наши недостатки и недоработки никуда не исчезают. Они остаются с нами даже после того, как мы становимся видящими. И, когда ты увидишь эту силу, ты, возможно, примешь версию тех слабых видящих, которые назвали ее Орлом. По крайней мере, так в свое время поступил я. Но ты можешь и не согласиться с ними, попытавшись противостоять соблазну описывать непостижимое с помощью человеческих образов. Возможно, тебе удастся подобрать другое, новое название, и оно окажется более точным.

— Видящие, способные видеть эманации Орла, часто называют их «командами», — сказал дон Хуан. — Я, в общем-то, не возражаю против такого названия, но сам привык к названию «эманации». Это явилось следствием реакции на то предпочтение, которое мой бенефактор отдавал термину «команды». Я думаю, этот термин в большей степени соответствовал его сильному и жесткому характеру, чем моему. Мне хотелось чего-нибудь менее персонифицированного. По-моему, «команды» звучит как-то более по-человечески, хотя такой термин действительно соответствует сути явления, ибо это именно команды.

Дон Хуан сказал, что видеть эманации Орла — значит стремиться к катастрофе. Новые видящие очень скоро обнаружили, с какими огромнейшими трудностями это связано. И только после массы трагических неудач, постигших многих из них при исследовании неизвестного и попытках отделить его от непознаваемого, им удалось, наконец, понять, что все в мире образовано эманациями Орла. Лишь малая часть этих эманаций находится в пределах досягаемости человеческого осознания. Эта малая часть в дальнейшем уменьшается до мельчайшей доли под давлением наших повседневных жизней. Эта крохотная частичка эманаций Орла и есть известное. Та малая часть, которая в принципе доступна человеческому осознанию, — это неизвестное. Все же остальное — неизмеримо огромное — это непознаваемое.

В продолжение разговора дон Хуан сообщил мне, что новые видящие, имея ориентацию прагматическую, мгновенно обнаружили неодолимую силу эманаций. Все без исключения существа вынуждены задействовать эманации Орла, даже не отдавая себе отчета в том, что это такое. Организм любого существа устроен таким образом, что захватывает определенный диапазон эманаций, причем каждый вид задействует при этом эманации свойственного ему определенного диапазона. Эманации же в свою очередь оказывают на организмы огромное давление. Это давление и является тем фактором, посредством которого организмы конструируют воспринимаемый ими мир.

— В нашем варианте — я говорю о человеческих существах — мы интерпретируем задействованные эманации как реальность, — продолжал дон Хуан. — Однако человек способен чувствовать[12] настолько мизерную часть эманаций Орла, что просто нелепо и смешно придавать сколько-нибудь серьезное значение нашему восприятию. И в то же время мы воспринимаем нечто, что невозможно игнорировать. Для того, чтобы все это выяснить, новым видящим пришлось пройти суровый путь, полный смертельных опасностей.

Дон Хуан сидел на своем обычном месте в большой комнате. Раньше здесь не было мебели, и все садились на циновки, расстеленные прямо на полу. Но Кэрол — женщина-нагуаль — достала очень удобные кресла для тех случаев, когда мы с ней по очереди читали дону Хуану стихи испано-язычных поэтов.

Едва я опустился в кресло, дон Хуан заговорил:

— Я хочу, чтобы ты четко отдавал себе отчет в том, чем именно мы сейчас занимаемся. Мы говорим о владении осознанием. И те истины, о которых идет речь, суть принципы этого владения.

Дон Хуан добавил, что в процессе изложения учения для правой стороны он демонстрировал эти принципы мне — находившемуся в обычном состоянии сознания — с помощью своего друга-видящего Хенаро. Причем Хенаро обходился с моим осознанием со всем юмором и непочтительностью, которые свойственны новым видящим.

— Вообще-то, именно Хенаро должен был бы рассказывать тебе об Орле, — сказал дон Хуан. — Но его версия слишком уж легкомысленна. Он считает, что видящие, назвавшие эту силу Орлом, либо были потрясающими тупицами, либо сыграли грандиозную шутку. Ведь орлы не только откладывают яйца, но так же откладывают дерьмо.

Дон Хуан расхохотался, объяснив, что комментарии Хенаро по данному вопросу представляются ему настолько удачными, что удержаться от смеха нет никакой возможности. И еще он сказал, что, если бы первичное описание Орла пришлось делать новым видящим, оно, безусловно, было бы наполовину шутливым.

Я сказал, что на каком-то уровне воспринимаю Орла как поэтический образ, и в таком качестве он меня воодушевляет, однако на некотором уровне он приводит меня в ужас, поскольку воспринимается совершенно буквально.

— Страх — одна из величайших сил в жизни воинов; он побуждает, пришпоривает их учиться, — объяснил дон Хуан.

Затем он напомнил мне, что описание Орла — наследие видящих древности. Новые видящие не утруждали себя составлением описаний, проведением параллелей и поиском каких бы то ни было сравнений и соответствий. Они стремились добраться непосредственно до истока всего сущего и предпринимали попытку за попыткой, последовательно подвергая себя совершенно невообразимым опасностям. И они увидели эманации Орла. Но вносить какие-либо изменения в описание Орла не стали. Ибо новые видящие чувствовали, что каждая попытка увидеть Орла требует слишком большого расхода энергии. Они считали, что видящие древности уже заплатили достаточно высокую цену за те мимолетные взгляды, которые им удалось бросить на непознаваемое.

— Но каким образом древние видящие пришли к тому, что занялись составлением описания Орла? — поинтересовался я.

— Для обучения им нужен был некоторый минимальный набор основных понятий о непознаваемом, — ответил дон Хуан. — Они решили эту проблему, создав общее примерное описание силы, которая правит всем. Но они не описали эманации, поскольку последние вообще не поддаются описанию языком сравнений.

Возможно, иногда у кого-нибудь из видящих возникает потребность высказать свои комментарии по поводу отдельных эманаций, но такие случаи всегда останутся делом сугубо личным. Короче, удачного варианта описания эманаций, подобного описанию Орла, не существует.

— Похоже, новые видящие весьма склонны к абстракциям, — прокомментировал я. — Совсем как современные философы.

— Ничего подобного. Новые видящие — народ жутко практичный, — возразил дон Хуан. — Смотри: они не стали даже пытаться состряпать какую-нибудь рациональную теорию.

Абстрактными мыслителями, как объяснил далее дон Хуан, были как раз древние видящие. Они соорудили воистину исполинские нагромождения абстрактных трактовок, подходящих им и их времени. И совсем так же, как современные философы, древние видящие были совершенно не в состоянии хоть как-то управлять каскадами ситуаций, в которые попадали сами. Новые же видящие, наполненные практичностью, смогли увидеть поток эманаций и увидеть то, как человек и другие существа используют их для создания воспринимаемого ими мира.

— И как же их использует человек, дон Хуан?

— Так просто, что это звучит по-идиотски. Для видящего все люди — светящиеся существа. Светимость наша составлена эманациями Орла, заключенными в яйцеобразный кокон. И та мизерная часть всех эманаций, которая находится внутри кокона, и есть то, что делает нас людьми. Воспринимать же — значит устанавливать соответствие между эманациями внутри нашего кокона и эманациями вне его.

Видящий, к примеру, может увидеть эманации внутри любого живого существа и сказать, с какими из внешних эманаций они могут прийти в соответствие.

Я спросил, похожи ли эманации на лучи света.

— Нет. Ничуть. Это было бы слишком просто. Они не похожи ни на что, их невозможно описать. И в то же время лично я сказал бы, что они напоминают светящиеся волокна. Непостижимо же для нормального осознания то, что эти волокна осознают. Я не сумею объяснить тебе, что это означает, поскольку я сам не знаю, что говорю. Все, что лично я могу тебе сказать, это то, что эти волокна осознают себя, что они живые и вибрирующие, и что их такое множество, что числа теряют всякий смысл. И каждое из них — вечность в себе[13].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.