Глава 15

Глава 15

Тема жестокости много раз всплывала в наших разговорах с Ли, и урок, который он преподал мне во время обучения в лесах Партизанского водохранилища имел свою предысторию. Поводом к нему послужил вопрос, который мне задал один из моих учеников-комитетчиков, сильный, уравновешенный и хорошо подготовленный боец.

Как-то после занятий он отвел меня в сторону и, смущаясь, сказал:

— Знаешь, Саша, похоже, у меня проблема. Недавно я оказался в ситуации, когда самым правильным решением было выбить противнику глаза. Я уже поднял руку, но что-то меня остановило. Я просто не мог нанести удар. Мне казалось, я чувствую, как мои пальцы впиваются в его глазницы, проникая вглубь и выворачивая окровавленные глазные яблоки. У меня заболели глаза и меня чуть не стошнило. К счастью, я сумел справиться с собой и провести другой прием, но то, что произошло, могло стоить мне жизни. Я не считаю себя слабаком и чересчур гуманным человеком. Я мог бы взорвать или пристрелить врага без всякой жалости и угрызений совести, но какой-то внутренний барьер мешает мне вырывать глаза, разрывать ноздри и рот и делать подобные приемы. Как мне преодолеть этот барьер?

Подобные вопросы возникали у многих моих учеников, я тоже, правда в более легкой форме, сталкивался с подобной проблемой, и я не раз задавал Ли вопросы на эту тему.

С раннего детства отец привил мне страсть к охоте, и убийство диких животных я воспринимал как нечто само собой разумеющееся. Мне часто приходилось сворачивать шеи раненым птицам и добивать зайцев и лис. Уничтожение животных не доставляло мне удовольствия, но также и не вызывало угрызений совести. Я добивал подранков из сострадания, и охота для меня была скорее не развлечением, а увлекательным и азартным способом добычи пропитания. Доходы моей семьи были весьма скромными, и свежее мясо к столу всегда приходилось кстати.

Незаметно для меня самого встречи с Ли изменили мое отношение к охоте. Хотя он обучал меня совершенному искусству убивать, мое мировоззрение изменилось настолько, что убийство животных даже ради пропитания стало мне неприятно, хотя я по-прежнему мог спокойно свернуть шею птице или добить раненого зверька.

Как-то раз я упомянул об этом в разговоре с Учителем.

— Это плохо, — сказал Ли. — Ты перестал быть жестоким.

— А разве быть жестоким хорошо? — спросил я.

— Я говорю о естественной, а не о патологической жестокости, — пояснил он. — Раньше ты был жестоким, не задумываясь об этом. Жестокость не поражала твоих чувств, ты был естественным, как сама природа. Я благодарен твоему отцу за то, что он с детства приучил тебя охотиться. Ты даже не представляешь, как много он сделал для тебя, показав тебе естество этой стороны жизни. Жизнь — это цепочка смертей, это то, что называется цепочкой питания.

— Ты имеешь в виду пищевую цепочку? — спросил я.

— Опять ты цепляешься за научные термины, — недовольно сказал Ли. — Термины заслоняют суть вещей. Для меня «цепочка питания» звучит более живо и образно, чем мертвый термин «пищевая цепочка». Но суть не в этом. Когда ты встал на путь воинов жизни, ты научился ценить и уважать жизнь во всех ее проявлениях, и на смену твоей естественной и невинной жестокости пришло осознание того, что «Спокойные» называют «преступлением перед жизненностью высшего и низшего порядка». Преступление перед жизненностью высшего порядка — это лишение жизни человека, а преступление перед жизненностью низшего порядка — это уничтожение животных и растений.

Здесь слово «преступление» не совсем правомерно. «Преступление» автоматически ассоциируется с чем-то плохим, запретным и греховным, а для воина жизни не существует таких понятий, как «плохое, запретное и греховное». Это относительные понятия, меняющиеся в зависимости от морали и культуры общества. Хотя и не совсем точно, но действия воина жизни классифицируются скорее не как плохие и хорошие, а как целесообразные и нецелесообразные.

Целесообразно то, что обеспечивает выживание и гармоничное развитие каждого последователя Шоу-Дао и всего клана в целом, а все, что не является целесообразным, естественно, является нецелесообразным.

По мере развития мироосознания и «вкуса жизни» у каждого из последователей «Спокойных» на смену естественной жестокости приходит неприятие преступлений перед жизненностью высшего и низшего порядка, но следующим этапом развития воина жизни является возвращение к его естественной жестокости, но на этот раз — к жестокости целесообразной.

Жестокость, необходимая тебе для выживания, получения пропитания, обучения и саморазвития, а также для самозащиты является жестокостью целесообразной, и она не должна поражать твоих чувств, будучи простой и безличной, не связанной ни с наслаждением, ни со страданием. К внутреннему пониманию целесообразной жестокости ты придешь через медитации осознания, но помимо осознания тебе необходима еще и практика, поэтому на некоторое время мы вернемся к любимому занятию твоего детства — охоте.

Несколько дней спустя мы отправились в горы охотиться на хомяков. Мне были симпатичны эти любопытные юркие зверьки длиной чуть больше ладони с рыжевато-белыми мордочками и с коротким, утолщенным у основания хвостом.

Ли уверенно вел меня среди невысоких пологих холмов живописно украшенных скалистыми обрывами к месту, где, как он утверждал, водилось множество хомяков. Наконец, наши шаги вспугнули несколько зверьков, и они, прошелестев по траве, молниями бросились в норы.

Учитель остановился.

— Мы будем охотиться здесь, — сказал он. — Ты начнешь охоту с медитации осознания смерти. Представь себе хомяка, представь, как ты схватил его руками, ощути трепет его горячего живого тельца, как оно бьется и сопротивляется твоим усилиям удержать его. А потом представь, что ты его убиваешь, прочувствуй его предсмертные судороги, запах крови и смерти. Ты забираешь его жизнь не потому, что это доставляет тебе удовольствие. Это недостойно человека. Его жизнь нужна тебе, чтобы через ощущения естественной жестокости получить знания о жизни и смерти. Таким образом ты подкрепишь свою жизненность жизненностью менее развитого существа.

Я опустился на землю и сосредоточился. Без особого труда я ощутил в своих руках жестковатый короткий мех, тепло и трепет вырывающегося зверька. Это было приятное ощущение. Теперь я должен был убить хомячка, но мне не хотелось этого делать. Я перешел к медитации осознания необходимости принесения одной жизни в жертву другой, и жалость к зверьку ушла, сменившись отрешенной решимостью и смирением перед судьбой, заставляющей меня делать то, что я должен был сделать. С коротким хриплым выдохом я сжал руки, и резко развел их в стороны, как бы разрывая хомяка пополам. Мне почудилось, что я услышал его исполненный ужаса предсмертный писк, и горячие струи крови, дурманя меня своим сладковатым пряным запахом, потекли по рукам. Я вздрогнул и открыл глаза, с недоумением глядя на свои судорожно сжатые кулаки. То, что они оказались пусты, в первый момент удивило меня.

— Неплохо. Воин жизни готов к охоте, — с ехидной ухмылкой подначил меня Ли. — Как ты предполагаешь их ловить?

— Можно сделать силки или ловушки и положить в них приманку, — предложил я.

— Увы, мой маленький брат, — покачал головой Учитель. — Тебе придется ловить их руками.

— Руками? — переспросил я. — Но это же невозможно. Они слишком быстро двигаются и не отходят далеко от нор, где они могут укрыться. Я просто не успею их схватить.

— Для последователя учения «Спокойных» нет ничего невозможного, — торжественно заявил Ли. — Человеку трудно поймать хомяка потому, что его руки находятся слишком далеко от земли. Чтобы охотиться на них, ты должен превратиться в животное.

— Как это? — спросил я.

— Смотри.

Ли согнул ноги и наклонил туловище вперед так, что его свободно болтающиеся руки опустились почти до земли, и пробежался в таком положении, опираясь на руки при резких переменах направления движения. Потом он прыгнул вперед, используя технику «прыжок с камня» — резкое понижение центра тяжести, — и быстрым оглаживающе-бьющим круговым движением рук прижал что-то к земле.

Я подбежал к нему, думая, что он действительно поймал хомяка, но руки Учителя были пусты.

— Ты был похож на гиббона, — улыбнулся я.

— Попробуй сделать то же самое, — сказал Ли. — Ты должен научиться легко и свободно передвигаться на четвереньках или с руками, находящимися у самой земли. Учти, у хомяков есть привычка бросаться с устрашающими криками и фырканьем на того, кто перерезает им путь к норе. Очень быстрым круговым движением рук сбоку и сверху-вниз ты должен крепко прижать голову и лапы зверька к земле, чтобы он не успел перевернуться и вцепиться в тебя зубами. Любое мелкое животное нужно ловить, накрывая его ладонью в сторону головы, а чтобы умертвить, ему или быстрым движением сворачивают голову, или ломают позвоночник движением, имитирующим разрывание пополам. Точно так же поступают и со змеями. Их разрывают пополам, держа одной рукой за голову, а другой — за хвост.

Я попробовал двигаться, как гиббон, и это у меня неплохо получилось. Согласно китайскому гороскопу, я был огненной обезьяной, и, возможно, в связи с этим мне с детства нравилось изображать обезьян. Мне вспомнился школьный КВН, в котором я играл роль человека-обезьяны — пришельца с далекой планеты. Я двигался примерно так же, как мне показал сейчас Ли, и удивил публику, умудрившись съесть целиком яблоко, наколотое на кончик зонтика, помогая себе при этом ногой.

Я пробежался на четвереньках, время от времени совершая «прыжок с камня» и резко прижимая ладонями к земле воображаемого хомячка.

— Хватит скакать, пора приступать к охоте, — сказал Учитель, доставая из сумки полиэтиленовые пакеты, наполненные зерном, семечками и орешками. Сначала мы отыщем их норы, затем рассыпем приманку, и, затаившись, будем ждать, пока они отойдут далеко от нор, а потом ты прыгнешь вперед и отрежешь им путь к спасению.

Присев на корточки, я замер. Прошло минут двадцать, прежде чем хомяки успокоились и, обнаружив приманку, принялись с аппетитом поедать ее. Я рванулся вперед наперерез одному из зверьков и уже протянул к нему руки, как тот, яростно крича и фыркая, бросился на меня, как камикадзе. Хотя Ли предупредил меня об этих повадках хомяков, его атака оказалась слишком неожиданной. Легкий испуг заставил меня замешкаться на мгновение, и хомяк, резко нырнув в сторону, ушел у меня из-под рук и забился в нору.

Ли захохотал.

— Никогда нельзя недооценивать противника, — принимая суровый и неприступный вид, заявил он. — В маленьком хомяке живет душа великого воина. Поэтому отправляясь на бой с ним ты должен быть готов к любым неожиданностям, даже к его вселяющему первобытный ужас фырканью.

Взглянув на мою смущенную физиономию, Учитель не выдержал и снова расхохотался.

— Жаль, ты не видел выражение своего лица, когда хомяк бросился на тебя. Это было любопытное зрелище.

Хотя я чувствовал себя слегка пристыженным, я не выдержал и тоже улыбнулся.

— В следующий раз я буду проворнее, — пообещал я.

— Давай, пройдем немного вперед, — сказал Ли. — Здесь зверьки слишком напуганы, чтобы еще раз подпустить тебя к себе. И запомни: уступая маленькому испугу, ты подвергаешься большому испугу. Уступая маленькой боли, ты подвергаешься большой боли. Не уступая маленькому испугу и не поддаваясь маленькой боли ты избежишь большого испуга и большой боли.

На атаку хомяка ты реагируешь инстинктивным страхом. Но если ты поддашься этому маленькому испугу, твои движения не будут точны, и даже если ты схватишь зверька, он укусит тебя, и ты испытаешь потрясение от маленькой боли. Маленькая боль усилит твой испуг, и ты вновь совершишь ошибку, которая приведет к еще большей боли и к еще большему испугу. Видишь сколько проблем может создать маленький испуг. Поэтому воин жизни всегда должен быть собранным и отрешенным. Тогда он не обратит внимания на маленький испуг, и ему не придется бороться с большим испугом.

Вскоре мне удалось поймать трех хомяков. Хотя их атаки и фырканье по-прежнему оказывались для меня неожиданными, я больше не терял концентрации и вовремя успевал накрыть их руками. С сожалением я сворачивал зверькам шеи, понимая, что то, что я делаю, — лишь необходимый этап обучения, и их смерть не вызывала у меня чувства вины.

— Чтобы гибель зверьков не стала бессмысленным уничтожением, мы должны насладиться их вкусом, — сказал Учитель. — Ты сам приготовишь их. Пусть их смерть поддержит твою жизнь.

Сваренные со специями и картофелем хомяки оказались даже более вкусными, чем суслики, которых я не раз пробовал на охоте с отцом.

Мне пришлось много работать для приведения в равновесие чувства естественной жестокости. По знакомству я договорился, что один день мне разрешат убивать кур на птицефабрике, потом я попробовал резать скот на бойне при мясокомбинате.

С курами проблем не возникало. Я сворачивал им шеи быстрым отточенным движением, так, что они не страдали перед смертью, и мне удавалось оставаться совершенно бесстрастным.

Прежде, чем заняться животными покрупнее, я старательно проштудировал брошюру «Как правильно убивать животных» из папиной библиотеки, выбирая наиболее безболезненные способы.

Убив животное, я сначала перерезал ему горло, а потом отрабатывал на нем техники рукопашного боя — вырывание глаз, удары руками, ногами и ножом. Поначалу мне было трудно справиться с неприятным чувством, сопровождающим каждое убийство, и Учитель предложил мне выполнять медитации, помогающие избавиться от него.

— Ты отождествляешь животных с самим собой, поэтому тебе неприятно убивать их, — сказал он. — Ты чувствуешь, что их жизнь так же ценна, как и твоя жизнь, но их жизнь не находится в твоей власти. Они в любом случае предназначены на убой, и это тебя не беспокоит. Ты покупаешь в магазине свинину и ешь ее с удовольствием, не печалясь о судьбе свиньи. Почему же ты должен считать себя виноватым, убивая их собственными руками?

Чувствовать грусть, убивая, так же неправильно, как и испытывать наслаждение от убийства. Получающий наслаждение от убийства отождествляет животное с врагом, испытывающий грусть отождествляет его с самим собой или с другом. Судьба не бывает плохой или хорошей, она просто есть, и бессмысленно терзаться ненужными сожалениями от того, что судьба избрала тебя своим орудием. Когда ты сможешь прочувствовать это в медитации по осознанию судьбы, ты начнешь убивать, не испытывая при этом печали.

Медитацией по осознанию судьбы я занимался перед сном. Я вспоминал свой собственный жизненный путь, во многом определяемый набором случайностей и не зависящих от меня событий, потом я представлял жизненный путь животных, заканчивающийся на мясокомбинате. Я видел крошечных поросят, с наслаждением сосущих материнское молоко, играющих, резвящихся или сладко посапывающих на соломенной подстилке, воображал телят, пасущихся на залитых солнцем лугах. Как и в моей жизни, в их жизни были радость и грусть, и я отличался от них только тем, что имел чуть больше свободы выбора, но, как и они, я не догадывался, где и когда меня может подстеречь смерть. Когда я действительно осознал, что я не властен менять по своему желанию их судьбу, чувство вины и сожаления исчезло, и, перерезая горло овцам и свиньям, я смотрел на них глазами брата, отрешенно и спокойно принимающего и их и свою собственную судьбу.

Процесс «осознания судьбы» во многом облегчила беседа с Учителем, в которой он рассказал мне о «жемчужном треугольнике противоположностей».

— Как ты думаешь, сколько противоположностей может существовать? — как-то спросил он меня.

— Две, — не задумываясь ответил я. — Инь и ян, черное и белое, зло и добро.

По недовольной мине, которую скорчил Ли, я понял, что, поспешив, снова попал впросак.

— Как ты думаешь, что такое противоположности? — спросил он.

— Вероятно это вещи одной и той же природы, но принципиально различных характеристик, обычно взаимоисключающих.

— Это довольно сомнительное определение, — сказал Учитель. — Вот ты сказал, что черное и белое — это противоположности, а как тогда охарактеризовать пары белое и красное или черное и красное? Согласно твоему определению эти пары тоже являются противоположностями, но тогда можно считать, что черное, белое и красное представляют собой три противоположности, а если могут существовать три противоположности, то значит их может быть и бесконечное количество. Что ты думаешь по этому поводу?

— Если так рассуждать, то, наверно, ты прав. Я никогда раньше не задумывался об этом. С детства я привык считать, что если вещи противоположны, то их должно быть две.

— В этом и заключается сила и слабость слов. С одной стороны ими можно объяснить все, что угодно, а с другой стороны, чем больше ты объясняешь и говоришь, тем больше все запутывается. Слова, которые я произношу, предназначены не для того, чтобы дать тебе застывшие определения каких-то понятий и вещей, а чтобы пробудить в тебе интуитивное осознание их. Поэтому не задумываясь больше о том, как можно или нужно определять противоположности или противоречия, ты будешь учиться выделять, осознавать и уравновешивать жемчужные многоугольники противоположностей. Мы начнем с самого простого многоугольника — с жемчужного треугольника, который играет огромную роль в осознании и выборе собственной судьбы.

— Я уже привык думать, что искусство выбора судьбы заключается в нахождении равновесия среди двух противоположностей, двух сторон медали. Похоже, теперь ты скажешь, что каждая медаль имеет множество сторон.

— Так и есть, — улыбнулся Ли. — Ты всегда это знал, но был слишком ленив для того, чтобы углубляться в подобные дебри. Толкование срединного пути как пребывания в равновесии среди двух крайностей — всего лишь самое простое представление о нем. Теперь ты понимаешь, что срединный путь — это нахождение равновесия среди бесчисленного множества противоположностей. Но прежде чем отыскивать равновесие, нужно знать, какие части себя или окружающего мира ты хочешь уравновесить. Многоугольники противоположностей описывают противоборствующие начала в природе, обществе и человеческом поведении. Осознавая их, ты избавишься от многих проблем и внутренних конфликтов в принятии решений. Затруднения, которые возникли у тебя в проявлении естественной жестокости, связаны с нарушением равновесия в жемчужном треугольнике противоположностей.

Ли замолчал, с насмешливым видом ожидая моего вопроса. Пожираемый любопытством, я не стал затягивать паузу и спросил:

— А какие противоположности входят в жемчужный треугольник?

— Существует несколько жемчужных треугольников противоположностей, — с важностью произнес Учитель, явно потешаясь над моим нетерпением. — Сегодня мы поговорим о жемчужном треугольнике жизни. В него входят три основные и противоположные человеческие стремления — это слияние с жизнью, противодействие жизни и уход от жизни. Традиционные, но менее удобные для использования названия вершин треугольника жизни в переводе звучат как «ехать на спине Большого Дракона» — слияние с жизнью, «сражаться с Большим Драконом» — противодействие жизни и «спасаться от Большого Дракона» — уход от жизни.

В слиянии с жизнью находит свое отражение инстинктивная потребность в обществе себе подобных, в налаживании добрых и доверительных отношений с другими людьми и с окружающей средой.

Противодействие жизни — это агрессивность и потребность в доминировании, исключительно важная и необходимая для выживания.

Уход от жизни предполагает самодостаточность и избегание как близости, так и прямой конфронтации с людьми и природой.

Три вершины треугольника присутствуют в каждом человеке. Обычно люди их не осознают, слепо следуя непредсказуемым эмоциональным порывам, именно поэтому они и остаются для них противоположностями. «Спокойные» понимают и принимают их не как конфликтующие противоположности, затрудняющие принятие решения, но как отдельные и независимые пути, на которые можно вступить в нужный момент и с которых можно легко и осознанно вернуться в центр треугольника — в точку равновесия.

Если рассматривать жемчужный треугольник жизни с точки зрения учения об инь и ян, то вершина «спасаться от Большого Дракона» соответствует инь, «сражаться с Большим Драконом» соответствует ян, а третья вершина — «ехать на Большом Драконе» представляет новую для тебя сущность — слияние инь и ян, сущность, которая не является ни инь, ни ян, и потому противоположна каждому из них.

Каждая точка внутри жемчужного треугольника противоположностей отражает тип индивидуальной реакции человека на возникающие ситуации. Обычный человек почти никогда не находится в центре треугольника. Он всегда тяготеет к одной из его вершин, а в некоторых случаях сознательно выбирает для себя какую-либо вершину, с отвращением отвергая и отрицая остальные. Так, человек, выбравший для себя в качестве ведущего направления слияние с жизнью будет с отвращением относиться к агрессии и насилию, к подавлению гуманных человеческих чувств ради стремления побеждать. Он не сможет принять эти качества не только в других, но и в самом себе, а поскольку невозможно избавиться от естественно присущих человеку агрессивных инстинктов даже старательно отрицая их и закрывая на них глаза, он не сможет быть самим собой, а значит не достигнет гармонии. В ситуациях, требующих демонстрации силы и жестокости, такой человек не сможет их проявить, и это может стоить ему жизни.

Противодействующий жизни имеет натуру бескомпромиссного бойца и победителя. Он сражается с жизнью, с окружающими людьми и с собственными слабостями. Проявление сентиментальности, слабости и глубоких чувств не для него. Это — непростительная слабость, которая лишает его силы. Такой человек с избытком одарен естественной жестокостью и зачастую жестокостью, выходящей за границы естественности. У него душа воина, но он никогда не станет мудрецом.

Тот, кто уходит от жизни, отрицает как агрессию и жестокость, так и слабость и излишнюю сентиментальность. Не путай мировоззрение воинов жизни, избегающих излишней эмоциональной зависимости от внешнего окружения, с позицией людей, для которых уход от жизни означает спасительную гавань, где они могут укрыться от пугающих их отношений и эмоциональных шквалов.

Бегущий от жизни человек не способен быть ни любящим, ни жестоким, это всего лишь моллюск, укрывшийся в безопасной раковине убеждений. В отличие от него воина жизни не страшат ни привязанности, ни жестокость. Воин жизни способен на самую сильную нежность и страсть, и в то же время в нужный момент он бывает холоден, жесток и беспощаден. Спокойствие и легкую отстраненность воин жизни выбирает сознательно, как проявление мудрости, а не как бегство от проблем.

Когда в медитациях ты осознаешь и прочувствуешь каждую из вершин жемчужного треугольника жизни, ты сможешь произвольно выбирать, в каком направлении ты будешь двигаться из центра в каждый момент времени. Научившись мгновенно отождествляться с любой вершиной и с такой же легкостью возвращаться в центр, ты получишь ключ к правильному интуитивному ответу на возникающую ситуацию. Тогда проявляемая тобой жестокость будет такой же естественной, как жестокость ориентированного на противодействие жизни воина, а в случаях, когда ты захочешь завоевать чью-то любовь, ты будешь мягким и понимающим, как человек, стремящийся к слиянию с жизнью.

Умение уходить от жизни даст тебе преимущество наслаждения одиночеством для осознания и преобразования себя. Есть специальное упражнение для проработки вершин треугольника жизни. В некоторой степени оно напоминает упражнение «шаг вперед — зверь, шаг назад — человек». Выполни его.

Я встал на ноги и расслабился, направив снизу вверх приятный ласкающий поток мягких оргазмических ощущений. Другой поток, исходящий от внутренней улыбки, я послал сверху вниз. Отработанный многократными упражнениями мыслеобраз спокойствия и тихой радости, излучающейся в окружающий мир, реализовался почти мгновенно, ассоциативно слившись с настроем «внутреннего облака». Мыслеобраз «внутреннего облака» я учился формировать во время отработки классических восьмеркообразных облачных движений. Он базировался на ощущении «внутренних» облачных движений, не исчезающих и не прекращающихся даже когда на физическом плане упражнение не выполняется, и я остаюсь неподвижным или даже занимаюсь какой-то другой деятельностью.

Приглушенные до едва ощутимых, движения «внутреннего облака» порождают целый спектр особых состояний и эмоционально-энергетических переживаний, использующихся в различных целях. Одним из применений мыслеобраза «внутреннего облака» было сочетание его с внутренней улыбкой, приводившее к особому состоянию спокойной, но бодрой готовности, когда за счет повышения тонуса организма возникает чувство полноты жизненных сил. В этом состоянии человек как бы светится изнутри до такой степени, что это становится заметно окружающим, а повышенный тонус организма на фоне радости и спокойствия закладывает основу для мгновенного перехода к действию или к другому эмоциональному состоянию.

Я шагнул вперед с коротким наполненным смертельной яростью криком, воссоздавая мыслеобраз человека-зверя, и тут же вернулся назад, к состоянию спокойствия и тихой радости. Я шагал туда-сюда, и каждый раз оба крайних состояния возникали и углублялись быстрее и с большей силой. Сознание отключилось. Мне казалось, что перед моим внутренним взором мелькают застывшие кадры кинохроники, где я то представал в виде кричащего и беснующегося монстра, разрываемого на части неодолимым напором ярости и агрессии, а затем без всякого заметного перехода я погружался во всеохватывающее эйфорическое ощущение покоя, радости и удивительной внутренней ясности.

Резкий окрик Учителя заставил меня прервать упражнение.

— Побереги силы! — бросил он. — Сейчас каждый шаг будет перемещать тебя к одной из вершин треугольника.

Ли взял обломок ветки и нарисовал на земле равносторонний треугольник, затем обозначил его центр и соединил его с вершинами.

— Центру соответствует мыслеобраз «человек» упражнения «шаг вперед — зверь, шаг назад — человек». Мыслеобраз «зверь» соответствует вершине противодействия жизни. Мыслеобраз слияния с жизнью напоминает мягкий податливый пластилин, чутко реагирующий на мысли, чувства и чаяния других людей. Этот пластилин очень уступчив, он заполнен нежностью и любовью, и, соприкасаясь с другими людьми, он обволакивает их, принимая приятную и нужную им форму. Эмоциональная составляющая образа — это насыщающая тебя до краев любовь к окружающему миру и к людям, желание служить им и в ответ принимать их благодарную и радостную любовь.

Уход от жизни — это мыслеобраз отчуждения от всего и от всех, в том числе и от самого себя. Ты словно бы являешься сторонним наблюдателем, рассматривающим под микроскопом холодного любопытства как окружающих людей, так и самого себя, свои желания и чувства. Это наблюдатель беспристрастный, немного циничный и уставший от жизни. Его восприятие мира в некоторой степени тоже приближается к состоянию спокойствия, но спокойствия холодного, мертвого и безрадостного. Если центр треугольника — это спокойствие жизни, то вершина ухода от жизни — это спокойствие безумия и смерти.

— Ли, а для чего мне может пригодиться мыслеобраз ухода от жизни? — спросил я. — Польза двух других вершин очевидна, но мне трудно представить жизненную ситуацию, в которой потребовалась бы реакция ухода от жизни.

— Этот мыслеобраз может понадобиться во многих ситуациях, — сказал Учитель. — Например, если тебя будут пытать, и ты захочешь отключиться от своих мучителей и от собственных чувств. Если один из способов справиться с болью — это наслаждаться и управлять ею, то уход от жизни — это еще один способ, который в некоторых случаях может оказаться предпочтительнее первого. Когда человек отключается, его обычно перестают пытать и не наносят больше физических увечий, если же он стойко переносит пытки, палач входит в азарт и старается сломить его волю во что бы то ни стало. Другое великолепное применение мыслеобраза ухода от жизни — это симуляция сумасшествия, что тоже может когда-либо пригодиться. Со временем ты откроешь для себя еще множество полезных сторон вершины ухода от жизни.

Стань в центр треугольника, и начни с мыслеобраза «человека». Затем переместись в позицию «зверя» — вершину противодействия жизни, оттуда шагни в вершину ухода от жизни, из нее — к слиянию с жизнью, потом снова вернись в центр и оттуда начни все сначала.

Я встал в центр и с легкостью воспроизвел состояние спокойной радости, из которого перешел в позицию зверя. С мыслеобразом слияния с жизнью трудностей почти не возникало, поскольку подобное состояние было для меня близким и естественным. Сложнее всего поначалу пришлось с уходом от жизни, но имеющийся опыт в формировании мыслеобразов сделал свое дело, и вскоре я без задержек курсировал между вершинами и центром треугольника жизни.

— Хватит, — остановил меня Учитель.

Со вздохом облегчения я опустился на землю. По лицу градом катился пот, сердце колотилось, как паровой молот. Хотя выполнение упражнения захватило меня целиком, изнеможение от эмоционального напряжения оказалось слишком сильным. Ли опустился на корточки рядом со мной и сильными быстрыми движениями начал растирать мне руки, плечи и грудь.

Когда мои ученики из Комитета, или, как мы его между собой называли, «Конторы», начали задавать мне вопросы о том, как преодолеть психологический барьер нанесения жестоких и кровавых увечий противнику собственными руками, я подумал, что мой собственный опыт и медитации осознания вряд ли смогут им помочь, и уже во время тренировок с Учителем на Партизанском водохранилище спросил у Ли, что я могу им посоветовать.

— Ты прав, медитации осознания — это не то, что сможет понадобиться в данном случае. Ты готовишься стать воином жизни, и твоя жестокость должна быть естественной жестокостью воина жизни, но они хотят стать просто воинами, хладнокровными машинами для убийства, и тут понадобится другая техника, пробивающая барьер страха с помощью волевых эманаций, преображающих потребность в выживании и доминировании в жажду уничтожения. Ты еще не прошел через этот этап, но его должен миновать каждый, кто хочет стать воином жизни.

Чтобы избавиться от пороков, надо особым образом пройти через них: чтобы не иметь тяги к извращениям, надо прочувствовать, что такое извращения; чтобы быть нормальным, нужно знать, что такое безумие; чтобы ценить жизнь, нужно ощутить вкус смерти. Обучение пороками — очень мощная техника, но в то же время и очень истощающая. Поэтому прежде чем стать порочным, ты должен уметь быть святым, чтобы, пройдя через порок, снова вернуться к состоянию спокойствия и гармонии. Перерезая горло животным с мыслеобразом отрешенного спокойствия, ты учился тому, как быть святым, но для того, чтобы сломать барьер страха перед насилием, нужно уметь становиться порочным.

— Не знаю, почему, но твои слова слегка пугают меня, — сказал я. — Только не говори, что ты собираешься сделать из меня извращенца.

— Почему бы и нет? — насмешливо спросил Ли. — У «Спокойных» ведь есть изречение, что человек, заставивший пороки служить себе, преуспеет во всем. Заметь разницу — извращенец служит порокам, а воин жизни заставляет пороки служить себе. В первом случае мы сталкиваемся со слабостью, а во втором — с силой. Влечение, делающее слабого человека безумцем или извращенцем, для воина жизни может оказаться уникальным ресурсом силы и власти, к которому он прибегает в особых случаях. Именно поэтому обучение пороками «Спокойные» начинают лишь на той стадии, когда сознание и внутренняя сила ученика сформировались настолько, что не позволят ему поддаться слабости.

— А как происходит обучение пороками? — заинтересованно спросил я.

— В свое время ты об этом узнаешь, — сказал Учитель. — А пока мы ограничимся одним из предварительных этапов воспитания воина, который называется «созданием второго лица» или техникой «зеркала ветра». Разница между любителем и профессионалом заключается в том, что любителю нравится делать то, что он делает, профессионал же выполняет свою работу отрешенно и безупречно даже в том случае, если то, что он делает, не доставляет ему особого удовольствия.

У воина-любителя не возникает моральных и этических проблем с собственной жестокостью. Он выбрал род занятий, предполагающий агрессию и насилие, потому что это отвечает его естественным склонностям. Случай твоих учеников из Комитета иной. Насилие, которое они совершают собственными руками, в силу каких-то причин вызывает в них внутренний конфликт, следствием которого являются отвращение и страх, лишающие их действия эффективности. Одним из самых простых способов разрешения такого конфликта будет создание у такого человека «второй личности».

Эта вторая личность используется только в случаях профессиональной деятельности, а в остальных случаях она отходит на задний план и не дает о себе знать. «Мягкий» способ создания «второй личности» заключается в объяснении человеку целесообразности выполнения им некоторых профессиональных действий и в последующем обучении его выполнению этих действий. При таком обучении барьер страха и отвращения преодолевается постепенно и плавно по мере доведения навыков технических действий до полного автоматизма и отчуждения «профессиональной» личности от нормальной личности обучаемого. Пользуясь «мягким» методом ты со временем добьешься своего, не подвергаясь риску испортить отношения с КГБ, что могло бы случиться, если бы ты попытался применить гораздо более быстрые и эффективные, но слишком сильные и травмирующие психику людей с неподготовленным сознанием «жесткие» методы.

Постепенное развитие «второй» личности нужно подкреплять регулярными медитациями осознания целесообразности профессиональных техник и медитациями «воспоминания о том, чего не было». В них обучаемые должны с абсолютной достоверностью представлять себе ситуации, в которых они применяли бы вызывающие у них внутренний конфликт техники, повышая мотивацию преодоления психологического барьера созданием картин, в которых от правильно и вовремя выполненной техники зависела бы их жизнь или жизнь тех, кого они любят.

— А в чем заключаются «жесткие» методы? — заинтересованно спросил я.

— Это методы, быстро и неотвратимо разрушающие психологические барьеры. Их опасность заключается в том, что, ломая внутренние преграды они могут уничтожить и саму личность, если она недостаточно сильна и сформирована. Обучение пороками и извращениями и некоторые другие техники относятся к «жестким методам». Не беспокойся, мы еще вернемся к этой теме.

Пару недель спустя после этого разговора я вернулся на Партизанское водохранилище после тренировки на Перевале и застал Учителя, весело играющим с очаровательным черно-белым котенком.

— Какая прелесть! — восхитился я. — Откуда ты его взял?

— Не важно, где я его взял. Главное — что я принес его для тебя, — сказал Ли.

Я взял котенка на руки и ласково почесал его за ушком. Он заурчал, как с трудом заводящийся мотоцикл, и выгнув спину дугой, принялся игриво тереться о мою грудь. Я всегда питал особую слабость к собакам и кошкам, но, к сожалению, мама, питавшая страсть к стерильной чистоте в доме, не смогла бы сосуществовать с животным, свободно разгуливающим по полу, столам и кроватям.

— Спасибо, — сказал я. — Это чудесный подарок. Боюсь, правда, что мама не позволит мне взять его домой.

— Тебе и не нужно брать его домой, — жестко сказал Учитель. — Я принес его для того, чтобы ты убил его своими собственными руками, и чтобы эта смерть была как можно более долгой, жестокой и мучительной.

— Ты шутишь? — спросил я, с недоверием глядя на Ли, но по непреклонному выражению его глаз я понял, что это не шутка. — Ты что, действительно хочешь, чтобы я убил его?

— Ты прекрасно расслышал то, что я сказал, — подтвердил Учитель. — Это всего лишь новый этап в обучении жестокости. На сей раз твоя жестокость не будет естественной и осознанной. Ты почувствуешь вкус извращенной жестокости, жестокости, доставляющей наслаждение, нечеловеческой и порочной.

Новые, непривычные для меня нотки, прозвучавшие в голосе Учителя, вызвали у меня ощущение тошноты. Неведомый мне раньше отвратительный животный страх поднялся откуда-то изнутри, отзываясь головокружением и спазмами в желудке. На спине выступили капли холодного липкого пота.

— Господи, что это со мной происходит? — в панике подумал я, лихорадочно пытаясь понять причины такой преувеличенной и явно несоразмерной словам Ли реакции.

Я посмотрел ему в глаза. Взгляд Учителя был зафиксирован на мне, и выражение его лица, его глаз, мыслеобраз, исходящий от него и проникающий в меня все глубже и глубже, вызывал смутные воспоминания о чем-то ужасном, невыносимом и отвратительном, что уже когда-то случалось или должно было случиться со мной.

— Ли, что ты делаешь? — спросил я, пытаясь глубоким дыханием контролировать охватывающую меня панику. Колоссальным усилием мне удалось сдержать подкатывающую к горлу рвоту. Отвращение и страх ослабевали, подчиняясь контролю, но не оставляли меня.

— Ты знаешь, что я делаю, — сказал Ли.

— Клянусь тебе, я этого не знаю.

— Значит я неправильно выразился. Может быть ты и не знаешь, но ты это чувствуешь.

— Конечно я что-то чувствую. Но я не понимаю, откуда пришло это чувство и что оно означает.

— Это барьер. Барьер, который тебе сегодня предстоит осознать и преодолеть, — смягчая выражение лица, с ободряющей улыбкой сказал Учитель.

Я в изнеможении присел на землю и прислонился спиной к валуну. Котенок вырвался у меня из рук, и слегка царапнув меня коготками сквозь брюки, соскользнул на землю. У меня промелькнула мысль, что вот сейчас он убежит в лес, и весь этот кошмар закончится.

Издевательская ухмылка Учителя показала мне, что он прекрасно осознает мою последнюю тщетную надежду. Подхватив жалобно мяукнувшего котенка за шиворот, он сунул его в мешок и стянул горловину веревкой.

— У него еще осталось немного времени, — бесстрастно произнес Ли и тоже опустился на землю недалеко от меня, разглядывая меня с явным интересом.

Несколько минут мы молчали. Я сосредоточился на глубоком дыхании, приводя в равновесие вышедшие из-под контроля эмоции, а Учитель расслабленно созерцал меня полуприщуренными глазами.

— Теперь, когда ты немного успокоился, — нарушил молчание Ли, — соберись и попробуй понять, что же все-таки произошло.

Я подумал, но ничего заслуживающего внимания мне в голову так и не пришло.

— По правде говоря, не знаю, — сказал я. — Наверно, дело в том, что я люблю кошек, а этот котенок еще так мал и очарователен, что мне неприятно лишать его жизни, тем более жестоким и мучительным способом.

— Ты ведь чувствуешь, что дело не в этом, — скептически скривив губы, отозвался Ли. — Если бы это была простая жалость, вряд ли ты оказался бы на грани того, чтобы потерять сознание.

— Пожалуй ты прав, — вынужден был согласиться я. — Но, возможно, мое состояние спровоцировал ты сам. Я воспринимал какой-то ужасный и мучительный мыслеобраз, исходящий от тебя и доводящий меня до безумия.

— Ты не прав. Это был не мой, а твой собственный мыслеобраз, всего лишь отраженный и усиленный мной. Этот мыслеобраз и есть твой внутренний барьер. Но мне бы хотелось, чтобы ты сам вспомнил и осознал его.

— Что я должен для этого предпринять? — спросил я, внутренне содрогаясь от мысли, что я должен буду вновь пройти через что-то подобное.

— Прежде всего успокойся и сделай свой ум чистым и восприимчивым, подключив к состоянию покоя осознание своей нити жизни. Потом вспомни, но в очень ослабленной и мягкой форме то состояние, которое ты испытал, и спроси себя: «что это?», «с чем это связано?», «почему это так болезненно для меня?». Задав себе эти вопросы, вновь очисти свое сознание от посторонних мыслей и жди, пока ответ не придет к тебе. Лишь зная ответ, ты сможешь разрушить этот барьер.

Я прикрыл глаза и попытался расслабиться. Смутное ощущение тревоги и скрытой опасности того, что я собираюсь сделать, долго не оставляли меня, не позволяя окончательно расслабиться. Я несколько раз выполнил руками жест истины, огромной как солнце, прося ее дать мне силы, и закончил двойным жестом спокойствия. Затем я вспомнил уже давно ставший привычным мне мыслеобраз спокойствия и тихой радости. Мягкие и успокаивающие потоки оргазмических ощущений начали омывать мое тело, исходя из основных дань-тяней и опускаясь вниз от внутренней улыбки. Мне стало так уютно и хорошо, что, кажется, на какое-то время я погрузился в сон или в полусон, из которого меня вырвал тихий глуховатый голос, звучащий в моей голове.

— Что это? С чем это связано? Почему это так болезненно для меня? — монотонно, как заезженная пластинка, повторял голос.

В первый момент я не сообразил, о чем идет речь. Сознание потихоньку просыпалось, и я понял, что эти вопросы велел мне задать Учитель, вспомнив то состояние, которое я пережил. Воспроизвести его оказалось нетрудно. Оно возникло само, сразу вслед за мыслью, и тошнота была так сильна, что мне пришлось снова приложить усилия, чтобы заглушить ее, доведя до чуть заметного, почти исчезающего уровня.

— Что это? С чем это связано? Почему это так болезненно для меня? — спросил я себя, вложив в эти вопросы всю свою концентрацию, а затем вновь расслабился, погружаясь в уютную колыбель безмятежного сна.

Дикий разрывающий душу крик заставил меня вскочить на ноги. Он был непрерывным, резко изменяющимся в высоте тона и модуляции. Никогда раньше я не слышал ничего подобного. Крик рвал мне душу и одновременно притягивал меня. Я вскочил на ноги и изо всех сил помчался в направлении, откуда он доносился.

Какая-то новая мысль неотступно преследовала меня на бегу, но я никак не мог ее ухватить. Что-то меня беспокоило. Я бежал, но не так, как обычно. Я продвигался вперед слишком медленно, тело казалось чужим и неуклюжим, шаги были слишком короткими, и иногда я с трудом сохранял равновесие. Я посмотрел вниз и увидел маленькие детские ноги в коротких черных шортах и стоптанных коричневых сандалиях на босу ногу.

Я завернул за угол двухэтажного желтого домика с облупившейся штукатуркой и оказался на заднем дворе. Зрелище, открывшееся мне, лишило меня возможности двигаться и даже говорить. На какое-то мгновенье все чувства замерли во мне. Потом мое тело содрогнулось, как от удара. Мне показалось, что какое-то чуждое и незнакомое существо проникло внутрь меня, в мой мозг, а в следующий момент я понял, что этим чуждым существом был я сам, в своем обычном сознании взрослого человека. Я вспомнил, что то, что я вижу, действительно произошло со мной в далеком прошлом, но до сих пор оставалось затерянным где-то на самых задворках памяти.

Я мог наблюдать всю картину как бы со стороны, одновременно чувствуя ужас, охвативший меня в трехлетнем возрасте при виде крупного рыжеватого кота с пустыми глазницами и вспоротым животом. С застывшим оскалом окровавленной пасти кот тихонько раскачивался на собственных кишках, завязанных узлом на ветке дерева.

Кричал второй кот, которого, как я понял, через несколько минут ожидала участь первого. Он извивался на земле со связанными лапами. Двое мальчишек лет двенадцати-тринадцати, вооруженные перочинными ножиками, сидели на корточках около него и с торжественной важностью разыгрывали непонятную мне ритуальную церемонию. Один из них был судья, другой — палач. Кота обвиняли в каких-то преступлениях, а потом мальчишки по очереди наносили ему неглубокие, но болезненные раны ножами, и отчаявшееся измученное животное заходилось в крике бессильной тоски и ярости.

Эта бессильная ярость кота передалась и мне. Я хотел что-то сделать, закричать, позвать на помощь, броситься на мальчишек и сделать с ними то же самое, что они делали с котом, но я был слишком мал, слаб и испуган. Я по-прежнему стоял неподвижно, почти не дыша, и увлеченные своим занятием мучители меня не замечали. Когда нож вонзился в глазницу кота, мне показалось, что это мои глаза протыкает его окровавленное лезвие, но, по крайней мере, я снова начал ощущать свое тело и наконец смог пошевелиться.

Я медленно повернулся и пошел прочь. Я больше не хотел думать о том, что произошло. Я все равно не смог бы ничего изменить. Но я твердо знал только одно — я должен стать настолько сильным, чтобы никто и никогда не смог творить при мне несправедливость. Этого я не допущу, и я никогда не допущу, чтобы слабое и безобидное существо сделалось моей жертвой.

Видение растаяло. Я открыл глаза и посмотрел на Учителя. Страх и тошнота исчезли. Осталось только усталое безразличие, подобное тому, что появляется после сильного нервного напряжения.

— Вот ты и осознал свой внутренний барьер, — сказал Ли. — Теперь все будет проще. Тебе осталось лишь его преодолеть.

— Для этого я должен убить котенка? — спросил я, взглянув на мешок с затихшим в нем зверьком.

Мысль о том, что я буду вынужден убить его, на сей раз не вызвала у меня никаких чувств. Это было бы просто действием, которое я вынужден совершить, еще одной из вещей, необходимых при обучении воинскому искусству.

— Так просто ты не отделаешься, — сказал Ли. — Ты собираешься использовать мыслеобраз отрешенной естественной жестокости, которую ты и так уже достаточно развил. Было бы бессмысленно приносить в жертву котенка ради дополнительного подкрепления и без того устойчивого навыка.

— Тогда чего же ты хочешь от меня? — с недоумением спросил я. — Чтобы я его не убивал?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.