.5.

.5.

Прошло несколько недель. В один из дней, когда группа Сергея готовилась к занятиям по верховой езде, его позвал один из воспитателей, лейтенант Данилов:

— Сергей Иванов, вас вызывают.

Сергей сразу догадался, что это послал за ним его дядя. Предпоследний раз, когда его вызывали в кабинет директора, он узнал, что умер его отец. А в последний раз его вызвали, чтобы отпустить в увольнительную с дедом, о существовании которого он и не подозревал. Так что в этот раз он даже не знал, тревожиться ему или радоваться.

Господин директор обошелся без лишних предисловий.

— Мне только что сообщили, что ваш дед умер. Подождав мгновение, чтобы смысл его слов дошел до

Сергея, он добавил:

— Надо полагать, он сделал соответствующие распоряжения относительно вас. Вы узнаете о них в свое время. Ступайте, я вас не задерживаю, можете идти в часовню и помолиться о спасении его души, если у вас есть такое желание.

Сергей в часовню не пошел. Он вернулся в пустую казарму. Убедившись, что он один, вытащил из своего тайника материнский медальон и долго смотрел на фотографии. Вот теперь и дедуля Гершль ушел, чтобы соединиться с его родителями и с бабулей Эстер. Открывая этот медальон, он будет вспоминать и о нем тоже.

Он надел серебряную цепочку на шею, решив, что станет носить медальон, когда это покажется не слишком рискованным.

Потом он вытащил из тайника еще один дедов подарок — карту. Развернув ее на своей кровати, Сергей словно заново нарисовал ее в своей памяти. Убедившись, что запомнил каждый штрих, каждую отметку, Сергей разорвал карту на мелкие кусочки. 

Вечером, в один из мартовских понедельников 1881 в их школу ворвалась новость, которая отодвинула на второй план все личные переживания Сергея, напомнив ему, что и его жизнь невидимыми нитями связана с тем, чем живет мир за пределами школы. Этот день выдался морозным и ветреным. Сергей с десятком других кадетов находился на учебной площадке на школьном дворе. Им как раз раздали деревянные сабли, чтобы отрабатывать приемы сабельного боя, когда на школьный  двор через центральные ворота въехал незнакомый бородатый всадник в казацкой форме. Они все как один проводили взглядом незнакомца, который проскакал во внутренний двор, спешился и торопливой походкой вошел в парадную дверь школы.

Вскоре и кадетов всех собрали в часовне. Директор лично представил им новоприбывшего, Алексея Орлова, своего сослуживца бывшего, не без гордости в голосе прибавил он, по казацкому полку. Затем его голос стал строже и печальнее. С тяжелым сердцем, сказал он, приходится сообщать эту весть — государь наш, царь-батюшка Александр Второй, убит.

Затем и сам Орлов обратился к кадетам. Его голос звучал скорбно, но твердо:

— Спасибо, батюшка, — он почтительно поклонился отцу Георгию, — что принимаете нас здесь, в святом храме, — и продолжал: — Я был одним из тех, кому поручено охранять нашего царя-батюшку, беречь, как зеницу ока. Но мы не досмотрели... не уберегли... Царь наш пал от руки негодяев-бомбистов, которые давно замышляли убить его. Наш народ знает государя как царя-освободителя, даровавшего волю миллионам крепостных... даровавшего народу российскому невиданные и неслыханные в прежние времена свободы. Не за это ли возненавидели его те, кто осмелился поднять руку на нашего царя-батюшку? Скорблю только, что в ту страшную минуту мне не случилось закрыть своей грудью государя... Один из моих людей  рассказал мне, как все произошло.

Орлов продолжал:

— Карета государя достигла верхней части одного из городских каналов, как вдруг невесть откуда появился молодой человек и  бросил в упряжь лошадей  нечто, что издали казалось снежком. Бомба  взорвалась, но  ранение царя оказалось неопасным. Увы, государь настоял на том, чтобы выйти из кареты, — взрывом жестоко ранило одного из казаков и мальчика-рассыльного, и государь лично захотел позаботиться, чтобы раненым была оказана скорейшая помощь.

Когда их императорское величество уже направлялись к карете, неожиданно к нему бросился еще один человек. Опять раздался взрыв. Не прошло и часа, как и сам убийца, и наш царь-батюшка скончались от полученных ран. Человек, бросивший первую бомбу, был допрошен и выдал остальных заговорщиков. И в этом злодеянии не обошлось без жидов... по крайней мере, одной из цареубийц, как нам известно, была некая Гельфман.

Выходя из часовни, Сергей невольно поравнялся с дядей. Сергей хотел было поскорей пройти вперед, но дядя неожиданно придержал его за руку. Взгляд его тоже не был таким отчужденно-далеким, как обычно.

— Ах, Сережа, — глухо проговорил он, — будь жив твой отец, не допустил бы такого... только не в его караул.

Вскоре в школу пришло известие о коронации царя Александра Третьего, но до Сергея долетали обрывки и других разговоров — что повсюду по России и Малороссии идет волна жестоких погромов, после того как прошел слух о еврейском заговоре с целью убить царя-батюшку. Слух оказался лживым — та самая единственная еврейка, шестнадцатилетняя беременная Гельфман, позже умершая в тюрьме, была наивной идеалисткой и всего  лишь подругой одного из  заговорщиков. Но это не  остановило погромщиков.

В школе тоже были не прочь посудачить о революционерах и евреях, особенно в закольевской компании. Эти разговоры заставили Сергея вспомнить и о том, что кроме казацкой в нем течет и еврейская кровь. Каждая новая неделя приносила все более тревожные вести, и с ними росло беспокойство Сергея. Он не находил себе места. Абрамовичи, их уединенное жилище в лесной глуши могло укрыть их от посторонних глаз — и, напротив, сделать легкой добычей бандитов. Ведь, если бандиты-погромщики обнаружат в лесу еврейскую семью, что случится тогда?

«Я должен предупредить их», — принял решение Сергей.

Той ночью он проскользнул мимо нескольких кадетов, стоявших на часах, и побежал по знакомому туннелю под школой к задней двери, за которой были лес и озеро. Он уже столько раз бывал в этом коридоре, что мог пройти его с завязанными глазами. Впрочем, ему так или иначе пришлось идти в кромешной тьме, поскольку фонарей здесь на ночь не зажигали.

Сергей навалился на тяжелую дверь, и она открылась с таким ужасающим скрипом, что он сам едва не заскрежетал зубами. Вставив между дверью и косяком палку, чтобы дверь снова не захлопнулась, он метнулся вдоль периметра школы. Обогнув край поля, Сергей нашел каменистый выступ, по которому узнал нужную ему тропу. Теперь ему придется полностью полагаться на свои память и чутье. К счастью, ночь была безоблачной, и одного света полной луны было достаточно, чтобы не сбиться с пути.

Другое дело, что теперь все было не так, как в прошлый раз, когда они, не спеша, проделали этот путь вместе с дедом. Нужно не просто подниматься вверх, нужно бежать, в темноте, рискуя стать добычей голодных волков или заблудиться в ночном лесу. С рассветом, конечно, обратная дорога в школу отыщется. Но к тому времени его, несомненно, хватятся. А за самоволку в школе карали очень жестоко.

Два года назад несколько кадетов из «стариков» тоже решились на самоволку, но были пойманы. Наказание не заставило себя ждать: их провели сквозь строй. В начале строя стояли кадеты с тяжелыми розгами в руках, а в конце строя уже были воспитатели. А дальше избитых и окровавленных беглецов ждал карцер, три дня без пищи и воды.

После этого никто даже и думать не хотел о самоволке — до этого самого дня.

Тяжело дыша, но не останавливаясь ни на минуту, Сергей поднимался все выше по залитой лунным светом тропе. И его легкое сложение, и неустанные тренировки здесь оказались как нельзя кстати. И как-то сами собой скачущие мысли в его голове сложились в следующий план: найти избушку... потом рассказать Беньямину об убийствах, погромах... и о том, что его дед умер... Сара, конечно же, не отпустит его, ничем не угостив... выпить одну, только одну чашку чаю, и сразу же назад. Если следовать этому плану, тогда он успеет, должен успеть вернуться назад до рассвета.

Должен успеть... И вдруг, словно проснувшись от тяжелого сна, он новыми глазами увидел все вокруг себя: залитый лунным сиянием лес и дорогу, которая вела его к людям, ставшим близкими и дорогими. Новая, неизвестная прежде мысль словно опьянила его на какое-то мгновение. А должен ли он вообще возвращаться? И что, в конце концов, удерживало его в школе? Конечно, он будет скучать по Андрею... да и по дяде Владимиру тоже. Наверное, со временем он сможет найти что-то ценное и в школьной жизни, но сейчас он расстанется с ней без сожаления. И, тем более, забыть, как о дурном сне, о самом существовании Дмитрия Закольева.

Его медальон был у него на шее, а за чем еще стоило бы возвращаться? Ах, хватило бы только смелости попросить Абрамовичей приютить его, принять как члена своей семьи. Хватит ли у него духу сказать Аврааму и Лие «будьте моим братом и сестрой», а Беньямину и Саре — «будьте мне как родители»? И можно ли вообще просить о таком? Можно, сказал он себе, хотя бы для того, чтобы потом не жалеть о своей нерешительности. В их хозяйстве не помешают лишние руки, а в тягость он им не будет, это точно. Он постарается сделать так, чтобы они ни на минуту  не пожалели, что взяли его к себе, чтобы они могли гордиться, что он их сын... Эта радостная мысль словно прибавила Сергею сил. Луна освещала дорогу, и он что было духу летел вперед. Уже осталось недолго, повторял он словно заклинание... уже должно быть недалеко...

В следующее мгновение плотные облака  затянули месяц, и в лесу стало так темно, что Сергей едва не споткнулся о камень. Ничего не было видно даже на расстоянии вытянутой руки, но Сергей все шел вперед, теперь почти на ощупь, чувствуя, что он почти на месте, что еще один шаг...

Вот уже и знакомая поляна, на которой должен быть домик. Сергей вдруг остановился как вкопанный, тяжело дыша, не веря своим глазам, стараясь убедить себя, что это ошибка, что он просто заблудился... Там, где когда-то стояла избушка, теперь лежали только обуглившиеся бревна. Зрелище это было тем более ужасным, что некоторые бревна продолжали тлеть и жуткие огоньки вспыхивали на руинах.

Шатаясь, словно пьяный, Сергей обшарил все уголки обгоревшей избушки, но никого живого там не было. Может быть, Абрамовичи где-то поблизости, взмолился Сергей, может быть, они услышат его, выйдут ему навстречу... вместе им ничего не стоит отстроить домик заново...

Нет, сказал он себе, правда — вот она, погребена под этими угольями, вместе с их жизнями и с его надеждами и мечтами. Кашляя от едкого дыма, утирая слезы с покрытого сажей лица, он стал рыться среди еще уцелевших остатков дома и вскоре нашел и ужасающее подтверждение того, чего больше всего боялся: почерневшая, полуобуглившаяся рука торчала из-под обгорелых бревен.

Морщась от жара и стоявшего вокруг зловония, Сергей отбросил дымившиеся бревна, и его глазам открылся полуобгоревший труп мужчины. На Сергея вдруг пахнуло таким зловонием, что его невольно стошнило прямо на уголья. Можно было не сомневаться, что это были останки Беньямина Абрамовича. Усилием воли заставив себя отбросить еще пару бревен, он нашел обгоревшую детскую туфельку и деревянную куклу. Нужно было признать то, во что он так не хотел верить: вся семья была погребена здесь, в этой ужасающей дымящейся могиле, которая когда-то была их домом.

То ли от невыносимо жгучего воздуха, то ли не в силах больше сдерживать слезы Сергей закрыл руками глаза и, споткнувшись, со всех ног побежал прочь от этого кошмара. Где-то на полпути он, как был, в одежде, бросился в ледяной ручей, чтобы смыть с себя запах смерти. Но как было остудить те раскаленные мысли, что на тысячу голосов кричали у него в голове: почему, ну почему же ты не пришел раньше? Ведь ты мог спасти их... один, всего один день...

Сердце выскакивало у него из груди, он чувствовал, что вот-вот задохнется.

Еще оставался час до того, как начнет светать. Идти больше было некуда, и Сергей вернулся в школу, вошел во все еще открытую железную дверь, ни от кого уже не прячась, шатающейся походкой вернулся в казарму, упал на  койку  и  провалился  в  тяжелый  удушливый  сон.  Ему снились  выжженная  земля,  мучительный  и  неотступный запах смерти.

Казалось, этот сон продолжался целую вечность. Но когда Сергей открыл глаза, за окном еще было серо. Сергей почти поверил, что это был лишь кошмарный сон, пока не увидел копоть на своих руках.

Это была правда, рассказать о которой он не мог никому, даже Андрею.