22. ГРЕШНИКИ И СВЯТЫЕ: ДРАМА СПЯЩИХ ЛЮДЕЙ

22. ГРЕШНИКИ И СВЯТЫЕ: ДРАМА СПЯЩИХ ЛЮДЕЙ

19 января 1987.

Возлюбленный Мастер,

Если же кто приведет на суд неверную жену, Пусть он также взвесит на весах, сердце ее мужа и измерит мерилами его душу.

И пусть тот, кто захочет ударить обидчика, вникнет в дух обиженного.

И если кто из вас захочет покарать во имя справедливости и вонзить топор в худое дерево, пусть он посмотрит на его корни;

Истинно, он найдет корни хорошие и плохие, плодоносные и бесплодные, сплетенные воедино в молчаливом сердце земли.

А вы, судьи, которые хотят быть справедливыми,

Какой приговор вынесете вы тому, кто честен по плоти, но вор по духу?

Какому наказанию вы подвергаете того, кто умерщвляет по плоти, но сам умерщвлен по духу?

Как можете вы обвинять того, кто поступает как обманщик и притеснитель, но сам обижен и поруган?

Как вы покараете тех, чье раскаяние уже превосходит их злодеяния?

Не есть ли раскаяние — правосудие, что отправляется тем самым законом, которому вы с радостью бы услужили?

Но вы не можете внушить безвинному раскаяние и не можете сердце виноватого избавить от раскаяния.

Непрошенное, оно будет звать в ночи, чтобы люди проснулись и вгляделись в себя.

Вы, желающие понять, что есть правосудие, как вам постичь его, пока вы не посмотрите на все деяния при ясном свете?

Лишь тогда узнаете вы, что поднявшийся и павший — один и тот же человек, стоящий в сумерках — между ночью своей сущности карлика и днем своей божественной сущности.

И что краеугольный камень храма не выше самого нижнего камня в его основании.

Халиль Джебран говорит замечательные вещи, и время от времени подходит очень близко к истине. И все же в большинстве случаев он не видит цели: он хороший поэт, но не великий лучник.

Он точно врач, который может помочь вам, но который знает только симптомы вашей болезни и лечит симптомы. Но причины не в симптомах. Если вы лечите симптомы, болезнь прорвется когда-нибудь снова. Его размышления больше касаются действий, а не источника действий, но никто никогда не переживал никакой трансформации, пока не сталкивался лицом к лицу с причинами.

Он говорит:

Если же кто приведет на суд неверную жену,

Пусть он также взвесит на весах сердце ее мужа и измерит мерилами его душу.

Это хорошо, в этом есть какое-то сострадание — но не подлинное прозрение в истинный источник проблемы. Проблема такова: кто вы, чтобы требовать верности от кого-то еще? Будь это ваша жена или ваш муж — требование верности — это требование рабства. За прекрасным словом «верность» вы скрываете безобразную болезнь, настоящий рак души, который убил человеческую радость.

Какое вы имеете право требовать верности от своей жены или от своего мужа? Поэтому реальная проблема не затронута; реальная проблема — супружество.

Брак дал людям ошибочное представление, что любовь — это нечто неизменное. Только камни неизменны, только мертвецы неизменны. Лишь идиоты никогда не меняются. Чем вы разумнее, тем более ваша жизнь будет жизнью беспрерывной перемены.

Не осуждайте жену или мужа за неверность. Во-первых, требование верности неправомерно. Была пора, весна — и любовь возникла в вас. Не вы ее создали, не вы даятели — это случается. Словно ветерок приходит, и словно ветерок уходит.

Когда он приходит, радуйтесь.

А когда уходит, попрощайтесь.

Проявите свою благодарность за те прекрасные дни, когда ветерок плясал вокруг вас и заставлял плясать вас, когда ветерок обвевал вас и заставлял вас петь.

Да, это печально, но это не грех.

Халиль Джебран все еще повторяет старую, гнилую идею верности. Но верность означает просто рабство, и рабство в вас самих. Миллионы пар в мире знают, что любви больше нет, но по-прежнему — из-за респектабельности, из-за репутации, из-за общества, по другим причинам — они продолжают делать вид, что любят друг друга.

Это и есть настоящий грех, настоящее преступление.

Если вы любили кого-то, то, когда любовь ушла, вы должны быть достаточно честными и искренними, чтобы открыть свое сердце — грустное, печальное, но все же благодарное. Даже если она продолжалась несколько дней, несколько месяцев, запомните те месяцы; те сладостные мгновения могут наполнить ваше сердце. Радуйтесь одному — что ваша жена честная, правдивая, и будьте тоже честны и правдивы.

Проблема верности до такой степени измучила человека, что, возможно, нет другой проблемы, которая бы так мучила человечество. Она создает всю гадость, которая есть внутри вас.

Во-первых, вы постоянно следите, становитесь детективом: верна ли ваша жена вам или нет, верен ли ваш муж вам или нет. Но почему кто-то должен быть верным кому-то еще? Любовь верна, но если любовь исчезает, верность тоже исчезает.

Халиль Джебран указывает на важную вещь: Если же кто приведет на суд неверную жену, пусть он также взвесит на весах сердце ее мужа, потому что любовь или отсутствие любви происходит почти одновременно — если она исчезла в сердце женщины, она также исчезает и в сердце мужчины.

Возможно, это страсть остается — страсть более постоянна, чем любовь, страсть не является частью вашего существа. Она — часть вашей химии, часть ваших гормонов; она биологична, в ней нет ничего духовного. Но великое недоразумение остается: вы продолжаете называть свою страсть любовью — не для того, чтобы обмануть других, хоть они и обмануты, но чтобы обмануть самих себя, хоть и бессознательно.

Вы не можете жить без жены, это становится привычкой. Любовь не привычка, и она не знает границ. Если женщина может любить вас, почему она не может любить кого-то еще? Она может найти кого-то более любящего, чем вы, но общество ожидает, что вы будете продолжать цепляться друг за друга — любите вы или нет. Поэтому и есть подозрение, есть непрерывная тревога, и раньше или позже — скажете вы об этом или нет — это раскроется. Вам не скрыть ни своей любви, ни отсутствия любви в себе.

Вам не скрыть пламени, вам не скрыть и его отсутствия.

Когда было пламя, молодое и танцующее, вокруг было светло. Когда пламя гаснет, то же пространство заполняется темнотой.

Я расхожусь с Халилем Джебраном в этом вопросе. Мне хочется, чтобы вы любили — и любовь может быть делом всей вашей жизни, — но не будьте связанными, заключенными.

В подлинном человеческом обществе институт брака был бы преступлением.

Двоим влюбленным хорошо вместе — зачем нужен брак? Однажды они обнаружат, что неведомый посетитель, гость из запредельного, ушел. Они опять становятся далекими друг другу. Истина требует, чтобы они с грустью и печалью открыли свои сердца друг перед другом: они больше не пульсируют в гармонии, их время уходит. Расстаньтесь друзьями, и не нужно никакого развода.

Развод — это побочный продукт брака, а поскольку брак не нужен, то не нужен и развод. Оба отвратительны, насильственны.

Это основное право человека: когда любовь стучится к нему в двери, он должен открывать, и не имеет значения, кто возлюбленный — ваш прежний партнер или новый гость. Любовь должна быть суверенной в человеческой жизни, а не подделываться браками.

Вы создаете ненужную вещь, заставляете людей страдать, а потом, в конце концов, после целых лет страдания они хотят расстаться. Вы обращали внимание, что если вы хотите вступить в брак, то можно просто пойти в службу бракосочетаний и расписаться, но если вы хотите расстаться... общество, закон, правительство — все стараются создать препятствия для вас?

Брак — это их изобретение, а развод — ответ мятежного духа в человеке. А человек, который не имеет мятежного духа, не имеет духа вообще. Трупы всегда верны — просто они не могут обратиться в службу регистрации развода.

Хорошо Халиль Джебран говорит, что если муж приводит свою жену на суд как неверную, то неправильно будет выслушать только одну сторону. Почему она не верна? Потому что любви больше нет, а у мужа есть полная свобода передвижения в обществе, он может иметь новые связи с женщинами или даже пойти к проституткам. Только женщина заключена в жилище, которое когда-то было домом. Когда любовь была гостьей, оно было домом; теперь это снова просто мертвое жилище.

Естественно, когда любовь исчезает, остаются ссоры, постоянные придирки, постоянные проблемы. Вы выбирали жену или мужа жить мирной, радостной совместной жизнью — вы и живете вместе, но безо всякой радости, без всякого мира, без всякой любви.

Проституция — это побочный продукт брака.

Все религии проповедуют брак и все осуждают проституцию, но никто не видит связи. Почему существуют проститутки? Любовь нельзя купить, только страсть может быть куплена, но что-то — лучше, чем ничего.

Брак — это неестественное явление. Он искусственен, произволен, и когда любовь исчезает, вы никак не сможете вернуть ее назад. Вы можете притворяться, станете лицемером, но ваше притворство не обманет женщину, ибо ей известна ваша любовь — имитация не может стать заменой. Единственный выход — это по-дружески расстаться, ведь вы дали друг другу так много.

Но вместо того, чтобы расставаться по-дружески, люди расстаются врагами, сражаясь в суде, доказывая, что они не любят друг друга абсолютно. Любовь — это нечто незримое, суд же требует чего-то объективного, доказательного, и женщина должна доказывать, что мужчина ходит к другим женщинам или что он импотент.

Женщина обижает мужчину, того же мужчину, которого любила. Мы вынуждаем ее причинять боль мужчине. И мужчина обижает женщину, утверждая, что она не верна, была с другими, или что она бесплодна. Но все это лишь предлоги.

И взгляните на нелепость: тогда, когда они приходят расписываться, они не должны предъявлять никаких причин, по которым они хотят пожениться. А было бы гораздо лучше, если бы бракосочетание усложнилось. Года два нужно давать им пожить вместе и посмотреть после двух лет: хотят ли они продолжать совместную жизнь? Я уверен, что двух лет будет достаточно! — не будет нужды ни в каком браке и ни в каком разводе.

Одну вещь люди продолжают упускать — возможно, они не хотят видеть, что жизнь не знает ничего, кроме перемен. Жизнь есть перемена. Только смерть постоянна.

Я повстречал одного старого друга в лондонском аэропорту. Я спросил его: «Ну как ты?»

Он сказал: «Все в порядке...» Это была его прежняя привычка, отвечать во всех случаях: «Все в порядке».

— Как твоя жена?

— Все в порядке.

— Как твои дети?

— Все в порядке.

Я спросил: «Как твой старый отец?»

— Он в порядке вот уже пять лет, — сказал он. Я не мог понять сперва, что он подразумевает, говоря: «Он в порядке вот уже пять лет...» Я спросил: «Может, пояснишь немного?»

Он сказал: «Он умер. Теперь у него нет проблем, так же как и у нас нет никаких проблем с ним. Он в порядке в своей могиле». Только мертвые люди в полном порядке. У живых людей все не так!

Хорошо, что Халиль Джебран ставит этот вопрос: если один из партнеров ведет другого в суд, чтобы осудить или наказать, его тоже следует брать в расчет. Ведь любовь была рекой между двух берегов — если любовь исчезла, она не может исчезнуть только у одного берега. Ни одна река не может ухитриться течь лишь с одним берегом. Любовь была движением энергии между двумя личностями, и если одного больше нет, другой может желать, но его желание — это только страсть. Это не любовь.

Страсть может быть постоянной — вот почему у животных не бывает брака и развода. Когда приходит пора произвести потомство, они выбирают партнера; каждый сезон — новый партнер. Только человек одержим постоянством, но никто не может любить неизменно и всегда.

Муллу Насреддина назначили советником короля. А советник должен был оставаться с королем, ведь в любой миг может возникнуть какая-нибудь проблема и может понадобиться его совет. Поэтому он был с королем почти двадцать четыре часа — он спал в королевском дворце и сопровождал его целый день.

В первый день они ели, сидя за обеденным столом. Повар приготовил превосходные фаршированные биндхи; королю они понравились, и он спросил Насреддина: «Мулла, как твое мнение?»

Тот сказал: «Господин, биндхи — лучшие овощи для здоровья, для долголетия, для повышения разума... защита от всевозможных болезней. В старинных писаниях они описывались как лучшая профилактическая медицина, а ваш повар великолепен».

Повар слышал это, и начал делать биндхи каждый день. На второй день король стерпел, на третий день это было уже многовато, а на четвертый день он стал раздраженным. На пятый день он швырнул на пол тарелку и позвал повара: «Ты что, спятил? Каждый день биндхи, биндхи и биндхи! — человек я или буйвол?»

Повар сказал: «Я человек невежественный. Я слышал, ваш великий советник говорил, что биндхи — это нектар, они предупреждают болезни, способствуют здоровью, дают долгую жизнь, разум... я и подумал: если у биндхи столько достоинств, их нужно подавать моему господину как можно чаще».

Король сказал: «Мулла, что ты скажешь?»

Мулла произнес: «Биндхи? — это отрава! Никогда не притрагивайтесь к ним».

Король сказал: «Ты, похоже, очень странная личность. Всего пять дней назад ты расхваливал их».

Тот ответил: «Послушайте, мой господин: я ваш слуга, а не слуга биндхи. Все, что вам понравится, я буду хвалить — даже если это отрава, я назову ее нектаром. А если вам не понравится что-нибудь, то даже если это будет нектар, я назову его отравой. Я — ваш слуга».

Вам хочется попробовать разной пищи, хочется носить разную одежду... Вы хотите посетить новые места, хотите завести новых друзей... Что же плохого, если вы находите нового возлюбленного? Кто говорит, что это неверность? Сама идея неверности фашистская, ибо это требование: «Продолжай есть биндхи, биндхи, биндхи... Биндхи не могут разговаривать... иначе бы они завопили с пола: «Ты нарушаешь верность нам! Уже пять дней мы состояли в браке, а ты швыряешь нас на пол — и это твоя благодарность?»

Я уверен, что следует быть верным только любви — не возлюбленному. Оба должны быть верны любви столько, сколько она продолжается. Если она сохраняется всю вашу жизнь, хорошо. Если она не сохраняется всю вашу жизнь, еще лучше! В этом нет преступления.

Но собственничество, жадность... Почему человек придумал брак? — брак не всегда был на земле. Мужчина стал жениться на женщине, чтобы быть уверенным, что в любое время, когда он захочет женщину, она будет к его услугам. Теперь он требует любви, верности... Мужчина дошел до абсурдного предела: верной жене надлежит умереть, когда умирает муж. Живая, она должна прыгнуть в погребальный костер мертвого супруга.

В этой стране миллионам живых существ приходилось уничтожать самих себя, просто доказывая обществу, что они верны своим мужьям. Но никого никогда не заинтересовало, что за десять тысяч лет ни один мужчина не прыгнул в погребальный костер своей жены — что, все мужья неверны?

Это мужской мир, и он создал законы, мораль и этику, предопределив порабощение женщины. Даже мертвый, он тревожится, чтобы его жена не осталась живой, — время лечит раны, и вдруг она опять в кого-то влюбится! Он не будет в состоянии поделать ничего, ведь он мертвый; будет просто метаться и ворочаться в своей могиле. Нет, лучше и жену забрать с собой в могилу.

И общество принуждало жену, если она была не согласна, — а кто же согласится? Она может грустить и печалиться о смерти супруга, но это же не значит, что она должна совершить самоубийство; но если она отказывалась, все общество осуждало и бойкотировало ее, как неверную жену. Она теряла все уважение и престиж, — которые были бы у нее, если бы она прыгнула в огонь!

Но к чему уважение и почет, когда вы мертвы? Я согласен с Халилем Джебраном, что если один партнер — партнер этот почти всегда мужчина — ведет жену в суд и заявляет, что она неверна, то его сердце тоже должно быть исследовано. Возможно, он сам начал все дело: сначала он изменил, а жена лишь последовала ему. Однако я не могу согласиться с его поверхностным анализом. Сама идея неверности отвратительна, бесчеловечна, антижизненна.

Ясно, что одну личность нельзя слушать, если она хочет вступить с кем-то в брак, необходимо согласие обоих. Но все это общество стоит вверх дном: вступить в брак легко, доказательства не нужны, развод же затруднен настолько, насколько это возможно, как можно более ужасен.

Чтобы только развестись, пара вынуждена лгать: либо женщине приходится сказать, что мужчина импотент, либо мужчине приходится доказывать, что женщина влюбилась в кого-то другого. Это, может, и не так, возможно, просто любовь исчезла, но суд не верит в то, что невидимо. Вам придется предъявить основание, логические и юридические доказательства, иначе суд заставит вас жить вместе.

Все культуры и все цивилизации вынуждают людей жить совместно. Вот отчего вы редко видите улыбающееся лицо, редко видите счастливых людей — особенно если они со своими женами и со своими мужьями. Почти невозможно для них даже улыбнуться — если жена кому-то улыбается, этого довольно, чтобы муж вышел из себя. Если муж посмотрит на какую-то женщину... Когда прекрасная женщина проходит рядом, не посмотреть на нее бесчеловечно — и все же он не может смотреть, ведь жена не спускает с него глаз. Просто взгляда на другую женщину достаточно, чтобы нарушить всю их жизнь. Какое же больное общество мы сотворили!

Правительства же существуют для защиты этого общества, ведь чем более люди несчастны, тем более они послушны.

Один из моих друзей устраивался на работу и пошел на собеседование. Первый вопрос не касался работы вовсе: «Вы женаты?»

Он жил со мной несколько лет, и поэтому сказал: «Что за ерунду вы спрашиваете? — какое отношение имеет моя женитьба к работе? Вот мои сертификаты, моя квалификация, а вы спрашиваете, женат ли я!»

А человек, беседующий с ним, сказал: «Не горячитесь. Мы не принимаем неженатых людей из-за того, что они непослушны. Женатый человек знает, как повиноваться, он невольник, а нам нужны именно невольники, мы не хотим свободных, не хотим восстаний. Нам надо продвигать наши дела, нашу индустрию, всю нашу империю зарабатывания денег — здесь нам нужны люди, которые всегда послушны. Мужья оказались лучшими людьми, так как они выдрессированы, приручены, они не дикие. Их жены оказали великую услугу всем материальным интересам».

Если брак исчезнет из мира, развод тоже исчезнет из мира; люди вольны будут жить друг с другом столько, сколько пожелают... Раздоры не нужны: момент, когда ссора начинается, — это то самое время. Ссора подает окончательный знак, что отныне ваши дороги расходятся.

И если кто из вас захочет покарать во имя справедливости и вонзить топор в худое дерево, пусть он посмотрит на его корни;

Истинно, он найдет корни хорошие и плохие, плодоносные и бесплодные, сплетенные воедино в молчаливом сердце земли.

Я уже говорил вам, что Халиль Джебран не смог освободиться от своего христианского воспитания. Он был человеком великого разума, но не смог понять, что даже Иисус не был в состоянии видеть то, о чем говорил. А он поклонялся Иисусу.

Он говорит, что хороший человек и плохой человек не разделены: скрытые где-то в глубине земли, их корни переплетаются. Так что не осуждайте бесплодное дерево — может, бесплодное дерево не получает достаточно питания, не получает достаточно воды. Плоды не приходят с небес, им нужно питание.

Возможно, бесплодное дерево находится в тени большого дерева и не может получить пространства для дыхания, не может получить животворных солнечных лучей. Не надо судить слишком скоро.

Однако он никогда не критиковал Иисуса Христа, а это, я полагаю, не совсем искренне — ведь Халиль Джебран не мог не вспомнить Иисуса Христа, записывая эти предложения. Если я, кому нет никакого дела до Иисуса Христа, не могу забыть... его же все воспитание было христианским. Все это воспитание ослепляет вас. Вы не можете видеть, что что-то не так с вашим воспитанием, — вы можете видеть только ошибки других.

Иисус упал в моих глазах из-за, казалось бы, незначительных мелочей. Он путешествовал со своими апостолами, и в трех деревнях, пройденных ими, люди не позволили им войти; они не предлагали им пищу и воду, и те вынуждены были искать новое место. По пути, когда солнце садилось, они подошли к фиговому дереву, на котором не было плодов, — для фиг был не сезон. И Иисус проклял фиговое дерево: «Мы голодны, а ты не приветствовало единорожденного сына Божьего. У тебя должны быть подготовлены сочные плоды — я проклинаю и осуждаю тебя навсегда, ты никогда больше не будешь прекрасным деревом».

Какой разум у этого человека? Что могло поделать несчастное дерево? — ведь был не сезон для плодов.

Халиль Джебран совершенно игнорировал тот факт, что Иисус был во многом фанатичен и немного безумен. Ему требовалась огромная тренировка где-то на Востоке, чтобы стать более медитативным. Ему не удалось понять простой факт, что несчастному дереву ничего не поделать с этим, ему требуется время, подходящий сезон, питание — и только потом могут быть плоды.

Когда вы осуждаете кого-то, то будьте терпеливы и подумайте: возможно, на его месте вы были бы точно таким же, как и он.

Человек с чувством справедливости всегда ставит себя в то положение, с которым пытается разобраться.

Каждый юридический институт должен ввести это в фундаментальный курс для всех учащихся, которые станут судьями, адвокатами, поверенными, защитниками: прежде чем судить кого-то, поставьте себя в его положение.

И вы найдете почти невозможным осудить человека.

Вы можете осуждать человека, вы можете наказывать человека по той простой причине, что ваше воспитание было различно. Голодный человек крадет пищу — а вы поставьте себя на его место.

Однажды одна женщина пришла к суфийскому мистику Фариду со своим юным чадом и попросила мистика: «Баба, кроме вас некому повлиять на моего ребенка. Он ест слишком много сладкого, толстеет. Белый сахар — это почти яд, но он не слушает меня».

Фарид сказал: «Приведи его через две недели».

Женщина спросила: «Не скажешь ли что-нибудь ему прямо сейчас?»

Фарид сказал: «Нет, мне потребуется две недели, чтобы разобраться в этой ситуации».

Женщина была озадачена. Она слыхала, как Фарид говорит о великих проблемах жизни... и ему нужны две недели подготовки, чтобы приказать малому ребенку не есть слишком много сладкого?

Но поскольку он не был готов, она вернулась через две недели, и Фарид сказал ребенку: «Дитя мое, вот уже две недели я ставлю себя в твое положение, ведь я сам люблю есть сладости. С каким же лицом я мог советовать что-нибудь тебе? Вот уже две недели, как я перестал есть сладости. Я потерял вес, чувствую себя здоровее, моложе и лучше, чем когда-либо. Ты молод, тебе предстоит долгая жизнь — пожалуйста, перестань есть слишком много сладостей. Я не говорю — прекратить полностью — время от времени можешь есть их».

Мальчик коснулся стоп Фарида, и его мать удивилась: он никогда не был таким. Он никогда не касался чьих-либо стоп.

Она сказала: «Я озадачена — ты меня озадачил. Тебе понадобилось две недели, чтобы сказать ему то, что ты мог бы сказать в тот же день. Ведь ни я, ни он не знали, что ты любишь сладости...»

Фарид произнес: «Дело не в том, знаешь ли ты, или знает ли он. Мои слова оказались бы ложью, а ложь не может преобразить никого. Сначала я должен был поставить себя в его положение. Эти две недели оказались тяжелыми, но я приобрел великое понимание благодаря твоему ребенку. Я благодарен ему».

А она спросила своего ребенка: «Почему ты коснулся стоп Фарида? Ты никогда не касался ничьих стоп... к тому же мы индуисты, а он мусульманин».

Мальчик сказал: «Я не могу тебе ничего доказать, но человеку, который оставался две недели без сладостей, просто чтобы ответить мне, нужно оказать почтение. Он не похож на других твоих попугаев. Ты брала меня то к одному монаху, то к другому, и они всегда были готовы — совсем как попугаи, твердили одно и то же. Этот человек — другой, он уважает меня, несмотря на то, что я ребенок; он страдал из-за меня. Я последую его совету».

Халиль Джебран кое-что говорит правильно, но он никогда не критикует Иисуса — хоть и писал книги об Иисусе — по одной причине: проклинать фиговое дерево было безумием, а не просто ошибкой. Только безумная личность способна на такое.

Не судите никого, это во-первых. Но если вы должны сулить, если не в силах сопротивляться искушению судить... Помните, я называю это искушением, потому что, когда вы судите кого-нибудь, вы помещаете себя выше. Вы становитесь судьей, как если бы он оказался на суде перед вами, вы забываете свою собственную человечность.

Он к тому же не упоминает, что вы должны заглядывать и в свою собственную душу. Возможно, ваш убийца и спит, но его можно спровоцировать в любой миг. Ибо никто, кто убивал, всего за мгновенье не был способен увидеть, что будет убивать.

В детстве я знал одного человека, у которого был гимнастический зал рядом с моим домом. Он был хорошим борцом и очень любящим человеком. Я не интересовался физической борьбой, у меня был собственный вид борьбы! Физически вы можете бороться только с одной личностью, я же борюсь со всем прошлым, я борюсь со всеми, так называемыми современниками и я борюсь с теми, кто еще не родился.

Время от времени я, бывало, ходил туда — просто посидеть и понаблюдать. Его ученики боролись, тренировались, и он иногда подходил ко мне и говорил: «Странно, почему ты приходишь, если не желаешь принимать участие?»

Я сказал: «Я не хочу участвовать, но я пользуюсь каждой возможностью для наблюдения, ведь в конечном счете это и есть мое стремление: просто быть наблюдателем — не имеет значения, что наблюдать».

Он сказал: «Ты странный», — но стал относиться ко мне очень заботливо. Я никогда и не думал, что однажды этот человек может стать убийцей. А он убил на моих глазах — это было не поздней ночью, было всего около десяти часов. Я что-то читал, как вдруг увидел на улице, как он подошел и спрятался за деревом. Я был озадачен: что он делает? А потом какой-то человек проходил мимо, и он застрелил его, не зная, что есть свидетель.

Для меня проблемой было то, что всего мгновением раньше я не мог и помыслить, представить, вообразить такого замечательного человека в качестве убийцы. Его схватили. Мне удалось увидеться с ним, потому что его собирались казнить. Я спросил его только об одном: «Этот убийца, наверное, находился внутри вас всегда, спящий — вы осознавали это?»

Он сказал: «Я никогда не осознавал этого. Я осознал, только когда было слишком поздно. Разгневавшись, я убил того человека», — из-за того, что тот открыл еще один гимнастический зал и готовил людей сражаться против его борцов. А тот человек был очень богат, обеспечен едой, молоком и другим питанием для своих борцов, чего этот несчастный добыть не мог, — и он испугался, что, когда будут ежегодные соревнования, его борцы не смогут победить. Он был настолько взбешен, что просто застрелил соперника.

Он сказал: «Но где же был ты?»

Я сказал: «В той же позиции — наблюдающим. В этом и состоит весь мой подход к жизни. Я могу научиться многому, просто наблюдая других, себя самого, их поступки, свои поступки. Я не могу увидеть их умы, но я могу видеть свой ум и я могу наблюдать его».

Прежде чем любое желание, любое искушение судить кого-то войдет в ваш ум, загляните в себя, и вы обнаружите ту же самую личность спящей внутри себя. Поэтому настоящая задача — не осудить его вашим суждением, а трансформировать себя, ибо все вы в одной лодке.

Какой приговор выносите вы тому, кто честен по плоти, но вор по духу?

Он спрашивает каждого, ведь каждый судья. Это становится некоей бессознательной привычкой в вас. Вы продолжаете судить.

Во вчерашнем уведомлении от полицейского инспектора Пуны — очевидно, по указанию полицейского комиссара — была такая нелепость, что мне не верилось, как может человек, если у него есть хоть капля разума, требовать от нас что-либо подобное.

Он требует... во-первых, кто он, чтобы требовать? Мы не заключенные, мы свободные граждане страны. Он может просить, но не может требовать. Но он требует от нас, чтобы мы поместили перед своими воротами доску с объявлением, гласящим, что ни одному последователю Бхагвана Шри Раджниша не разрешена нелегальная деятельность ни внутри ашрама, ни снаружи ашрама.

До меня дошло, во-первых, что это только нам не позволено; всем другим разрешено заниматься нелегальной деятельностью у себя дома, и вне своих домов. Поэтому я сказал моим людям: «Ответьте ему и пригласите для дискуссии на следующей неделе. И скажите, что вместо того, чтобы требовать установить такую нелепую доску, будет лучше... ему самому расставить доски по всей Пуне, объявляющие, что всем, кроме последователей Бхагвана Шри Раджниша, разрешено заниматься нелегальной деятельностью и что это не просьба, это требование».

Я много видел идиотов, и привык считать, что уже видел все их разновидности, но в Пуне я обнаружил новую категорию идиотов. Сама формулировка этого предложения противозаконна, и я сказал моим людям, что мы можем привлечь его к суду. Что это значит? Смысл ясен: только нашим людям запрещена нелегальная деятельность — ну а другим что же, другим позволена?

А ведь нас меньшинство. Но, по-видимому, он не сознавал того, чего требовал, — он станет посмешищем в суде. И еще в суде мы потребуем, чтобы всем этим полицейским платили жалованье — из общественных денег — для обучения людей нелегальной деятельности. Они должны открыть колледж в Пуне для всех, кто желает научиться незаконной деятельности... разумеется, моим последователям запрещено.

Меня иногда просто удивляют эти глупцы.

Он требует, чтобы только одной тысяче иностранцев разрешалось слушать мои лекции. Есть ли в Индийской конституции указание для определения числа? Есть ли какой-то закон, определяющий количество, сколько людей может слушать меня, или такого закона нет? И на каком основании выбрано количество — одна тысяча? Почему не тысяча и один, что было бы более по-индийски, ведь это индийская традиция — когда кто-то дарит вам подарок, он не подарит десять рупий, он будет дарить одиннадцать. Он не подарит вам сто рупий, он будет дарить сто одну. Тысяча и один будет более по-индийски, хоть и без всякого основания, без всякого довода.

Почему одна тысяча, почему не десять тысяч? И кто вы, чтобы определять количество? Вы определили то же самое для Раджива Ганди — сколько людей должны слушать его? Вы определили для любых религиозных институтов — мечети, храма, церкви? Или вам придется создавать совершенно новую конституцию для меня и моих последователей?

Почему такое особое внимание уделяется нам? Мы никак не озабочены вами, почему вы беспокоитесь?

Я намерен привлечь этих людей к суду. Это слепые люди.

Он требует, чтобы мы каждый день сообщали, сколько в ашраме людей. Вы задавали тот же вопрос другим ашрамам по всей стране? Вы разузнавали у всех других? Так вам понадобится особый закон в вашем парламенте.

Весь мир будет смеяться, что третьеклассный полицейский инспектор решает и требует. А ваш полицейский комиссар полный трус, он проявил себя с самого начала. Видя, что у него нет оснований... я колотил его беспрерывно. Теперь это письмо пришло от полицейского инспектора. И они до того глупы, что прислали письмо на имя человека, который не занимает никакого положения в ашраме. Он не отвечает за ашрам, он не распорядитель в ашраме.

Теперь эти трусы перепуганы, но я разоблачу этого полицейского инспектора и заставлю его признать, что письмо было продиктовано полицейским комиссаром. Если он хочет спасти свою шкуру, он должен честно сказать, что письмо продиктовал полицейский комиссар — вот отчего эти упущения вкрались в него. Оно не адресовано управляющему ашрамом, оно не адресовано никому из распорядителей.

Оно адресовано саньясину, который не имеет никакого отношения к этому. Он мог бы попросту отказаться, но я хочу ясного противостояния. Он спросил меня: «Мне отказаться? Ведь я не имею отношения к этому, это не мое дело». Я сказал: «Не беспокойся, принимай его. И скажи им: "Наши юристы будут готовы на следующей неделе. Сначала вы должны обосновать каждое требование либо конституцией, либо через ваши правовые суды. А если нам не удастся прийти к заключению, тогда вы и мои юристы должны присутствовать в суде, чтобы судья смог увидеть, какая бессмыслица нам подсовывается"».

А вам я хочу сказать: будьте очень бдительными.

Ведь эти люди ищут что-нибудь для оправдания своего приказа, чтобы я оставил Пуну в течение тридцати минут, — у них до сих пор нет никакого оправдания. Так что помните это на улицах, не давайте им никакого шанса. Они умирают, так хотят найти какую-нибудь возможность получить хоть какое-то основание.

Как раз на днях два типа в полицейской форме подошли к воротам ашрама и хотели осмотреть весь ашрам. А когда у них попросили удостоверения личности — потому что как же еще решить, настоящие это полицейские или просто актеры из индийского кино, где любой может быть полицейским инспектором, полицейским комиссаром? — они сказали, что забыли свои удостоверения в тележке рикши, и они принесут их, рикша стоит снаружи. Они убежали прочь и уже больше не возвращались.

Теперь такие люди могут войти сюда с любым наркотиком, могут подбросить наркотик где угодно в ашраме, чтобы доказать, что торговля наркотиками продолжается.

Поэтому каждый саньясин должен осознать — я тотально на тропе войны, и любой проступок с вашей стороны повредит мне. Так что не предпринимайте ничего против слепых, глухих и глупых идей. Будьте бдительны, чтобы не попасть к ним в сети.

Они переключились с меня на моих последователей. Первое уведомление было против меня. Увидев, что невозможно ничем поддержать свое распоряжение против меня, они теперь переключились. Второе распоряжение... эти требования — смешные, наивные — все к ученикам. Теперь они пробуют навредить мне через вас.

Поэтому вам придется быть очень бдительными и внимательными.

Но это хорошая тренировка, потому что вы будете встречаться с той же проблемой повсюду в мире. Сейчас они спровоцировали нас, и им придется раскаиваться.

Даже если кто-нибудь будет задираться с вами на улице, ступайте и сообщите в ближайший полицейский пост, что вы последователь Бхагвана Шри Раджниша и несколько хулиганов, нетерпимых фанатиков, напало на вас. Не деритесь с ними. Я хочу, чтобы вы полностью осознавали, потому что я видел своими собственными глазами индусско-мусульманские беспорядки. Индусская полиция стоит, просто наблюдая сцену, зрелище, когда индуисты убивают мусульман, — они не препятствуют этому. Если же мусульмане начинают убивать индусов, они вмешиваются — мусульман хватают и заявляют, что это те люди, которые затеяли беспорядки и насилие в городе. И то же самое в городах, где мусульманская полиция будет просто наблюдать, как индуистов сжигают заживо, а их храмы разрушают, но если любой индуист среагирует на это, его немедленно схватят — «он создает беспорядки».

Мне хорошо известна стратегия этой тупой системы. Не поймайтесь в их сети. Я видел политиков... которые просто бросали перед индуистским храмом мертвую корову. Естественно, индусы посчитают, что это наверняка дело мусульман, — и вот вам беспорядок. А потом те же политики произносят речи за мир и братство.

Мы живем в действительно безумном мире.

Я знаю политиков — они создают беспорядки, а когда сотни людей будут сожжены и убиты, мечети и храмы будут разрушены, они созовут общий съезд всех религий и будут говорить о мире, гуманности, прогрессе. И это те люди, которые препятствуют всякому прогрессу.

Однажды я говорил вам, что если бы всех неугодных людей удалили из человечества, то остались бы только буйволы и ослы. Я хочу дополнить, что политики и полицейские тоже останутся — политики создадут беспорядки между буйволами и ослами — очень миролюбивыми и ненасильственными существами. Никто никогда не слышал, чтобы осел нападал на буйвола или буйвол нападал на осла. За миллионы лет они никогда не создали никаких беспорядков. Но создавать беспорядки политикам будет необходимо, и тогда понадобится полиция — вводить комендантский час и сажать ослов и буйволов в тюрьмы.

Их сила, их политическая власть — в вашей неосведомленности.

А здесь не просто полицейские чиновники — за ними вся политика индуистских шовинистов.

Я намерен противостоять всюду, просто потому что я ни христианин, ни индуист, ни мусульманин, ни джайн, ни буддист, ни сикх... Все эти религиозные люди, которые сражались между собой, объединятся вместе. Они обнаружат общего врага. А все политики всегда с толпой, ведь они эксплуатируют толпу, свои голоса.

Мы - меньшинство, но любое меньшинство имеет право на существование в мире. Вначале я был сам — меньшинство из одного. Потом начали приходить люди — любящие, ищущие истину. Как они получали весть? Как они начинали идти ко мне? Караван становился больше, больше и больше, и вот он уже вокруг всей земли.

Чтобы защитить вас, я отменил ваши малы. Вы будете огорчены этим, но это необходимо, чтобы вас не узнавали как моих людей. В противном случае, повсюду вас станут преследовать. Не только в Индии — саньясинов избивали в Австралии, саньясинов избивали в Англии, в Германии саньясинов выгоняли с работы. Это глобальный феномен.

В Америке они уничтожили нашу коммуну, а сейчас признают — сам генеральный прокурор Соединенных Штатов признает, что они не имели ничего против меня. Тогда почему меня оштрафовали на четыреста тысяч долларов? Почему мне запретили въезд в Америку в течение пяти лет? И прокурор признал на пресс-конференции: «Нашей задачей было уничтожение коммуны». Но зачем?

Если кто-то действует неправильно, только этот человек должен отвечать перед судом. Но пять тысяч невинных людей — за что вы должны уничтожить их? Вы считаете, что если Махатму Ганди убил индус, то всех индусов следует уничтожить? И если в Пуне так много преступников, которых следует отправить в тюрьму, то не считаете ли вы задачей правительства уничтожение целого города?

Я собираюсь представить дело в верховный суд Америки, ведь тот же человек — генеральный прокурор Америки, мистер Мис — стоит за делом Ирангейт. Рональд Рейган, мистер Мис и шеф Си-Ай-Эй — эти трое в той же ситуации, в какой был Ричард Никсон несколькими годами раньше. Конечно, их преступление гораздо серьезнее.

Скоро, я предсказываю, они пойдут на дно. Я просто хочу им напомнить: по пути на дно вспоминайте Раджнишпурам и преступление, которое вы совершили против пяти тысяч невинных людей.

Весь Белый Дом нужно окрасить черным, потому что это отвратительнейшее место на земле, самое нечестивое. Всевозможные преступления исходят от Белого Дома. Может, поэтому с самого начала они и стали звать его Белым Домом, — чтобы скрыть все темное и злое за названием «Белый Дом». Но помните, есть и белая ложь — гораздо хуже...

Итак, вам следует быть осторожными — не только здесь, но и по возвращении домой, — где бы вы ни были, прошу вас не пользоваться малами, не пользоваться оранжевой одеждой, если это создает какие-нибудь неприятности. С тяжелым сердцем я говорю это, но я люблю вас и не хочу, чтобы вы попали в беду. Я готов на любую неприятность для себя — но не для вас.

И так вы сможете привести ко мне намного больше людей, ищущих, но опасавшихся стать саньясинами.

У вам дома могут быть мои фотографии, но сейчас движение саньясы должно полностью уйти в подполье. Я буду в вашем сердце, не нужно беспокоиться, относительно малы или одежды. Вся моя религия состоит только из одного: не забывайте медитацию.

Все другое несущественно.

Халиль Джебран спрашивает:

Какому наказанию вы подвергаете того, кто умерщвляет по плоти, но сам умерщвлен по духу?

Вся ваша законодательная система поверхностна.

Если кто-то умерщвлен по духу, ваш закон не сможет даже выявить это. Почти каждый был убит в своем духе, но только когда кто-то убьет ваше тело, закон сможет увидеть это. Закон все еще на самом низком уровне.

Ваши судьи не способны заглянуть вам в глаза и увидеть, что было сделано с вашим существом.

Как можете вы обвинять того, кто поступает как обманщик и притеснитель, но сам обижен и поруган?

Любой обманщик и притеснитель, наверняка был создан определенными обстоятельствами. Какое же средство есть у вашего закона против таких обстоятельств, которые создают убийц, воров, эксплуататоров, преступников всех мастей?

У нас в действительности нет подлинной системы закона, ведь судья, член магистрата, может быть судьей, только если знает медитацию, если знает любовь, если он способен заглянуть в глубочайшую сердцевину вашего существа, если он может поставить себя на ваше место и постичь все обстоятельства.

Но законодательную коллегию не интересует все это. Вот почему преступность продолжает увеличиваться, невинность идет на убыль, — и мы все ответственны за это.

Мне хочется, чтобы мои саньясины сначала прошли через внутреннюю трансформацию, а потом восстали против всей несправедливости, где бы то ни было в обществе. Мы должны создать новый мир... ибо нет большего созидания.

Как вы покараете тех, чье раскаяние уже превосходит их злодеяния?

Во-первых, сама идея наказания ошибочна, ибо тысячелетний опыт доказывает, что наказание не изменило никого. Посылать кого-то в тюрьму — значит посылать его в университет для преступников. Может, это первое преступление, он еще неопытный — иначе вам не удалось бы схватить его. В тюрьме же сидят матерые преступники.

Я слыхал, молодого человека осудили на три года за то, что он украл лекарство для своей умирающей матери. Я не вижу в этом преступления, я понимаю, что такое может произойти только в преступном обществе: его мать умирает, но никого это не трогает. У него нет даже денег на лекарство или чтобы вызвать доктора — чего же вы хотите от него?

Его приговорили к трем годам тюрьмы, и когда он вошел в тюремную камеру, один тип отдыхал на его койке, а двое других преступников массажировали его. Этот человек спросил: «Сколько лет ты будешь здесь?»

Он сказал: «Три года».

Тот сказал: «Очень хорошо, твоя кровать будет возле двери, поскольку мы остаемся здесь — кто на двадцать, кто на тридцать лет, — ты же еще дитя. Оставайся там — все равно за три года ты выйдешь, так что оставайся около двери. Не входи дальше».

Вы слыхали когда-нибудь, чтобы какой-то преступник, которого наказали, вышел в общество изменившимся? Да, он в некотором роде меняется — он возвращается с большой уверенностью, что ошибка состоит не в совершении преступления, а в том, что его поймали, и поэтому нужно быть четче — профессиональнее. Пожив со старыми преступниками, теперь он выходит вроде как выпускник университета.

А снаружи общество не будет достойно относиться к нему, как к любому человеку, хорош он или плох. Общество будет смотреть на него как на злого, плохого, преступного — кто же даст ему работу? Кто приютит его? Скоро обстоятельства вынудят его совершить еще большее преступление, ведь теперь ему известно, как это делается.

В моей деревне был один замечательный человек, мусульманин, — мы были близкими друзьями с ним. Вся моя семья, вся деревня, мои учителя, — каждый был против какой-либо дружбы с тем человеком — его звали Бартак Али, — потому что он находился три месяца в тюрьме и один месяц на воле; шесть месяцев в тюрьме и два месяца на воле; три года в тюрьме...

В последний раз я видел его после пяти лет тюрьмы, а отправил его в тюрьму один из моих соседей, который был очень богатым человеком. Его поймали с поличным на воровстве.

Но Бартак Али был человеком, которого ничто не могло унизить. Денег у него не было. Как только его освободили из тюрьмы, он нанял тонгу — экипаж с лошадью. Извозчик спросил: «Куда ты хочешь отправиться? — ведь у тебя нет дома...»

Он сказал: «У меня есть дом, я только вышел оттуда. Три четверти времени я отдыхаю у себя дома, одну четверть я выхожу в мир, посмотреть, что происходит, — просто для разнообразия. Доставь меня к магазину мистера Моуди», — это было то место, где его поймали на воровстве, и Моуди был тем человеком, который сумел отправить его на пять лет в тюрьму.

Извозчик сказал: «Ты действительно уникальная личность...»

Он сказал: «Куда же еще мне отправиться? Он разрушил мой дом, он отправил меня в тюрьму. У меня нет денег, даже заплатить тебе — платить придется ему. Он должен будет заплатить тебе деньги, и к тому же ему придется найти приют для меня. Но если он не сделает этого, то я сделаю нечто такое, что мне придется остаться в моем доме навсегда».

Я встретил его, как раз когда он выходил из экипажа. Этот богач был на грани нервного приступа, когда увидел его. А он был очень сильным человеком, в своем роде очень внушительным — его невозможно было забыть, увидев однажды.

Он сказал: «Доброе утро», — и мистер Моуди затрясся. Он зашел в магазин, сел на стул и сказал: «Заплати извозчику, потому что у меня нет никаких денег. И найди мне место, где остановиться, и дай работу — или жалование без работы, я не возражаю».

Я присутствовал при этом. Я сказал: «Бартак, это слишком. Этот человек в таком состоянии, что у него может быть сердечный приступ! Ты мог прийти ко мне домой, ты мог прийти к кому-то другому — у тебя столько друзей...»

Но он сказал: «Почему я должен ходить куда-то еще? Этот человек в ответе за давление на судью — и только на пять лет! Я хотел мирно поселиться навсегда в своем доме, но теперь это его долг».

И мистер Моуди, заикаясь, сказал: «Не беспокойся». Он расплатился с извозчиком, заказал еду из отеля и сказал: «У меня есть небольшой домик возле реки, куда я редко хожу, — можешь остановиться там».

Тот спросил: «А как насчет моих расходов?»

Моуди сказал: «Я позабочусь об этом, но не беспокой меня слишком... мое сердце прыгает как никогда прежде. Ступай. Вот ключ, еду буду приносить каждый день дважды, чай утром. Все».