Глава 8 пелена эго

Глава 8

пелена эго

ОШО,

Будда рассказывал такую историю. Человек встретил в поле тигра. Он бросился бежать, но тигр помчался за ним. Человек прибежал к краю огромной пропасти. Вперед пути не было, тогда он стал карабкаться по краю утеса, цепляясь за корни диких кустарников, и наконец завис над пропастью. Тут подбежал тигр и стал бегать по краю обрыва, обнюхивая все вокруг. Человек, дрожа от ужаса, посмотрел вниз. Там он увидел еще одного тигра, который стоял у подножия утеса и тоже был непрочь полакомиться человеком. Затем он увидел двух крыс, одну черную, другую белую, они неторопливо грызли корни кустарника. И тут человек заметил на ветвях куста спелый и сочный плод. Одной рукой держась за куст, человек протянул другую руку и сорвал этот плод. Каким же вкусным он был!

Пожалуйста, поясни нам эту историю.

Зта история даже старше Будды, но тот смысл, который Будда вложил в нее, исключительно его собственный. Стоит рассмотреть и его интерпретацию этой истории, и тот более ранний смысл, который в ней содержался. Эта история описывает сущность индуистского мышления. Но Будда придал ей совершенно новое значение, что вывело ее на абсолютно иной уровень. Интерпретация Будды действительно уникальна.

Поэтому для начала мы рассмотрим эту историю с индуистской точки зрения. Она обладает своей собственной значимостью. Тогда мы сумеем увидеть, как одна и та же аллегория может стать основой для двух различных точек зрения. Когда изменяется наш угол зрения, меняется и то, на что мы смотрим. Мир — это наш взгляд на него, а не объекты сами по себе. Способ восприятия мира полностью зависит от того, кто смотрит на мир.

В основе индуистского мышления лежит представление о том, что мир — это майя, иллюзия. Его радости — эфемерны, они не настоящие; сейчас они есть, а через секунду их уже не стало. Смерть сотрет все, что начертано в книге жизни, и, в сущности, это происходит каждое мгновение. Эти две крысы, черная и белая, — это день и ночь: они подъедают корни жизни. В каждое мгновение нашей жизни мы и умираем тоже; умирание начинается в момент рождения. Как только ребенок рождается, он начинает умирать — две крысы уже вгрызаются в его жизнь. Корни младенца едва стали прорастать, но тут же началось их увядание. Вот он^г— жизнь и смерть, идут рука об руку. Рождение — один шаг, смерть — это шаг следующий, поэтому то, что мы называем днем нашего рождения, — это и день нашей смерти. Да, между ними может быть некий промежуток: семьдесят лет, а может, и все сто, но истинное расстояние между ними — лишь два шага.

Рождение и смерть по сути своей имеют одну и ту же природу. Индуисты говорят: «Все, что рождается, умрет». И тот, кто способен видеть глубже, в самом рождении разглядит смерть. Так что рождение на самом деле не такое уж счастливое событие, а если это так, тогда незачем оплакивать и смерть. То, что ты радуешься рождению и рыдаешь при виде смерти, просто доказывает, насколько ты слеп.

Время подтачивает твои корни, и с каждым прошедшим мгновением от тебя остается все меньше. Индуисты говорят, что спасения тебе нет; никакая сила в мире не сможет тебе помочь, ведь мир — это лишь продолжение смерти. Сбеги хоть на край света, спрячься в самых дальних его уголках; смерть все равно отыщет тебя. Ум думает, что ему удастся найти способ спастись — какое-то убежище, безопасное место, какую-то пещеру в горе, где можно было бы спрятаться. Вотум и возводит стены из богатства, престижа и положения в обществе или из науки, технологий, знаний. Тогда он решает, что обезопасил себя.

Человек думает, что есть какой-то способ избежать смерти. Но, согласно точке зрения индуистов, способов защитить себя от смерти не существует, так как смерть — сущность и основное свойство этого мира. Куда бы ты ни бежал, смерть будет наступать тебе на пятки.

Тигр в этой истории олицетворяет смерть. Он преследует тебя, и однажды — сегодня или завтра — ты достигнешь точки, где пути дальше уже не будет, и тебе придется прекратить эту гонку. Ты зашел в тупик. Впереди — пропасть, а сзади подходит тигр. Если ты опустишь взгляд к подножию утеса, то увидишь, что там тебя тоже поджидает смерть. Прыжок вниз означает верную гибель, да и тигр наверняка в живых тебя не оставит. Есть, правда, слабая надежда: можно спуститься по утесу. Но тут ты замечаешь, что внизу, у его подножия, тебя поджидает другой тигр.

Индуисты говорят, что жизнь со всех сторон окружена смертью, все пути для бегства перекрыты, выхода нет. Ты можешь бежать, если тебе так хочется, но это не поможет; ты только выбьешься из сил и добежишь до места, где тебе придется остановиться. И все же человек не оставляет своих попыток! Смерть повсюду: она и на вершине утеса, и у его подножия, даже одно неверное движение руки означает для тебя верную гибель. И все же человек пытается — он и дальше будет пробовать найти выход, до последней секунды своей жизни. Он будет цепляться за корни дерева, сами по себе не очень крепкие, потому что их подгрызают две крысы. Но человек надеется отыскать спасение даже в тоненькой соломинке, найти поддержку хотя бы в своих мечтаниях. Даже там, где все возможности исчерпаны, ум фантазирует и повторяет, что еще можно что-то сделать. Таково свойство ума: он всегда надеется.

Омар Хайям в своих «Рубайят» спрашивает у мудрецов, людей сведущих и разумных: «Почему все устроено так, что эта жизнь, где все кажутся такими несчастными, не прекращается? Что заставляет ее двигаться все дальше, дальше и дальше, хоть все вокруг так несчастливы? В чем секрет?»

Ответа на свой вопрос он так и не получил. Ученых и образованных людей на свете великое множество, а ответа так и не последовало. Тогда поэт задал свой вопрос небесам, ведь небо всегда было и всегда будет. Все остальное подвержено изменениям: люди приходят и уходят, великие цивилизации рождаются и умирают; и за всем этим наблюдают небеса. Они — самый большой наблюдатель на свете. Итак, поэт вопрошает небо: «В чем секрет жизни? Почему она продолжается?» И с небес раздался голос: «Причиной тому — надежда!»

Страдания могут быть неисчислимы, но надежда больше их всех, вместе взятых. Жизнь продолжается не из-за того, что есть счастье, — едва ли оно существует. А если бы жизнь наполняли одни страдания, она тоже долго не продлилась бы: ты бы совершил самоубийство. Вот почему в жизни каждого мыслящего человека случаются моменты, когда он подумывает о самоубийстве; он размышляет о том, что в книге его жизни стоит написать эпилог: «Какой смысл каждое утро подниматься с постели и каждый вечер ложиться опять? Та же еда, та же одежда, та же однообразная и скучная работа! Похоже, в этом вечном беге по замкнутому кругу нет никакого смысла. А если конец у всех один — ты в любом случае умрешь, то почему бы не сделать это прямо сейчас? Что в этом плохого? Еще тридцать-сорок лет такой же круговерти, и я должен буду умереть, а если меня все равно поглотит пучина смерти, почему бы не броситься в нее прямо сейчас? Ведь все это время мне придется столько вытерпеть, будет еще столько страданий и суеты. Зачем мне все это?»

Так что рано или поздно, но каждый мыслящий человек раздумывает о самоубийстве. Только глупец никогда не думает, что стоит свести счеты с жизнью. Но мыслители, люди тонко чувствующие, не раз оказываются в ситуациях, когда им хочется покончить с собой: «Если этому должен прийти конец, пусть уж я сделаю это собственноручно!»

Так что жизнь наполнена страданиями до краев, а счастья не видно и следа, и все же надежда твердит тебе: «Завтра! Ты не получил это сегодня, значит, получишь завтра». Самоубийство может и подождать — и не потому, что жизнь твоя хороша, все из-за надежды — ты надеешься, что завтра тебе откроются двери рая, думаешь, что следующее мгновение одарит тебя невиданными сокровищами. Следующее мгновение так соблазнительно! Вот почему все мы живем в будущем.

Ум — это еще одно название надежды на будущее.

Одна смерть нависает над нами, другая смерть вертится у нас под ногами, а мы болтаемся между ними двумя, цепляясь за корни, которые в любую секунду могут оборваться. И даже если корни выдержат, нашим рукам долго не вытерпеть, очень скоро они устанут. И все же в нас живет надежда. Еще можно что-то сделать, время еще есть, и надежда нас не покидает. И вот в минуту, когда тебя переполняет надежда, ты видишь плод, дикую землянику или другую ягоду, и тут ты забываешь обо всем; весь этот кошмар, в котором ты очутился, вылетает у тебя из головы.

Удовольствие мимолетно, но из-за него ты забываешь обо всем на свете. Это своего рода опьянение. Вкус будет чувствоваться лишь мгновение, но глубина неосознанности, в которую он тебя погружает, — безмерна. Это мгновение заставляет тебя забыть обо всем — обо всех твоих страданиях, о трудностях пути, о боли, оставшейся в прошлом, о боли, которая ждет тебя впереди. Этот вкус заставляет тебя забыть обо всем. Удовольствие мимолетно, но оно заслоняет собой всю истину, всю реальность брахмана.

Индуисты использовали эту историю, чтобы дать тебе предупреждение — не затеряйся в мимолетных удовольствиях. Сохраняй осознанность, не пытайся забыть о смерти; никакой плод, каким бы вкусным он ни был, от смерти тебя не спасет. Пусть у жизни не будет ни единого шанса заставить тебя забыть реальность — хоть через вкус, хоть через жадность. Не давай ей такой возможности. Не позволяй, чтобы твои чувства заслоняли собой жизнь.

Обоняние, чувство вкуса — это только одно из ощущений. То же могло произойти и через любое другое из них. История могла быть о том, что человек увидел прекрасную женщину, или танцующего павлина, или великолепный рассвет, или радугу через все небо, — ив это мгновение он забыл обо всем. Или мог вдруг почувствовать аромат распускающегося цветка, он мог забыться в минуту, когда его ноздри наполнились сладким запахом благовоний. Эта история — лишь аллегория того, как твои чувства помогают тебе забыться. В сущности, все чувства готовы стать бессознательными — они заинтересованы в бессознательности. Когда ты осознаешь, твои чувства мертвы; когда чувства просыпаются, ты впадаешь в неосознанность. В твоей неосознанности заключено пробуждение твоих чувств, в бессознательности чувств заключено твое пробуждение. Поэтому, когда проснулось одно из чувств, когда вкус заполнил рассудок, в эту секунду внутреннее состояние человека стало неосознанным. В такой критической ситуации, когда он был на волосок от гибели!

Махатма Ганди написал мемуары о своей молодости, где есть рассказ об одном драматическом эпизоде, сказавшемся на всей его последующей жизни. Как сказали бы психологи, Ганди получил травму. Она повлияла на все его будущее, оставив на его жизни отпечаток, от которого он так и не смог избавиться. Отец Ганди умирал. Врачи заявили, что эта ночь будет для него последней, дольше он не протянет; он умрет еще до восхода солнца. Сын, конечно же, остался на ночь у постели отца, ведь он знал, что каждый его вздох может оказаться последним. Но не только из чувства долга Ганди оставался рядом с умирающим, он был очень привязан к отцу и относился к нему с глубоким почтением.

Наступила полночь, пробило час, а Ганди все еще сидел у его ног. Отец задремал, а в голове Ганди стали роиться мысли: «Доктор ведь не предсказатель, почему он так уверен, что отец этой ночи не переживет? Это лишь его предположение...» и так далее.

Ум взялся за дело. Отец по-прежнему был погружен в сон. Ганди стал думать о жене, которая спала в соседней комнате. «Л что, если я схожу на минутку, повидаю жену, займусь с ней любовью, а потом вернусь. Ведь ничего плохого в этом нет?» И вот он оставил спящего отца и отправился к жене. Когда он занимался с ней любовью, раздался стук в дверь и чей-то голос сообщил ему, что отец скончался!

Именно это происшествие нанесло Ганди травму, которая повлияла на всю его жизнь. Его приверженность безбрачию, воздержанию от половых отношений — следствие того события. Безбрачие Ганди — это не безбрачие Махавиры. В нем нет ни блаженства, ни благодарности; скорее, это болезненное безбрачие, в нем много боли и страдания. Это нечто вроде раскаяния. В этом стоит разобраться, ведь не все разновидности безбрачия одинаковы. Все зависит от причины принятия этого обета.

Безбрачие Ганди — это покаяние за то, что он не был рядом с отцом в минуту его смерти. После этого он так и не смог приблизиться к жене с тем же чистым сердцем. Его повсюду преследовала мысль о смерти отца, терзало чувство вины: «Что же я за человек! Ведь мой отец умирал, а я без жены и одной ночи не смог утерпеть!» Более того, жена Ганди была в то время на девятом месяце беременности. Через неделю она родила мертвого ребенка. Занятия сексом с женщиной, которая находится на последних месяцах беременности, могут быть небезопасными для ребенка. Поэтому Ганди еще больше укрепился в убеждении, что его визит к жене в ночь смерти отца привел к смерти его нерожденного ребенка.

Еще десять-пятнадцать лет назад врачи утверждали, что представление о том, будто половой акт в последние дни беременности может привести к смерти ребенка, не более чем выдумка и суеверие. Но в последние годы были проведены исследования, показавшие, что все это может оказаться правдой: ведь когда женщина занимается любовью, ее сердце бьется чаще, а когда она достигает оргазма, количество кислорода у нее в крови резко увеличивается. Все эти изменения могут повлиять на питание кислородом ребенка в матке. Плод еще очень чувствителен и раним, и общее воздействие всех этих факторов может оказаться для него крайне негативным. Недавно опубликованные исследования подтверждают, что это суеверие может оказаться правдой, поскольку в момент оргазма вся биохимия женского организма претерпевает изменения. Тело потеет, сердце бьется чаще — кажется, будто весь организм охвачен внезапной лихорадкой! А нерожденный ребенок хрупок, он очень зависим от матери. Ребенок даже дышать сам не может; дыхание матери — это и его дыхание, а в волнении страсти ее дыхание становится таким прерывистым, что снабжение кислородом плода может приостановиться и он погибнет.

Случившееся стало для Ганди огромным потрясением. «Мой ребенок погиб, отец умер, а мои сексуальные желания столь велики, что я не смог сдержаться, несмотря на то, что жена была на последнем сроке беременности! Меня не остановило даже то, что отец был при смерти!» Именно тогда в сознании Ганди родились чувства раскаяния и вины, появились ненависть к сексу и его отрицание. Но в ту минуту, когда страсть к жене завладела его рассудком, он позабыл обо всем на свете. Он забыл, что отец вот-вот испустит последний вздох; он забыл, что жена на последнем месяце беременности.

Как только в твоем уме поселяется желание, осознанность засыпает мертвым сном. Еще об этом можно сказать так: желания захватывают твой ум, только когда в тебе засыпает осознанность. Они взаимосвязаны. Вкус — это лишь символ, аллегория; открывая дверь любому из чувств, ты закрываешь двери осознанности.

Индуисты рассказывали эту историю, чтобы ты не затерялся в мимолетном и не забыл о вечном. Способно ли одно мгновение окутать вечное туманом забвения? В среде индуистских мыслителей этот вопрос стал предметом горячих споров. Они спрашивали: «Как же это происходит, что майя, иллюзия, заслоняет собой брахман, высшую реальность? Как получается, что темнота, нереальное, закрывает свет? Почему безродное невежество сбивает с пути высшее сознание и блаженную душу? Как все это могло случиться? Если майя — это иллюзия, почему же мы по ее вине остаемся неприкаянными и потерянными?»

Именно так и происходит, и ты поймешь это, если до тебя дойдет смысл этой истории. Брахман исчезает в то же мгновение, когда исчезаем и мы.

Наш сон — это его исчезновение. Точно так же, когда восходит солнце, ты закрываешь глаза. По сравнению с солнцем, силы у глаз очень мало, но при всей своей слабости глаза могут заслонить от тебя солнце. Можно ли сравнить силу век с силой, которой наделено солнце? Они такие маленькие, и все же они могут закрыть от тебя солнце! Закрой глаза, и солнце исчезнет. Ты можешь смотреть на Гималаи, но как только ты закроешь глаза, Гималаи исчезнут. Тебе в глаз может попасть крохотная пылинка, и она заставит твои глаза закрыться. Маленькая пылинка может стать причиной исчезновения Гималаев!

Брахман никуда не делся, он на месте. Но пока наши глаза закрыты, для нас он исчезает. Все органы чувств — это средства нашего усыпления. Чувствам выгодно, чтобы мы спали, пребывали в бессознательном состоянии. Вот почему тамас, бессознательное существование, встречает столько возражений. Тамас — это состояние погруженности в сон; оно означает жизнь во сне, или бессознательное существование. Все, что погружает тебя в тамас, делает окружающий мир более ярким и привлекательным.

Мгновение, когда человек в этой истории попробовал плод, стало мгновением его погружения в тамас. Теперь его осознанность закрыта — она потерялась в ощущении вкуса. Все, кроме вкуса, перестало для него существовать — брахман, истина, окружающая реальность; воспринимать все это он теперь не может. Если в жизни много боли и страданий, мы часто стремимся забыться, стараемся впасть в бессознательное состояние. Вот почему во всем мире столь популярен алкоголь. И сколько бы священники в своих проповедях ни твердили о вреде пьянства, это не помогает — пьющих меньше не становится, ведь в жизни людей столько горестей, и священники своими проповедями никак не помогают от них избавиться. Горести и печали людские велики, и если у человека не получается убежать от них, что еще ему остается делать? Он должен или выйти за пределы страдания, а это случается лишь изредка и становится возможным для достигших состояния будды, или он должен попытаться забыть обо всем, а в этом помогает алкоголь. В сущности, все многочисленные способы достичь опьянения служат одной цели.

Любое проявление чувственности — это тоже разновидность интоксикации. При взгляде на красивую женщину или красивого мужчину ты на мгновение оказываешься одурманенным. Когда я говорю об этом, то в моих словах не только символический смысл. Современные исследования психологов показывают, что при виде красивой женщины или привлекательного мужчины гормональный баланс твоего организма изменяется. Есть такие железы, которые выделяют в кровь одурманивающие вещества. Поэтому вид красавицы тебя опьяняет. Тогда ты можешь броситься за ней, забыв обо всем: обществе, принятых в нем правилах поведения, законах и морали. Ты можешь даже наброситься на нее. В суде ты, наверное, будешь доказывать, что ничего такого не делал. И это будет правдой. Твое тело было настолько охвачено дурманом, что сам ты ничего не совершал, ты не был хозяином своего тела и автором тех действий, все случилось само собой. Ты не принял осознанного решения сделать это, вся ответственность лежит на гормонах, на биохимии твоего организма. Можно потерять рассудок и при виде денег, ты совершенно не будешь отдавать отчета в своих действиях.

Индуистам история о человеке и тигре служила напоминанием: даже секунда проявления чувств заслоняет собой вечный брахман. Но Будда использовал эту же историю совершенно иначе. Она поможет тебе понять некоторые коренные различия между индуистским и буддистским мышлением.

Индуисты утверждают, что мгновение — ложно, а истинно только вечное. Они говорят, что мгновение — это лишь сон, ведь слово «мгновение» значит, что секунду назад его не было и секунду спустя его тоже не будет. Индуистская мысль отстаивает ту точку зрения, что, если чего-то не было секунду назад и его не станет через секунду, тогда его существование в настоящем моменте не может быть реальностью. То, что не было реальным с двух сторон, не может быть реальным и посередине. Реальность — а так индуисты определяют истину — это лишь то, что вечно; то, что всегда есть, всегда было и всегда будет; то, что не подвержено ни гибели, ни уничтожению.

Но у буддистов иное определение. Индуисты — за вечность, Будда — сторонник мгновения. Будда утверждает, что именно в мгновении заключена истина. Нет ничего вечного, ничего постоянного; постоянство — это лишь мысль, изобретение, гипотеза, выдвинутая философами. Только мгновение реально. Истинно только то, что есть здесь и сейчас, нет никакой другой истины помимо этого мгновения. Будда стремится направить нас в настоящее. Реальность — это здесь и сейчас: вот что Будда подразумевает под истиной. Нет иного времени, кроме этого мгновения; в нашем распоряжении всегда есть именно оно.

Вечность — это умозрительное построение, мгновение — это реальность.

Но вот что интересно: в конечном счете эти две диаметрально противоположные точки зрения приводят к одному и тому же результату.

Так давайте перейдем к тому, каково понимание реальности момента и этой истории в интерпретации Будды.

Будда говорит, что, преследуемый тигром, ты бежишь через джунгли. Смерть наступает тебе на пятки и ты оказываешься на краю обрыва, а у подножия тебя поджидает другой тигр. Будда не хочет пугать тебя всем этим. Он говорит, что так устроена жизнь, такова природа вещей. В индуистской версии этой истории присутствует некая тень страха. Так и должно быть, поскольку на поиски брахмана ты отправишься, только если тебя страшит мир майи. Но Будда говорит: «Нет никакого брахмана, и ничего искать не нужно. Вот все, что есть, назови это хоть майей, хоть как-то еще. Смерть преследует тебя — это факт, такова правда жизни. А страшно тебе из-за ума, это он заставляет тебя бояться. Иначе ты бы просто принял как естественное проявление жизни то, что смерть окружает ее со всех сторон, и мы добежали до края обрыва».

Согласно Будде, ты всегда находишься на краю обрыва. А дорог, ведущих вперед, не бывает. Движение возможно, только если в твоем распоряжении два хмгновения. Если же места достаточно лишь для того, чтобы ты мог поставить ноги, то где будет пролегать твой путь? Для движения необходимо пространство. Чтобы ум имел пространство для маневра, необходимо время. А все, что есть, — это момент сейчас.

Так куда же ты можешь направиться? Куда можешь пойти? Самое большее, что у тебя получится, — это подпрыгивать на одном месте, вверх-вниз, ведь никаких путей-дорог, ведущих куда бы то ни было, не существует. Согласно учению Будды, никакого перемещения в пространстве не происходит. Ты просто бежишь на одном месте! Будда говорит, что у тебя есть только этот момент и в нем твой ум продолжает подпрыгивать. Вот так и получается, что ты всегда находишься на одном месте и никакого пути перед тобой не простирается. В тот день, когда ты это увидишь, ты остановишься; все твои бессмысленные прыжки прекратятся.

Мир — это просто прыжки на одном месте, которые совершает человеческий ум, и ни к чему они так и не приводят. Одна жизнь сменяется следующей, а мы все не унимаемся: мы так резво бежим, но никуда не добегаем; мы очень бодро шагаем, но так никуда и не доходим. При этом нам и в голову не приходит остановиться и посмотреть, а чем же мы занимались все это время, или подумать — может, мы просто топтались на одном месте? Ведь после стольких усилий и пройденных километров ты уже должен был куда-то дойти!

Человек идет по жизни, чтобы в конце ее оказаться там же, где он был в момент рождения. Весь его жизненный путь кажется просто сном. Представь, что ты спишь и видишь сон, будто ты сел в самолет и полетел в Нью-Йорк. Это грандиозное путешествие; чтобы подготовиться к нему, ты потратил много времени и сил. Но, проснувшись утром, ты видишь, что так и остался дома, лежишь в постели. Тогда ты говоришь, что все это просто тебе приснилось. Почему ты утверждаешь, что это был сон? Оттого, что на самом деле никуда не летал. Если бы, открыв глаза, ты увидел, что и вправду оказался в Нью-Йорке, ты не смог бы сказать, что это лишь сон. Сновидения по сути своей — это движение, при котором ты никуда не перемещаешься. Тогда утром ты говоришь: «Это был только сон». Если бы можно было проделать с тобой такую мистификацию: тебе приснилось, что ты летишь в Нью-Йорк, а потом ты просыпаешься и видишь, что на самом деле очутился в Нью-Йорке. Вот тогда бы ты призадумался!

Тогда ты не смог бы сказать, что тебе просто снился сон, ведь он стал реальностью.

Будда говорит: «Реальность — это путь, который приводит тебя к месту назначения. Нереально то, что никогда к месту назначения тебя не приведет. Нереально все, что никогда и никуда тебя не ведет, и не имеет значения, как долго ты следуешь по этому пути». Лишь когда твои глаза открыты, ты способен видеть, что этот долгий путь ведет в никуда и что ты не сдвинулся с места! Вот что имеет в виду Будда, когда говорит, что мир — это сон. Будда тоже называет видимый мир майей, иллюзией, но не противопоставляет ему брахман. Для Будды никакого брахмана не существует, есть только майя. И в этом стоит разобраться.

Будда говорит, что брахман — лишь новая надежда твоего ума. Ты думаешь, что перестал надеяться, ведь ты отказался от надежд на богатство и блага этого мира, но на самом деле ты лишь перенес их на брахман. Ты пришел к пониманию того, что этот мир не представляет собой никакой ценности; ничего, чем бы стоило обладать, он тебе предложить не может, но тут оказывается, что все мало-мальски стоящее спрятано там, в брахмане.

Раньше нужно было добиваться мира, теперь нужно достичь брахмана, но твой ум не сошел с пути достижений. Будда говорит, что, пока есть то, чего нужно достигать, ум все еще присутствует.

Вот почему Будда повторяет: «Избавьтесь от брахмана! Оставьте его в покое, ведь вы опять превратите его в объект своих устремлений». До вчерашнего дня ты ходил в сторону рынка, теперь ты отправишься в храм, но твое движение продолжится. До сих пор ты копил богатства, каждый день ты снова и снова пересчитывал стопки бумажных купюр. Отныне ты будешь копить добродетели, но накопление никуда не исчезнет. Добродетель для тебя такое же богатство, как и деньги.

И помни: точно так же, как и деньги, общественное признание приносят и добродетели. Купюра в сто рупий, которая лежит у тебя в кармане, становится купюрой в сто рупий потому, что таковой ее признало общество. Завтра общество скажет, государство объявит, что все сто-рупиевые купюры являются недействительными, тогда они не будут стоить и цента. То, что мы называем добродетелью, — это не что иное, как условность, признанная обществом.

В Индии считается добродетелью жениться на одной женщине. Если ты женишься на четырех, у тебя будут неприятности. Так что если индус женится на одной женщине, то это хорошо. Ведь даже будучи холостяком, ты не освобождаешься от сыновнего долга своему отцу. У тебя не будет детей, и как же ты сможешь отдать этот долг? Для индуса жениться на четырех женщинах — это грех. Если у мусульманина будет четыре жены, это добродетель, в этом нет ничего предосудительного. Валюта из четырех жен признается у мусульман, но не у индуистов.

Добродетель и грех — это тоже валюта; они так же признаются обществом. Если ты живешь один в джунглях, какой там может быть грех и какая добродетель? И что ты будешь там делать со своей сотней рупий? Какой толк от этих ста рупий в джунглях? Там сторупиевая бумажка будет обычным клочком бумаги. Твои добродетели окажутся в джунглях таким же клочком бумаги — впрочем, как и грехи. Каким бы распрекрасным человеком ты ни был, в лесу никаких особых достоинств ты не обретешь. Как ты можешь стать хорошим в лесу? Здесь нет никого, к кому ты мог бы проявить свою доброту; нет никого, кому мог бы оказать услугу. Как ты можешь стать здесь плохим? Те, кого ты мог бы оскорбить или убить, здесь не водятся. Ты совершенно один, поэтому исчезают и грех, и добродетель. Грех и добродетели — это разменные монеты общества.

Так что человек поначалу копит богатства, увеличивая суммы на своем банковском счету. Тем самым он тоже укрепляет свое эго: «Смотрите, какой я богатый!» Будда говорит, что, когда человек отказывается от всего этого, он начинает копить добродетели; тогда он создает банковский счет для своих достоинств. И помни: для этого понадобится гораздо больше сообразительности. Ведь обычный банковский счет ты с собой не заберешь, а вот банковский счет, на котором лежат твои добродетели, останется, как ты надеешься, при тебе; смерть не сможет его у тебя забрать.

Был я в одном городе. В местной общине мусульман существует одно поверье: мулла составляет записку с перечислением всех добродетельных поступков, совершенных человеком, и всех пожертвований, сделанных им в благотворительных целях, а затем скрепляет ее своей подписью. Когда человек умирает, эту записку кладут ему в могилу, чтобы, когда усопший предстанет перед Богом, она служила свидетельством всех его праведных дел и добродетелей.

Будда призывает не заниматься подобными глупостями, ведь такой Бог — не что иное, как продолжение твоего собственного делового мышления, а твое эго не только не исчезнет от всего этого, но и ничуть не уменьшится. Теперь оно привязывает себя к Божественному, отныне ты любой ценой должен будешь его достичь. Теперь ты не успокоишься, пока брахман не окажется у тебя в кармане, пока ты не сможешь объявить: «Смотрите, я не только покорил весь мир, я еще и Божественное прихватил с собой».

Твое «я» не позволяет тебе видеть дальше собственного носа. Твой брахман ограничивается твоей персоной, все для тебя ценное замыкается на тебе; твои желания связаны с тобой, твоя молитва ограничена только тобой.

Я слышал такую историю. Богатый еврей пришел к мистику-хасиду и сказал: «Я хочу молиться,

но сколько бы я ни пытался, желания не дают мне покоя. Я хочу отдавать, хочу делать пожертвования, но за этой благотворительностью прячется моя жадность, во мне живет стремление получить что-то взамен. Я могу лишиться чего-то, но это тоже лишь сделка: я надеюсь, что все окупится, причем сторицей, только тогда я способен утратить. И сколько бы я ни закрывал глаза, я не вижу никакого Бога. Я по-прежнему переполнен своим «я». Что же мне делать? И в чем причина того, что со мной происходит?»

Мистик произнес: «Пойдем со мной». Он подвел богача к окну. В окне было прозрачное стекло; за ним виднелись деревья, птицы, белая цапля пролетела в вышине; ярко светило солнце, по небу плыли облака. Мистик сказал: «Смотри. Ты все хорошо видишь?»

Богач ответил: «Да, конечно, оконное стекло такое чистое и прозрачное».

Тогда мистик повел богача к другой стене, на которой висело зеркало. Он спросил: «Ты видишь, в чем разница между этим стеклом и тем, что ты видел только что?»

Богач стоял перед зеркалом и ничего, кроме себя самого, в нем не разглядел.

«И там, и там — стекло, — сказал мистик. — В чем же разница?»

Богач рассмеялся и сказал: «Я понял! Отличие в тонком слое серебра. На том стекле нет никакого серебряного покрытия, а на этом стекле такое покрытие есть. Из-за него через это стекло ничего не видно, я могу в нем разглядеть только самого себя. Я понял! Меня окружает такой же серебряный слой. Вот почему всякий раз, глядя вокруг, я ничего не вижу — ни Бога, ни Божественного, — а вижу только себя самого».

Это серебро может быть самых разных видов. Оно может быть мирским, а может и духовным. Но пока тебя покрывает слой желаний, — а это и есть то самое серебро, — ты окружен самим собой.

Будда сделал самое глубокое заявление, причем в самой четкой и сжатой форме из всех, которые когда-либо звучали. Он сказал, что твой брахман — не что иное, как продолжение твоего собственного эго. Вот почему Будда также утверждал, что никакого брахмана не существует. Не делай из этого вывод, что брахмана нет на самом деле. Будда говорил, что и Бога нет, но не понимай его слова буквально, иначе ты ошибочно решишь, что Будда отрицал Божественное. Когда Будда говорит, что Бога нет, что брахмана нет, на самом деле он говорит о твоем Боге, твоем брахмане. Их нет, поскольку это не что иное, как ты сам, это твоя игра. Это новая дверь, новое измерение, новое продолжение твоего собственного «я»; там ты снова принимаешься раздувать себя самого.

Сострадание Будды велико, вот почему он говорит столь жестко. Вот его слова: «Не существует ни Бога, ни души, ни освобождения. Ничего не существует. Лишь настоящий момент — вот все, что есть». А если ты понял смысл утверждения Будды о том, что этот момент — все, что есть, и нет ни будущего, ни прошлого — ничто не вечно, ничто не постоянно, — куда ты направишься, куда побежишь? Где будет то пространство, куда устремятся твои желания? Все средства и способы исчезли, все пути уничтожены, все мосты взорваны. Ты просто будешь стоять на месте.

Согласно учению Будды, смерть существует в прошлом, поскольку она должна предшествовать рождению. Если бы ты вначале не умер, как бы ты мог родиться? Точно так же, как смерть случается после рождения, она происходит и перед рождением. Смерть и рождение — это две стороны одной медали. Ты умер в предыдущей жизни, потому родил-с я в этой. Ты родился в этой жизни, значит, опять умрешь. И пока ты не родишься вновь, смерть тебя не настигнет. Если смерть — это один шаг, то тут же всегда присутствует и следующий шаг. Если рождение — это один шаг, тут же всегда присутствует и шаг следующий. Поэтому Будда говорит: «Смерть позади, смерть впереди; а между ними — рождение. Между двумя смертями — рождение, между двумя рождениями — смерть. Где бы ты ни находился, с двух сторон у тебя смерть — и спереди, и сзади.

Так обстоят дела. Ты завис между утесом и оврагом, и вдруг замечаешь пчелиный улей. В истории Будды был не плод, а улей; и вот из него стекает струйка меда, которая в любую минуту может капнуть. Твой взгляд прикипел к этому меду, ты открыл рот и ждешь, когда же он стечет. И вот капля меда падает, и Будда говорит о твоих ощущениях так: «Какой сладкий! Какой вкусный!»

Если ты можешь забыть обо всех смертях — а в этом и состоит смысл истории Будды... С каждой минутой слабеют твои руки, ослабевает хватка; не сегодня, так завтра ты уже не сможешь цепляться за корни, которые держат тебя на весу... ты даже об этом можешь забыть, и в такой миг ощущение вкуса станет в тебе настолько сильным, что больше не будет ничего — только вкус. Когда ты забываешь о смерти, ты забываешь и о себе самом. Потому, когда нет ни смерти, ни времени, когда ты сознаешь происходящее вокруг, этот вкус становится твоим просветлением, этот вкус становится твоей медитацией. И в эту самую секунду ты освобождаешься; в это самое мгновение ты познаешь, что такое брахман.

Потому для Будды эта история несет в себе совершенно иной смысл. Для Будды сущность медитации состоит в том, чтобы жить от момента к моменту, и вкус каждого из них переживать настолько тотально, что самого переживающего внутри не остается, ибо это тоже препятствует тотальности. Если в тот момент, когда капля меда падает тебе в рот, сам ты тоже при этом присутствуешь, переживание вкуса не будет тотальным. Нет, когда остается один только вкус, только сладость меда, растекающегося по твоим губам; все твое существо становится лишь этой сладостью. Ничего больше не остается: ни знающего, ни переживающего, ни делающего — никого, только сладость меда растекается по губам. В это мгновение происходит просветление.

Таким образом, Будда говорит, что каждое чувство и ощущение может стать дверью к просветлению. Согласно учению Будды, проблема не в ощущениях, а в эго. Если чувства использует твое «я», каждое из них становится зависимостью. А если эго внутри тебя растаяло, тогда каждое ощущение становится освобождением.

Это совершенно противоположные точки зрения, но приводят они к одному и тому же результату. Выбери ту, которая кажется тебе правильной. Я не хочу сбивать тебя с толку, но я считаю необходимым передать тебе оба смысла этой истории. Тогда ты сможешь сделать выбор. Если тебя привлекает первая интерпретация, тогда путь твоей жизни будет совершенно другим. Тогда тебе придется отправиться иным маршрутом. Назовем его «путь аскетизма», или «путь воли»... таков путь, которым тебе нужно будет пройти: он будет полон борьбы за отказ от чувств и ощущений и за пробуждение себя от каждого из них. Тогда впитывание, слияние — это не для тебя; твой путь — это борьба и тотальная воля для защиты и утверждения самого себя. Но с са*мой большой трудностью тебе придется столкнуться в конце: когда ты преодолеешь все чувства и ни одно из них уже не будет иметь над тобой власти, ты останешься один на один со своим «я», которое выжило и стало кристально чистым. Задача теперь в том, как растворить это «я» в брахмане... — ведь в борьбе с чувствами и ощущениями твое «я» будет становиться все сильнее и чище.

Вот почему последняя проблема, возникающая перед последователем индуистской системы духовных учений: как аскету растворить свое эго? Поскольку эго аскета очень твердое. Разве обычный мирской человек что-то делает во имя эго? А вот аскет...

На начальных этапах индуистские духовные практики очень легкие, потому что бороться всегда легко. Мы всегда готовы к бою. Нам очень хочется сражаться — или с другими, или с собой. Насилие дается нам легко. Мы жаждем уничтожать — это язык, который мы понимаем. Поэтому нас очень привлекает аскетизм. При виде человека, лежащего на подстилке из шипов, тебя переполняет благоговение. А другой стоит и годами не садится; увидев такое, ты почтительно склоняешь голову. Кто-то постится и месяцами не пьет даже воды; и тебе хочется подойти и упасть ему в ноги. Аскетизм привлекает, поскольку напоминает самоистязание с целью самоуничтожения. Но тот, кто занят уничтожением, укрепляется изнутри. Тело подвергнется уничтожению, а эго — укрепится.

Индуистская духовная практика очень легка на первом этапе, но крайне сложна на последнем, ведь в конце от тебя потребуется совершить грандиозный прыжок. Вот твое «я» — ты берег и совершенствовал его, украшал, наряжал, натирал до блеска, вычищал. И теперь оно сияет, как бриллиант, а если бы ты выбросил его в самом начале, когда оно напоминало необработанный булыжник, быть может, тогда отказаться от него было бы не так сложно. Но теперь, после стольких лет аскезы, ты настолько отчистил его, что расстаться с ним будет очень сложно. Поэтому индуистскому ищущему на последнем этапе приходится очень нелегко: «Как я могу отказаться от такого бриллианта — даже для того, чтобы войти в Божественное?»

Буддийская духовная наука крайне сложна вначале: ведь сделать ощущение вкуса медитацией — невообразимо сложная задача. Чувства и ощущения по сути сво-

П 7/10

ей — бессознательны, а под медитацией подразумевается состояние осознанности. Поэтому так сложно сознательно окунуться в удовольствие ощущений, окунуться настолько тотально, что внутри тебя не остается никакого эго, нет того, кто окунается, а есть лишь само погружение. Это трудно, ведь чувства погружают нас в спячку — именно для того, чтобы заснуть, мы и ищем в них прибежища. А Будда говорит, что с самого начала следует сохранять осознанность, что не нужно при помощи эго контролировать свои чувства, вместо этого следует убрать само эго. Вот почему Будда говорит, что внутри нас нет ни души, ни «самости», там просто никого нет. Ты — лишь повозка; и внутри тебя нет никакого возничего. Двигайся с пониманием этого.

Так что начало — многотрудно, но в конце все становится легко, ведь для того, кто двигается с пониманием всего этого, настанет день, когда он вдруг отпустит свое «я», устремясь к Богу. Этот человек однажды обнаружит, что «я» больше нет. Его исчезновение будет таким незаметным... Однажды он вдруг увидит: «Меня нет, есть только брахман, высшая реальность». Это состояние Будда назвал нирваной.

Но если посмотреть на эти две системы духовных практик, то в общем и целом они одинаковы. Пусть будет сложно вначале и легко в конце или будет легкость в начале и сложность в конце — все это одно и то же. Эти системы равноценны.

Поэтому каждый ищущий решает для себя сам. Если ты хочешь пойти по пути Будды, трудности тебя поджидают в самом начале; если же предпочитаешь отправиться вместе с Шанкарой, тяжело тебе придется в конце. Так что все зависит от тебя. Трудно будет в обоих случаях, и эти трудности ты должен будешь преодолеть. Все зависит от тебя — от твоих личных склонностей, твоего отношения, твоей жизни, твоего типа личности. Ясно пойми самого себя и действуй соответственно — ты придешь к тому же результату. Будда называет это нирваной, Шанкара — брахманом. Шанкара ведет тебя туда через постижение вечности, Будда ведет тебя через постижение момента.

Вот почему воззрения Будды в Индии так и не прижились: здесь издавна существовала традиция индуистского мышления, а индуистская философия столь жестко выступала против настоящего момента, что трудно было даже представить, будто через него возможно постижение истины. Индуизм отвергал чувства и ставил их под жесткий контроль; вспомним хотя бы определение йоги, данное Патанджали: «Читтавритти ниродха» — управление проявлениями чувств. Это было не что иное, как формирование конфликта между читтой, умом, и врит-ти, проявлениями чувств. Такова была давняя традиция. Казалось, что утверждения Будды противоречат этим воззрениям; создавалось впечатление, будто они расшатывают всю систему взглядов индуистской философии.

Поэтому индуисты увидели в Будде врага столь опасного, что никто другой с ним не сравнится. С Махавирой индуисты так не боролись. Вот почему джайны смогли удержаться в Индии. Ведь духовные практики Махавиры так же сосредоточены на воле, на преодолении чувств. В основе своей они индуистские, поэтому между индуистами и джайнами нет существенных расхождений. Возможны отличия в идеологических аспектах, но структура личности в этих религиях одинакова. Вот почему джайны смогли в Индии выжить, но допустить существование здесь буддизма было совершенно невозможно. От Будды следовало избавиться. И причина здесь вот в чем: его представления о духовном пути были совершенно противоположны индуизму. Тебе в рот падает капля меда, и ты должен настолько раствориться в ее вкусе, что сама эта капля становится брахманом. Согласно индуистским представлениям, капля меда олицетворяет чувства, это майя, иллюзия. Согласно воззрениям Будды, эта капля и есть брахман, окончательная истина.

Обе концепции верны. Когда я говорю, что верны обе концепции, это создает еще больше трудностей. Всегда просто сказать, что этот прав, а тот ошибается, поскольку их воззрения противоположны. Величайшее искусство религии состоит в том, чтобы не делать поспешных выводов, когда сталкиваешься с противоположностями.

Религия — не что иное, как название для синтеза противоположностей.

Так что не спеши. Уму так и хочется назвать противоположность неправильной. Ум думает, что лишь одна сторона из двух может быть правильной — как могут оказаться правы обе? Но жизнь гораздо обширнее, чем ум. Ум очень узок. В нем правильной может быть только одна из двух противоположностей. В жизни обе могут оказаться верными. Разум крайне ограничен — обе противоположности в нем просто не умещаются. Существование — безгранично, и в нем содержатся все противоположности; они располагаются там бок о бок. Чем более зорким становится твое духовное видение, тем больше тебе открывается, что все противоположности сливаются воедино.

Ошо,

Ты призываешь нас к отпусканию и просишь не привязываться к Тебе. Но вот мы смотрим на себя, и похоже, что мы все-таки к Тебе привязываемся, даже во имя отпускания. Ведь в нас полно страха, что нам без Тебя не прожить. Почему так получается? И что нам делать в этой ситуации?

Вы должны умереть! Именно в этом состоит смысл отпускания. Человек не должен пытаться выжить. В смерти нет ничего плохого, все зло — в выживании. А что ты теряешь? Ради чего мы вечно пытаемся что-то приберечь на будущее, оставить при себе, отложить впрок? Что тут беречь и спасать? Если внимательно приглядеться, если спокойно поразмыслить, хоть минуту, что у тебя есть такого, за что стоит держаться?

И когда ты увидишь, что ничего стоящего у тебя нет, страх смерти тут же исчезнет. Ведь кто тогда умирает? Когда держаться не за что, что ты тогда теряешь? Страх потери основан на иллюзорном представлении о том, что ты чем-то обладаешь. А ведь ты ни разу даже не открывал двери своего дома и не смотрел, есть ли там хоть что-то? Возможно, именно этот страх виной тому, что ты там ничего не видишь — или просто не смотришь. Ведь тогда у тебя не получится поднять столько шуму, который ты обычно устраиваешь вокруг своих^бережений, накоплений, вокруг своего выживания. Тогда ты будешь выглядеть совершенно беспомощным. Никаких сбережений, припрятанных в сейфе, у тебя, наверное, нет; но если произойдет ограбление, ты поднимешь невообразимый шум. И это тоже создает впечатление, будто у тебя там что-то хранится.

Что такое страх смерти? Почему он так силен? Что ты потеряешь, когда умрешь? Это один из самых серьезных вопросов, который ищущий должен задать самому себе: «Если я умру, в чем будет потеря? Что произойдет из-за моей смерти? Вот я перестану существовать; но откуда берется это беспокойство, это нежелание принять состояние не-бытия?» Ведь наше существование все равно не приносит нам счастья. Как я уже говорил, есть только надежда, что, возможно, когда-то, в один прекрасный день мы будем счастливы. Кем бы ты ни был, ты страдаешь и мучаешься от этого; где бы ты ни был, ты страдаешь и мучаешься — и все же боишься все это потерять!

Нет, просто умрц! Умереть — это величайшее искус-

г

ство. Только тот, кто овладел искусством умирания, празднует жизнь тотально.