Глава 40 В атмосфере празднования все правила устраняются

Глава 40

В атмосфере празднования все правила устраняются

Ошо, говорят, когда Будда достиг просветления, вся Вселенная стала блаженной — цветы посыпались с неба, божества начали танцевать вокруг него. Сам Индра, король всех дэв, снизошел со сложенными ладонями и припал к стопам Будды. Деревья начали цвести, хотя не пришло их время, — все существование стало празднованием.

Хотя история, описывающая просветление Будды, — всего лишь поэзия, я полагаю, существование должно было наслаждаться и продолжает наслаждаться еще больше в твоем просветлении. Мне кажется, что в твоем лице все пробужденные существа прошлого орошают мудростью, любовью и состраданием эту истомленную, измученную планету в последнем драматическом усилии.

Ошо, что случилось, когда ты стал просветленным?

Явление просветления нельзя описать прозой. Проза слишком буднична. А явление просветления слишком поэтично.

Это предельная существующая в природе любовная история.

Проблема в том, как облечь в слова не выразимое словами.

Никакие деревья не цветут не в свое время. Никакие цветы не падают с неба. Никакие божества не танцуют вокруг просветленного. Но, тем не менее, все это правда. Это как будто деревья расцвели не в свое время. Помните об этом «как будто»: как будто боги танцевали вокруг просветленного, как будто все существование стало празднованием.

Оно становится празднованием, но это так тихо и спокойно, это так далеко от языка, что для описания этого нам приходится использовать воображаемые явления. Иными словами, деревья должны были бы цвести, хотя не время, — но они не цвели, должны были бы сыпаться цветы — но они не сыпались.

Вы должны постичь этот поэтический образ: когда кто-либо становится просветленным, это не только его просветление — потому что он исчез, вот почему есть просветление, — оно разносится по всему существованию, оно ощущается в каждой клеточке жизни.

И с каждой отдельной личностью, которая становится просветленной, весь уровень осознанности человечества немного повышается. Все, что человек являет собой сегодня, не благодаря его собственным усилиям; это заслуга тех нескольких просветленных людей во всем мире. Их можно пересчитать по пальцам. Но каждый исчезающий, став чистым светом, дал всему спящему человечеству невероятный импульс к высшему состоянию сознания.

Где бы мы ни были, мы в невероятном долгу перед теми, кого даже не знаем.

А с поэзией вообще проблематично. Одна проблема в следующем: когда вы объясняете ее, она становится прозой, она теряет свое поэтическое качество. Во-вторых, верящие, верующие считают, что это не поэзия, все, что говорится, случилось на самом деле, это история — не выдумка, а действительность. Они начинают злиться, если вы называете это поэзией, — хотя поэзия гораздо более выразительна, чем проза.

И такого рода поэзия использовалась для всех просветленных людей по всему миру.

Так получилось, что в первый раз, когда я приехал в Бомбей, — это было где-то в 1960 году — я выступил с речью на праздновании дня рождения Махавиры. А Бомбей — это оплот джайнов.

Я был совершенно незнаком им.

У них было два оратора. Меня представил им очень видный в Индии человек, очень простой и скромный человек; но, по чистой случайности, он был генеральным управляющим Джемналала Баджаджа в Вардхе. Джемналал Баджадж был одним из самых богатых людей в Индии, который пожертвовал всем ради борьбы за свободу. Он построил большую гостиницу, где одновременно могли размещаться по меньшей мере пятьсот человек, и там постоянно проходили конференции борцов за свободу. В конце концов он убедил и Махатму Ганди — кто был лидером — приехать в Вардху и недалеко за городом построил для него ашрам.

И этот старик, Чиранджилал Баджатья, отвечал за заботливый прием всех гостей. Эти гости в конце концов стали президентом Индии, губернаторами всех штатов, премьер-министрами, членами кабинета министров — все главенствующие посты после освобождения попали в руки этих людей, которые были гостями Джемналала — а Чиранджилал Баджатья заботился о них. Поэтому он был тесно связан со всеми индийскими общеизвестными лидерами, ни один человек, занимающий какое-либо высокое положение, не был ему неизвестен. И они все уважали его — потому что он был пожилым человеком, и он обслуживал их с такой любовью.

Мы встретились с ним, опять же, чисто случайно.

В Джабалпуре в горах есть великолепный комплекс джайнистских храмов. А у камней в Джабалпуре есть особенность — они все круглые. Большие камни, огромные камни, но все круглые, в форме яйца, которые подтверждают, что земли Джабалпура вышли из вод океана. Эти большие валуны перекатывались в воде на протяжении миллионов лет — вот откуда округлая форма… И не один — миллионы валунов. Это странная гора. Это необычная гора: сплошные валуны на валунах — в этом есть своя красота.

И там происходило празднование. Я пошел туда выступить с речью, и, когда я выходил, этот старик стоял у дороги. Утро было холодное. Старик закутался в одеяло. Он сбросил одеяло на землю и пригласил меня на него сесть, но я сказал:

— Твое одеяло испачкается.

— Не беспокойся об одеяле.

— Ты стар. Ты можешь простудиться.

— Не беспокойся. Просто сядь. Просто сядь со мной. Я не могу предложить тебе сесть на голую землю, — сказал он. — Я слышал всех великих ораторов этой страны — от низших до высших, как Махатма Ганди, — но так, как ты, никто не трогал мое сердце. У меня есть только одна просьба, пожалуйста, не откажи старику.

— Сначала скажи мне, что ты хочешь, — я понятия не имел, кто это был.

— Определенного числа этого года я приглашу тебя в Бомбей. Я хочу представить тебя выдающимся людям. Иначе они так и не узнают о тебе, как не знал и я.

А Бомбей — это настоящая столица индийской интеллигенции, предпринимателей; даже политики из Дели во власти людей Бомбея, потому что для выборов им нужны деньги, а все деньги сосредоточены в Бомбее.

Вы будете удивлены, но население Бомбея всего лишь десять миллионов — в стране с населением девятьсот миллионов — но в нем сосредоточена половина благосостояния всей страны. Десять миллионов из восьмиста восьмидесяти миллионов людей владеют половиной благосостояния страны. Безусловно, у них есть власть.

И он сказал мне:

— Я не хочу, чтобы эти люди упустили тебя.

— Ты приглашаешь с такой любовью, — ответил я. — Я приеду. Но я не знаю там никого. Никто не знает меня.

— Я буду там, и я устрою, что люди узнают тебя.

И это было забавно, потому что, когда я приехал, я стоял в ожидании возле двери купе с кондиционером, и почти пятьдесят человек бегали туда-сюда, высматривая меня. И они смотрели на меня — почему-то уверенные, что это тот человек, но почему-то разуверялись. И продолжали. Поезд опустел. Там остался только я и эти пятьдесят человек, которые пришли, чтобы встретить меня. Теперь больше никого не было.

Поэтому в конце концов они спросили меня:

— Что случилось? Ты не надел сегодня гандианскую шапочку?

— Кто вам сказал, что я ношу гандианскую шапочку?

— Чиранджилал Баджатья, который пригласил тебя сюда.

— Он пожилой человек и всю свою жизнь прожил с людьми, которые носят гандианские шапочки, — это был символ борцов за свободу. — А все остальное сходится, но он просто добавил гандианскую шапочку.

И они все смотрели снизу вверх — все было правильно, только не хватало шапочки — и они снова говорили: «Это не он».

А Чиранджилал Баджатья попал в пробку, поэтому он приехал позже, когда они уже сделали открытие: «Я не ношу ее, и я тот человек, которого вы ищете. Я знаю, что вы ищете меня, а вы бегали туда-сюда».

Чиранджилал пришел, пыхтя и задыхаясь, старик. И он сказал: «Послушайте, я забыл одну вещь. Гандианскую шапочку он не носит. Просто за всю свою жизнь я видел так много людей, которые носят гандианские шапочки, что, наверное, я придумал или, возможно, просто оговорка, и я сказал это вам».

Эти люди совершенно не знали меня, моих идей и всего остального. Поэтому они были слегка подозрительны, но так как Чиранджилал Баджатья был очень влиятельным человеком, они попросили меня приехать, пригласили меня.

А еще они пригласили самого известного джайнистского монаха в Бомбее, Читрабхану.

И, естественно, всех интересовал и его речь, он был самым видным джайнистским монахом в окрестностях Бомбея.

Поэтому он говорил первым. Когда он закончил и встал я, люди начали покидать свои места. Неизвестный человек, кто знает, это может быть пустая трата времени. Я вынужден был прикрикнуть на этих людей, я сказал им: «Подождите всего пять минут и после этого можете уходить — но не раньше. Так что садитесь! Вернитесь на свои места!» Они и не предполагали, что кто-то может так поступить.

Я сказал: «Это же крайне некультурно. Вы должны послушать хотя бы пять минут, и тогда вы свободны, тогда вы можете уйти. Я не буду мешать тем, кто захочет уйти, но первые пять минут не уйдет никто».

Так что все вернулись на свои места, слегка напуганные. Это не тип искателя.

Я начал критиковать Читрабхану шаг за шагом, и через пять минут я сказал им: «Если кто-нибудь хочет уйти, уходите сейчас. После этого никому не будет позволено выйти, пока я не закончу». Ни один человек не ушел, потому что этих пяти минут, в течение которых я говорил, было достаточно, чтобы убедить их, что Читрабхану просто дурак.

Потому что история Махавиры есть та же поэзия, только выраженная несколько иначе, а Читрабхану пытался доказать, что это реальные события.

Например, Махавиру кусает за ногу змея, и из ноги идет молоко, не кровь. И он пытался доказать, что это произошло в действительности. Когда Махавира идет — он был голым, босым — по грязным дорогам, если на дороге колючка, то колючка сразу же уходит с его пути, потому что Махавира покончил со всеми своими плохими кармами, и теперь существование не хотело бы причинить ему боль. Поэтому даже колючка настолько деликатна, что сразу же уходит с его пути. И он пытался доказать, что это все произошло в действительности.

И я начал критиковать его: «Этот человек, Читрабхану, которого вы слушали с таким почтением, просто дурак». Это был шок. Некоторые люди с того собрания до сих пор мои саньясины, и они говорят, что подумали — сейчас начнется бунт. Читрабхану был настолько почитаем джайнистским сообществом, а этот человек начинает называть его дураком. И они даже не знали, кто я такой. Безусловно, я против джайнизма. И я сказал: «Этот человек не понимает разницы между прозой и поэзией. В поэзии есть истина, но она не фактическая; это правда, но она не фактическая. В ней заключены смысл, значение, которые нельзя передать иначе».

Махавира был первым человеком, который провозгласил отказ от насилия основой религии — не-убивание, не-причинение никому никакой боли или страдания.

Так что существование должно почитать этого человека. Я не думаю, что колючка поймет Махавиру, даже человек не понимает, даже этот Читрабхану не понимает — он хуже, чем колючка. Ни одна колючка никогда не уходила с его пути.

Это просто способ сказать, что существование настолько щадит уязвимость Махавиры, что, если бы это было возможно, убрало бы колючку с его пути.

Замысел, но не факт. А как факт это бессмысленно.

На самом деле, все существование не теряет из виду, почитает, любит колоссальный вклад этого человека в человечность.

А от укуса змеи не может пойти молоко. Существуют только два варианта. Либо Махавира наполнен молоком — бутылка молока! У него нет крови, потому что где гарантия, что змея укусит именно за это место. Она могла бы укусить за любое другое место, поэтому он должен быть весь заполнен молоком. Но молоко — это еще полбеды. Оно быстро свернется, и тогда Махавира должен будет вонять свернувшимся молоком! И масло может сочиться из его пор! Абсурдно делать из этого факт.

Или другой вариант: женщина может превращать кровь в молоко, но в этом случае у нее есть определенное устройство в груди. Поэтому второй вариант — у Махавиры по всему телу грудь.

Но истина в том, что это поэзия, а этот дурак не понимает поэзию. Это просто способ выразить, что человек был настолько полон любви — как мать, — что, даже когда змея кусает его, он не может дать ей ничего, кроме молока.

А змеи очень любят молоко.

В Индии есть те, кто поклоняется змеям. Каждый год у них есть определенный день змей, и укротители змей приносят змей со всей страны, а люди приносят молоко. И змеи пьют молоко с такой радостью.

Поэтому я сказал: «Это просто поэзия, ведь это то, что змея любит больше всего, — молоко. Хотя она дает Махавире яд, Махавира может ей дать только молоко».

Это не факт. Это не может быть фактом.

И я сказал: «Я требую, чтобы этот человек доказал, на каких основаниях он утверждает, что это факт. Я говорю, что это более чем факт, это сама истина. Но, чтобы передать ее, нужно использовать язык поэзии, а не обычной приземленной прозы».

И когда я сказал людям: «Теперь все, кто хочет уйти, вставайте и уходите без промедления, потому что после этого я не позволю никому вставать и мешать собранию», — наступила полная тишина, и никто не ушел.

Во время моего выступления я сказал людям, что Махавира, действительно, два человека. Махавира не его имя, махавира значит «великий воин». Вот почему его называют «Махавира джайна». Джайна означает «завоеватель», тот, кто боролся со всем, что было в нем неправильного, и победил, победивший. Но он не всегда был «Джайна». Его настоящее имя — Вардхаман. Это тоже знаменательно, потому что вардхаман означает «тот, кто эволюционирует». В этом смысле все вардхаманы — эволюционирующие к более высоким состояниям.

В тот день, когда он достиг, Вардхаман умер и родился Махавира.

Этот Читрабхану сходил с ума от того, что я говорил людям, — а они были его аудиторией годами, а я был просто самозванец. Никто не знал меня. И он пытался найти что-то, что он мог бы раскритиковать. Заслышав, как я говорю, что Вардхаман и Махавира — два разных человека, он немедленно вскочил и сказал: «Это неправда. Вардхаман и Махавира — один человек».

Я сказал президенту: «Присматривайте за этим человеком. Он не в себе. Он снова не понимает поэзию. Я тоже говорю, что Вардхаман — его старое имя, но пришел день, когда старое умерло и началась новая жизнь. Чтобы символизировать новую жизнь, ему дали новое имя, Махавира. Махавира совершенно не связан с Вардхаманом. Так что если вы понимаете поэзию, то это не проблема, было два человека — тот, кто был и кого больше нет, и тот, кого не было и кто есть сейчас, но если вы не понимаете поэзию, то это ваша проблема».

Когда я закончил, президент остановил Читрабхану и сказал: «Ты в гневе, и ты не понимаешь. Человек говорит простые и важные истины».

Это стало большой проблемой для Читрабхану — потому что я снова и снова приезжал в Бомбей. Все больше и больше его людей начинали переходить ко мне. Он пытался мстить — вот такие они, не принимающие насилие люди…

Я должен был ехать из Пуны, и раздался телефонный звонок: «Не везите его на машине, потому что на дороге Читрабхану поставил опасных людей, наемных убийц, которые способны на все. Поэтому мы высылаем самолет, доставьте его на самолете». Но несколько моих людей поехали на машине, и их машины были захвачены. Они искали меня — банда из восьми человек. Трудно поверить! С одной стороны, люди говорят о ненасилии… Всю свою жизнь он был монахом, просвещенным монахом, а потом из-за того, что он не может справиться со мной при помощи ума, он решает меня убить.

В тот день я рассказал на собрании, что случилось. Безусловно, там были люди, потому что машины обыскивали. И те, кто был в машинах, могли видеть, что за люди останавливали их, — они положили на дорогу большие камни, поэтому они не могли проехать, они вынуждены были остановиться. Эти люди были озадачены тем, что меня там не было. И я сказал: «Таких людей, как Читрабхану — только потому, что у них есть определенная ученость, определенная способность к четкому изложению своих мыслей — не следует так легко признавать. Если он может совершить насилие, то под сомнением его целибат, то вся его личность — личность притворщика».

Так и случилось. Он сбежал в Нью-Йорк с дочкой одного из самых богатых людей. Теперь он в Нью-Йорке, женат на девушке. И был выбран именно Нью-Йорк, потому что у родителей девушки крупный бизнес в Нью-Йорке. И теперь он живет в роскоши — против чего проповедовал всю свою жизнь.

Пережить что-либо и просто позаимствовать слова других людей — настолько далеко одно от другого, что нужно всегда осознавать, слушаешь ты попугая или человека, который пережил.

Ты спросил, что случилось в момент моего просветления. Все, что было описано в просветлении Будды. Чувствуешь, как падают цветы. Чувствуешь необыкновенный аромат. Чувствуешь, будто вокруг танцуют божественные силы. Но это только чувства, побочный эффект просветления, но это не происходит в действительности. И очень сложно принять что-то за истину, если это не происходит в действительности.

В поэзии истина, но она не факт действительности.

В искусстве истина, но она не факт действительности.

Факты — будничные вещи. Их собирают только газеты, и в итоге те же газеты становятся историей.

Истина — тотально иное явление.

Позвольте вам объяснить. У джайнов двадцать четыре мастера. Если вы зайдете в джайнистский храм — а у них лучшие храмы в мире, самые прекрасные, самые простые, самые безмятежные; они всегда выбирали горы, поэтому их храмы расположены высоко в горах, — там вы обнаружите двадцать четыре тиртханкары, статуи из белого или черного мрамора. Одно непременно поразит вас: они все кажутся совершенно одинаковыми, нет никакой разницы. Даже священник в храме не может отличить, кто есть кто. Поэтому в конце концов джайны решили сделать небольшие символы снизу статуи, например, под статуей Махавиры, так как его имя «великий воин», есть линия — это его символ. У каждой статуи есть символ, и по символу они могут сказать, чья это статуя, — иначе они в точности одинаковы.

И это не может быть фактом. Двадцать четыре человека, разбросанные по разным тысячелетиям, не могут быть похожи как две капли воды.

Но это истина, потому что эти двадцать четыре человека пережили одну истину, увидели один свет, почувствовали одно блаженство. Чтобы обозначить, что их переживания были в точности одинаковы — как вы сможете показать это в мраморе? У мрамора своя собственная поэзия, и они справились с этим отлично: их статуи сделаны в точности одинаковыми. Это указывает на то, что тело не имеет значения, форма тела не имеет значения. Что имеет значение, так это внутреннее переживание; как показать его подобие? И в камне?

Так что эти двадцать четыре статуи, в точности подобные, выражают поэтическую истину о себе.

И когда кто-либо становится просветленным, все эти переживания случаются. Он чувствует, что празднует все существование: деревья цветут не в свое время, птицы поют, хотя и не утро. В этой атмосфере празднования все правила устраняются.

В этом смысл: в атмосфере празднования все правила устраняются.

А величайшее чудо существования — это просветление, и, без сомнения, ему должно радоваться все существование.

Но я повторяю: помните, что это поэтическое переживание, поэтическое выражение того, что нельзя передать словами. Но оно существует.

Ошо, когда я сказал тебе, что видел тебя пустым, ты ответил: «Пустота в тебе — это „настоящий“ опыт». Ты сказал это дважды. Мое понимание доказательства того, что это реальность, в том, что он, наблюдаемый, остается с осознанностью, тогда как воображение растворяется.

Видение тебя пустым не вернулось, и, сколько я ни пытаюсь, оно не возвращается. Но в то же время что-то осталось со мной, что-то не оставит меня с тех пор, как я увидел тебя таким.

Это реальность, Ошо?

Это реальность, только получилась небольшая путаница — что естественно. Я сказал, что с появлением осознанности воображение исчезает, но реальность остается. Ты видел меня отсутствующим, или пустым, и я сказал, что это реально.

Тогда ты попытался снова увидеть меня пустым, но ты забыл об одном, что, пока ты пытаешься, ты не можешь быть осознанным.

Поэтому не то чтобы моя пустота была твоим воображением. Будь осознанным, и ты снова увидишь пустоту, но не пытайся — потому что, когда это произошло впервые, ты не пытался, ты просто сидел здесь тихо, слушая, и из ниоткуда ты почувствовал пустоту. Она придет тем же способом, даже не постучав в твои двери. Усилием ты не сможешь это вызвать.

Это не воображение.

Но другую половину ты забыл. В тишине ты был осознан безо всяких усилий, и как только ты увидел это, ты начал пытаться увидеть это снова, и сейчас оно не приходит, отсюда путаница. Ты думаешь, что, должно быть, это было воображение, но нет.

Это случается с каждым. Любое переживание запредельного в первый раз случается без ваших усилий. Ты делал что-то постороннее. Ты слушал меня, тебя не интересовало запредельное, и вдруг дверь открылась.

И ты видишь звезды днем. Это окажет на тебя бессрочное воздействие. Ты никогда больше не будешь прежним.

Но помни: не прилагай усилий. Сложность в том, что ум говорит: «Такое прекрасное переживание. Приложи усилия, сделай что-нибудь, чтобы снова его пережить». Но любое делание губительно, у тебя ничего не получится.

Просто забудь об этом, как оно приходило незваным, так и придет.

А так как ты знаешь секрет — что эти великие переживания приходят незваными, ты не можешь их получить, — то, что бы ни случалось, расслабляйся в нем, погружайся в него и, когда оно уходит, не переживай, что упускаешь что-то. Чувствуй благодарность — а не отчаяние, что оно исчезло. Чувствуй благодарность, что оно показалось тебе, а ты этого не просил, оно пришло само собой, незваным, и постепенно у тебя появится привычка, что это не в твоей власти, не в твоих руках. На самом деле, ты, твои руки, твои усилия — преграды.

Так что, когда временами, делая что-то, ты настолько тотально поглощен, к тебе придут эти потрясающие моменты и продолжат изменять тебя; каждый раз, когда они будут приходить, они будут проникать все глубже в тебя.

Однажды это случится: придет момент и больше не оставит тебя.

Ошо, знание эзотерики играет какую-либо роль на пути осознанности?

Нет. Никакое знание — эзотерическое или иное другое — никакой роли на пути не играет, кроме той, что становится помехой. Невинность помогает, знания мешают.

Будьте ребенком — полным удивления, ничего не знающим.

Один индийский святой был очень почитаем в Индии. Было только два человека в Индии, которых называли «махатма». Один был Махатма Ганди — махатма значит «великая душа», — а вторым был Махатма Бхагвандин.

Этот второй человек обычно оставался у меня всякий раз, когда проезжал город, в котором я жил.

Я ходил на утреннюю прогулку, на вечернюю прогулку, и он тоже очень любил ходить на прогулку. Он был пожилым человеком, но невероятно эрудированным; он знал названия всех деревьев — латинские названия, греческие названия, — всех цветов. Он был почти ходячей энциклопедией.

Я сказал ему: «Ты потратил на это всю свою жизнь. Какой смысл помнить все названия всех деревьев в саду, всех цветов? Ты так беспокоишься об эрудированности, что не можешь наслаждаться красотой. Я не знаю ни одного названия этих деревьев, и я не должен — потому что они не разговаривают, и я не должен к ним обращаться. Какой смысл помнить их названия? Ты не ботаник. Ты не врач», — потому что он знал, какой цветок, какие листья можно использовать для лечения какой болезни.

Я сказал: «Это все нужно специалистам. Ты считаешься духовным человеком, а я не думаю, что это относится к духовности».

Он очень рассердился. Он сказал: «Все высоко ценят мою эрудицию. По сути, все чувствуют благоговение перед моими знаниями об этом мире. Ты первый человек, который оскорбил меня».

Я сказал: «Я не оскорбил тебя. Я просто пытался вызвать твое осознание, что сейчас тебе семьдесят, скоро придет смерть, и смерть не будет спрашивать эти все названия. Смерть спросит: „Ты можешь быть осознанным или нет?“»

Но в тот момент он был очень зол и не стал слушать меня.

Через восемь лет он умер. Перед его смертью, всего за два дня, я проезжал его город — он жил в Нагпуре. Я зашел повидать его, услышав, что он очень слаб. И он был очень слаб. Он превратился почти что в скелет. Было грустно видеть этого человека. Я спросил: «Что случилось?»

Он ответил: «Похоже, случится как раз то, о чем ты говорил в тот день. Приближается смерть. Я могу слышать ее шаги. Жизнь ускользает из моих рук. И, пожалуйста, прости меня за мою злость. Ты был прав. Вся моя эрудированность бесполезна. Если бы я послушал тебя, даже восьми лет было бы достаточно, чтобы медитировать, стать осознанным, и сейчас я не был бы опечален приближением смерти, я был бы полон трепета, что приближается самое великое переживание в жизни — смерть — и я буду наблюдать это. Но не думаю, что я смогу. Я потеряю сознание. Я уже теряю сознание, я становлюсь все более и более сонным».

Я сказал ему: «Постарайся запомнить, по крайней мере в следующей жизни, не следует слишком сильно утруждать себя излишними знаниями — чтобы просто произвести на людей впечатление. Существенного очень мало, и, если ты сможешь понять существенное, твоя жизнь будет триумфом, победой».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.