Глава 44 Самый аромат любви

Глава 44

Самый аромат любви

Ошо, каждый раз, когда ты говоришь о транформации страсти в сострадание, что-то начинает происходить в моем сердце, но я до сих пор не понимаю, что это значит.

Не мог бы ты мне еще раз это объяснить?

Энергия, называемая страстью, всегда предназначена кому-то. Она собственническая, и, так как она собственническая, она уродлива. Трансформировать страсть в сострадание означает, что ваша энергия любви не предназначена никому конкретно; это ваш аромат, это ваше присутствие, это то, какой вы есть. Она не направленная, не ограниченная. Это сияние, и, кто бы ни приблизился, он будет чувствовать вашу любовь — она не-собственническая.

Собственническая любовь — это противоречие по определению, потому что собственничество означает, что вы превращаете другого человека в вещь. Только вещами можно владеть, не людьми. Только вещь может принадлежать, не человек.

Ключевое качество человека, которое отличает его от вещи, — его свобода, а владение, принадлежность разрушает свободу.

Так что, с одной стороны, вы думаете, что любите человека, с другой стороны, разрушаете саму его сущность.

Сострадание — это освобождение любви из тисков собственничества. Тогда любовь — мягкое свечение, ненаправленное, безадресное. Вы просто изливаете ее, потому что вы так полны ею. Но это не вопрос мышления.

Страсть должна пройти через весь процесс медитации, чтобы стать состраданием. Медитация уберет все собственничество, владение, ревность и оставит только чистую сущность, самый аромат любви.

Только человек, глубоко укорененный в медитации, может быть сострадательным.

Поэтому, когда я говорю: превратите свою страсть в сострадание, — я говорю: пусть ваша энергия с помощью медитации очищается от всего того мусора, который в ней есть. Позвольте ей стать ароматом, доступным для всех. Тогда она не разрушит ничью свободу, а обогатит ее. И в тот момент, когда ваша любовь обогатит чью-то свободу, она станет духовной.

Ошо, мне становится все более и более стыдно, что я американка, после того как я увидела, как недостойно с тобой там обходились.

Похоже, что экономический симбиоз США и других правительств создает трудности для других наций в формировании независимого отношения к тебе.

У меня вызывает внутреннее неприятие даже участие в экономике США и наслаждение ее благами, когда я знаю, что налоги, которые я плачу, способствуют ее деятельности по нарушению прав человека во всем мире.

Не мог бы ты разъяснить, возможно ли вообще «воздать кесарю кесарево» и тем не менее сохранить какую-то целостность и самоуважение? Я чувствую себя такой лицемеркой, когда веду свои дела как обычно, но если я открываю рот, как правило, начинаются неприятности.

Я не могу призывать тебя воздать кесарю то, что ему положено, потому что ему ничего не положено, и ваши так называемые кесари — просто великие разбойники, настолько крупные, что закон не может их схватить.

Все ваши политические лидеры — преступники, но те, которые устанавливают законы в стране, и те, которые наказывают мелких разбойников.

Никто не задумывался, как появились все эти королевские семьи и королевская кровь. Природа не производит как таковые королевские семьи, не существует и такого понятия, как королевская кровь. Есть разные группы крови, но нет такой категории, как королевская кровь. То, что сегодня королевская семья, было когда-то разбойничьей бандой, мафией. Она присваивала земли, она убивала людей, она захватывала людей, и постепенно надобность оставаться разбойниками отпала. Они накопили достаточно, их уважали из страха.

За долгую историю они постепенно утвердились как королевские семьи. Их кровь стала особенной.

И до сих пор, даже в двадцатом веке, ничего не изменилось. Так же, как короли и королевы вышли из поколений грабителей, политики выходят из других источников преступности.

Я не могу сказать вам, что кесарю нужно воздать то, что ему принадлежит. Ничего ему не принадлежит, и ничего не должно ему воздаваться.

Такова позиция прежнего — позиция компромиссов: зачем испытывать судьбу, отдайте кесарю то, что ему принадлежит, а взамен он даст вам безопасность, защищенность.

Если ты действительно возмущена и искренне чувствуешь, что в этом есть что-то преступное, перейди на то, что не облагается налогом. Например, во многих странах земледелие не облагается налогом.

Это не принесет тебе много денег, и тебе придется много трудиться, чтобы заработать на кусок хлеба, но ты приобретешь великое блаженство и покой, цельность и индивидуальность. Ты производишь, ты созидательна, ты помогаешь себе, ты помогаешь другим, но ты не помогаешь преступникам.

В каждом государстве есть то, что не облагается налогом.

Люди должны начать переходить на то, что не облагается налогом. Это ослабит силы преступных политиков.

Существовать бескомпромиссно в этом мире — это, безусловно, попасть в историю, но оно того стоит. Это невероятно ценно. Нам нужны люди, которые готовы вступить в конфликт, но не пойти на компромисс; они истинная соль земли — человечество может гордиться ими.

Ошо, похоже, что существуют связанные между собой этапы, через которые прошел человек, — от племени к семье и к коммуне. от магически-религиозной к псевдорелигиозной и к нерелигиозной религии; а также от кочующего охотника-собирателя к земледельцу, а теперь — к экзистенциальному цыгану.

Эти направления действительно связаны?

Они связаны. Они как ступени лестницы. Например, сначала земледелие было неосуществимо для человека. У него не было представления о том, что земледелие возможно. Он видел животных, поедающих животных, что дало ему первое представление об охоте — что это единственный способ добыть еду. Был некий пример.

Но вы не можете охотиться вечно. По мере того как человеческая популяция становилась все больше и больше, а популяция бедных животных, на которых охотились, начала сокращаться — потому что их истребляли, — человек вынужден был искать другой способ выживания.

Так всегда: только оказавшись в очень глубоком кризисе, человек приходит к чему-то новому.

Тогда он посмотрел на деревья, их плоды и дикорастущую зелень. Другого выхода не было, поэтому они попробовали их, и это сработало. Просто наблюдая, они обнаружили, что им не нужно зависеть от природы, в противном случае им снова придется уничтожать. Они могут возделывать землю.

Они видели, как фрукты падают на землю и появляются ростки. Так, при помощи наблюдения они научились возделывать землю.

Все взаимодействует и пересекается.

Охота продолжается, но теперь она стала игрой. Человек не зависит от нее. Есть профессиональные убийцы, которые начали выращивать животных. Как вы выращиваете фрукты или пшеницу, они выращивают животных и приносят вам мясо. Вся земля все еще остается плотоядной.

Только небольшое сообщество в Индии и несколько человек за ее пределами полностью отказались от этого уродливого, бесчувственного образа жизни.

И если все человечество решит отказаться от него, он незамедлительно найдет новые пути.

Доступен весь океан. В океане есть своя растительность, которая очень питательна. Как мы возделываем землю, мы могли бы возделывать океан.

Все связано, как шаги к высшей ступени.

В самом начале не было семьи, только племена, поэтому нельзя было сказать, кто отец мальчика. Была известна только мать. Есть страны, где не спрашивают имя отца, когда вы заполняете какой-либо бланк, но зато спрашивают имя матери.

Например, мусульмане не верят, что Мария забеременела от святого духа. Для всех, кто не христианин, это кажется глупым.

Но ясно одно: Иосиф не отец Иисуса Христа, и, чтобы все это скрыть, в истории появился святой дух.

Мусульмане не верят в непорочное зачатие. Поэтому, когда они говорят об Иисусе, они говорят «Иисус, Ибн Мариам» — Иисус, сын Мариам, а не сын Иосифа.

Так было по всему миру. Люди знали только своих матерей.

В Упанишадах есть невероятно красивая история, которая показывает, как отвечает настоящий святой.

Я прожил почти двадцать лет в Джабалпуре в Индии. Это, должно быть, очень старый город, потому что его название происходит от имени великого мудреца Джабали, и в этой истории речь идет о Джабали.

Один юноша хотел учиться у Джабали, но учиться могли только брахманы. Проблема юноши была в том, что его мать была настолько бедна, что так никогда и не вышла замуж и прислуживала во многих домах. Она была так красива, что многие мужчины воспользовались ее нищетой.

Когда Сатьякам стал юношей, он сказал: «Я хочу пойти учиться к какому-нибудь великому мудрецу».

Мать ответила: «Это будет трудно, потому что принимаются только брахманы, а я не уверена, что твой отец был брахманом. Я не знаю, кто твой отец. Ты можешь идти, а когда мастер спросит тебя о твоем имени, скажи свое имя, скажи мое имя и скажи, что ты мой сын. Он, конечно, будет удивлен, потому что имя матери обычно не упоминают. Он спросит: „Кто твой отец?“ Скажи ему в точности то, что я тебе сказала».

Когда Сатьякам пошел просить Джабали, он сказал: «Моя мать была очень красивой, но очень бедной. Она не смогла выйти замуж, и многие люди воспользовались ее нищетой, поэтому она не знает, кто мой отец. Она послала меня, чтобы я сказал тебе настоящую правду. Тебе решать, принять меня или отвергнуть».

Все собравшиеся ученики умолкли.

Джабали сказал: «Человек, который может сказать такую правду, должен быть брахманом. Ты допущен. Только у брахмана может быть столько храбрости, чтобы сказать: „Я не знаю, кто мой отец. Я знаю только имя своей матери“».

Сатьякам стал великим мудрецом по полному праву. Так как Джабали принял его, и речи не могло быть о том, чтобы относиться к нему скептически.

Причина, которую он указал, невероятно прекрасна. Он сказал, что, возможно, брахман может быть нечестным, но невозможно, чтобы правдивый человек не был брахманом.

Общество прошло через племенной матриархат к общине, где все родственники жили вместе: со всеми детьми, женами, дядьями, отцами. Это было экономно, потому что работать могли лишь несколько человек, а содержать нужно было всю семью.

Население продолжало расти, и община вынуждена была распасться.

То есть сначала племя разделилось на общины. Племя было значительным явлением. Потом община была поделена на единичные семьи с одним отцом, матерью и их детьми.

Сейчас сложилась ситуация, когда даже такая семья не может быть обеспечена — это слишком дорого, неэкономно, непсихологично.

Отсюда и коммуна, где будет многое: свобода от брака, который стал психологическим грузом; свобода от родительских обязательств; свобода от досаждающих детей; свобода детей от родительского деспотичного и собственнического отношения, потому что они будут принадлежать коммуне. Так как коммуна не будет поделена на фиксированные единицы, а будет подвижным явлением, она будет более живая, более радостная. Если люди заходят в тупик, они могут разойтись. Никому не нужно просить ни брака, ни развода; единственное, о чем они должны будут просить, это о детях, потому что ответственность лежит на коммуне.

Пока коммуна не разрешит, они не могут рожать детей.

Это поможет всему миру в большой степени сократить численность населения — и не просто сократить численность населения, но и рожать только тех детей, которые нужны. Ненужные, заурядные, глупые — это бремя. Все общественное сознание может стать выше.

Рано или поздно детей можно будет выращивать вне материнской утробы, потому что это огромная потеря: девять месяцев женщина совершенно не способна что-либо делать. Вот почему на протяжении всей истории, хотя половина человечества на земле была женской, они не могли ничего производить, они не могли ничего создавать, они не могли проявлять свои способности. Они вынуждены были стать рабами мужчин, потому что они вынуждены были зависеть от них.

В научной лаборатории детей можно выращивать гораздо более совершенными. Они будут более здоровыми и с меньшим количеством изъянов. Мы сможем дать им то, что захотим: цвет кожи, волос, продолжительность жизни, здоровье, ум. Сейчас все в руках человека.

Дети должны быть на ответственности коммуны, и коммуна будет заботиться о них с помощью научно разработанных методов.

Это кажется странным только потому, что это ново.

Все новое кажется странным.

Когда первый поезд отправился с лондонской платформы на расстояние всего лишь восемь миль, никто не был готов сесть в него даже бесплатно. Там даже закуску подавали бесплатно. Но все церкви месяцами читали морали, что Бог никогда не создавал поезда и это порождение дьявола. Они говорили людям: «Ты можешь в него сесть. Он может поехать, но где гарантия, что он остановится?» Естественно, он никогда раньше не останавливался, потому что он никогда не ездил. «Стоит тебе сесть в него, как ты уедешь навсегда. Он не остановится. Это козни дьявола».

Только очень смелые люди — атеисты, агностики, ученые — пришли, чтобы поехать на нем, но и они нервничали, потому что шли на риск. Семьи убеждали их не делать этого: что с ними будет, если поезд не остановится.

Но поезд тронулся. Он остановился. Он вернулся. Теперь поезда никого не волнуют. Никого не волнует, Богом он создан или нет.

На протяжении веков человек был очень горд: «Это мой ребенок», — неважно, дурак он или нет, он гордился, что родил ребенка.

В мире будущего мужчина будет гордиться, женщина будет гордиться, что они дали своему ребенку лучшую сперму и лучшую яйцеклетку. Яйцеклетка не будет принадлежать этой женщине, сперма не будет принадлежать этому мужчине, гордость будет нового порядка: «Мы дали лучшую сперму и лучшую яйцеклетку нашему ребенку».

Сейчас это кажется абсурдным: «Каким образом это ваш ребенок?» Но если посмотреть на это с научной, рациональной точки зрения, дело не в том, что ваша сперма особенная или ваша яйцеклетка особенная. Когда вы даете ребенку рождение, вы должны найти лучшую яйцеклетку и лучшую сперму. Это должно быть простой арифметикой: если вы можете иметь гениального ребенка, зачем создавать одного из толпы?

Человечество должно прогрессировать.

Это все звенья. Как из племени вышла семья, из семьи — коммуна, в итоге из коммуны выйдет вселенский цыган.

Зачем ограничивать себя одним местом, когда вся Вселенная ваша? Иногда вы можете быть в горах, иногда вы можете быть в океане, иногда вы можете быть на земле — зачем себя ограничивать? Зачем оставаться закрытым? Почему бы не сделать себя доступным всему, что возможно?

Завтра или послезавтра будут доступны планеты. Однажды будут доступны звезды. Прежде чем это случится, человек должен стать вселенским цыганом. Только тогда люди станут доступны полету на Луну, на Марс.

Было время, когда никто не покидал своей деревни.

В Индии я видел людей, которые никогда не покидали своей деревни, которые не видели поезда, которые родились в этой деревне и умрут в этой деревне. Эта деревня — весь их мир. Он не может быть богатым. Он обречен быть бедным.

Люди начали двигаться, открывать новые континенты, новые страны. Триста лет назад Колумб открыл Америку.

Звезды не очень далеки; человек должен повернуть образ своего мышления к представлению, что жить — значит становиться богаче, изведывать все больше и больше.

Безусловно, есть планеты, где жизнь эволюционировала до уровня человечества или, возможно, даже дальше, соприкосновение с ними также принесет человечеству новый виток.

У нас есть братья и сестры по всей Вселенной, а мы не знаем о них. И они, должно быть, обучились иному мастерству, чтобы жить в ином климате, в иной среде. Многому можно научиться.

Человек с этими познаниями может повзрослеть.

Если Альберт Эйнштейн прав — а, вероятнее всего, он прав, — если мы сможем изобрести транспортные средства, двигающиеся со скоростью света, то человек не будет стареть. Он покинет эту планету в возрасте тридцати лет; он вернется, когда ему будет за пятьдесят, шестьдесят, и все его друзья будут либо мертвы, либо почти при смерти, но ему все еще будет тридцать. На этой скорости старение прекращается.

А когда такой человек, как Альберт Эйнштейн, выдвигает гипотезу, вы не можете просто так отвергнуть ее, потому что все его остальные гипотезы, которые сначала были отвергнуты, постепенно пришлось признать.

И когда, как я говорю, человек может стать вселенским цыганом, он может стать почти бессмертным. Ему не нужно стареть. И тогда его переживания, его знания… все будет расти, а он будет оставаться по-прежнему молодым.

Сегодня это может показаться невозможным, но на самом деле нет ничего невозможного. Можно найти способ, и он будет найден — потому что раз представление приняло определенную форму, то теперь это вопрос времени, когда оно станет реальностью.

Ошо, мы все упустили в прошлых жизнях; иначе у нас не было бы этого прекрасного переживания сидеть у твоих ног вместо того, чтобы быть навечно растворенными в целом.

Вчера вечером ты сказал, что мое непрерывное сильное стремление — это доказательство того, что я несу зерно из прошлой жизни, и я должен не упустить эту жизнь и позволить зернышку прорасти и умереть осознанно, чтобы в следующей жизни я смог работать даже без мастера. Ты уже исключил возможность исчезновения Маниши и Миларепы. Я тоже обречен снова ходить по кругу?

Все зависит от тебя. Если ты хочешь сделать еще один круг, это очень просто. Ты сделал уже много кругов — миллионы, потому что с тех пор, как мы здесь, мы делаем круги, ходим по кругу. Если же ты удовлетворен тем, что было сделано достаточно кругов, то теперь пришло время остановиться, это тоже нетрудно. Природа проста, она дает вам полную свободу — вы просто должны быть решительным.

Чтобы остановить круг, вы должны многое отбросить: ваши желания, ваши амбиции, стремления, жадность, эго — список белья в стирку большой. Но если вы можете обойтись без стирки, вы можете в любой момент остановить колесо жизни и смерти.

Было необходимо, чтобы ты прошел все эти круги, чтобы привести себя к осознанию, что теперь достаточно и ты должен остановиться, потому что есть другой мир, который начинается с остановки, — другая Вселенная, без желаний, без страсти, полная любви, полная радости, совершенная во всех отношениях. Не может быть ничего большего, чем это.

Поэтому, останавливаясь, ты ничего не теряешь, только останавливаешь «грустно-покружиться». Люди называют это каруселью («карусель», «merry-go-round» — досл. «весело покружиться»). Я всегда недоумевал, почему они называют это каруселью. Кажется, никто… Поэтому я придумал свое слово — «грустно-покружиться».

Если ты видишь все эти страдания и муки, сама способность видеть остановит ее. И тогда начнется тотально новый мир, но могут быть даны только некоторые его признаки, и эти признаки — не описания его целостности. Это просто стрелки-указатели. Он бесконечен, он вечен, он не знает ни грусти, ни печали.

Все зависит от единственной вещи — твоего решения.

Все мои усилия направлены на то, чтобы любым образом остановить твою «грустно-покружиться», но ты настаиваешь, что хочешь еще один раз — как будто ты не проделывал этот путь миллионы раз — всего один раз.

Попробуй понять свою жизнь такой, какая она есть, и тогда не будет никаких проблем. Остановка произойдет сама собой.

Маниша тоже остановится, только она должна закончить свое редактирование. У нее проблема: пока я не перестану говорить, она не сможет закончить свое редактирование — а я не перестану! Но работа, которую я ей дал, поможет ей остановиться больше, чем что-либо еще. Она может не остановиться, потому что она должна закончить работу, которая поможет остановиться миллионам людей, но слова, с которыми ей приходится постоянно сталкиваться, без сомнения, проникнут в нее глубже, чем в кого-либо еще.

Поэтому не завидуй Манише.

Миларепа уже на грани остановки. Четана уже думает, что он призрак! Только одно неверно: еще никто не слышал, чтобы призраки играли на гитаре.

Все возможно в этой Вселенной. Так что мы можем в любой момент забрать у него гитару, и он сможет исчезнуть. Но, пока я говорю, он должен играть на гитаре.

Вы все в любом случае исчезнете, так или иначе.

Кстати, Миларепа, держи свою гитару как можно крепче. Что бы ни случилось, не бросай ее. Четана может попытаться забрать гитару. — «Ни в коем случае, — скажи ей. — Это единственное, что удерживает. Я держу колесо, иначе оно остановится». Но гитара может быть отброшена в любой момент, это не проблема, или ты можешь передать ее кому-нибудь еще, кто все еще хочет сделать несколько кругов.

Принимай жизнь игриво. Остановку жизни тоже принимай игриво. Нет ничего, к чему стоило бы относиться серьезно. И как только человек научился все принимать игриво, ничто не сможет ему помешать. Он исчезнет во Вселенной, в набожности.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.