Майя и эволюция представлений о Боге

Майя и эволюция представлений о Боге

Мы видели, что идея майи, составляющая одно из основных учений адвайта-веданты, встречается в зародыше уже в самхитах, в которых мы находим также в той или иной форме все идеи, получившие окончательное развитие в Упанишадах. Большинство из вас теперь ознакомились с идеей майи и знает, что это слово иногда неправильно переводится словом «иллюзия». Такой перевод неудачен и неправилен. Понятие майя не выражает собой также никакой теории, оно просто является утверждением фактов, как они существуют во Вселенной. Чтобы вполне усвоить его значение, надо обратиться к самхитам и проследить развитие этого понятия с самого его зародыша. Мы видели, как появилась идея о Дэвах. Вначале Дэвы были просто могущественными существами и ничего больше. Большая часть из вас приходили в ужас, читая в древних писаниях греков, евреев, персов и других, что древние боги делали иногда вещи крайне, на наш взгляд, отвратительные. Читая эти книги, мы совершенно забываем, что живем на исходе XIX века, а эти боги были существа, в которых верили тысячи лет назад, и забываем также, что люди, поклонявшиеся им, не находили ничего несообразного в их характерах, ничего страшного в описываемых таким образом богах, потому что они сами были очень похожи на них. Можно заметить, что это один из важнейших уроков, которые нам дает жизнь. Судя о других, мы всегда судим о них согласно нашим собственным идеалам. Но этого не должно быть. Каждого следует судить по его идеалам, а не по идеалам других. В отношениях с нашими ближними мы постоянно впадаем в эту ошибку, и, по моему мнению, огромное большинство наших споров и ссор происходит по той простой причине, что мы всегда стараемся судить о богах, идеалах и побуждениях других по нашим собственным идеалам и побуждениям. Под влиянием определенных условий я могу поступить известным образом и если вижу, что другой делает то же, заключаю, что и он действует по тому же побуждению, упуская из виду, что тот же самый результат мог получиться вследствие тысячи совершенно других причин. Можно совершать то же действие, что и я, по побуждению, совершенно отличному от моего. Таким образом, обсуждая древние религии, мы не должны смотрегь на них с той точки зрения, с которой теперь склонны судить других, но должны, так сказать, представить себе стиль жизни и менталитет тех времен.

Понятие о жестоком и безжалостном Иегове Ветхого Завета приводит многих в содрогание. Но почему? Какое они имеют право считать, что Иегова древних иудеев должен согласовываться с условными понятиями о Боге настоящего времени? Мы не должны забывать, что после нас будут люди, которые могут посмеяться над нашими идеями о религии и Боге, так же как мы смеемся над идеями древних. Но через все эти понятия проходит золотая нить единства, и цель веданты заключалась в том, чтобы распутать эту нить. «Я – та нить, на которую нанизаны все эти идеи, из которых каждая подобна жемчужине», – говорит Господь Кришна; и дело веданты – установить существование этой связующей нити, как бы несообразны, отвратительны и даже ужасны ни казались отдельные идеи по сравнению с современными понятиями. Следует помнить, что в то время, когда эти идеи устанавливались, они вполне гармонировали с тогдашними понятиями и не были более отвратительны, чем нынешние идеи для нас. Они кажутся отвратительными только тогда, когда мы оторвем их от прежних условий и применим к нашим настоящим. Все это прошло, умерло и исчезло. Подобно тому, как древний иудей развился в ловкого и оборотистого современного еврея, а древний ариец – в интеллектуального индуса, так же выросли и Иегова, и Дэвы. Наша громадная ошибка в том, что мы замечаем эволюцию поклонников Бога, но упускаем из виду эволюцию их понятий о Боге. Он не пользуется у нас тем же вниманием, как его поклонники. Вы и я как представители идей выросли, но боги, будучи также представителями идей, эволюционировали попутно. Это вам может показаться странным. Вы скажете: «Как может вырасти Бог?» Но в строгом смысле не растет и человек. Дальше вы увидите, что действительный человек, стоящий позади видимых его проявлений, недвижим, неизменяем, чист и совершенен, таким же образом и за составленным нами представлением о Боге – нашем собственном создании – стоит действительный Бог, никогда не меняющийся, вечно чистый, неизменный. Проявления же всегда изменяются, всегда только отчасти открывают действительность, которая скрыта за ними. Когда понятие начинает больше обнаруживать стоящий за ним факт, говорят, что оно прогрессирует; если же оно больше скрывает факт, говорят, что оно идет вспять. Итак, по мере того как мы растем, растут и боги. С точки зрения здравого смысла, как мы, развиваясь, раскрываем себя, так точно раскрывают себя и боги.

Теперь мы в состоянии понять теорию майи. Один из вопросов, на который пытаются дать ответ все религии мира: «Почему во Вселенной такой беспорядок? Почему существует во Вселенной зло?» Мы не встречаем этого вопроса при самом начале возникновения религиозных идей, потому что первобытному человеку мир не казался несообразным. Условия, в которых он находился, не были негармоничными. Тогда не было столкновения различных мнений, не было антагонизма между добром и злом. Была только борьба в собственном сердце человека между чем-то, что говорило «да», и чем-то, говорившим «нет». Первобытный человек был человеком побуждения. Любую мысль, которая приходила ему в голову, он тотчас же переносил в свои мускулы, никогда не останавливаясь для обдумывания и не пытаясь удерживаться от выполнения побуждения, которое явилось у него. То же было и относительно богов, создаваемых также побуждением. Является Индра и разбивает полчища демонов; Иегове нравится один человек и не нравится другой. Почему? Никто не знает, так как привычки спрашивать тогда не было, и все, что бы ни делали боги, было правильно. Еще не было понятия о добре и зле. Дэвы проделывали многое, что по нашим понятиям было скверно; Индра и другие боги то и дело совершали ужасные вещи, но поклонявшимся Индре не приходила в голову мысль о безнравственности, и они никогда ни о чем не спрашивали.

С развитием нравственных идей началась борьба. В человеке появилось особое чувство, носящее у разных народов и на разных языках различные названия, но действующее как сдерживающая сила. Побуждения человеческого сердца могли быть голосом Бога, или результатами прежнего воспитания, или тем и другим, но, как бы мы их ни называли, действие их одно и то же. Одно побуждение нашего ума говорит: «Делай», но за ним раздается голос: «Не делай». В нашем уме есть серия идей, постоянно стремящихся проявиться чувственным путем, но за ней, хотя, может быть, и слабый, голос говорит: «Не стремись к внешнему». Для этого явления в санскритском языке есть два прекрасных слова: праврити и ниврити, – развертывание и свертывание. Развертыванием обозначаются все наши действия. Религия начинается свертыванием – словами «не делай». Если нет сдерживающего начала, религии еще не существует. И это «не делай» начинается самопроизвольно. Людские идеи растут, как вы видите, назло грубым, задорным богам, которых почитают те же люди.

В сердце человечества родилась маленькая искорка любви. Она была очень мала и даже теперь еще невелика. Сначала она относилась к племени, обнимая почти всех его членов, и бог или боги, которых племя почитало, любили только это одно племя. Таким образом, каждый бог был богом – покровителем племени, и члены племени иногда считали себя потомками этого бога, подобно тому, как члены правящих династий в разных странах считают себя прямыми потомками богов – основателей династии. В древние времена были и есть даже теперь люди, претендующие на то, чтобы быть потомками не только этих богов, но также солнца и луны. В старых санскритских книгах вы можете прочесть о великих героях-царях из солнечной и лунной династий. Они были первыми почитателями солнца и луны и постепенно пришли к мысли, что сами являются потомками бога солнца, бога луны и т. п. Когда эти идеи начинают развиваться, появляются зародыш любви, смутная идея об обязанностях по отношению друг к другу, маленькая общественная организация, и немедленно возникают вопросы: «Как можем мы жить вместе без снисходительности и терпения? Как может человек жить с другим – хотя бы одним человеком, – не подавляя иногда своих побуждений, не останавливая себя, не удерживаясь от поступков, к совершению которых его побуждает ум?» Все общественное устройство основано на идее о сдержанности, и все мы знаем, что мужчины и женщины, которые не научились терпеть и уступать друг другу, ведут самую плачевную жизнь. Когда зарождается этика, или, что то же, идея о сдержанности, проблеск высшей религии озаряет человеческий разум. Старые боги, свирепые, дерущиеся, пьянствующие, объедающиеся, которым самое большое удовольствие доставляли запах жареного мяса и возлияние крепких напитков, – такие боги оказались несоответствующими новым эпохам. Индра, например, иногда так напивался, что падал на землю и начинал издавать нечленораздельные звуки. Такие боги не могли быть более терпимы. В обществе возникла мысль исследовать мотивы действий, и сами боги были призваны на допрос. Какое основание было у такого-то и такого-то бога сделать то или другое? И разумного основания не оказывалось. Поэтому люди отказались от своих богов, или, правильнее, выработали более высокие идеи о богах. Они собрали вместе все те действия и свойства богов, которые не могли гармонировать с их новым идеалом самообуздания, и соединили также те, которые были понятны и гармоничны, обозначив всю совокупность последних именем Дэва-Дэва, или Бог богов Вселенной. Бог, чтобы ему поклонялись, не мог быть больше только символом силы; от него требовалось уже нечто большее. Теперь он стал нравственным богом, любящим человечество и делающим ему добро. Но идея о боге все же осталась; только его нравственное значение, а следовательно, и могущество увеличились. На него стали смотреть не только как на самое могущественное существо во Вселенной, но также и как на самое нравственное. По мере того как понятие о богах расширялось, увеличивались и затруднения, которые требовалось разрешить. Если качества богов возрастали в арифметической прогрессии, то вопросы вырастали в геометрической. Трудность объяснения поведения Иеговы была очень небольшой в сравнении с трудностью объяснения мотивов бога Вселенной. И до настоящего дня остаются неразрешенным и вопросы: «Почему Всемогущий и Вселюбящий Бог, управляющий Вселенной, допускает в ней столько ужасающей несправедливости? Почему должно быть настолько больше страданий, чем счастья, и настолько больше порока, чем добродетели?» Мы можем закрыть глаза на эти вещи, но все же остается факт, что этот мир отвратителен, что в лучшем случае он не что иное, как Танталов ад. Мы живем здесь с сильными побуждениями к чувственным наслаждениям и еще более сильными мечтами о них и не имеем ничего для их удовлетворения. В нас поднимается волна, увлекающая против воли вперед, но, как только мы делаем шаг, на нас обрушивается удар. В нашем уме возникают побуждения, далеко превосходящие пределы наших чувственных идеалов, но, желая их осуществить, мы никогда не увидим их реализованными. С другой стороны, все окружающее постоянно подавляет нас, нанося удары, грозящие сокрушить нас, но если мы отбросим все идеалы и отдадимся исключительно борьбе за выживание, наше существование станет существованием животных, мы унизим себя и развратимся. Таким образом, ни один из этих путей не ведет к счастью. Несчастье – удел человека, довольствующегося чисто материальной жизнью, но в тысячу раз более несчастна судьба того, кто во имя истины и высших идеалов осмеливается выделяться из толпы и требовать чего-то высшего, чем чувственные удовольствия. Все это факт, и нет ему никакого объяснения. Но веданта указывает выход. Вы, вероятно, не забыли, что в этих лекциях я не раз упоминал о фактах, которые могут испугать вас; запомните же, продумайте и усвойте теперь то, что я сейчас скажу вам; в конце концов это возвысит вас и сделает способными понять истину и жить в ней.

Это факт, что наш мир – Танталов ад, мы ничего не знаем о Вселенной и в то же время не можем сказать, что вообще ничего не знаем. Я не могу сказать, что эта цепь (указывая на часовую цепочку) существует, но когда я думаю о ней, то знаю, что она существует, хотя это, может быть, и иллюзия моего ума. Я, может быть, все время вижу сны. Может быть, мне грезится, что я беседую с вами и что вы слушаете меня. Никто не может доказать, что это не так. Само существование моего ума, может быть, иллюзия, так как никто никогда не видел своего ума; и все-таки мы считаем существование его доказанным. То же самое и относительно всего прочего. Я не считаю несомненным существование моего тела и в то же время не могу сказать, что оно не существует или что оно не мое. Таким образом, мы стоим между знанием и незнанием, в таинственной полутьме, где истина смешивается с заблуждениями, но где именно они встречаются – никто не знает. Мы бродим среди грез, наполовину спящие, наполовину бодрствующие, проходя всю нашу жизнь в тумане. Это участь каждого из нас. Это судьба любого чувственного знания, любой философии, всей нашей хваленой науки. Такова Вселенная!

Обо всем, что вы называете материей, умом, духом или чем хотите, так как вы можете давать им какие угодно названия, мы не можем сказать, что они есть и в то же время не можем сказать, что их нет; не можем сказать, что все они – одно, и не можем сказать, что они – многое. Эта вечная игра света и тьмы – многообразная, неразборчивая, неясная, неделимая, заставляющая вещи казаться фактами, и в то же время не фактами, всегда кажущаяся реальностью и заставляющая нас верить, что мы бодрствуем и в то же время спим, – называется майя. Она – простое утверждение факта. Мы рождаемся в майе, живем, думаем и грезим в ней. В ней мы философы и религиозные люди, дьяволы и даже боги. Расширьте любую вашу идею насколько можете, направляйте ее все выше и выше, называйте ее бесконечной или какими хотите именами, и все-таки эта идея будет в майе. Иначе и быть не может. Все человеческое знание – только обобщение майи, только усилие узнать ее, как она есть в действительности. Это дело нама-рупы, имени и формы. Все, что имеет форму, все, что вызывает в уме идею, – все в майе. Немецкие философы говорят, что все подчинено законам времени, пространства и причинности. Но все это тоже в майе.

Вернемся немного назад, к ранним идеям о Боге, и посмотрим, что сталось с ними. Мы прежде всего замечаем, что при настоящем положении вещей идея о некоем существе, вечно любящем нас, – употребляя слово «любовь» в нашем собственном смысле – вечно бескорыстном и всемогущем и в то же время управляющем этой Вселенной, невозможна. Чтобы высказать эту идею о личном Боге, требовалась смелость поэта. Поэт спрашивает: «Где ваш справедливый смысл и милосердный Бог? Разве он не видит, как погибают миллионы миллионов его детей в форме людей и животных, не могущих прожить ни одного мгновения, не убивая при этом других существ. Можете ли вы вдохнуть хоть один раз воздух, не уничтожив тысячи жизней? Вы живете потому, что миллионы умирают. Каждый момент вашей жизни, каждое ваше дыхание – смерть тысяч, каждое ваше движение – смерть миллионов. Каждый кусок, который вы едите, – смерть других миллионов. Почему же они должны умирать? Есть старый софизм: «Они такие низкие существа». Может быть. Но мы в этом не уверены. Кто знает, кто более велик, – муравей ли по сравнению с человеком или человек по сравнению с муравьем? Кто докажет то или другое? Не потому ли человек выше, что он может строить дома и изобретать машины? Но тот же аргумент с таким же успехом можно употребить и иначе: так как муравей не может построить дома и изобрести машину, то поэтому он более велик. В одном случае не больше основания, чем в другом».

Оставляя даже этот вопрос в стороне, признавая несомненным, что это очень низкие существа, почему они должны умирать? Если они очень низки, то имеют еще больше права на жизнь. Они более склонны к физическим проявлениям и потому сильнее, чем вы и я, чувствуют удовольствие и боль. Кто из нас может есть с тем же увлечением, как собака или волк? Наша энергия не в чувствах; она в разуме и духе. У собаки же вся душа в чувствах, она сумасшествует, увлекается, наслаждается вещами так, как мы, человеческие существа, не можем и мечтать, и ее физические страдания пропорциональны ее наслаждениям.

Количество наслаждения измеряется той же мерой, как и количество страдания. Если удовольствие испытывается животным гораздо сильнее, то и чувство боли животного в тысячу раз сильнее, чем то же чувство у человека. И они должны умирать! Несомненно, что боль и страдания, испытываемые животными, в тысячу раз больше, чем у человека, и мы все-таки убиваем их, не смущаясь их страданиями. Это – майя.

Если мы допустим, что есть личный Бог, подобный человеческому существу, который сотворил как человека, так и животных, то так называемые объяснения и теории, пытающиеся нас уверить, что зло ведет к добру, неудовлетворительны. Пусть получится двадцать тысяч хороших вещей, но зачем они должны произойти непременно из зла? Следуя этому принципу, я могу перерезать другому горло, потому что это доставит удовольствие моим пяти чувствам. Это не основание. Почему же добро должно происходить из зла? Этот вопрос требует ответа, а ответ на него невозможен, и индийская философия должна была признать это.

Веданта была самой смелой из всех религиозных систем. Она ни перед чем не останавливалась. Но у нее было и преимущество. В Индии не было никаких жреческих сообществ, которые бы старались уничтожить всякого, кто пытался говорить истину. Там всегда была абсолютная свобода в религии. В Индии гнет предрассудков лежал на обществе, которое на Западе теперь очень свободно. В Индии не было свободы в социальном отношении, но в религиозном была полная свобода. Здесь человек может одеваться как хочет и есть что хочет, и никто ему не запретит и ничего не скажет; но пусть он попробует пропустить обедню, и г-жа Гренди тотчас набросится на него. Прежде чем думать об истине, он должен тысячу раз подумать о том, что скажет общество. В Индии, наоборот, если человек пообедает с не принадлежащим к его касте, на него обрушится все общество со всей своей подавляющей силой и так или иначе сокрушит его. Если он вздумает одеться не так, как одевались века назад его предки, он погиб. Я слышал об одном человеке, который был исключен из касты только за то, что прошел несколько миль, чтобы посмотреть на железную дорогу. Зато в религии мы свободны; у нас терпят атеистов, материалистов, буддистов и людей, проповедующих религиозные мнения самые неожиданные и ужасные. У самого входа в храм, наполненный богами, Брамин, будь сказано к его чести, позволил даже материалисту взойти на ступени и порицать богов.

Я помню одного моего знакомого, известного американского ученого, который восхищался, читая историю Будды. Но ему не нравилась его смерть, потому, как он говорил, что тот не был распят. Что за дикая идея! Чтобы быть великим, человек должен быть умерщвлен! В Индии таких идей никогда не было. Великий Будда ходил по стране, отвергая наших разных богов и даже единого Бога, Творца Вселенной, и говоря, что все это неправда; и тем не менее он умер своей смертью в глубокой старости. Он жил восемьдесят пять лет, пока не обратил в свою веру половину страны.

У нас были чарваки, проповедовавшие самые ужасные вещи, такой грубый и откровенный материализм, который даже в девятнадцатом столетии вы не осмелились бы провозглашать на ваших улицах. Но чарвакам позволяли проповедовать в разных храмах и городах, что религия – просто выдумки духовенства, что «Веды представляют собой собрание слов и писаний глупцов, мошенников и дьяволов» и что нет ни бога, ни вечной души. Если есть душа, говорили они, почему она не приходит после смерти назад, привлекаемая любовью своей жены и детей? Их идея заключалась в том, что если есть душа, то она должна и после смерти любить и желать хороших вещей для еды и изящной одежды. И никто не подвергал чарваков преследованиям за их взгляды.

Таким образом, в Индии всегда господствовала величественная идея религиозной свободы, величественная потому, что свобода – первое условие духовного развития. Это следует всегда помнить. То, чему вы не даете свободы, никогда не вырастет. Идея, что вы можете помогать росту других, всегда направляя их, руководя ими и сохраняя по отношению к ним роль учителя, – чистая нелепость, опасная ложь, замедляющая в этом мире рост миллиардов человеческих существ. Дайте людям свет свободы. Это единственное условие роста.

В нашей стране мы пользуемся полной свободой в духовном отношении, и оттого даже теперь у нас вы встретите громадную силу религиозного убеждения. Вы обеспечиваете свободу в социальном отношении и имеете совершенное общественное устройство, мы не предоставили никакой свободы проявлению социальных чувств, и наше общество корчится в судорогах. Но вы не давали свободы в религиозных вещах. Огнем и мечом вы поражали ее, и в результате получилось, что в европейском уме религия заглохла и выродилась. В Индии мы должны снять кандалы с общества, а в Европе – с духовного развития. Когда мы придем к убеждению, что позади всякого развития – духовного, нравственного и общественного – есть единство, что все они – одно целое и что религия должна объединять общество, охватывать всю нашу повседневную жизнь, тогда начнется быстрый прогресс. Такое убеждение есть религия в полном значении этого слова. Из объяснений веданты вы поймете, что все ваши науки – тоже проявления религии, так же как и все, что существует в этом мире.

Мы видим, что все различные науки могли быть созданы только при свободе мировоззрения и что в прежнее время были два мнения, постепенно выросших из веданты: одно, о котором я только что говорил вам, – направление материалистов, или отрицателей, и другое, позитивное по своей сути, к рассмотрению которого мы и перейдем. Вот еще один в высшей степени удивительный факт, с которым можно встретиться в каждом обществе. Представьте себе, что в обществе обнаружилось какое-нибудь злоупотребление. Тотчас найдется компания людей, которые начнут преследовать нарушителей карательными мерами, причем сами нередко превратятся в фанатиков. Их вы найдете во всяком обществе, и женщины, как особенно импульсивные по природе, часто присоединяются к ним со своими воплями. Каждый фанатик, начинающий отвергать что-нибудь, находит всегда последователя, потому что разрушать легко; даже сумасшедший может разбить что угодно, но ему очень трудно что-нибудь создать. Такие общества отрицателей существуют во всех странах в той или другой форме, и они думают, что способны исправить этот мир только силой отрицания и обнаружения зла. Они приносят некоторую пользу, со своей точки зрения, но гораздо больше приносят вреда, потому что ничто не делается в один момент. Социальное устройство создавалось не в один день, и произвести изменения – значит устранить причины негативных явлений. Предположим, что существует какое-нибудь зло. Простым отрицанием вы ничего не сделаете. Вы должны направлять ваши усилия на источник, корень зла, и прежде всего найти его причины; тогда все следствие исчезнет само собой. Все же вопли не приведут ни к чему, кроме несчастий. В Индии всегда были люди другого рода, сердца которых были полны сочувствия и которые понимали, что мы должны искать глубинные причины несовершенства. Это были великие святые. Все великие учителя мира заявляли, что они пришли не разрушать, но дополнять. Долго этого не понимали, думали, что те просто не осмеливались говорить и делать то, что считали правильным. Но это не так. Фанатики плохо понимают бесконечную силу любви, которая была в сердцах этих великих мудрецов. Они смотрели на всех людей как на своих детей, были действительными отцами, действительными богами, полными бесконечного милосердия, симпатии и терпения к каждому, действительно готовы были терпеть и переносить. Они знали, сколько еще нужно расти обществу, и терпеливо, медленно, уверенно шли вперед, применяя свои лекарства, не преследуя и не пугая людей, но осторожно и ласково ведя их за собой шаг за шагом. Таковы были мудрецы, создавшие Упанишады. Они хорошо знали, что старые идеи о Боге не согласовались с ушедшими вперед нравственными идеалами нового времени, превосходно понимали, что часть истины, или, скорее, зародыш ее, есть даже в идеях атеистов, но знали также, что те, кто хочет разорвать связующую нить, – думают строить новое общество на воздухе и наверняка потерпят неудачу. Мы никогда не создаем ничего нового, но только изменяем положение вещей; семя же вырастает в дерево само. Итак, мы должны осторожно и терпеливо направлять энергию общества к истине, дополняя истину существующую, а не стараясь создавать новую. Таким образом, вместо того, чтобы отвергать старые идеи о Боге, как несоответствующие современности, создатели Упанишад начали с поисков того, что в этих старых идеях было рационального, и результатом явилась философия веданты. От старых божеств и от монотеистического Бога, Правителя Вселенной, они приходили ко все высшим и высшим идеям о Божестве и в том, что называется Безличным Абсолютом, нашли объединение всей Вселенной.

Кто видит в этом мире многообразия Одного, проникающего его весь, кто в мире смерти находит Одну Бесконечную Жизнь и в этом бесчувственном и невежественном мире видит один источник света и знания, тому принадлежит вечный мир – «никому другому, никому другому».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.