XII. Сообщество сверхлюдей

XII. Сообщество сверхлюдей

Этой смены силы самой по себе не достаточно, чтобы изменить мир, если дело ограничивается несколькими индивидами. В действительности, уже с самого начала, с первых шагов искателю становится ясно, что эта йога сверхчеловека — это не индивидуальная йога, хотя индивид и служит отправной точкой и инструментом, а коллективная йога, форма сконцентрированной эволюции, в которой индивид является только передовым пунктом, распространителем способности, воплотителем и передатчиком новой вибрации. Это йога земли. И что значит восхитительный сверхчеловек, если он в гордом одиночестве сидит на своем пустом троне гармонии! Но мы можем здраво рассудить, что первые приматы, делавшие ментальную йогу, не зная этого, не обязаны были идти «всем скопом», и все же ментальная способность распространялась от одного к другому. Она была здесь, «в воздухе», и она давила на старые обезьяньи структуры. И, точно также, возможность сверхчеловека находится здесь, она висит в воздухе, ее время пришло, она сильно бьет по сознаниям и странам — люди делают йогу сверхчеловека, не зная об этом и не желая этого. Мы не выдвигаем здесь теории, это эволюционный факт, хотим мы этого или нет. Только между до–ментальной эпохой и нашей эпохой есть капитальная разница, и заключается она в том, что сознания, даже изолированные, даже строптивые, даже темные и маленькие, должны стать способными воспринять направление собственной эволюции и тем самым ускорить ее ход и подготовиться к ее процессу. Вся настоящая польза ментальной эпохи заключается в том, что она неудержимо подвела нас к той точке, где мы должны перейти к нечто иному, все вместе, через само развитие нашего сознания и через ту самую силу, которая затолкнула каждого из нас и все страны в маленький индивидуальный пузырь. И новый уровень интеграции доказывает нам, что сверхчеловек является не отрицанием человека, а его завершением, не отрицанием разума, а постановкой его на место среди многочисленных орудий, известных и еще не известных, которые человек должен использовать до тех пор, пока он не завладеет прямой силой Истины.

Это понимание великой Цели — или, скажем лучше, следующей цели, ибо развитие бесконечно — является одним из ключей коллективной реализации. Достаточно маленького сдвига в сознании, самого малого зова воздуха, совсем крошечной мольбы, чтобы однажды, не известно почему, низверглась бы новая Возможность и изменила бы весь наш способ видеть и мочь: эта возможность не ждет от нас великих усилий или тяжких дисциплин, как мы уже говорили об этом, она ждет момента сдачи, совсем маленького крика внутри, маленького пробужденного пламени. И когда люди — несколько человек — хоть раз почувствуют вкус этого вина, тогда они уже больше никогда не смогут возобновить старую рутину страдания.

Какова, стало быть, роль тех, кто начинает это понимать и, возможно, экспериментировать? Как включается их работа в несознательную йогу человечества? Как распространить и ускорить движение? Какой вид коллективной реализации могут они принести в мир как образец того, что будет?

Первая волна этого нового сознания очень видима, она совершенно хаотическая, она захватывает человеческие существа, которые не понимают, что с ними происходит. Повсюду видны ее приливы и отливы: люди охвачены блужданиями и отклонениями, они ищут что–то, что они не понимают, но что толкает их и давит на них изнутри; они идут, не зная куда, стучаться во все двери, в хорошие и плохие, продираются сквозь стены и ветряные мельницы или, вдруг, они начинают смеяться, бросают свои манатки и говорят «до свидания» старому устройству. Совершенно нормально, что первая реакция какая–то странная и необычная, потому что, по определению, она выводит из старого круга, как приматы вдруг вышли из инстинктивной мудрости стада. Каждый переход к более высокому равновесию является поначалу разбалансировкой и общим разложением старого равновесия. Поэтому эти ученики сверхчеловечества, которые не знают самих себя, чаще всего будут встречаться среди инакомыслящих, среди так сказать «никчемных» людей, среди незаконнорожденных, среди упрямо не поддающихся общей тюрьме, среди бунтарей, которые бунтуют не известно против чего, но которые знают лишь то, что с них достаточно; это новые крестоносцы другого крестового похода, «противники», которые так против, что они даже не хотят больше быть ни «за», ни «против», которые хотят совершенно иного, без плюсов и минусов, без наступления о обороны, без черного, хорошего, без «да» и «нет», хотят нечто совершенно другого и полностью вне всех уверток и оборотов Машины, которая хотела бы еще заманить их в сеть отрицаний, как в сеть своих утверждений. Или же, на другом конце спектра, эти ученики сверхчеловечества могут встретиться среди тех, кто следовал долгой дорогой разума, его лабиринтами, его нескончаемыми кругами, его ответами, которые ни на что не отвечают, а поднимают еще один вопрос и еще один, его решениями, которые ничего не решают, и всем его болезненным путем — и кто вдруг уперся в никчемность всего этого, в конце пути, после тысячи вопросов и тысячи триумфов, рушащихся всегда, со своим маленьким криком человека, стоящего перед ничем, который внезапно снова стал безоружным ребенком, как если бы никогда и не было всех этих дней и этих лет и этого тяжкого труда, как если бы ничто не произошло, не было бы ни одной настоящей секунды за тридцать лет! Тогда и эти люди начинают искать. Здесь тоже есть «прокол» для Возможного.

Но сами условия искоренения старого порядка могут еще долгое время искажать поиски нового порядка. И, прежде всего, нового порядка еще нет: его надо сделать. Надо найти весь этот мир. И стремящийся к сверхчеловечеству — или, скажем проще, стремящийся к «нечто иному» — должен столкнуться с первой несомненностью: закон свободы — это требовательный закон, гораздо более требовательный, чем все законы, наложенные машиной. Это не парение неизвестно где, а методическое выкорчевывание тысячи маленьких рабств, это не уход от всего, а, напротив, взятие всего в свои руки, потому что мы больше не хотим, чтобы кто–то или что–то нами распоряжалось. Это высшее обретение ответственности — быть собой, что в конечном итоге означает быть всем. Это не бегство, а покорение; не большой отдых от Машины, а великое Путешествие в неизведанное человека. И со всем, что пытается препятствовать этой высшей свободе, не важно на каком уровне и под каким обличием, следует бороться столь же упорно, как делают это полицейские и законодатели старого мира. Мы выходим из рабства старого порядка не для того, чтобы попасть в еще худшее рабство нас самих — в рабство наркотиков, рабство партии, рабство той или иной религии, той или иной секты, золотого или белого пузыря; мы хотим этой единственной свободы улыбаться всему и быть легким везде, как в обнаженности, так и в парадности, в тюрьме и во дворце, в пустоте и в наполненности — и все наполнено, потому что мы горим одним единственным маленьким пламенем, которое извечно владеет всем.

Что будут делать эти скитальцы, идущие в новую страну, которой еще нет? Прежде всего, они, возможно, вообще не будут двигаться. Возможно, они поймут, что изменение идет изнутри, и если ничто не изменится внутри, то ничто и никогда не изменится и снаружи во веки веков. Возможно, они останутся там, где и были, на этой маленькой улице, в этой серой стране, под смиренной маской, в старой рутине, которая больше не будет рутиной, потому что они будут делать все с другим взглядом, с другим смыслом, с другой позицией — со внутренним смыслом, который меняет все смыслы. И если они будут настойчивы, они увидят, что эта единственная маленькая капля истинного света, которую они несут в себе, обладает силой незаметным образом изменять все вокруг них. В своем маленьком невзыскательном круге они будут работать для нового мира и приносить на землю немного больше истины. Но, поистине, никакой круг не является маленьким, когда он имеет этот центр, потому что это центр всего. Или же, возможно, однажды они почувствуют давление соединиться друг с другом в поисках нового мира и начнут строить некое живое свидетельство их общего стремления, как другие строили пирамиды или соборы, возможно, город нового мира? И в этом начало большого предприятия и большая опасность.

Мы были так механизированы, направлены вовне, выбрасывали себя наружу, по привычке зависели от той или иной механики, что первая наша реакция — всегда искать внешнее средство, то есть, искусственное приспособление, потому что все внешние средства искусственны, то есть, это старая ложь. Мы так склонны распространять идею, Начинание через все доступные средства массовой информации, чтобы набрать как можно больше приверженцев новой надежды, что она очень скоро становится религией. Здесь стоит процитировать Шри Ауробиндо, чтобы донести всем его категорическое заявление: «Я не верю в рекламу, за исключением рекламы книг и подобного, и не верю в пропаганду, за исключением пропаганды политики и лекарственных препаратов. А для серьезной работы это отрава. Это означает задержку развития или буйный всплеск — но то и другое выхолащивает то, что они несут на гребне своей волны, и оставляют его безжизненным и высохшим, выброшенным на берег ничейной земли — либо это означает «движение». Движение в случае работы, подобной моей, означает основание школы или секты или подобного нонсенса. Это означает, что вольются сотни и тысячи никчемных людей, которые испортят работу или сведут ее к помпезному фарсу, от чего начавшаяся спускаться Истина отойдет в скрытность или в молчание. Это то, что произошло с «религиями», и в этом причина их падения».[35] Конечно, все люди, в конечном счете, вся земля принадлежит сверхчеловечеству, но азбука нового сознания, его основной принцип — это разнообразие в Единстве; и желать сразу же заключить сверхчеловечество в какие–то рамки, в привилегированную среду, в какое–то уникальное и более освещенное место — это впасть в старый фарс и еще дальше раздувать человеческое эго. Надо полагаться на закон Гармонии, который работает тысячью способами и под тысячью масок и, в конечном счете, объединяет мириады нот своего неделимого течения в более широкое пространство без границ. Начинание рождается одновременно везде — оно уже родилось, оно делает первые шаги здесь и там, оно слепо ударяется о стенки — и постепенно раскроет свое настоящее лицо тогда, когда люди не смогут больше запирать его в систему, в логику или в какое–то «высокое место»: в тот час, когда все это «высокое» будет здесь внизу, в каждом сердце, в каждой стране. И люди даже не будут знать, как подготавливалось это Чудо.

Те, кто хоть немного знают, кто чувствуют, кто начинают воспринимать великую Волну Истины, не попадутся поэтому в ловушку «вербовки сверхчеловека». Земля неодинаково подготовлена, люди духовно не равны, не смотря на все наши демократические протесты — хотя они сущностно равны и необъятны в великом Я и составляют одно тело с миллионами лиц — они не все обрели то величие, которым в сущности являются: они на пути, и одни еле тащатся, тогда как другие движутся довольно быстро, но и отстающие, идущие окольным путем, тоже составляют часть великой географии нашей неделимой сферы, и их задержка или тормоз, кажущиеся препятствием нашему общему движению, составляют часть полноты совершенства, к которому мы стремимся, и заставляют нас подходить к более широкой минуте истины. Все туда идет, своим собственным путем, и кто в конечном счете не на пути, если все есть Путь? Те, кто хоть немного знают, кто начал понимать из переживания в собственной плоти, этих людей никогда нельзя по–настоящему объединить с помощью искусственных средств — и покуда они настаивают на искусственных средствах, все в конечном счете будет рушиться, и «встреча» будет краткой; все эти прекрасные школы, милые секты, маленькие радужные пузыри, моменты энтузиазма или веры живут недолго — эти люди объединяются под действием другого, более тонкого и более скромного закона, через совсем маленький маяк внутри, мерцающий и с трудом знающий самого себя, но который пронзает пространство и время и который касается здесь или там подобного себе луча, спаренной частоты, своего очага света подобной интенсивности — и искатель идет. Он идет, не зная ничего, садится на поезд, в самолет, направляется в ту или иную страну, верит, что ищет то или это, что он в поисках приключения, экзотики, наркотиков или философии. Он верит. Он во много чего верит. Он думает, что надо обладать такой–то силой или придти к такому–то решению, возыметь такую–то панацею или сделать такую–то революцию, бросить тот или иной девиз; он верит, что отправился на поиски из–за этой жажды или этого протеста, этой потерянной любви или этой нужды действия, этой надежды или из–за этой старой неразрешенной путаницы в его сердце. А затем нет ничего этого! Однажды он останавливается, не зная почему, не планируя остановиться там, не искав этого места или этого лица, этого неприметного городка под звездами той или иной полусферы, и он там: он прибыл. Он открыл свою уникальную дверь, нашел подобный себе огонь, нашел извечно знакомый взгляд, и он — в точности там, где и нужно, в ту минуту, когда нужно, чтобы делать ту работу, что нужно. Мир — это сказочный часовой механизм, если только мы знаем тайну этих маленьких огней, которые сияют в другом пространстве, которые мерцают на великом внутреннем море, куда наши лодки как бы подгоняются невидимым маяком.

*

Их десять или двадцать, возможно, пятьдесят, здесь и там, на той или иной широте — тех, кто хочет обработать более правдивый клочок земли, обработать человеческий клочок, чтобы вырастить в самих себе более истинное существо, возможно, вместе создать лабораторию сверхчеловека, заложить первый камень Города Истины на земле. Они не знают, они не знают ничего, кроме своей нужды нечто иного и того, что существует Закон Гармонии, чудесное «нечто иное» из Будущего, стремящееся воплотиться. И они хотят найти условия этого воплощения, оказаться пригодными для этой попытки, предоставить свою субстанцию этому живому опыту. Они не знают ничего, кроме того, что все должно быть по–другому: в сердцах, в жестах, в материи и в обращении с этой материей. Они стремятся сделать не новую цивилизацию, а нового человека; не супер–город среди миллионов строений мира, а «пост прислушивания» к силам будущего, всевышнюю янтру Истины, русло, канал, чтобы попытаться охватить и вписать в материю первую ноту великой Гармонии, первый ощутимый знак нового мира. Они не выставляют себя чемпионами чего–либо, они не защищают никакую свободу, не нападают ни на какой «изм»: просто они пытаются вместе, они — чемпионы собственной чистой маленькой ноты, которая не совпадает с нотой их соседей и которая, однако, является нотой всего мира. Они больше не принадлежат никакой стране, никакой семье, никакой религии или партии: у них собственная партия, не совпадающая ни с какой другой партией и все же являющаяся партией всего мира, потому что то, что стало истинным в одной точке, становится истинным для всего мира и воссоединяет весь мир; они составляют семью, которую еще нужно создать, страну, которая еще не рождена. Они не собираются никого ни поучать, ни исправлять, изливать на мир блистательное милосердие, лечить больных и прокаженных: они собираются лечить в самих себе великую бедность и мелочность, серого эльфа глубинной нищеты, они собираются отвоевать в самих себе единственную маленькую частицу истины, единственный маленький луч гармонии, ибо, если эта Болезнь вылечена в нашем собственном сердце или в нескольких сердцах, то и миру станет ощутимо легче, и через нашу ясность Закон Истины лучше войдет в материю и спонтанно разольется вокруг. Какое освобождение, какое облегчение может принести миру человек, страдающий в собственном сердце? Они работают не для самих себя, хотя и являются первым полем для опыта, а предоставляют себя, просто и чисто, тому, чего они по–настоящему еще не знают, но что мерцает на краю мира как заря нового века. Они — изыскатели нового мира. Они отдали себя будущему, тело и привычные ценности, как прыгают в огонь, не оглядываясь назад. Они — слуги бесконечного в конечном, тотальности в самой малости, вечности в каждое мгновение и в каждом жесте. Они творят свое небо с каждым шагом и вытесывают новый мир в повседневной банальности. И они не боятся поражения, ибо они оставили позади себя успехи и поражения тюрьмы — они живут в единственной безошибочности маленькой верной ноты.

Но строители нового мира должны быть достаточно осторожны, чтобы не сотворить новую тюрьму, будь то идеальную или озаренную. В действительности, они поймут, и быстро поймут, что Город Истины не будет и не может быть до тех пор, пока они сами не будут жить полностью в Истине, и что эта строительная площадка — это, прежде всего, площадка их собственного преображения. Истину не обманешь. Можно обманывать людей, можно произносить пышные речи и заявлять о принципах, но Истину не проведешь: она хватает вас за руку и каждый раз возвращает вам вашу же ложь. Это безжалостный прожектор, даже если он и не видим. И это очень просто: Истина ловит вас во всех уголках и на всех поворотах, и поскольку это Истина материи, то она рушит ваши планы, спутывает ваши движения, вдруг ставит вас перед нехваткой материалов, нехваткой рабочих, нехваткой денег, вызывает протесты, выставляет одних людей против других, сеет невозможность и хаос — пока вдруг искатель не поймет, что он был на ложном пути, строя старое ложное здание из новых кирпичей и источая свой маленький эгоизм, свои маленькие амбиции, свой маленький идеал, свою узкую идею истины и блага. Тогда он раскрывает глаза, раскрывает руки, он настраивается на высший Закон, позволяет течь ритму и делается ясным, ясным, прозрачным, податливым к Истине, не важно, что это будет — не важно что, но это будет то, что нужно — точный жест, верная мысль, настоящая работа, чистая истина, которая выражает себя так, как хочет и когда хочет. Одна секунда, и искатель поддается. Одна секунда, и он взывает к новому миру — такому новому, что он не понимает в нем ничего, но он хочет ему служить, воплощать его, выращивать его на этой бунтующей земле, и не важно, что он об этом думает, что чувствует, что считает, о! не важно, но пусть это будет истинная вещь, единственно желанная и неизбежная вещь. И все попадает в этот свет — за секунду. Все сразу же становится возможным: приходят материалы, рабочие, деньги, рушатся стены, и этот маленький эгоизм, который он недавно сооружал, превращается в некую динамическую возможность, о которой он даже не подозревал. Сто раз, тысячу раз искатель повторяет это переживание, на всех уровнях, личных, коллективных, занимаясь ремонтом окна в собственной комнате или внезапно получив миллион, «упавший с небес» для строительства олимпийского стадиона. Нет, и никогда не было «материальных проблем», есть только внутренние проблемы. И если нет Истины, то сгниют и миллионы. Это сказочное переживание каждой минуты, испытание Истиной, и, что еще чудеснее, это испытание силой Истины. Шаг за шагом искатель открывает действенность Истины, всевышнюю действенность маленькой ясной секунды — он входит в мир маленьких непрерывных чудес. Он учиться полагаться на Истину, как если бы все эти тычки, промахи, споры, путаницы вели его со знанием дела, терпеливо, но безжалостно, к тому, чтобы он занял правильную позицию, нашел бы настоящий рычаг, открыл бы истинный взгляд, крик истины, который опрокидывает стены и заставляет расцвести все возможности в невозможном хаосе. Это ускоренная трансмутация и как бы умножаемая через сопротивление каждого человека, так и через его добрую волю — как если бы, поистине, и сопротивление, и добрая воля, и добро и зло, должны измениться в нечто иное, в другую волю, в волю–видение Истины, которая каждое мгновение определяет движение и действие. Это единственный закон Города Будущего, его единственное правление: ясное видение, которое согласуется с полной Гармонией и которое спонтанно переводит в действие воспринимаемую Истину. Лжецы автоматически устраняются под действием самой Силы Истины, они вытесняются, как рыбы, избытком кислорода. И если когда–то десять, пятьдесят или сто человек смогут построить единственную маленькую пирамиду истины, каждый камень которой был положен с верной нотой, с верной вибрацией, с простой любовью, с ясным взглядом и зовом будущего, тогда поистине весь город будет построен, потому что они построят будущее в самих себе. И, возможно, тогда изменится вся земля, потому что есть только одно тело; потому что трудность одного человека является трудностью всего мира, и сопротивление и темнота другого является сопротивлением и темнотой всего мира, и это крошечное начинание в маленьком городке является, возможно, самим Начинанием мира, символом его трансмутации, алхимией его боли, возможностью новой земли через единственное преображение маленького кусочка земли и маленького кусочка человечества.

Поэтому очень даже возможно, что в течение долгого времени этот строящийся город будет тем местом, где негативные возможности будут столь же обострены, как и позитивные, под безжалостным давлением прожектора Истины. А ложь обладает умением цепляться к самым незначительным деталям, сопротивление может приклеиваться к несущественным банальностям, которые становятся самим знаком отказа — ложь умеет приносить большие жертвы, она умеет быть дисциплинированной, умеет идеализировать, копить заслуги и добродетели, но она выдает себя в крошечном — это ее последнее логово. Это действительно в материи разыгрывается вся партия. Этот Город Будущего действительно является полем боя, это трудное приключение. То, что решается там с пулеметами, партизанской войной или с громкими делами, решается здесь в грязных деталях и в невидимой партизанской войне с ложью. Но единственная победа над маленьким человеческим эгоизмом чревата гораздо большими последствиями для земли, чем передел всех границ Азии, ведь эта граница и этот эгоизм являются изначальной колючей проволокой, которая поделила мир.

*

Более того, ученик сверхчеловечества может начать свою борьбу очень рано, и не только в самом себе, но и в своих детях, и не только с момента рождения ребенка, но и с момента его зачатия.

Мы рождаемся под свинцовым колпаком. Он полностью окружает нас, он герметичен и невидим, но он здесь, покрывает наши малейшие жесты и реакции. Мы рождаемся «готовеньким», можно сказать, но эта фактура не наша, ни в лучшем, ни в худшем. Это миллион ощущений, которые еще не стали мыслями, а являются как семенами желания или отвращения, запахами опасения, запахами тревоги, как тонкая плесень, которая покрывает наши погреба: слои и слои защит и запретов, и только немного редких разрешений, как то же самое бегство с тех же темных улиц в наши туннели; и затем, там внутри, маленький удивленный взгляд, который не понимает ничего, но который быстро научат «жизни», научат добру, злу, геометрии и своду законов — маленький взгляд, который все больше и больше вуалируется и который определенно не понимает больше ничего, когда его всему научат. Потому что кажется очевидным, естественным, что ребенок не понимает ничего и что его надо научить жить. Но очень даже может быть, что ребенок понимает очень хорошо, даже если это не согласуется с нашими построениями, и что мы учим его только хоронить свое знание, заменяя его готовенькой наукой, которая хоронит его во благо. И мы тратим тридцать лет своей жизни, чтобы разрушить то, что они с нами сделали, если мы только не особенно преуспевающий образчик, то есть, определенно замурованы, довольны, отполированы и увешаны дипломами. Следовательно, добрая часть работы заключается не в том, чтобы «сделать», а чтобы разрушить это колдовство. Нам скажут, что эта борьба полезна, что она обогащает нас, накачивает наши мускулы и лепит нашу индивидуальность — это ложь. Эта борьба делает нас жесткими, она наращивает боевые мускулы и запросто может втянуть нас в «против» столь же пагубное, как и «за». И, более того, эта борьба лепит не личность, а маску, ибо настоящая личность там, полностью там, искренняя и широко открытая, во взгляде ребенка, который только что родился — мы добавляем только ничтожество борьбы. Мы чудовищно, сильно и слепо верим в силу страдания: это печать всей нашей западной цивилизации на протяжении двух тысяч лет. И, возможно, это было необходимо из–за тупости и неповоротливости нашей субстанции. Но закон страдания является законом Лжи — то, что истинно, то улыбается, и на этом все. Страдание — это знак лжи, оно идет с ней, является ее продуктом. И верить в то, что страдание обогатит нас — это верить в то, что туберкулез является божьим благодеянием, хотя и туберкулез может помочь нам разбить панцирь лжи. Эта негативная добродетель, как и все добродетели, навечно накладывает на нас свою тень; и даже открытое солнце еще пятнается этой тенью. Тычки и удары, на самом деле и в силу физической необходимости, оставляют свои отметины; они порождают освобожденное существо со жгучим сердцем, которое копит свои страдание. Эта память — еще одна вуаль на искреннем взгляде. Закон богов — солнечный закон. И, возможно, вся работа Шри Ауробиндо и Матери была направлена на то, чтобы принести в мир возможность солнечного пути, на котором больше не нужно ни страдать, ни болеть, чтобы прогрессировать.

Ученик сверхчеловечества не верит в страдание, он верит в обогащение радости, он верит в Гармонию; он не верит в воспитание, он верит в силу истины, лежащую в сердце всех вещей и всего бытия — он только помогает этой силе расти, вмешиваясь как можно меньше. Он доверяет силе этой истины. Он знает, что человек всегда неумолимо идет к своей цели, не смотря на все то, что ему говорят или чему его учат — он пытается только убрать это «не смотря». Он орошает только этот маленький росток истины; и к тому же с осторожностью, ибо есть ростки, которые любят песок и камни. Но, по крайней мере, в этом Городе — скажем лучше, в лаборатории будущего — ребенок будет рождаться в менее удушающих условиях; ему не будут внушать, поджидать на всех углах улицы кричащие афиши, его не будет развращать телевидение, его не будут отравлять вульгарные фильмы, его не будут заваливать все вибрации страха, тревоги или желания, которые его мать могла старательно копить в своем чреве через «развлекательное» чтение, расслабляющие фильмы или домашние хлопоты — ибо все записывается, малейшая вибрация, малейший толчок, все свободно входит в эмбрион, остается там и накапливается. Греки хорошо знали это, и египтяне и индийцы, которые окружали мать исключительными условиями гармонии и красоты, чтобы дыхание богов входило каждый день и с каждым дыханием ребенка, так чтобы все было бы вдохновением истины. И когда мать и отец решают завести ребенка, они делают это как молитву, как жертву, чтобы воплотить богов будущего. Достаточно искры стремления, пламени зова, светлого дыхания в сердце матери, чтобы ответил и низвергся тот же свет, идентичное пламя, подобная интенсивность жизни — а если мы серы и безразличны, мы произведем только серость и ничтожность миллионов угасших людей.

Ребенок, рожденный в этом городе, будет рождаться с пламенем, рождаться сознательно, добровольно, без необходимости разрушить тысячи животных начал или бездны предубеждений; ему не будут все время говорить, что он должен зарабатывать себе на жизнь, потому что никто не будет зарабатывать на жизнь в Городе Будущего, ни у кого не будет денег: жизнь будет посвящена служению Истине, каждый будет делать это согласно своим способностям и своему умению, и будет зарабатываться только радость; ребенку не будут повторять на все лады, что он должен и что он не должен: ему будут показывать только мгновенную грусть не слушать маленькую верную ноту; его не будут преследовать с той идеей, чтобы он овладел какой–то профессией, добился бы успеха, превзошел бы других, был бы первым, а не последним в классе, потому что никто не преуспевает и не проваливается в Городе Будущего, никто не «овладевает профессией» и не «ищет работу», никто не господствует над остальными: единственная работа — это следовать маленькой ясной ноте, которая освещает все, делает все для нас, управляет всем за нас, воссоединяет все в своей спокойной гармонии, и преуспевать в единственному успехе быть в согласии с самим собой и со всем; этого ребенка не будут учить зависеть от учителя, зависеть от книги, зависеть от машины, а только полагаться на это маленькое пламя внутри, на это маленькое радостное течение, которое направляет шаги, подводит к открытию, заставляет по случаю наткнуться на переживание и доставляет вам знание как бы играючи; и ребенок будет учиться развивать силы собственного тела, как другие развивают сегодня силу кнопок машины; его способности не будут ограничены готовенькой формой видения и понимания: его будут побуждать к видению, не являющемуся обычным видением глаз, к пониманию, которое берется из книг, к грезам о других мирах, которые подготавливают завтрашний мир, к непосредственным связям и мгновенным прозрениям и к тонким чувствам; и если все еще будут машины в Городе Будущего, то ему скажут, что это временные костыли, пока мы не найдем в нашем собственном сердце источник чистой Силы, который однажды преобразит эту материю, как мы сегодня преобразуем росчерком пера белый лист бумаги в радостную прерию. Его научат Взгляду, истинному взгляду, который может, взгляду, который творит, взгляду, который меняет все — его будут учить использовать собственные силы и верить в собственную силу истины, и что чем больше чистым и ясным он является, чем больше он гармонизирует с Законом, тем больше материя подчиняется Истине. И вместо того, чтобы входить в тюрьму, ребенок войдет в открытый мир, где все возможно — и где все действительно возможно, ибо нет невозможности, кроме той, в которую мы верим. И, наконец, ребенок будет расти в атмосфере естественного единства, где не будет «тебя», «меня», «твоего», «моего», где его не будут учить постоянно ставить экраны и ментальные барьеры, а быть сознательным в том, в чем он всегда был несознательным: расширять себя во все, что есть, во все, что живет, чувствовать во всем, что чувствует, понимать через то же самое глубокое дыхание, через молчание, которое несет все, встречать везде одно и то же маленькое пламя, любить везде одно и то же маленькое ясное течение, и быть настоящим я везде, под тысячью обликов и в тысяче музык, которые составляют единственную музыку.

Тогда не будет больше границ внутри или снаружи, не будет «я хочу», «я беру», не будет больше нехватки или отсутствия, не будет больше одинешенького и замкнутого я, не будет ни «за», ни «против», ни добра, ни зла: будет единственная всевышняя Гармония в тысячах тел, которая затрагивает свою ноту в этом или в том, в этом обстоятельстве и в этом случае, в жесте здесь и в жесте там, и которая согласует все в едином движении, каждая минута которого совершенна и каждое действие истинно, каждое слово точно, каждая мысль верна, каждое писание ритмично, каждое сердце в единогласии — и Истина вылепит материю согласно своему верному видению. И этот город без границ будет излучать вокруг свою простую силу истины, привлекая то, что должно быть привлечено, отбрасывая то, что должно быть отброшено, просто благодаря силе концентрации, касаясь той или этой точки вселенной, души здесь, души там, отвечая на тысячи невидимых зовов, постоянно испуская свою ясную ноту, которая будет освещать мир и облегчать сердца даже без их ведома.

Ибо такова Истина, такая простая, что никто не видит ее, такая легкая, что она во мгновение облетает весь мир, распутывает узлы, пересекает границы и разливает свою чудесную возможность среди всех невозможностей, по малейшему зову.