II. Великий процесс

II. Великий процесс

Секрет круга кроется в следующем за ним круге, как секрет стрелы кроется в той цели, которую она преследует; и если бы мы могли добраться до Мастера–лучника, то узнали бы секрет секретов, центральную точку, которая определяет наш круг и все круги, цель всех целей. Но это долгое путешествие, и мы должны идти шаг за шагом от орудия до Руки, направляющей это орудие, поскольку мы сами начали с того, что были этим орудием: сначала маленьким витальным усиком, действовавшим на ощупь вокруг «я жизни», прежде чем раскрыть себя в качестве мотылька или сороконожки; затем маленьким ментальным усиком, необъяснимо подрагивающим вокруг «смышленого я», прежде чем раскрыть себя в качестве человека среди людей; теперь же — другим, еще более неопределенным усиком, который, по–видимому, превосходит чувства и мысли, чтобы подвести нас к другому, еще более великому я. И так будет до тех пор, пока однажды мы не достигнем великого Я и не найдем своего исполнения. Тогда мы найдем Мастера всех орудий и обретем полный смысл всего нашего путешествия.

Но как можем мы узнать секрет того, что кажется нам сейчас неопределенным и тревожащим не–я, даже разрушающим то, что мы так твердо знали в качестве я; как сделаем это мы, находящиеся в конце этого ментального круга, в этом веке прислужников эго и двойственных наслаждений маленького думающего я?… В действительности, путь прокладывается хождением по нему, как в лесу. Нет пути, его не существует: его надо проложить. А как только мы сделаем несколько шагов, как нам кажется, вслепую, то мы увидим, что уже первые робкие шаги привели нас к первому прояснению и что вся время, даже при самых тяжелых наших отступах, нас вела безошибочная Рука, которая уже управляла нашим извилистым движением, когда мы были еще сороконожкой. Ведь, на самом деле, цель, которую мы преследуем, уже находится внутри, это вечная Цель. Это Будущее, которому миллионы лет и которое столь же юно, как новорожденное дитя: оно открывает свои глаза на все, постоянно изумляясь. Найти Его означает войти в постоянное чудо, в новое рождение мира в каждое мгновение.

По меньшей мере, у нас есть точки отсчета, которые помогут нам сделать первые шаги; и если мы спросим себя о будущем человека (не как теоретик, который прядет свою бесплодную сеть и добавляет одну идею к другой только для того, чтобы раздуть все ту же старую историю, а как моряк, который прокладывает свой курс через рифы в бушующем море), то, возможно, мы найдем несколько координат, изучив старый животный круг, когда мы являлись лишь будущим обезьяны.

Животные просты. Они полностью поглощены своими когтями, своей добычей, своими чувствами, северным ветром, который доносит до них неуловимый запах приближающегося дождя и образ оленя в высокой траве. А когда животное ничего не делает, оно находится в совершенном покое, без тени сомнения о прошлом и без дрожи ожидания будущего. Животное делает то, что нужно и тогда, когда нужно. А что касается всего остального, то животное находится в гармонии со вселенским ритмом. Но когда первые большие обезьяны начали выходить из своего леса, то в них уже нечто менялось. Они бросали на мир менее прямой взгляд: прошлое уже имело свой вес, а будущее вселяло беспокойство — они начинали вовлекаться в первое движение возвращения к себе, ко взгляду вовнутрь себя, с его грузом боли и ошибок, что нам хорошо известно. И то, что казалось таким пустым и бесплодным занятием с точки зрения обезьяны, стало краеугольным камнем всего нашего ментального здания: все, даже Эйнштейн, уже содержалось в том простом занятии, казавшемся совершенно бесполезным. И в конце другого леса, сделанного из бетона и титана, мы, возможно, стоим перед еще более изумительной мистерией, и не менее бесполезной, когда мы останавливаемся на мгновение посреди суеты, но на этот раз не для того, чтобы поразмыслить, а чтобы бросить безмолвный взгляд, как будто слепой взгляд, на эту личность, которая думает и рассчитывает, страдает и борется. Так мы выпускаем некий новый странный усик, в котором не очень–то много смысла и который, как кажется, не нацелен ни на что; и все же он содержит в себе секрет следующего цикла, а также чудеса, по сравнению с которыми все наши великолепные ракеты двадцатого столетия выглядят как игрушки грубых детей. Мы снова посмотрели внутрь себя, но этот взгляд — другого, второго рода; мы постучались в дверь неизведанного третьего круга, мы держимся за нить Великого Процесса.

Все секреты просты, как мы уже сказали. К сожалению, разум захватил и это секрет, как он хватает все, и поставил его на службу ментального, витального или духовного эго. Разум открыл некоторые силы медитации и концентрации, открыл более тонкие энергии, высшие ментальные планы, которые казались божественным источником нашего существования, открыл неземной свет, обнаружил более прямые и почти сверхчеловеческие способности — он взбирался по лестнице сознания — но все это только возвышало и утончало редкую человеческую элиту; возвышало настолько, что, в самом деле, казалось, что у этого подъема не будет другого исхода, кроме как окончательно выпрыгнуть из дуальностей в неизменный мир вечных истин. Возможно, некоторые души были «спасены», тогда как земля продолжала следовать своим темным курсом, все более и более темным. И то, что должно было быть секретом земли, стало секретом небес. Оформился самый страшный раскол всех времен, и самая черная дуальность впечаталась в сердце земли. И те, кто должны были явиться высочайшими объединителями рода человеческого, стали его делителями, стали Отцами–основоположниками атеизма, материализма и всех прочих «измов», которые вырывали мир друг у друга; поруганной же земле не оставалось ничего другого, кроме как верить саму в себя и в собственные силы.

Но вред раскола на этом не кончился; нет ничего более прилипчивого, чем ложь: она пристает к нашим подошвам даже после того, как мы свернули с ложного пути. Другие, в действительности, видели земное значение Великого Процесса — дзен–буддисты, тантристы, суффи и прочие — и все больше и больше растерянных умов поворачивалось к нему и к самим себе: никогда не было такого расцвета эзотерических школ. Но старая ошибка крепко держится (по правде говоря, мы не знаем, можно ли вообще говорить о чем–либо как об «ошибке», ибо так называемая ошибка всегда оборачивается окольным путем, ведущим к еще большему видению той же самой Истины). От великих Мудрецов тех дней и менее великих мудрецов дней сегодняшних требовалось так много усилий, так много обязательных условий — покоя, строгости, молчания и чистоты — чтобы достичь их более или менее озаренных целей, что в нашем подсознательном разуме как каленым железом была выжжена идея, что без специальных условий и специальных учителей, без каких–то особых или мистических качеств, невозможно по–настоящему встать на этот путь или, в лучшем случае, результаты будут куда более скудными и пропорциональными приложенным усилиям. И, естественно, это было индивидуальным занятием, утонченным продолжением библиотечной культуры. Но эта новая дихотомия угрожает стать еще более серьезной, чем предыдущая, и более опасной, разделяя все человечество на безнадежную серую массу и «просвещенную» элиту, жонглирующую своим светом, о котором можно сказать все, что угодно, поскольку нет микроскопа, чтобы проверить это. Есть и наркотики, дающие головокружительный полет к блестящим огонькам.

Но у нас все еще нет ключа, простого ключа. Однако Великий Процесс идет, и он простой.

Надо признать, что есть некий радикальный изъян в нашем методе и, прежде всего, ошибка в преследуемой нами цели — что мы, действительно, знаем о цели, мы, погруженные в материю и оглушенные суматохой мира? Нашей первой реакцией будет закричать: «Это не здесь, ее не может быть здесь! Не в этой грязи, не в этом зле, не в этой суматохе, не в этом темном и тягостном мире!» Значит, мы должны выбраться отсюда любой ценой, освободиться от тяжести плоти и борьбы, и от этой скрытой эрозии, в которой мы разъедаемся тысячами ненасытных мелочей. Так что мы заявили, что Цель находится высоко вверху, на небесах освобожденного мышления, на небесах искусства, поэзии и музыки —любые небеса лучше, чем эта тьма! А сюда мы пришли лишь за тем, чтобы заслужить свое право попасть на свои частные небеса: книжные, религиозные, художественные или эстетические — заслужить долгие каникулы наконец–то освобожденного Духа. Так что мы все взбирались и взбирались, поэтизировали, интеллектуализировали, евангелизировали; мы сбросили все, что может отяготить, возвели защитную стену наших затворнических созерцаний, наших комнатных йог, наших частных медитаций, очертили белый круг Духа, подобно новым духовным волшебникам. Затем мы вступили в этот круг, и вот мы здесь.

Но, делая так, мы, возможно, совершаем столь же большую ошибку, как та, которую допустил бы первый человек в своем первом озерном поселении, заявив, что Цель, ментальные небеса, которые он ощупью открывал, заключаются не в повседневной грубости, не в тех орудиях, которые следует вытесать, не в тех ртах, которые следует накормить, не в тех ловчих сетях, не в тех несчетных ловушках, а в некой ледяной пещере или в австралийской пустыне — и бросил бы свои орудия. И уравнения Эйнштейна никогда не появились бы на свет. Ведь, теряя свои орудия, человек теряет свою цель; избавившись ото всей грубости, зла, тьмы и бремени жизни, мы, возможно, упокоимся в великолепии Духа, но тогда мы совсем отклонимся от Цели, потому что, в конце концов, Цель может быть прямо здесь, в этой грубости, и в этом зле, и в этой тьме и в этом бремени — которые кажутся нам грубостью, тьмой и бременем только из–за того, что мы ошибочно на них смотрим, как первый человек ошибочно смотрел на свои орудия, не в силах увидеть, как простой акт связывания этого кремневого камня с той дубинкой вел к невидимой цепочке нашего мышления, выводящего на движение Венеры и Юпитера, и что ментальные небеса на самом деле кишат здесь повсюду, во всех наших актах и всех кажущихся пустяках, точно также как наши следующие «небеса» уже кишат под нашими глазами, скрытые лишь нашим ложным духовным взглядом, заключенные в белый круг так называемого «Духа», который является лишь нашим человеческим приближением к следующей стадии эволюции. «Жизнь… только Жизнь является полем нашей Йоги», — писал Шри Ауробиндо.[7]

Все же процесс, Великий Процесс, идет здесь, как только он начался в эпоху Плейстоцена — это та секундная остановка, новый взгляд на себя — но, на самом деле, движение, открывшееся обезьяне, и движение, открывшееся спиритуалисту прошлых (и ушедших) веков, никоим образом не указывает на следующее направление, в котором надо идти: нет непрерывности, это заблуждение! Нет утончения того же самого движения, нет улучшения обезьяны или человека, нет совершенства каменного или ментального орудия, нет восхождения на все более высокие пики, нет более тонкого мышления, нет более глубоких медитаций или открытий, которые превознесли бы существующее состояние, нет облагораживания старой плоти, нет божественного ореола вокруг старой твари — есть НЕЧТО ИНОЕ, радикально иное, надо пересечь новый порог, который столь же отличается от нашего, как порог растительной жизни отличался от порога животной жизни, это другое открытие того, что уже есть сейчас, что изменит наш мир столь же радикально, как человеческий взгляд изменил мир гусеницы — все же это тот же самый мир, но видимый по–другому — это другой Дух, осмелимся мы сказать, столь же радикально отличающийся от духа религиозного или интеллектуального или от великого нагого Духа на вершинах Абсолюта, как человеческая мысль отличается от первой вибрации дикой розы под лучами восходящего солнца — и все же это тот же самый вечный Дух, но в большей концентрации самого себя, ведь, на самом деле, настоящее движение Духа не снизу–вверх, а сверху–вниз, и его присутствие все больше ощущается в материи, потому что он — это сама Материя мира, постепенно очищаемая от нашего ложного взгляда гусеницы, как и от нашего ложного взгляда человека, так и от нашего ложного духовного взгляда — или, иначе говоря, постепенно распознаваемая нашим растущим истинным взглядом. Это новый порог видения, и он зависит, прежде всего, от паузы в нашей привычной ментальной и визуальной рутине — и это Великий Процесс, это новый взгляд на себя — но этот путь совершенно новый: это новая жизнь на земле, другое открытие, которое еще предстоит сделать; и чем меньше будем мы завалены прошлыми мудростями, прошлыми восхождениями, прошлыми озарениями, дисциплинами и добродетелями и всем позолоченным звоном старых святош «Духа», тем более свободными мы станем и тем больше нужный нам путь будет внезапно вырастать под нашими ногами, как по волшебству, как если бы раньше он был сокрыт своим культом.

Этот сверхчеловек, о котором мы говорим как о следующей цели эволюции, не будет поэтому никоим образом пароксизмом человека, позолоченной гипертрофией ментальной способности; и он также не явится духовным пароксизмом, неким полубогом в ореоле сияния, играющим безграничным сознанием (космическим, разумеется), испещренным вспышками молний, изобилующим сказочными явлениями и «Переживаниями», чему позавидовала бы вся бедная масса отставших в эволюции. И это верно, возможно и то и другое, и то и другое существует: есть сказочные Переживания, есть сверхчеловеческие способности, которым позавидует простой человек с улицы. Это не миф, это факт. Но Истина, как всегда, проста. Трудность состоит не в том, чтобы открыть новый путь, а чтобы расчистить то, что мешает видению. Путь новый, совершенно новый, его никогда не видели люди, по нему никогда не ступали атлеты Духа, и все же каждый день по нему ходили миллионы обычных людей, не подозревая о сокровище под своими ногами.

Мы не будем теоретизировать о том, чем явится сверхчеловек; мы не хотим об этом думать: мы хотим, если возможно, стать им, избегая старых стен и старых светил, оставаясь как можно больше открытыми и как можно больше преданными великому процессу Природы — находясь в движении, ибо это единственный способ делать это, solvitur ambulando. И даже если мы не уйдем очень далеко, кто знает, мы все же можем достичь первого прояснения, которое наполнит солнечным светом наши сердца, души и тела, ибо все едино, и либо все спасется вместе, либо ничто.

Затем придут другие, которые достигнут следующего прояснения.