Глава 4 Не сравнивайте
Глава 4
Не сравнивайте
Первый вопрос:
Ошо,
Сидя с тобой, я все сильнее чувствую глубокое безмолвие и то, что кажется пустотой, но в этом нет блаженства. Я склонен рассматривать это как признак того, что что-то не так, особенно когда я вижу столько счастливых людей на даршане. Похоже, я не имею понятия, на правильном я пути или нет. Иногда я думаю, что становлюсь более медитативным, а иногда – что я полностью сбился с курса и заблудился. Пожалуйста, прокомментируй.
В храме Бога много дверей. Каждая дверь по-своему уникальна – не следует сравнивать одну дверь с другой. Безмолвие – это одна из дверей в божественное, так же как и блаженство, истина, любовь, свобода, осознание, медитация, молитва. Человек может войти в божественное столькими путями, сколько в мире есть разных типов людей. И у каждого типа будут свои собственные радости, переживания на пути.
Но в конечном счете, когда человек входит в храм, все эти переживания сливаются в одно переживание, которое невозможно выразить. О путях можно что-то сказать, но цель остается невыразимой. О ней ничего не может быть сказано – этому переживанию нет имени; но у путей есть свои имена.
Безмолвие очень отличается от блаженства. Если ты начнешь сравнивать себя с другими людьми, ты создашь для себя ненужные трудности. Сравнение создает беспокойство – нет необходимости сравнивать свои переживания с переживаниями других; просто смотри, что происходит с тобой. Это действует на тебя благотворно? Это тебя питает? Без какого-либо сравнения просто наблюдай, что происходит с тобой. Становишься ли ты более центрированным, более укорененным в себе, более заземленным? Чувствуешь ли ты, что ты дома?
Не должно быть никакого сравнения, иначе каждый здесь окажется в затруднении. Если кто-то движется через дверь блаженства, он начнет сравнивать: «Почему я не такой безмолвный, как Ашока? Что-то не так. Я танцую, пою и ощущаю огромную радость, но где то глубокое безмолвие, о котором говорит Будда? Что-то не так, я сбился с пути».
То же самое происходит с тобой, однако у каждого пути есть свой собственный язык. Я дал тебе имя Дэва Ашока. Будет полезно напомнить, что Ашока был человеком, который преобразил весь лик Азии. Именно он, и только он, сделал Будду светом Азии. Ашока был одним из величайших императоров в мире. Во многих отношениях он более велик, чем Александр Македонский, потому что, являясь великим императором, он был единственным, кто правил самой большой территорией Индии, какая только возможна… С тех пор Индия никогда не была такой огромной, многие ее части отпали. Она все еще остается огромной страной, но Ашока был императором самой большой Индии, занимавшей почти половину Азии.
И когда он начал медитировать, когда он сдался мастеру, Гаутаме Будде, с ним произошла такая трансформация, после которой он остался императором и все же ничем не обладал. Он жил как человек, у которого ничего нет. У него было все, но он жил как человек, у которого нет ничего. Внешне, на поверхности, он не отрекался от царства, но внутри он больше не был частью этого мира. Во всей истории человечества, в жизни любых других императоров такое случалось нечасто.
Я дал тебе имя Дэва Ашока – божественный Ашока, – полагая, что твоим путем может стать безмолвие. Безмолвие означает путь отрицания, via negativa. Блаженство очень утверждающее, это путь утверждения, via positiva. Оно утверждает, что все существование божественно, и празднует это. Оно говорит «да» всему, что есть. Оно не отвергает, оно не исключает, оно не отрицает. Оно учится наслаждаться, переживать, петь, танцевать, праздновать. Это путешествие по тропинке в прекрасном саду. Много цветов, поют птицы…
Но путь безмолвия в точности противоположен этому: он подобен прекрасной пустыне. Помните, у пустыни есть своя собственная красота. Не только сады прекрасны – у них своя красота, но у пустыни также есть своя собственная красота. Бескрайние просторы, безграничность, безмолвие, непотревоженный девственный покой, который господствует в пустыне, – в этом есть своя собственная красота. Красота пребывает не в каком-нибудь одном цвете и в одном размере, она пребывает во всех формах, во всех размерах, во всех оттенках. Были люди, любившие пустыни больше, чем сады.
Я живу в Лао-цзы[7], и мой сад – это лес. Моя садовница с очень большой неохотой согласилась сделать его таким – понятно, что она гречанка и мыслит логически, а это очень нелогично. Не допускаются ни симметрия, ни подрезание деревьев. Она все-таки их подрезает, когда я не вижу! Она пытается как-то упорядочить этот хаос.
Вивек ненавидит весь этот лес вокруг дома. Она говорит, что он разрушил всю перспективу; ничего не видно. Не видно безграничности неба, ничего не видно из окна комнаты – все закрыто! В действительности, мне и не нужно ничего видеть – я уже все видел! Но для бедной Вивек это трудно – ей все еще нужно видеть некоторые вещи. Я могу понять ее затруднение.
На пустыню можно смотреть бесконечно, она нигде не кончается, простираясь до самого горизонта. Этот бескрайний простор… И у глубокого безмолвия пустыни есть своя собственная песня – неслышимая, невысказанная. То же самое можно сказать и о пути безмолвия.
Будда не умеет танцевать, не умеет петь. Конечно, у него есть своя собственная песня, но это беззвучная песня. Это не звук бегущей воды, это песня пустыни. Ее можно чувствовать, ее можно проживать, ею можно быть, но она неосязаема. К ней нельзя прикоснуться, ее нельзя взять в руки. Разве можно держать в руках ничто?
Будда достиг Предельного через отрицание: «Я не тело, я не ум, я даже не сердце». Он продолжал отрицать: «Я не моя личность, я просто ничто». Он продолжал отрицать, пока не осталось ничего, что можно было бы отрицать. Его метод похож на снятие слоев луковицы: вы продолжаете снимать слой за слоем, слой за слоем. Луковица начинает становиться все меньше, и меньше, и меньше, и в конце концов, когда снят последний слой, луковица исчезает. Теперь есть ничто. Это путь Будды. Когда вы становитесь абсолютно ничем, вы входите через эту дверь. Но не сравнивайте.
Будда не может сравнивать себя с Мирой, с Чайтаньей, с Кабиром. Он не может сравнивать. Если он посмотрит на Миру, танцующую со своей в?ной[8], поющую песню экстаза, он, конечно, почувствует, что в нем этого нет. Если Мира посмотрит на Будду и ощутит его безмолвие…
Первые в мире мраморные статуи были статуями Будды по той простой причине… Это не случайно, что первые мраморные статуи были статуями Будды. Будда обладал некоторым качеством, тем же самым прохладным спокойствием, что и мрамор.
Сделать статую Миры невозможно – как статуя будет изображать танец? Мира подвижная, текучая. Если вы захотите сделать статую Миры, вам придется сделать статую из фонтана. Вам придется придать фонтану форму Миры, потому что Мира – постоянно меняющаяся, динамичная. Там должен быть танец. Если там нет танца… да, вы можете поймать позу танцующей Миры, но в тот момент, когда танец останавливается, он исчезает. Танец – это процесс, а не вещь. Будда легко воплощается в скульптуре, поэтому не удивительно, что самые прекрасные в мире статуи – это статуи Будды. Его безмолвие очень легко может быть передано в статуе.
Никогда не сравнивай. Сравнение просто создает ненужные проблемы. Продолжай двигаться в это безмолвие и не называй его пустым – когда западный человек называет что-либо пустым, он вкладывает в это совершенно другой смысл, в отличие от восточного человека. Ни в одном западном языке слово «пустота» не подразумевает чего-то, что действительно существует. Слово «пустота» просто означает, что ничего не существует: ничто – это просто ничто. Но в восточных языках шуньята, слово, которое, говоря о пустоте, использовал Будда, не означает, что ничего не существует; оно означает, что, на самом деле, существует Ничто. Ничто – это не просто ничто; это все, это наполненность.
В английском языке есть слово «room»; «room» означает просто пространство[9]. Однажды я шесть или восемь месяцев жил в Райпуре, и у меня была совершенно пустая комната, не было даже стула; бамбуковая циновка – это все, что имелось в комнате. Каждый, кто входил в комнату, говорил: «В комнате ничего нет?» И я говорил этому человеку: «„Комната“ означает просто пространство; больше ничего и не нужно. Это комната! Она наполнена пространством. Вы ищете вещи, и из-за того, что вещей нет, вы говорите: „Ничего“. Именно отсюда происходит слово „ничего“ (nothing) – „нет вещи“ (no thing). Но вы не видите вместительности, пространства, которое очень позитивно. Эта комната наполнена пространством, она не пустая – в ней нет вещей, но она наполнена пространством».
В пустыне нет деревьев, людей и животных, но она наполнена пространством.
В восточных языках понятия «ничто», «пустота» также имеют позитивный смысл. Поэтому помните: когда вы ощущаете ничто, когда вы ощущаете пустоту, необходимо отбросить западное представление. Это смена гештальта[10].
Вы, должно быть, видели картинки в детских книгах… Очень известная картинка, вы все наверняка ее видели, приводится почти в каждой книге по психологии: это набросок, лишь несколькими линиями изображающий старуху. Если вы какое-то время непрерывно на него смотрите, наступает момент, когда гештальт меняется. Неожиданно старуха исчезает, и появляется красивая молодая женщина. В этих линиях присутствуют обе фигуры. Если продолжать смотреть на молодую женщину, то скоро гештальт снова сменится и появится старуха, потому что глаза не могут оставаться неподвижными, они устают от чего-то одного и меняют гештальт. Если вы попытаетесь найти молодую женщину в то время, когда ваши глаза сосредоточены на старухе, вы не сможете найти молодую женщину. Или наоборот: если вы видите на картинке молодую женщину и пытаетесь найти старуху, то не сможете ее найти. Вы только что ее видели, вы знаете, что она здесь, но не можете ее найти. Запомните: увидеть их обеих вместе невозможно. Вы можете попытаться, но вам это наверняка не удастся. Видеть их обеих вместе невозможно, так как используются одни и те же линии, и эти линии могут показать вам либо старуху… Если все линии задействованы в образе старухи, молодая женщина пропадает, для нее больше не остается линий. Если все линии задействованы в образе молодой женщины, значит, исчезает старуха. Но если продолжать смотреть на картинку, возможны переключения: иногда будет появляться молодая женщина, и тогда старуха будет исчезать, как будто ее никогда не существовало. Вы будете ее искать, но не будете находить.
То же самое верно, когда вы смотрите на пустую комнату: это вопрос гештальта. Если вы слишком сильно сфокусированы на вещах – ищете мебель, картины и вещи, которые почти являются частью комнаты, – тогда вы скажете: «В ней ничего нет», – и ваше «ничего» будет западным. Если вы сфокусированы на пространстве комнаты, на вместительности помещения, вы увидите, что комната полна, даже переполнена – переполнена самой собой. Тогда ваше «ничто» приобретет восточное значение.
Западный и восточный умы действительно различаются во многих отношениях; они сфокусированы на различных гештальтах. Запад думает о вещах, Восток думает не о вещах, он думает о не-вещах. Его гештальт глубоко отличен.
Твой гештальт меняется с западного на восточный, и тебе будет немного трудно отбросить эту старую привычку. Поэтому ты воспринимаешь свое переживание как пустоту, в которой нет блаженства. Это твоя старая привычка, иначе это не казалось бы пустым.
Ничто не бывает таким наполненным, как пустая ладонь: в ней помещается все небо. И ничто не бывает таким пустым, как кулак: в нем ничего нет. В кулаке спрятано «ничто» в западном смысле, а на раскрытой ладони лежит «ничто» в восточном смысле.
Однажды Ананда спросил Будду:
– Бхагван, в чем, если сказать в двух словах, состоит твое учение?
Будда раскрыл ладони и сказал:
– Мое учение подобно раскрытым ладоням, а не сжатым кулакам.
Это очень важное утверждение. Когда ваши ладони раскрыты, у вас в каком-то смысле ничего нет, а в другом смысле вы держите в руках весь мир, все звезды, все небо. Много ли можно удержать в кулаке? Почти ничего. Но изменить гештальт с западного на восточный немного трудно.
На Западе путь отрицания никогда не был господствующим гештальтом. На Западе никогда не появлялось ничего подобного буддизму, ничего подобного Дзэн. Этого не могло произойти, это было невозможно. В основе всей иудейской традиции, из которой родились христианство и ислам, лежит утверждение, что «Бог есть», а Будда говорит: «Бога нет».
Вспомните восточное значение. Когда Будда говорит: «Бога нет», он не проявляет себя как атеист. Он просто говорит, что природа Бога есть Ничто. Он совсем не отрицает Бога, он просто не соглашается с Эпикуром или Чарвакой. Когда он говорит: «Бога нет», вы должны помнить, вы должны постоянно осознавать, что его «нет» – это не ваше «нет». Его «нет» не означает, что Бога не существует. Его «нет» просто означает, что Бог существует как Ничто. Следовательно, мы не можем сказать, что Бог есть, потому что тогда ваш гештальт переключится на утверждающий. Либо вы можете сказать, что Бог есть Ничто, либо вы можете сказать, что Бога нет. Безусловно, утверждение, что Бог есть Ничто, не приближает вас к истине. Утверждение же, что Бога нет, приближает вас к ней настолько, что еще один шаг – и вы исчезнете в Ничто. Но это Ничто – переполненность, изобилие. Это то Ничто, которое находится внутри семени.
Если вы разрежете семя, что вы найдете? Ничего. Но вы прекрасно знаете, что это «ничего» вмещает миллионы цветов. Они невидимы, но они есть – все цвета, все ароматы. Ничего нельзя почувствовать прямо сейчас, но потенциал присутствует уже в этот момент.
Наслаждайся этим безмолвием и не сравнивай, не называй его пустым. Ты на абсолютно правильном пути; это твой путь.
Я не могу представить Ашоку танцующим, это будет выглядеть очень нелепо. Когда вы в следующий раз увидите Ашоку, просто подумайте… танцующий Ашока! Это будет выглядеть абсурдно, это невозможно. Поющий Ашока – это невозможно. Он пытается, поскольку видит так много поющих и танцующих людей.
Он много раз присылал мне шутки, но я не выбрал ни одну из них, потому что у него совсем нет чувства юмора! Но он старается, бедняга, делает все, что в его силах!
Однажды он написал мне: «Ошо, что ты об этом думаешь? У меня есть идея начать издавать в ашраме журнал, состоящий из одних анекдотов». Я сказал: «О Боже, и Ашока будет редактором этого журнала!» Если бы он хотел издавать журнал о скуке, это было бы совершенно логично, но он хочет издавать журнал, наполненный юмором, а у него совершенно нет чувства юмора, даже намека на чувство юмора! Но в этом нет необходимости.
Продолжай погружаться глубже и глубже в свое безмолвие. И никогда, никогда не сравнивай себя, свои переживания, с другими, потому что каждый должен идти своим собственным путем. Конечно, в конце тот, кто пришел к Богу, танцуя, и тот, кто пришел в молчании, встречаются и сливаются в едином переживании.
Блаженство – это сейчас не для тебя. Оно может случиться как побочный эффект на заключительной стадии.
Шутка для тебя, Ашока. Подумай над ней. Может быть, до тебя дойдет!
У Гэррити был член шестьдесят сантиметров длиной. Бедняга не мог найти женщину, в которую бы он поместился. Врачи ничем не могли ему помочь, и он отправился в маленький секс-шоп.
Продавец показал Гэррити мятный леденец на палочке и сказал:
– В нем – секретное лекарство. Пока ты его сосешь, твой болт укорачивается. В твоем случае должно хватить пяти минут. Но должен тебя предупредить, что лекарство нагоняет сильный сон, поэтому рядом должен быть кто-то, кто вынет его у тебя изо рта, когда время закончится.
Гэррити не терпелось испытать чудодейственное средство. Он бросился в ближайший мужской туалет, вручил служителю-итальянцу двадцать долларов и попросил:
– Я сейчас засуну в рот леденец с лекарством, и оно может меня усыпить. Чрезвычайно важно, чтобы ты вынул снотворный леденец через пять минут…
Гэррити просыпается несколько часов спустя, видит смотрящего на него служителя и спрашивает:
– Ты вынул леденец через пять минут?
Служитель отвечает:
– Не говорить английский.
Блаженство – не твой язык, забудь о нем. Твой язык – безмолвие. И не пытайся быть блаженным, потому что это будет просто фальшиво. Вообще не пытайся быть чем-то, чем ты не являешься; будь лишь тем, что ты есть. Что бы это ни было – это правильно, так как ты должен найти самого себя и никого другого. Запомни еще одну вещь. Не осуждай при этом других: «Что вы делаете – танцуете, поете и зря тратите время? Сидите в молчании»…Потому что это другая возможность.
Люди либо сравнивают и тогда чувствуют, что они упускают, либо становятся агрессивными и начинают разрушать жизнь других людей; они начинают осуждать: «Это неправильно». Это способ защиты, а, как говорится, лучшая защита – это нападение. Они начинают нападать на других («Вы неправы») только для того, чтобы чувствовать свою правоту. Эта агрессивность тоже неправильна, потому что может сбить кого-то с его пути.
Религиозный человек должен понимать, что люди различаются, что они уникальны. На самом деле, каждый человек приходит к Богу своим собственным путем, своим собственным уникальным путем. Никто до него не приходил к Богу тем же самым путем, в точности тем же самым путем, и никто в будущем никогда не придет к Богу тем же самым путем.
И это одно из тех бедствий, которые постигли человечество. Христиане продолжают осуждать индусов, индусы продолжают осуждать христиан, мусульмане продолжают осуждать еще кого-то. Каждый осуждает всех прочих: «Вы не правы». По сути дела, все они защищаются; глубоко внутри они чувствуют: «Возможно, мы неправы».
Конечно, джайны – это столь незначительное меньшинство, что глубокая защита здесь естественна. В мире миллионы христиан, почти половина мира – христиане. Джайнов всего триста тысяч. Естественная, очевидная логика: «Как столько людей могут быть неправы? Должно быть, неправы мы». Поэтому они становятся очень агрессивными.
Если вы встречаете джайнского монаха, он более агрессивен, чем кто бы то ни был. Конечно, он верит в ненасилие, поэтому он ненасильственно агрессивен! Но я заглядывал в священные писания джайнов: они неистово критикуют всех по той простой причине, что их самих очень мало и им приходится защищаться. Внутри они трепещут: «Как мы можем быть правы? Не может быть, чтобы мы были правы, – нас так мало. Если бы мы были правы, мы одержали бы верх над всеми. А христиан так много, мусульман так много, буддистов так много – должно быть, они правы». Но они не могут этого допустить и поэтому говорят: «Уничтожим их всех». Если вы больше ничего не можете поделать, тогда, естественно, вы можете осудить их в собственных писаниях.
Либо человек начинает чувствовать: «Я неправ», либо он стремится заставить другого чувствовать себя неправым. И то и другое совершенно излишне. Не нужно чувствовать себя неправыми; не нужно заставлять других чувствовать себя неправыми. Позвольте индивидуальности каждого человека расцветать своим способом. Розы – это розы, ноготки – это ноготки, лотосы – это лотосы. Не нужно сравнивать и не нужно говорить: «Ты неправ».
Просто смотрите внутрь. Если вы чувствуете себя хорошо, если вы чувствуете, что внутри вас возникает ощущение благополучия, вы – на правильном пути. Если вы чувствуете, что ваше страдание исчезает, если вы чувствуете, что тревога покидает вас, если вы чувствуете, что ваша тоска испаряется, у вас правильный курс. Не беспокойтесь больше ни о ком; это не ваше дело.
Второй вопрос:
Ошо,
Если другой человек, который уже реализовал собственное «Я», придет к тебе, сможешь ли ты распознать его, просто посмотрев на него? Я бы хотел с тобой встретиться, если ты мне позволишь.
Не стоит беспокоиться. Я могу распознать тебя, даже не видя тебя, – ты не реализовался. Мне не нужно на тебя смотреть. Твой вопрос – это не вопрос человека, который знает. Само желание быть признанным в качестве реализованного человека есть достаточное доказательство того, что это еще не случилось. Если это случилось, то кому какое дело, кого это беспокоит? Это не важно, совсем не важно.
Несколько дней назад я читал о Бабе Франклине Джоне. Он пишет, что поехал к Сатья Саи Бабе и ждал там в толпе, чтобы посмотреть, сможет ли Сатья Саи Баба распознать его как воплощение Бога, или нет. Если он распознает во Франклине Джоне воплощение Бога, подойдет к нему и скажет ему об этом, то тогда Франклин Джон будет знать, что сам Саи Баба тоже является воплощением Бога. Но он так и не взглянул на него, поэтому Франклин Джон говорит, что тот ничего не знает. Он ждал, что его признают, – детское желание получить сертификат, получить поощрение со стороны авторитетного лица.
Когда я окончил университет, было открыто вакантное место профессора философии. Я подал на него заявление. Министр образования вызвал меня на собеседование, и вы можете себе представить, что это было за собеседование. Мы немедленно с ним сцепились. Не он проводил собеседование со мной, а я проводил собеседование с ним! В конце концов он сказал:
– В чем дело? Вы пришли сюда, чтобы получить назначение на этот пост или проводить со мной собеседование?
– Это не имеет значения, – ответил я, – это второстепенный вопрос. Мы можем решить это позднее. Сначала существенные вещи!
Но он сказал:
– У меня есть другие дела. А вы сделайте только одно. Представьте мне одну вашу письменную характеристику, это все. Я понял, что вы обладаете требуемой квалификацией и можете быть назначены. Я готов вас назначить, так как не могу с вами спорить. Только представьте мне одну вашу характеристику – это совершенно необходимо, – и я подпишу приказ о назначении.
Я ответил:
– Это очень трудно, потому что я до сих пор не нашел человека, от которого я бы хотел получить характеристику!
– Что вы имеете в виду? – спросил он. – Вы можете попросить об этом своего ректора?
– Нет, не могу, – ответил я. – Даже если ректор сам попросит меня дать ему характеристику, я не смогу – у него вообще нет характера! Как же я могу просить у него характеристику для себя?
– Это очень сложно! Вы можете найти кого-нибудь еще? – спросил он.
Я ответил:
– Я не могу найти никого! Предложите мне кого-нибудь. Например, вы министр образования, но я не могу принять характеристику от вас!
Он спросил:
– Почему?
– Я сейчас наблюдал за вами. У вас совершенно нет понимания! Назначить такого человека, как я, человека, который абсолютно антифилософичен, который вообще против философии, на вакантную должность профессора философии… разве нужны еще какие-то доказательства того, что вы совершенно невежественны? Я бы себя на этот пост не назначил!
– С вами очень трудно! – произнес он.
Но я ему понравился – он проникся ко мне симпатией. Он сказал:
– Придумайте что-нибудь. Принесите любую характеристику. Я хочу, чтобы вы остались в университете.
Тогда я сказал:
– Я могу сделать только одно: я могу написать ее сам, потому что это единственная характеристика, которую я приму!
Он сказал:
– Согласен, – ведь никто не заглядывает в служебный архив.
Она, наверное, все еще в архиве, моя собственная характеристика! «Настоящим я подтверждаю: у этого человека замечательный характер!»
Ты говоришь: «Если другой человек, который уже реализовал свое собственное „Я“…» Какое «Я»? Когда ты реализуешься, нет никакого «Я». «Я» существует только для нереализовавшегося человека; для реализовавшегося «Я» исчезает. Существует чистая пустота, просто Ничто – ни «Я», ни тени «Я», ни «Я-естьности». Поэтому, какое «Я»? «Я» – это просто религиозное название для той же самой игры, которая называется «эго». Это то же самое, нет никаких отличий.
«Я» означает «я отделен от целого». А реализовавшийся человек знает, что он не отделен от целого. У него не может быть «Я», у него может быть только «не-Я». Анатта, как называет его Будда, – «не-Я».
Это очень парадоксальное явление. Осознать, кто ты есть, – значит осознать, что тебя нет! Если ты хочешь быть, никогда не пытайся реализоваться, потому что в самом процессе реализации эго исчезает. А «Я» – это лишь другое название для эго. Нет такой вещи как «самореализация», «реализация своего „Я“». Да, реализация существует, но реализация абсолютно ясно тебе показывает то, что «Я», прежде всего, никогда не существовало, что его нет, его никогда не было.
И для кого ты ищешь признания? Как я это вижу, каждый есть «не-Я», знает он об этом или нет. Да, если он знает, что «Я» не существует, я немедленно увижу, что он знает. Его скромности, его простоты, его спонтанности, его осознанности будет достаточно. Его глаза будут совершенно пустыми, потому что только в пустоте есть ясность. Он будет никем, ничем. Конечно, с моей точки зрения, каждый есть «не-Я», но вы можете не осознавать этого. Если вы этого не осознаете, то в реальности ничего не изменяется – вы по-прежнему остаетесь «не-Я», но продолжаете жить в мире снов своего «Я». И величайший сон в этом мире снов – это сон о самореализации.
Ты спрашиваешь: «Если другой человек, который уже реализовал свое собственное „Я“, придет к тебе…» Для чего ему приходить ко мне? У него все еще остается что-то, что нужно реализовать? «…Сможешь ли ты распознать его, просто посмотрев на него?» Конечно, но это не вопрос признания. Я увижу, что он знает, но я ничего не скажу.
Однажды встретились Кабир и Фарид – два просветленных мастера. Два дня, сорок восемь часов, они провели вместе в молчании. Ни один из них не произнес ни слова. Ничего не было сказано, ничего не было услышано. Они обняли друг друга, они поцеловались, они рассмеялись, а затем разошлись.
Ученики были очень разочарованы – ученики обоих мастеров, – потому что их было тысячи, и все они пришли, чтобы увидеть великую встречу двух реализовавшихся людей, но ничего не произошло! Чего от них можно ожидать? Когда встречаются два нуля, что может произойти? Получается один нуль! Два нуля – это не два нуля. Когда они сближаются, получается один нуль.
Когда они разошлись, ученики спросили Кабира:
– Что с тобой случилось? Ты все время говоришь с нами и мучаешь нас каждый день, но тут – ты на сорок восемь часов вдруг сошел с ума или что? А мы всё ждали и ждали, когда же будет что-то сказано!
Кабир ответил им:
– С вами я говорю, поскольку язык – это единственное, что вы можете понять. Но этот человек, Фарид, умеет понимать безмолвие. Мне не нужно говорить ни единого слова. Если я заговорю, это будет лишь доказательством моего невежества.
Ученики Фарида спросили мастера:
– Что с тобой случилось? – а Фарид пел такие прекрасные песни. – Что с тобой случилось? Ты мог, по крайней мере, спеть одну из своих прекрасных песен, но ты не произнес ни единого слова! И над чем вы смеялись? Ведь не было рассказано ни одной шутки!
Фарид сказал:
– Мы смеялись над вами – над тем, что так много дураков ждут чего-то, но ничего не происходит! Как только я увидел его, а он увидел меня, все стало ясно. Он знает, я знаю, и мы знаем одно и то же! Тогда зачем говорить?
Похожая история произошла с Лао-цзы. Один человек спросил Лао-цзы:
– Можно ли мне сопровождать вас, когда вы выходите на утреннюю прогулку?
Лао-цзы сказал:
– Да, но с одним условием: никаких разговоров.
Человек согласился. В течение часа они гуляли в горах, и человек этот был в сильном затруднении. Он сдерживался, и сдерживался, и сдерживался. Затем, наконец, начало всходить солнце. Долина была так прекрасна в лучах восходящего солнца, что он забыл, что не должен ничего говорить; кроме того, ему показалось, что это вовсе и не разговор, он просто произнес:
– Какой прекрасный рассвет!
И Лао-цзы сказал:
– Хватит! Никогда больше не ходи со мной – ты слишком много болтаешь!
Человек удивился:
– Что? За целый час я сказал лишь: «Какой прекрасный рассвет!» – и вы говорите мне: «Ты слишком много болтаешь!».
Лао-цзы ответил:
– Да, ты болтаешь слишком много и без нужды: у меня есть глаза, я тоже вижу прекрасный рассвет. Какой смысл это повторять? Ты думаешь, я слепой, ты думаешь, я невосприимчивый? Зачем сообщать мне об этом? Я знаю, что он прекрасен, – какой смысл говорить об этом?
Он больше никогда не позволял этому человеку себя сопровождать. Он сказал:
– Нет, это невозможно. Ты оказался слишком глупым.
Если кто-то, достигший понимания того, что его нет, придет ко мне, я немедленно это увижу. Но приходить нет необходимости – возможна лишь случайная встреча.
Фарид и Кабир встретились случайно. Фарид путешествовал, и хижина Кабира оказалась у него на пути. Ученики сказали:
– Здесь живет Кабир, и было бы прекрасно, если бы вы несколько дней побыли вместе. Мы тоже могли бы насладиться тем, что вы вместе.
Он сказал:
– Хорошо.
И ученики Кабира сказали:
– Ты знаешь, что сейчас мимо проходит Фарид? Как было бы здорово, если бы мы могли пригласить его на несколько дней и в одной хижине смогли бы жить два просветленных человека.
Кабир сказал:
– Хорошо.
Это было совпадением.
При жизни Будды и Махавиры много раз случалось, что они находились в одном и том же городе, и по меньшей мере один раз они находились в одном и том же караван-сарае; Махавира занимал одну часть караван-сарая, а Будда занимал другую. И, тем не менее, они не встретились – не было необходимости.
Однажды я был в Бомбее, и Джидду Кришнамурти тоже был там. Кто-то сказал ему, что я в Бомбее. Он сказал:
– Хорошо.
Люди, его ученики, убеждали его, что хорошо было бы встретиться. И мои люди тоже прибежали ко мне и сказали:
– Здесь Джидду Кришнамурти – для нас это редчайшая возможность. Будет здорово, если вы встретитесь.
Я сказал:
– Отлично, но кто к кому пойдет? Я никуда не хожу. Если Кришнамурти придет, то добро пожаловать!
Кришнамурти сказал то же самое:
– Я никуда не хожу. Если Раджниш придет, то добро пожаловать!
На этом дело закончилось, закончилось навсегда. Не было необходимости.
Я сказал людям:
– Что мы будем делать? Мы будем сидеть, просто растрачивая свое время!
Несомненно одно: ты еще не достиг. Это я могу сказать, не видя тебя.
Этот саньясин задал также еще один вопрос, доказывающий мои слова: «Ошо, можешь ли ты входить в самадхи когда угодно и оставаться в нем сколь угодно долго?»
Человек входит в самадхи только один раз и уже никогда из него не выходит. Из него нельзя выйти. Выхода нет, есть только вход. Я вошел в самадхи. Теперь, где бы я ни был, что бы я ни делал, все происходит в самадхи. Теперь нет возможности из него выйти. Самадхи – это не состояние, не настроение, в которое вы входите, а затем можете из него выйти. Самадхи – это само ваше существо. Куда я могу выйти из своего существа? Это сама моя сущность. Куда я могу выйти из своей сущности? Я есть это!
Ты в полном непонимании. Ты, должно быть, изучал священные писания – похоже, ты являешься классическим типом индуистского саньясина. Возможно, ты изучал, возможно, ты читал, возможно, ты слушал великих ученых, пандитов, но ты еще не пробовал этого вина – пока нет.
На сегодня достаточно.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.