Глава 44

Небо быстро теряло краски. Скоро совсем стемнеет.

Майк глянул на меркнущую линию горизонта.

– Ну, пора на берег, – сказал он.

Я продолжал думать над его словами о том, что нужно быть наблюдателем момента, а не только его участником.

– Приведи короткий пример, как это – быть наблюдателем, – попросил я. – А потом со следующей волной пойдем к берегу. Что-то подсказывает мне, что у тебя есть на этот счет очень хорошая история.

Майк плеснул воды на доску и улыбнулся.

– Ладно, одна коротенькая история. Я в ней, конечно, выгляжу не лучшим образом, но она определенно годится для моей личной книжки «Ага!». Когда мы с Эммой путешествовали по Австралии, был один такой отрезок пути, для которого мы арендовали кемпер. Ну, ты знаешь, в нем можно спать по ночам. Это был эксперимент. Мы до этого не раз останавливались в кемпингах, передвигаясь на обычных машинах, а тогда подумали: почему бы не попробовать и такой способ? Мне это казалось интересной идеей, и я до сих пор уверен, некоторым людям отлично подошло бы.

– Но не вам двоим, – предположил я.

Он покачал головой:

– Не нам. В кемпере было неудобно спать, вот чтобы так – из ночи в ночь. Не знаю точно почему. Может, он был слишком тесным? В общем, нам просто не подошло. И хуже всего было то, что мы оба просыпались среди ночи и были вынуждены идти в туалет.

– Да уж, ничего хорошего, – согласился я.

– Особенно когда это означает, что выйти из кемпера нужно в глухую ночь и тащиться к общественному туалету, который располагался довольно далеко, – продолжил Майк. – Нас с Эммой, в общем-то, неженками не назовешь, но по какой-то причине это было «против шерсти».

– И что случилось дальше?

– Эмма всегда была настоящим бойцом. Никогда не жаловалась, сохраняла позитивный подход. Но после трех недель ночных пробуждений, когда нам обоим приходилось идти в туалет, у нее случился срыв. Она проснулась в два часа ночи, и, сколько бы я ни говорил ей, что все хорошо, она плакала и не могла остановиться. И плакала громко. По-настоящему громко. Тогда я обыскал нашу крохотную «квартирку», нашел ее туфельки и обул ее. Под несмолкающие рыдания я лихорадочно нашарил собственную обувь и тоже обулся. Наконец, взял ее на руки и пять минут нес к туалету. И все это время она громко рыдала. – Он покачал головой. – Эти площадки, где паркуешь кемпер на ночь, полны других людей, всегда кто-то останавливается на ночлег. И когда просыпаешься посреди ночи потому, что кто-то шумит, это ужасно раздражает. Так что я прекрасно сознавал, что в два часа ночи незатихающими рыданиями Эммы мы перебудим всех.

Я кивнул.

– И что было дальше?

– Мы добираемся до туалета, я лелею надежду, что теперь-то она успокоится, но она не успокаивается. Это нехарактерно для нее, но она только плачет, плачет, плачет и не может остановиться. Мне не хотелось этого делать, потому что я считаю, что это неправильно, но я, беспокоясь о других людях в лагере, пригрозил отобрать то, что ей нравится, если она не перестанет плакать. Я говорил очень тихо и очень внятно: «Если ты не перестанешь рыдать, то утром не будешь играть со своей любимой игрушкой». Ну, что-то в этом роде.

– И что, сработало? – поинтересовался я.

– Ничего подобного. Она принялась рыдать еще громче. – Майк пожал плечами. – Тогда я сказал, что если она не успокоится, то на следующий день мы не поедем в заповедник для животных. А она ждала этого целую неделю.

– И?..

– Она заплакала еще горше.

Майк снова плеснул на доску водой, покачал головой.

– Это был я в своем худшем варианте. Не тот, кто я есть как личность, и определенно не тот отец, каким я являюсь на самом деле.

– И что было дальше? – спросил я.

– Я увидел ее.

Я непонимающе посмотрел на него.

– Что ты имеешь в виду?

– Это было мощное сюрреалистическое переживание, словно дар откуда-то. Когда мы добрались до туалета, я усадил Эмму на унитаз. Она была такая усталая, что я боялся, как бы она не упала, поэтому встал перед ней на колени и держал ее. Вот в таком положении мы с ней и были, когда я сказал, что отменю поездку в заповедник.

Но когда я говорил это, кое-что случилось. Я не только произнес эти слова, но и услышал их. Услышал так, будто их говорил кто-то другой. Я был наблюдателем этой сцены, хотя одновременно участвовал в ней. И в этой роли наблюдателя.

Майк на миг умолк; я видел, насколько реальным для него было это воспоминание. Когда он заговорил, у него перехватило горло, и ему пришлось снова ненадолго замолчать. Наконец он поднял на меня взгляд и улыбнулся, справляясь с эмоциями.

– В этой роли наблюдателя я увидел перед собой крохотное человеческое существо. Такое усталое, но такое отважное. Я увидел ее душу, ее дух, почувствовал ту боль, которую она испытывала. Я ощутил ее в своем собственном сердце – в том его месте, о существовании которого и не догадывался раньше. Мое сердце переполнилось настолько, что показалось, оно вот-вот разорвется.

Я кивнул.

– И что ты сделал?

– Я отер слезы с ее щечек, прижал ее головку к своему плечу и сказал, что все хорошо. Сказал, что папочка с ней, что все хорошо, хорошо. И мысленно осознал, каким был глупцом. Я так беспокоился за остальных обитателей кемпинга, что забыл о человечке, который значит для меня в этом мире больше всех. Она обвила ручками мою шею, а я прижал ее к груди со всем состраданием, какое только было во мне. Прошептал на ухо, что люблю ее и счастлив, что она моя дочь.

Майк смахнул с уголка глаза слезу.

– Никогда не забуду это переживание, – добавил он. – До него я считал себя хорошим отцом, но та ночь породила во мне глубокое стремление стать лучше. Всегда бросать себе вызов, чтобы как можно чаще быть на той высоте, на которую я способен.

– Быть и участником, и наблюдателем собственной жизни, – добавил я.

Он кивнул.

– Именно так. Готов ли я хоть на миллисекунду задумываться, прежде чем открою рот? Понимать, каково будет воздействие, особенно в моменты фрустрации или страха? Могу ли я бросить взгляд на момент и увидеть его целиком, в развитии? А потом скорректировать свою роль в нем, потому что имею возможность стать не только участником, но и наблюдателем? – Он улыбнулся. – Это невероятный дар, который вручаешь самому себе. Это осознание, что ты – не твое физическое тело. Ты – это твой дух, который, так уж получилось, в настоящий момент обитает в твоем физическом теле. С этим осознанием значительная часть гнева, тревоги и разочарований просто улетучиваются! И об этом напомнила мне Эмма в ту ночь в кемпинге.