Глава 6 Я человек дела

Глава 6

Я человек дела

Первый вопрос:

Ошо,

Дао больше, чем ум. Так почему же мы постоянно выбираем ум вместо того, чтобы следовать Дао?

Именно поэтому. Дао настолько огромно, что человек боится потеряться в нем. Мы как капелька росы, а Дао как океан. Капелька боится, ей очень страшно приблизиться к океану. Один шаг — и она исчезнет навсегда. Она хочет уцепиться за свою идентичность. Насколько бы маленькой она ни была, насколько бы крохотной, насколько бы посредственной она ни была, но это ее идентичность, ее личность. Она существует лишь потому, что отделена от океана.

Это путь эго. Оно может существовать только отдельно. Подобное разделение создает страдание, потому что вы отделяетесь от целого. Но человек готов страдать вместо того, чтобы умереть и раствориться в абсолютном блаженстве. Люди только говорят о блаженстве, однако никто по-настоящему не хочет стать блаженным. Они говорят о блаженстве так, словно они могут никак не меняться, а блаженство можно просто добавить к ним, как они есть. Они хотят, чтобы блаженство стало своего рода собственностью. Тогда эго станет более совершенным, более ценным, более значимым, более обширным.

Но по мере того как эго становится обширнее, вы становитесь меньше. Уменьшаясь, вы начинаете страдать, вы задыхаетесь, ощущая давление со всех сторон. Тюрьма становится все меньше и меньше, даже находиться в ней становится невозможно. Но люди готовы терпеть всякого рода страдания, ради эго они готовы пожертвовать всем.

Вот почему мы цепляемся за ум. Ум — это не что иное, как жизнедеятельность эго. Ум — это граница между вами и целым. Это стена, а не мост. Отсутствие ума — вот мост. Поэтому все пробужденные делают акцент на том, чтобы двигаться от ума к не-уму. Эго может существовать, только если вы находитесь в постоянной борьбе. Ему нужна постоянная борьба, ведь эго — это ложная сущность. Вам приходится его поддерживать, оно не является спонтанным, оно не является естественным, что может существовать само по себе. Ему нужна конкуренция, ему нужен конфликт, ему нужны зависть, собственность, война. Эго может существовать только на всем неправильном.

Эго отражает нездоровое состояние вашего существа. Расслабиться значит пойти против эго, отказаться от амбиций — быть против эго. Достаточно расслабиться всего лишь на мгновение, и вы ощутите вкус Дао, ведь оно всегда здесь, оно никуда не исчезает. Вы продолжаете возводить стены, но любая стена может рухнуть в считанные секунды. Поэтому каждый раз, когда это случается, когда бы это ни происходило, вы начинаете этого бояться.

Люди стали бояться любви по той простой причине, что любовь — наиболее могущественная сила во всем существовании, она способна распахнуть окно в Дао. С любовью стена исчезает. Стены больше нет, зато поднимается мост. Естественно, это случается между двумя людьми, но даже если это случается между двумя, это приносит такую радость, такой оргазмический накал, такое невероятное переживание великолепия жизни, что эго начинает бояться.

Эго породило ложные заменители любви. Эго готово к браку, но не к любви. Брак — это законный институт, социальный институт, созданный хитрым умом, коварными священниками, заинтересованными лицами. Любовь естественна. Любовь опасна для эго. Если вы позволите любви войти в вас, вы начнете чувствовать привкус Дао, но этот привкус породит в вас желание пробовать еще и еще, ведь это настолько сладко, настолько изысканно, настолько прекрасно! Тогда вы будете готовы пожертвовать всей той чепухой, которая приходит с эго. Вы будете готовы раствориться в целом.

Именно любовь придает вам мужества совершить последний скачок. Сначала с одним человеком... Но как только вы получите этот опыт, вы не сможете отступить, вы будете вынуждены идти вперед, вы не сможете вернуться. Сначала это случается с одним человеком, но когда это происходит, остановить этот процесс уже невозможно. Это настоящий экстаз! И если это переживание настолько прекрасно с одним человеком, каким же оно будет со всем целым?!

У Будды были оргазмические отношения со всем целым. Дао — это предельный оргазм, не между двумя людьми, но между частью и целым, между каплей росы и океаном. Капле росы придется исчезнуть, но она ничего не теряет.

Все наши страхи лишены основания. Они укоренены в невежестве, и это невежество использует эго. Поэтому все общества исказили естественное течение любви, иначе она может прорвать плотину и выйти из-под контроля. Безопаснее дать людям фальшивку, суррогат. Таким суррогатом является брак. Пять тысяч лет человек живет в браке и страданиях.

Вам не позволяют переживать прекрасное. Ваш ум искажают с самого начала, его направляют к утилитарному началу. Вас учат математике, вас учат географии, истории. Вся история — вздор, она абсолютно бесполезна. Зачем читать обо всех этих древних идиотах? С какой целью? Не лучше ли о них забыть? Зачем думать о Чингисхане, Тамерлане, Надире Шахе, Александре, Наполеоне? Зачем? Что они дали человеческому сознанию? Они как яд, они всеми возможными способами тормозили прогресс человечества, его эволюцию.

В учебниках истории вы ничего не найдете о Лао-цзы, Чжуан-цзы, Ле-цзы, Ко Суане, даже в примечаниях. А это люди, которые стоят у истоков человеческого сознания, эти люди являются настоящей надеждой человечества. Но их имена не упоминаются даже вскользь, наоборот, историки постоянно сеют сомнения в существовании Христа; сомневаются, был Кришна исторической фигурой или это просто миф; жил Махавира на самом деле, или люди все выдумали; ходил ли Будда по земле, или он был лишь проекцией наших мечтаний, наших желаний?

Зигмунд Фрейд называет таких людей воплощением наших желаний. Мы бы хотели, чтобы были такие люди, но на самом деле их не было, а если они и существовали, то совсем не так, как мы их изображаем. Эта теория стала камнем преткновения между Фрейдом и его учеником, Карлом Густавом Юнгом, и этот камень преткновения имел очень большое значение. Фрейд был прагматиком, Юнг был больше поэтом. Юнг бесконечно верил в мифологию и не доверял истории. И я абсолютно с ним согласен.

Все мифологии мира ближе к истине, чем ваши так называемые истории. Но мы учим детей истории, а не мифологии. Мы учим их арифметике, а не поэзии. А то, как мы учим детей поэзии... мы учим их так, что они чувствуют себя пресытившимися, что им становится скучно, и, выйдя из стен университета, они никогда не перечитывают Шекспира, никогда не берут в руки Милтона. При одном упоминании имен Шекспира, Милтона, Калидаса, Бхавбхути молодых людей начинает тошнить. Учителя терзают их этими именами так сильно, что им хватает этого на всю жизнь. Их интерес не подогревается, они не становятся более поэтичными, они теряют к поэзии всякий интерес. Никто не развивает их творческое начало, их не учат видеть поэзию во всем.

Ученые весьма искусно разрушают красоту своими комментариями, своими толкованиями, своими так называемыми научными изысканиями. Они делают все настолько тяжелым, что даже поэзия в их устах теряет свою поэтичность.

Я сам никогда не ходил на уроки поэзии в университет. Декан постоянно меня спрашивал:

— Вы посещаете все остальные предметы, почему вы не приходите на уроки поэзии?

— Потому что я хочу сохранить к ней живой интерес, — отвечал я. — Я люблю поэзию, поэтому и не хожу. Я знаю точно, что ваши учителя совершенно непоэтичны. Они не ведают поэзии в жизни. Я знаю это точно. Человек, который преподает поэзию в университете, ходит со мной гулять каждое утро. Я никогда не видел, чтобы он смотрел на деревья, слушал птиц, наблюдал прекрасный восход.

А там, где я учился, восходы и закаты были потрясающе хороши. Университет располагался на небольшой возвышенности, окруженной со всех сторон холмами. Я нигде не встречал... Я путешествовал по всей стране и нигде не видел закатов и восходов прекраснее, чем там. По какой-то неведомой причине над Сагарским университетом во время восходов и закатов собирались такие разноцветные облака, что даже слепой мог заметить, что в небе происходит нечто неизъяснимо прекрасное.

Но я ни разу не видел, чтобы профессор, преподающий поэзию в университете, наблюдал за закатом, чтобы он остановился хоть на мгновение. И каждый раз, когда он видел, как я любуюсь закатом или восходом, или деревьями, или птицами, он всегда говорил:

— Вы что сидите? Вы вышли на утреннюю прогулку — делайте зарядку!

— Для меня прогулка — это не зарядка. Вы делаете зарядку, а для меня это любовный роман.

В дождь он никогда не выходил. А я всегда выходил в дождь, стучал в его дверь и говорил:

— Выходите!

— Но ведь на улице дождь, — ворчал он.

— Это самое прекрасное время для прогулки, — отвечал я. — Улицы абсолютно пусты. И оставьте зонтик дома, ведь дождь — это так чудесно, так поэтично!

Он считал меня сумасшедшим. Но человек, который никогда не гулял под деревьями в дождь, не способен понять поэзию. Я сказал декану нашего факультета:

— Этот человек не понимает поэзию, он ее уничтожает. Он такой интеллектуал, а поэзия — явление вовсе не интеллектуальное. Между интеллектом и поэзией нет ничего общего.

Университеты разрушают интерес и любовь к поэзии. Они разрушают ваше представление о том, какой должна быть жизнь, они все больше и больше превращают ее в предмет потребления. Они учат вас зарабатывать деньги, но они не учат вас жить глубоко, жить тотально. Ведь только на этом пути вы можете уловить мимолетные проблески Дао. Только так открываются небольшие врата и окна в запредельное. Вам рассказывают о ценности денег, но не о ценности розы. Вам говорят, как прекрасно быть премьер-министром или президентом, но не говорят, как прекрасно быть поэтом, художником, певцом или танцором. Считается, что этим занимаются только сумасшедшие. Но только с этого пути можно медленно-медленно соскользнуть в Дао.

Дао, без сомнения, больше ума. Дао больше всего. Дао — это Бог, Дао — это целое. Но мы слишком боимся себя потерять, мы продолжаем подпитывать наше эго множеством разных способов.

В жизни мы делаем две вещи: закрываем все двери и окна от солнца, луны, звезд, ветра, дождя, птиц, деревьев, любви, красоты, истины. Мы закрываем окна, возводим вокруг себя склеп без окон и дверей. Мы превращаемся в монаду Лейбница, кокон. Наша жизнь заключена в капсулу. Это первое, что мы делаем. И второе — мы делаем стены вокруг себя все толще и толще. Это происходит из-за конкуренции, амбиций, когда мы хотим иметь все больше и больше. И не имеет значения, нужно нам это или нет, дело не в этом. Думаете, богатые люди все еще нуждаются в деньгах? У них денег больше, чем они могут потратить, гораздо больше. Но желание иметь еще больше не исчезает, потому что дело не в том, что им нужны деньги. Дело в том, что они продолжают укреплять стены эго, делают их все толще и толще. Они постоянно соревнуются между собой. Конкуренция порождает конфликт. А конфликт помогает эго оставаться в живых.

Битник шел по обочине, пританцовывая и щелкая пальцами. Настроение у него было прекрасное. На перекрестке с ним поравнялся «ягуар».

— Эй, клевый папик, хочешь наперегонки? — спросил битник.

— Естественно, — засмеялся водитель спортивной машины.

Загорелся зеленый свет, и они помчались. Битник впереди, бежит, как адская машина. Водитель поражен! Он смотрит на спидометр: тридцать, сорок, пятьдесят миль в час. И только на шестидесяти ему удалось обогнать битника.

Он посмотрел в зеркало заднего вида и заметил, что битник вдруг исчез. Водитель забеспокоился и повернул назад. В итоге он нашел битника в канаве всего в синяках и ссадинах.

— Эй, — сказал водитель, — ты творил невозможное! Я не мог поверить! Что случилось?

— Гуманоид, — простонал битник, — на тебе когда-нибудь лопались кроссовки при сорока пяти милях в час?

Человек должен решить для себя раз и навсегда: либо он хочет жить жизнью эго, которая больше похожа на смерть, чем на жизнь; либо он хочет жить жизнью Дао, которая с одной стороны является смертью, но с другой — возрождением. Это и то и другое — распятие, и воскрешение. Капелька росы исчезает, но она превращается в океан. Она ничего не теряет, только приобретает.

Принять саньясу значит решиться жить жизнью Дао, перестать цепляться за ум, отпустить его, не питать его больше, не поддерживать его всевозможными способами, понять, как вы поддерживали его и перестать делать это. Когда вы уберете все подпорки, эго упадет само. Тот момент, когда оно упадет и исчезнет, — величайший момент вашей жизни. Это момент просветления, момент пробуждения, когда вы становитесь Христом, или Буддой, или Кришной.

Второй вопрос:

Ошо,

Ты безусловно против интеллекта? Человек вообще никогда не должен использовать голову?

Нет, я не безусловно против интеллекта. У интеллекта есть определенные функции, но они очень ограниченны, и вы должны понимать эти ограничения. Если вы ученый, вы будете пользоваться своим интеллектом. Это прекрасный механизм, но он прекрасен, только если он остается рабом и не претендует на роль хозяина. Если он становится хозяином и подавляет вас, он опасен. Когда ум — раб сознания, он прекрасный слуга. Когда ум — хозяин, он чрезвычайно опасен.

Вопрос лишь в том, на чем делать акцент. Я не против интеллекта вообще, я сам использую его, как я могу быть против? Прямо сейчас, когда я с вами говорю, я им пользуюсь. Но я его хозяин, а не он мой. Если я хочу его использовать, я это делаю. Когда он мне не нужен, он не может мной управлять. Но ваш интеллект, ваш ум, ваш мыслительный процесс продолжается, хотите вы этого или нет. Он и не думает о вас, будто вы вообще никто, он работает и работает. Даже когда вы спите, он продолжает свою работу. Он вас совсем не слушает. Он у власти уже так давно, что совершенно забыл, что он всего лишь слуга.

Когда вы идете гулять, вы пользуетесь ногами. Но, когда вы сидите, зачем вам ими двигать? Люди спрашивают меня: «Ошо, в течение двух часов ты сидишь в одной и той же позе. Ты даже ногой не пошевелишь». Зачем мне ею шевелить? Я никуда не иду! А вы, я знаю, даже когда сидите, на самом деле вы не сидите. Вы перебираете ногами, ерзаете, производите множество манипуляций, крутитесь, вертитесь — великая суета.

То же касается и вашего ума. Когда я с вами говорю, я его использую. Как только я замолкаю, мой ум останавливается, немедленно! Когда я не разговариваю, уму незачем работать, он погружается в тишину. Вот как должно быть. Это естественно. Когда я сплю, мне не снятся сны, это ни к чему. Вы видите сны лишь потому, что за день вы не успели сделать такое количество работы, что ум вынужден доделывать это во сне. Это сверхурочная работа, это то, что вы не успели сделать за день.

Как вы можете все успеть? Вы одновременно делаете множество дел. Но ничего не доводите до конца, все остается незавершенным, и остается незавершенным навсегда. Вы умрете, но ваши дела так и останутся недоделанными. Ни в одном направлении вы ничего не доведете до конца, потому что вы бежите сразу во всех направлениях, вы превратились во множество фрагментов, в вас нет целостности. Ум тянет вас в одну сторону, сердце — в другую, тело и вовсе хочет третьего. И вы пребываете в растерянности, кого слушать. К тому же, внутри вас не один ум, их несколько, вы мультипсихичны. У вас в голове живет целая толпа умов, в которой нет единства, нет гармонии. Внутри вас нет оркестра, инструменты не сонастроены, каждый играет свою мелодию, никто никого не слушает. Вы производите лишь шум, а не музыку.

Интеллект хорош, если он слуга целого. Нет ничего плохого, если он занимает правильное место, и все плохо, если он находится не на месте. Голова хороша, если она на плечах. Если она в каком-то другом месте, это плохо.

Ученому нужен интеллект. Торговцу нужен интеллект. Вам нужен интеллект, когда вы общаетесь с помощью слов, разговаривая с людьми. Но интеллект — явление очень узкого пользования. Существуют гораздо более обширные явления, для которых интеллект вовсе не нужен. Но он продолжает работать и там, где он вовсе не нужен. В этом проблема. Вам нужно научиться... Человек медитирующий обретает способность, он становится очень гибким, чрезвычайно подвижным, он не становится идиотом. Он использует интеллект, но кроме ума он использует еще и интуицию. Он знает, что их функции различны. Он пользуется и головой, и сердцем.

Я когда-то жил в Калькутте в доме верховного судьи. Его жена как-то сказала мне:

— Вы единственный человек, которого уважает мой муж. Когда вы говорите, он вас слушает. Других он не слушает вообще. Я пыталась изо всех сил сделать так, чтобы он меня слушал, но мне так и не удалось. Поэтому я к вам и обращаюсь.

— В чем ваша проблема? — спросил я.

— Проблема растет с каждым днем. Дело в том, что муж остается судьей двадцать четыре часа в сутки. Даже в постели он судья, словно ждет, что я обращусь к нему «Ваша честь». К детям он относится так, будто они преступники. И так со всеми! Мы устали. Он не может остановиться! Он постоянно пребывает в этой роли, никак не может из нее выйти. Он постоянно в своих мыслях.

Она была права, я знал ее мужа.

Быть судьей хорошо, пока вы в суде. Но когда вы уходите с работы... Судья — это всего лишь роль, вы ее исполняете, вы не становитесь судьей по сути, ваше существо не превращается в судью! Но вы запутались. Роль судьи стала вашим существом.

Он приходит в этой роли домой, ведет себя так с женой и с детьми, со всеми. Жена его боится, дети тоже стали бояться. Когда он переступает порог дома, повсюду распространяется страх. За мгновение до этого дети радостно играли, весело проводили время. Как только он приходит, дети мгновенно прекращают играть, а жена становится серьезной. Дом тут же превращается в зал суда.

Так живут миллионы людей: они не уходят с работы, они приносят офис домой.

Интеллект нужен, у головы есть свои функции. Бог ничего не дает просто так. У головы есть свои преимущества, но она должна быть на месте. На свете есть явления, абсолютно недоступные интеллектуальному пониманию. Когда вы двигаетесь в этом направлении, вы должны оставлять голову в стороне. Вы должны научиться этому. В этом гибкость, в этом разумность. И помните: никогда не путайте разум и интеллект.

Интеллект — это всего лишь часть разума. Разум — явление намного большее, он включает в себя гораздо больше, чем интеллект, ведь жизнь не только интеллектуальна, она еще и интуитивна. Разум включает в себя еще и интуицию.

Вы удивитесь, когда узнаете, как много великих открытий было сделано не с помощью интеллекта, а с помощью интуиции. На самом деле, все великие открытия были сделаны интуитивно.

В вас есть нечто гораздо более глубокое. Вы не должны забывать об этом. Интеллект — это периферия, окрестность, это не центр вашего существа. Центр вашего существа — интуиция.

Слово интуиция нужно понимать. Интеллект нуждается в обучении, его необходимо учить. Поэтому в мире существуют школы, колледжи, университеты, которые дают вам образование. Интуиция не нуждается в обучении, это ваш внутренний мир, это Божий дар, она дана вам от рождения.

Когда вы откладываете интеллект в сторону, когда вы забываете о голове, внутри вас начинает функционировать нечто гораздо более глубокое, что невозможно понять из периферии. Начинает работать ваш центр, а он всегда сонастроен Дао. Периферия — это ваше эго; центр сонастроен Дао. Ваш центр не ваш и не мой, ваш центр принадлежит Вселенной. Периферия индивидуальна: ваша периферия — это ваша периферия; моя периферия — это моя периферия. Но мой центр и ваш центр не два отдельных явления, в центре мы все встречаемся и становимся одним.

Именно поэтому религия пришла к осознанию единства существования, ведь она основывается на интуиции. Наука продолжает делить, расщеплять. Она добралась уже до мельчайших частиц, называемых электронами. Мир становится множественностью, он перестал быть целым. На самом деле, ученым нужно перестать употреблять слово «вселенная», теперь им нужно использовать слово «мультивселенная». Слово «вселенная» обладает религиозным оттенком — вселенная (универсум) означает единство. Религия направлена на единство, на переживание центра. Но центр может работать, только когда вы двигаетесь от периферии к центру. Для этого нужен квантовый скачок.

Ты спрашиваешь: «Человек вообще никогда не должен использовать голову?» Я этого не говорил, я против головы только потому, что моя работа религиозна.

Жила как-то нимфоманка, которую никто не мог удовлетворить. Мужчины со всего мира старались из всех сил, но так ничего и не добились. Однажды к ней приехал Мачиста. Оба уединились в спальне и провели там пять часов... Когда Мачиста вышел, он был полностью истощен, практически сломлен. Ему пришлось признать свое поражение.

Тарзан тоже пытал счастья. Его привезли из далеких джунглей в надежде на то, что в этот раз все получится. Собралось много народу. Очень долго все ждали за дверью, полагая, что Таразан обязательно справится. Но когда он вышел, он лишь пробормотал:

— Это удивительная женщина! Никто не сможет этого сделать, — и исчез.

Все более и более амбициозные мужчины приезжали к ней, но никому из них не удавалось ее удовлетворить. И вот однажды мимо проходил щуплый еврей, портной, живший в доме на углу улицы. Ему стало интересно, что там происходит. И хотя большинство собравшихся считали, что подобные дела не для него, они предложили ему попробовать. К их большому удивлению, он тут же согласился.

— Я смогу! — сказал он.

Исключительно ради смеха люди впустили его внутрь.

Через пятнадцать минут портной и нимфоманка вышли из комнаты, держась за руки. Их лица светились, они улыбались. Все было понятно без слов. Это был абсолютный успех.

— Как тебе это удалось, поделись секретом! — в один голос шумели все.

— Бывают ситуации, когда нужно пользоваться головой, — небрежно кинул портной.

Улавливаете?

Третий вопрос:

Ошо,

Является ли Дао синтезом любви и осознанности?

Дао не является синтезом в обычном понимании этого слова. Дао не синтез в том смысле, в котором Ассаджиоли употребляет слово психосинтез.

Обычное значение слова синтез — встреча двух противоположностей, определенное основание для встречи двух противоположностей. В этом смысле Дао не является синтезом. Оно не делает никаких усилий для создания такого рода единства. Дао является синтезом в совершенно ином значении, в гораздо более высоком смысле, в тотально ином измерении. Это преодоление путей любви и осознанности. Преодоление противоположностей. Когда происходит преодоление противоположностей, синтез случается сам по себе. Тем не менее, вы должны понимать разницу.

Синтез Ассаджиоли чрезвычайно беден. В нем нет глубины, и быть не может, потому что он усилие ума. Он гораздо беднее, чем анализ Зигмунда Фрейда по той простой причине, что ум очень эффективен в анализе, но не способен к синтезу. Именно поэтому, несмотря на то, что Ассаджиоли пытался сделать нечто гораздо более важное, чем Зигмунд Фрейд, ему это не удалось. Когда сравниваешь работы обоих авторов, Зигмунд Фрейд представляется гением, а Ассаджиоли выглядит на его фоне просто пигмеем.

Позвольте повториться: он пытался создать нечто гораздо большее, гораздо более значимое, чем Зигмунд Фрейд, но Фрейд успешнее него, потому что он делал именно то, на что способен ум. Ассаджиоли же пытался сделать так, как делает это Дао, но с помощью ума. Ум не способен к синтезу. Дао создает синтез из тотально иного измерения: оно выходит за пределы ума, оно двигается в не-ум. Когда вы достигаете не-ума, случается синтез — не то чтобы вы должны прилагать к этому определенные усилия.

Синтез Ассаджиоли искусственный, произведенный человеком. Поэтому его синтез больше похож на рагу из мяса и овощей. Он пытается объединить две противоположности, которые никак не хотят объединяться. Он их заставляет, он хочет, чтобы они встретились, но из-за того, что они противоположны по своей сути, они не могут встретиться. И для этого он использует ум, который не способен к синтезу, который способен только к анализу.

Дао использует медитацию, не ум. Оно совершенно не интересуется синтезом. Оно просто движется за пределы ума, а синтез приходит как тень. Вы можете понаблюдать, как это происходит здесь.

Например... Возьмем более современный пример. Махатма Ганди пытался объединить в Индии все существующие религии. Он полностью провалился. Он был обречен, потому что пытался произвести синтез, но синтез не может быть произведен. Он пытался сделать это из ума. Он ничего не знал о медитации, он никогда даже не пытался медитировать. Будучи религиозным человеком, он знал лишь молитву, а молитва из ума это не медитация, это разговор с Богом. Как вы говорите с любым человеком, вы говорите и с Богом, который, возможно, лишь плод воображения. А он и есть плод воображения, ведь здесь никого нет.

Молитва — это диалог, диалог между вами и воображаемым Богом. Медитация — это тишина, нет ни диалога, ни монолога.

Ганди ничего не знал о медитации, но пытался создать своего рода фасад синтеза. Что можно сделать с помощью интеллекта?

По сути, он был индуистом и оставался им всю свою жизнь, до самого конца. Бхагавадгиту он называл своей матерью. Но он никогда не называл Коран ни отцом, ни даже дядей. И хотя он говорил о том, что учение одно, но то, как он это делал, было чистой политикой. Он был умным, хитрым, но не подлинным. Это усилия ума, а ум не может быть подлинным. Ганди делал это великолепно. А делал он вот что: каждый раз, когда он находил в Коране, в Библии, в Даммападе что-то, что согласовалось с Гитой, он тут же это выписывал и говорил: «Видите! Все религии учат одному и тому же».

Но существует множество моментов в Библии, противоречащих Гите; в Коране, в Даммападе. Эти места он не выписывал, он не обращал на них внимания. Он знал, что не справится, не сможет совладать с этими моментами, поэтому его синтез — подделка. На самом деле он читал Гиту везде. Как только он находил отголосок Гиты, он тут же говорил: «Видите! Они говорят об одном и том же».

А как быть с противоречиями? Что делать с тотально противоположными точками зрения? Например, Коран не верит в ненасилие. Мухаммед никогда не верил в ненасилие. Он всегда носил при себе меч, он воевал во многих войнах. А Ганди верит в ненасилие. Но Коран — огромная книга, в ней можно найти слова, поддерживающие любовь, сострадание, доброту, сочувствие. Вы можете использовать их и говорить о том, что Мухаммед поддерживает ненасилие.

Махавира поддерживает ненасилие, Будда поддерживает ненасилие. Но Кришна в Гите не поддерживает идею ненасилия. И вновь Ганди идет на политическую уловку. Он говорит, что война, во время которой Гита была рассказана впервые, великая война, называемая Махабхарата, в которой Арджуна осознает, что миллионы людей погибнут просто так... Просто ради власти, богатств, ради царствования убивать столько людей... Великое желание отречься от мира охватило его. И он хотел отречься, он сказал: «Лучше я уйду в горы и стану саньясином». Но именно Кришна убеждает его продолжить борьбу: «Это твой долг. Бог хочет войны, подчинись Божьей воле. Не проявляй свою волю, не проявляй свой ум. Будь в отпускании, предоставь Богу действовать из тебя».

Арджуна горячо спорит с Кришной, но в конце концов Кришна его побеждает, убеждает его в том, что война необходима, ведь это война «праведных против неправедных, верующих против неверных, война света против тьмы, война божественных сил против сил зла».

И тут Ганди находит выход. Он говорит, что война — это всего лишь метафора, что она никогда не происходила в реальности, что она не является историческим фактом. На самом деле, это внутренняя война, которая происходит внутри человека, борьба между силами зла и божественным началом, внутренняя борьба между светом и тьмой. Кришна говорит Арджуне: «Не убегай от внутренней войны, борись и одолей тьму».

Очень хитроумный ход. Никто до Ганди не говорил, что война между Пандавами и Кауравами — просто метафора. В течение пяти тысяч лет были написаны тысячи комментариев к Гите, но никто ни разу не написал, что это метафора. Все всегда считали это реальностью. Но Ганди пришлось назвать войну метафорой, иначе он не смог бы синтезировать религии. А джайнизм и буддизм — две наиболее важные религии, нужно было их как-то объединить.

Христос тоже натворил много дел. Например, он вошел в иерусалимский храм, разъярился, взял хлыст и стал им бить менял и торговцев, стал переворачивать столы и выкидывать их из храма. Человек, исповедующий ненасилие, не может пребывать в таком гневе. Если бы у Ганди спросили, чтобы он сделал, он бы ответил: «Устройте голодовку. Сядьте напротив торговцев и голодайте до тех пор, пока эти люди не перестанут торговать в храме. Это ненасильственный путь трансформации их сердец». Но брать в руки бич и хлестать им людей, переворачивать столы и выбрасывать их из храма — не очень-то это похоже на ненасилие.

Но Ганди никогда об этом не говорил. Он опускал целые куски писаний. Он обращался лишь к заповедям блаженства: «Блаженны кроткие, ибо их есть Царство Небесное». Но Христос не кажется таким уж кротким. Разве кроткий человек стал бы переворачивать столы и выкидывать их из храма? Разве он кроток? Вы можете назвать его кротким? Он воин. Он не в состоянии терпеть такое в храме. Он сказал: «Вы осквернили дом Отца моего. Убирайтесь отсюда!»

Ганди выбирает отдельные отрывки, делает из них рагу, которое называет это синтезом всех религий. Но синтеза не произошло. Ни мусульмане не прониклись его идеей, ни индуисты. Он не смог убедить даже индуистов, хотя сам им был. И убил его тоже индуист. Он не мог убедить индуистов. Он не мог убедить и джайнов, потому что джайны всегда считали Кришну не слишком хорошим человеком.

В мифологии джайнов Кришна попадает в седьмой круг ада только потому, что он сбил с толку Арджуну, который собирался отказаться от войны. Он заставил Арджуну воевать. Он его убедил, усыпил его бдительность красивыми логичными доводами, заставил его внутренний голос замолчать, и Арджуна вновь взялся за оружие. И погибли миллионы людей. Кто в ответе за такое насилие, за всю эту кровь? Кришна несет больше ответственности, чем Арджуна. Джайны так и не простили его. Даже после Ганди ни один джайн не написал книгу, в которой прощал бы и признавал бы Кришну. Что говорить о Кришне? Джайны не соглашаются даже с буддистским подходом к ненасилию. А буддисты не соглашаются с ненасилием джайнов. Обе религии исповедуют ненасилие, но это разное ненасилие.

Джайны говорят: «Не убивай. Не ешь мясо». Буддисты говорят: «Не убивай, но мясо есть можно, если животное умерло своей смертью. Если это так, то нет ничего плохого в том, чтобы есть мясо».

Это очень серьезное разногласие между джайнами и буддистами. Я думаю, что джайны правы в известном смысле. Логически Будда прав: убивать плохо. «Не убивайте животных. Им дана такая же жизнь, как и вам, они хотят жить так же долго, как и вы. Не убивайте их. Но животные умирают, зачем мясу пропадать? Его можно употребить в пищу. Можно использовать их кожу, можно использовать их мясо, можно использовать их кости. Нужно использовать. Зачем им пропадать?» Будда кажется чрезвычайно прагматичным; он и был прагматичным человеком.

Но и джайны правы. Они говорят так: как только вы согласитесь, что в мясоедении нет ничего предосудительного, кто будет решать, умерло животное своей смертью или нет?

Именно так и произошло. В Китае, в Японии, в Корее, в Бирме, по всей Азии буддисты едят мясо. Не умирает столько животных своей смертью каждый день! Все пятизвездочные отели Азии, откуда они берут мясо? Если животные умирают своей смертью, зачем так много мясников в буддистских странах? Для чего? В каждом отеле буддистской страны висит табличка: «Только здесь подается мясо животных, умерших естественной смертью».

Человек чрезвычайно изобретателен. Он всегда найдет способ выкрутиться. Если вы дадите ему хотя бы небольшую лазейку, он ее тут же использует. Не должно быть никаких лазеек, именно на этом настаивал Махавира.

Ганди не смог никого убедить, но у нас синтез происходит как само собой разумеющееся. Вы можете видеть это. Синтез не является моей целью. Я никогда не говорил о синтезе религий, однако это происходит. Здесь вы обнаружите все религии, людей, принадлежащих к разным конфессиям. И никого не интересует, кто еврей, кто мусульманин, кто индуист, кто джайн, кто буддист, а кто парси. Никто не обращает на это внимания.

Синтез происходит. Его нельзя произвести, он случается из медитации, не из размышлений. Это истинный синтез. Он случается из преодоления. Медитируя, вы выходите за пределы ума. А когда вы выходите за пределы ума, вы больше не христианин, больше не индуист, не джайн, не еврей. Вы сознание, чистое сознание, ясность, подобная зеркалу. Эта ясность и есть истинный синтез.

Ты спрашиваешь: «Является ли Дао синтезом любви и осознанности?»

В определенном смысле да, в определенном — нет.

Четвертый вопрос:

Ошо,

Мне глубоко интересно то, что ты делаешь, но я все еще боюсь принимать саньясу. Почему?

Бавасимхан, сэр, вы ни разу не были здесь. Вопрос пришел по почте. Что вы знаете о том, что я делаю? Вы ни разу не участвовали в том, что здесь происходит, у вас нет непосредственного опыта. А то, что здесь происходит, это не абстрактная философия, это конкретный опыт. Поэтому вас, должно быть, интересуют мои слова, а не мои действия. Вы, наверное, читали мои слова, а в моих словах нет меня, нет того, что я делаю. Они лишь приглашение, больше ничего. Они не способны донести до вас мою истину. Вам нужно побыть со мной, пожить со мной. А вы так ни разу и не приехали.

Я получаю много вопросов от Бавасимхана. И впервые я ему отвечаю. Все его вопросы приходят по почте, он живет где-то в Мадрасе. Это не так уж и далеко.

Должно быть, именно страх мешает вам, страх быть здесь, страх, что если вы сюда приедете, то, скорее всего, примете саньясу. Практически невозможно быть здесь и не стать саньясином. Если только вы не настолько мертвы, нечувствительны, скучны и посредственны, что ничего не понимаете; если только вы не полны всяческих предрассудков и приезжаете сюда с уже готовыми умозаключениями; если только вы не настолько знающий человек, что думаете, что в целом мире не осталось ничего, чему бы вы могли научиться, то просто невозможно не стать саньясином. Именно этот страх мешает вам сюда приехать.

И в этом вопросе слышится страх. Это хорошо, что вы его признаете, потому что в других вопросах вы пытались избежать страха, и не только пытались избежать, но еще и пытались логически обосновать его. В одном из писем вы говорите: «Зачем нужна внешняя саньяса? Я и так уже внутренний саньясин». Тогда зачем писать внешнее письмо? Пишите себе внутренние письма, и этого достаточно. Тогда зачем читать мои книги? Ведь они тоже внешние атрибуты. Это все хитрые логические ходы.

В другом вопросе, Бавасимхан, вы написали, что хотите принять саньясу, но только из моих рук. Вы написали: «Я слышал, что теперь индусы получают саньясу от ваших учеников. Я же могу принять саньясу только от вас».

Я посвящал людей в саньясу десять лет. До этого вы мне не писали. И теперь, услышав, что индусы получают саньясу от моих учеников, вы, должно быть, подумали: «Отличная стратегия, прекрасная защита — поставить условие». Приезжайте. Я посвящу вас в саньясу. Не переживайте.

Теперь вы спрашиваете... и в вашем вопросе больше искренности. Именно поэтому я и отвечаю. Вы пишете: «Мне глубоко интересно то, что ты делаешь» (читайте: «в словах»), — «но я все еще боюсь принимать саньясу. Почему?»

Потому что слова есть слова, а саньяса означает реальную трансформацию. Вы, должно быть, разбираетесь в словах. Читая ваши письма и вопросы, я делаю вывод, что вы хорошо знакомы с философской терминологией, с абстрактными идеями, с эзотерической лексикой.

Анджело и его дружок Фрэнк слонялись по Питтсбургу. После долгого молчания Анджело спросил:

— Эй, что с тобой?

— А, — хмуро пробормотал Фрэнк, — это гложет меня уже несколько дней. Возможно, это не мое дело, но мы с тобой старые друзья, и я тебе скажу.

— Ну, давай, выкладывай! — с нетерпением отозвался Анджело.

— В прошлую субботу я был в публичном доме и кого, ты думаешь, я там видел? Твою жену, Бетти. Мне тяжело это говорить, дружище, но Бетти — самая настоящая проститутка!

— Не! Бетти не проститутка! — возразил Анджело. — Она всего лишь сменщица. Она работает там только по выходным!

Люди умные, разбирающиеся в словах, часто теряются в джунглях слов. А вы, по-моему, разбираетесь в словах.

Именно поэтому люди читают Гиту, Веды, Библию, Коран. Ведь Мухаммеда уже нет, вот и опасности никакой. Иисуса нет, и нет опасности его повстречать. Кришна ушел, можно с легкостью играть его словами, можно наполнять их любыми значениями, какими только хочешь. Но я все еще здесь. С моими словами играть нельзя. Если вам интересны мои слова, внутри вас рано или поздно возникает желание сюда приехать. Но вместе с этим желанием возникает и страх — страх, что если вы действительно интересуетесь моими словами, кто знает? — возможно, вы заинтересуетесь и самим человеком. Но тогда пути назад уже не будет.

Словами играть легко, они не нарушают ваш сон, они не беспокоят ваше бессознательное, они не тревожат ваши сны. Но быть рядом с мастером — беспокойство, великое потрясение.

Пьяный мужик пришел на ярмарку. Шатаясь, он подошел к тиру.

— Дайте мне десять пуль, — потребовал он, рыгнув.

— Двадцать пенсов, — сказал служащий, ухмыляясь.

Мужик начал стрелять, и каждый раз в яблочко.

Служащий в изумлении отдал ему приз — большую черепаху.

Некоторое время спустя пьяница вернулся, потребовал еще десять пуль, и каждый выстрел попадал точно в десятку.

— Вы можете выбрать любой приз, — воскликнул удивленный служащий.

— Дайте мне еще один такой же хрустящий мясной пирог, — потребовал пьяница.

Со словами легко — вы легко можете себя обмануть. Но здесь я не дам вам спуску, я собираюсь хорошенько вам врезать. И тогда естественным образом сны исчезнут. Я делаю дырки в человеческом черепе, и сны улетучиваются.

Все обитатели сумасшедшего дома собираются плавать в новом бассейне.

— Прекрасно, — говорит медсестра, — на сегодня достаточно! Завтра встречаемся в то же время здесь же, завтра в бассейне будет вода!

Вы боитесь воды. В пустом бассейне в компании одних лишь слов вы можете получить наслаждение.

Проснитесь! Все боятся саньясы потому, что саньяса означает передачу, саньяса означает любовную связь. Саньяса не из головы, саньяса из сердца. Это погружение в глубокие воды. А вы привыкли сидеть на берегу, размышлять, думать, лелеять свои мечты.

Два пьяницы едут в машине с огромной скоростью. Неожиданно один кричит другому:

— Осторожно, впереди крутой поворот.

— Чего ты кричишь? — отзывается другой, — мне кажется, за рулем ты!

Я человек дела, я не философ, как раз наоборот, я абсолютно экзистенциален, поэтому я и делаю акцент на саньясе, потому что знаю: если не решиться, если не погрузиться в это целиком, если не рискнуть, то невозможно расти.

Можно коллекционировать слова сколько угодно. Очень легко собирать великие слова. Вы, Бавасимхан, живете в Мадрасе. Адьяр совсем недалеко, всего несколько минут езды, на окраине Мадраса. Вы можете туда съездить. В Адьяре находится самая великолепная эзотерическая библиотека в мире, поскольку там находится главное отделение теософского общества, международное отделение. Чего там только нет! Вы нигде больше не найдете столько чепухи, собранной в одном месте.

Когда я был в Мадрасе, люди из Адьяра пригласили меня погостить у них. Я сказал, что приеду.

И я приехал. Мне показали окрестности — это прекрасное место, мне показали замечательную библиотеку.

— Как вам наша библиотека? — спросили они меня потом.

— Это редкость, — сказал я. — Я видел много библиотек, но такой, в которой было бы собрано столько чепухи...

Они были потрясены. Они воскликнули:

— Что?!..

— Да, — сказал я. — Теософия — самое глупое явление нашего столетия.

Бавасимхан, вы можете поехать в Адьяр. Вы, наверное, там уже бывали. Там вы найдете все древние священные писания, сможете прочесть прекрасные книги и остаться прежним. От вас не потребуется никаких изменений. Но приехать сюда — совсем другое дело. Я не занимаюсь чепухой.

Маленький мальчик писает посреди площади. К нему подходит постовой и говорит:

— Не писай здесь, малыш, а то я отрежу тебе твоего Вилли!

Мальчик мгновенно перебегает на другую сторону площади и видит маленькую девочку своих лет. Она тоже писает. Он смотрит на девочку и восклицает:

— Ого! Этот постовой человек дела!

Именно поэтому вам и страшно. Я действительно человек дела! Приезжайте и посмотрите, попробуйте, что значит саньяса. Не упустите шанс. Слова останутся навсегда, а вот общение с живым мастером — это редкая возможность. Такое случается нечасто. Не стоит продолжать писать глупые вопросы из Мадраса, приезжайте. Люди приезжают ко мне из Мексики... Мадрас не настолько далеко, не больше часа лету.

Вы боитесь, потому что благодаря моим словам вы осознали, что есть нечто большее, здесь происходит нечто большее, чем просто слова. Вы боитесь не меня, вы боитесь не саньясы, вы боитесь своего собственного внутреннего желания — что вы можете совершить прыжок. Вы боитесь своего собственного потенциала, который жаждет расти, который ждет, что его раскроют. Он ждет лишь подходящей возможности, определенной атмосферы, определенного энергетического поля. И это поле уже существует здесь и сейчас. Приезжайте, напейтесь из этого источника, и ваша жажда будет утолена навсегда. Но вам придется заплатить цену.

Саньяса — вот цена. Я знаю, что, просто нося оранжевую одежду, вы не станете просветленным, но это инструмент. Если вы станете носить оранжевую одежду, вас будут считать сумасшедшим. Я хочу, чтобы именно так вас воспринимали по всему миру: мои сумасшедшие люди.

Бог открывается только тем, кто достаточно сумасшедший, только тем, кто сходит по Богу с ума, как люди сходят с ума по богатству и власти. Если вы не сходите по Богу с ума, надежды нет. Вы боитесь потому, что здесь что-то может произойти. И вы знаете, что внутри вас есть огромное желание, великая жажда того, чтобы это случилось. Семя уже здесь, и вы знаете, что ему нужен правильный климат и правильная почва. И как только вы окажетесь на правильной почве, семя начнет расти.

Вы боитесь неизвестности. Саньяса — это путешествие в неизведанное. Этого места нет на карте. Бог — это непознанное, и не только непознанное, но и непознаваемое.

Приезжайте! Джелаладдин Руми говорит: «Приходи, приходи, приходи...» Снова и снова я повторю: «Приезжайте», ведь я здесь ненадолго.

Пятый вопрос:

Ошо,

Ты всегда говоришь правду?

Да, сэр Преподобный Банан. Я всегда говорю правду, даже если мне приходится немного приврать.

Шестой вопрос:

Ошо,

Я хотел бы встретить женщину и жениться на ней, женщину, которая не флиртует, не хихикает, не сплетничает, не курит, не пьет, не обнимается и не целуется. Такое возможно?

Майкл Потато-Сингх, сэр, только один вопрос: «Зачем вам это?»

Седьмой и последний вопрос:

Ошо,

Ты действительно меня ждал? Я приехал. Я хочу спросить: могут ли ваши обнимающиеся и целующиеся саньясины когда-нибудь попасть на небеса?

Майкл Томато, я рад, что вы приехали. Добро пожаловать домой. Теперь вся троица в сборе: Банан, Потато и Томато. Выглядит гораздо аппетитнее, чем Бог-отец, Бог-сын и Святой Дух. Почерк у всех абсолютно одинаковый. Поэтому это больше похоже на тримурти, три лика Бога, чем на троицу, чем на трех человек. Это не три человека, это один человек с тремя лицами. Более того, почерк не похож на мужской, он похож, скорее, на женский, что делает ситуацию еще более загадочной.

Как раз сегодня утром я попросил Вивек принести мне банан, помидор и картофель, чтобы определить пол: мужчина это или женщина. Я испробовал все возможные способы: йогу Патанджали, разные асаны, постоял на голове, чего не делал уже двадцать пять лет. Я смотрел на овощи с самых разных сторон, я даже пытался применить кружение. Но, когда я стал кружиться, я запутался еще больше: банан стал выглядеть как картофель, картофель превратился в томат, а томат оказался похожим на банан... Тогда я подумал: может быть, это утреннее похмелье? Вчера вечером любимый мужчина Аруп Ниранждан принес мне отличного пива, наверное, я слегка перебрал.

Когда ничто мне не помогло, и я так и не смог определить, мужчины это или женщины, я так устал от духовных усилий, что послал их всех на три буквы. В этот самый момент Вивек вышла из ванной. Она была изумлена. Она сказала: «Ошо, нельзя так обращаться с такими невинными людьми, как банан, картофель и томат. Просто скажи им „Вон отсюда!“, и они сами пойдут на три буквы!»

Майкл Томато, ты спрашиваешь: «Могут ли ваши целующиеся и обнимающиеся саньясины попасть на небеса?»

Думаю, что ты ничего не знаешь о современных небесах. У тебя, должно быть, устаревшие представления. Да, раньше это было трудно, но Бог всегда идет в ногу со временем. Он всегда современный. Кто может быть более современным, чем Бог? На самом деле, в наши дни ваши так называемые святые не могут попасть на небеса, туда попадают только мои саньясины.

Папа приезжает в Нью-Йорк и хочет встретиться с архиепископом. Ему сказали, что архиепископ проводит все дни на пляже. Папе стало интересно, и он решил встретиться с архиепископом прямо там.

Папа приходит на пляж, его встречает чрезвычайно симпатичный, мускулистый мужчина с красивым загаром, в красных плавках. Мужчина широко улыбается и, обращаясь к Папе, спрашивает:

— Что нового в Риме?

Пока Папа приходит в себя от полученного шока и пытается что-то ответить, архиепископ поворачивается к красивой молодой девушке в белом бикини:

— Мэри, посмотри, кто к нам приехал!

Папа в оцепенении, с трудом выговаривая слова, спрашивает:

— Кто... кто... кто эта женщина?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.