Глава 9

Глава 9

Когда Шибли нет

Шибли отправился навестить другого великого мудреца, Джунаида. Жена Джунаида из скромности хотела спрятаться за занавеской.

Джунаид сказал ей: «Оставайся здесь, Шибли нет».

В этот момент Шибли заплакал.

Джунаид сказал жене: «Спрячься за занавеской, Шибли вернулся».

Почему человек продолжает терять то, что всегда под рукой, что всегда рядом, что всегда было, есть и будет внутри и снаружи? Почему человек продолжает все время терять? Реализация должна быть такой простой вещью. Но что-то в нем самом выступает в качестве препятствия.

Почему вы не видите? Почему ваши глаза закрыты? Вы не видите, потому что в вас слишком много вас, вы переполнены своим «Я».

Всего несколько дней назад ко мне пришел человек и сказал: «Я ничтожный человек. Я просто пыль на ваших подошвах. Я почти двадцать лет пытаюсь достичь большей осознанности, но так и не преуспел. Я такой неудачник, почему?»

Он говорил и говорил. И каждое предложение начиналось с «Я». Если бы грамматика разрешала, каждое предложение и заканчивалось бы тоже на «Я». Если бы такое было возможно, каждое предложение состояло бы из одних «Я». «Я и так далее. Я и так далее. Я и так далее» — и так без конца.

Вы захламлены. В вас совсем нет места, нет никакого пространства для Бога. Вы переполнены. Разные «Я» тысячами толпятся внутри вас — ни для чего другого места просто не остается. Вот почему вы упускаете то, что всегда под рукой.

Такова арифметика духовности: если вы присутствуете, для божественного нет места. А когда вас нет, есть только божественное, ничего другого больше не существует. Если есть вы, Бога нет. Когда вас нет, появляется Бог.

Поэтому все усилия ищущего направлены на то, чтобы не быть, чтобы стать отсутствующим. Медитация — это отсутствие. Это пространство, где вы присутствуете, но не как «Я», не фокусируясь на эго, а расфокусированно, без всякого центра… вы существуете без центра, как пустой дом, как храм, внутри которого нет даже верующих, — и тогда внезапно появляется Бог! Бог всегда там был, он не покидал этот храм ни на секунду. Но вас там было слишком много. Ваше присутствие было препятствием.

Самосознание — это барьер. Самонесознание — дверной створ. И запомните: самонесознание означает сознание не-«Я». Самонесознание — это высшая форма осознанности. Это сознание не-«Я»: есть осознание, но в нем нет никого. «Я» исчезло, растворилось, рассеялось. Вы есть, и в то же время вас нет.

Это кажется парадоксальным, но все существование парадоксально. Только когда вас нет, можно действительно сказать, что вы есть, потому что в таком случае вы полны божественного. Вы уже не существуете сами по себе. Вы становитесь органической частью целого — не механической частью, потому что механическая часть, как бы ее не прилаживать, остается отдельной частью. Она действует вместе с целым, но все равно это только его часть. Вам же надо стать самим целым, а целое станет вами.

Я слышал такую историю: однажды у великого суфийского святого, Хасана, было видение. Годами он искал и искал, и вот однажды ночью во сне он увидел Бога, стоящего прямо перед ним, а в руке Бог держал луковицу. Хасан изумился: при чем здесь луковица? А Бог сказал ему: «Сейчас ты должен сделать выбор. Выбирай — хочешь ты получить часть луковицы или всю луковицу целиком? Одно из двух, ты можешь получить, что захочешь, — но тебе надо сделать выбор».

Хасан стал медитировать во сне. Он не знал, что выбрать. Если бы в выборе участвовало эго, он мог бы выбрать часть — эго всегда выбирает какую-то часть. Оно не может выбрать целое, потому что целое внушает ему страх. В целом эго исчезает. Или же он мог выбрать целое, так как эго полно жадности — не зная, что оно должно исчезнуть, эго могло выбрать целое.

Но Хасан открыл глаза и сказал Богу: «Это трудно. Я не могу выбрать, потому что, выбрав часть, я создам конфликт. Если я выберу часть, всегда будет место для страха и смерти. Часть должна умереть, она не может жить вечно, только целое может жить всегда. Если я выберу часть, я выберу конфликт, борьбу, дисгармонию, я выберу ограничения, рабство, потому что я выберу конечное. Нет, я не могу выбрать часть».

Бог рассмеялся и сказал: «Тогда почему бы тебе не выбрать целое?»

Хасан ответил: «Я не могу выбрать целое, потому что целое без частей окажется лишенным жизни».

Бог благословил Хасана и сказал: «Ты поступил верно. Ты прав».

Если вы выберете часть, всегда будет конфликт, борьба за выживание — потому что части всегда грозит смерть, смерть для нее всегда рядом. На самом деле, часть уже мертва. И если вы предпочтете части целое, вы снова выберете мертвую вещь. Целое без частей лишено жизни. Оно монолитно. В нем нет внутреннего напряжения, необходимого для жизни. Нет пульсации. Оно не может танцевать, не может двигаться. Такое целое похоже на мертвый камень, не рождающий никакой музыки. Для музыки нужно напряжение, трепещущее, полное ожидания напряжение.

Между частью и целым всегда существует напряжение — это напряжение и есть сама жизнь. Река жизни течет между частью и целым, словно меж двух берегов. Между частью и целым живет Бог как тончайшее, нежнейшее напряжение. Внутри двойственности живет единство. Двойственность — это два берега, а единство — река между ними. Она не причастна ни одному из берегов и в то же время причастна им обоим — таков парадокс.

Часть всегда стремится отделиться от целого, но неизменно привязана к нему. Часть снова и снова убегает от целого, но ее корни остаются в целом — как у растения, которое тянется вверх, но укоренено в земле: оно хочет стать птицей, но держится за землю, пытается дотянуться до неба, но укоренено в земле. Только так и может существовать дерево — в тонком напряжении между небом и землей.

Часть постоянно празднует свою свадьбу с целым и постоянно разводится с ним. В этом-то и заключается вся красота: расхождение и сближение, влюбленность и борьба — и все это происходит одновременно. Единство не против двойственности, на самом деле, единство объемлет двойственность, и поэтому в нем столько жизни.

Бог — это не мертвая концепция. Если бы Бог был одним целым, он был бы мертвой концепцией. Вот почему абсолют Гегеля — лишь мертвая концепция, это бог философов.

У Серена Кьеркегора, великого датского философа, есть удивительно прекрасные слова. «Боже, я молюсь тебе, но ты не бог философов. Я молюсь не богу философов, — говорит Кьеркегор. — Я молюсь Богу Авраама, Иакова и Иисуса. Бог философов мертв. Бог Авраама, Иакова и Иисуса — совершенно другой».

Бог влюбленного, бог поэта, бог почитателя — другой. Бог влюбленного — живой бог. Он полон противоречий, но все же в нем одном воплощена гармония.

Бог — это гармония противоречий. Бог — это расслабление в напряжении. Бог — это единое во многом. Бог — это бесформенное в форме, это безымянное в каждом имени.

У индуистов есть удивительное писание. Оно называется Вишну Сахастра Нам, тысяча имен Бога. Индуисты постоянно повторяют, что у Бога нет имени, и вот они пишут книгу, в которой просто перечисляют имена, и больше ничего. Вся книга состоит из тысячи имен Бога. Там перечислены почти все возможные имена. У Бога нет имени, и все же все имена принадлежат ему, потому что кому еще они могут принадлежать? Ваше имя тоже принадлежит Богу — а как же иначе, кому еще оно может принадлежать?

Только Бог и существует. Поэтому грешник — это Бог, и святой — тоже Бог. На самом деле между святым и грешником — запомните, между святым и грешником — существует гармония. Без грешников Бог был бы убогим, бесконечно убогим. Без святых Бог не был бы настолько богатым. Если останутся одни грешники, гармонии не будет, и если останутся одни святые, ничего скучнее, однообразнее нельзя вообразить. Музыки не получится.

Музыка возникает из напряжения между нотами, которые находятся в противоречии и все же не противоречат друг другу, которые существуют отдельно одна от другой и все же соединяются вместе. Если вы поймете это, тогда сон Хасана покажется вам воистину потрясающим. Бог сказал: «Хасан, ты все сделал правильно. Если бы ты выбрал что-то одно, ты бы упустил другое. Я дам тебе все это вместе. Я дам тебе часть внутри целого, и целое в каждой части».

Целое существует в каждой своей части. Часть существует в целом. В действительности часть и целое — это не две раздельные вещи. Между ними нельзя провести разделяющую границу. Часть растворяется в целом, и целое растворяется в части.

Но вы предпочли часть, вы сделали выбор — вы стали собой, выбрали «Я». И вы полностью забыли, что значит не быть собой, что такое не-«Я». Вы полны присутствия, а отсутствия не осталось, вот почему в вас не звучит музыка, один лишь шум. Те же самые ноты могут создавать дисгармонию — нужно всего лишь по-новому их составить.

У вас есть все необходимое, ни в чем нет недостатка. За свои тысячи жизней я не встречал ни одного человека, которой был бы лишен хоть какой-то малости. Возможно, вам не хватает правильной организации, но у вас все есть. Возможно, что-то находится не на своем месте, но никакой недостачи нет. Возможно, вы поместили А на место В, а С на место D, но весь алфавит в вашем распоряжении. Возможно, не хватает порядка, царит беспорядок, но все, что нужно, у вас под руками.

А ключ находится внутри вас. Ключ такой: пусть вас не будет ровно настолько, насколько вы есть. Живите в глубоком противоречии. Возможно, вы никогда не задумывались над этим. Вы всегда старались жить очень последовательно. Вы стараетесь быть последовательными, а не противоречивыми. А в таком случае вы выбираете часть — так выбрали вы, так выбрали многие — и тогда есть конфликт, постоянный конфликт, потому что часть всегда выступает против целого. Когда вы делаете такой выбор, когда отождествляетесь с частью… именно это я и называю «Я», эго: отождествление себя с частью.

Вы огромны, огромны как эта Вселенная, и все же вы пытаетесь втиснуться в маленькую норку. Для мыши самый раз, но для вас — слишком узко. Вы чувствуете себя несчастными. Вы чувствуете себя рабами. Вы чувствуете, что со всех сторон на вас давят стены, вы в темнице. И это вас злит, раздражает. Вы начинаете борьбу, стремитесь к разрушению, потому что жизнь кажется такой узкой, и она все больше сужается.

Рождается ребенок — и начинается сужение. Рождаясь, ребенок проходит через узкий проход, чтобы выбраться из материнского лона. С самого начала жизни начинается сужение, и затем оно продолжается всю жизнь, пока смерть не освободит вас — чтобы провести через новый проход — вы все время ощущаете себя в тесноте, вы не можете позволить себе расшириться. И чем дальше вы заглядываете в будущее, тем больше оно напоминает тоннель. Вы когда-нибудь заглядывали в тоннель? Дальний конец кажется очень маленьким.

Однажды я ехал с одним крестьянином в бычьей упряжке, и нам надо было въехать в тоннель, чтобы перебраться через реку. Мой спутник наотрез отказался. Он сказал: «Здесь-то ничего, сюда мы въедем, но взгляни на тот конец — как мы выедем оттуда?» Ему не доводилось бывать в тоннелях. Я попытался объяснить ему… но он сказал: «Говори, что хочешь, я и сам вижу, что здесь отверстие достаточно большое — мы проедем, но дальше оно сужается. Что же будет в конце? Ты хочешь смерти моих быков! Стоит нам заехать туда, и выбраться мы уже не сможем».

Смерть похожа на дальний конец тоннеля. Проход через лоно матери — это только начало, а затем жизнь начинает сужаться, и вот, в конце концов, вас просто нет. Это значит, что процесс сужения дошел до того, что человека в нем уже не найти.

Почему происходит весь этот процесс сужения? Из-за отождествления. Стоит вам начать отождествляться с частью, и тогда, совершенно естественно, вы будете отождествлять себя все с меньшей и меньшей частью. И в самом конце останется лишь мельчайшая часть, самая узкая часть мира — эго. Когда вы слишком присутствуете, слишком в своем «Я», когда вы — одно только «Я», это означает, что вы отождествляетесь с частью.

Хасан сделал правильный выбор. Он сказал: «Я не могу выбрать часть, все это время я был глупцом, предпочитая часть. Я больше не могу выбирать часть». Он, должно быть, был очень проницательным человеком, потому что обычно, если вы слишком отождествились с частью, вы начинаете склоняться к тому, чтобы выбрать целое. Элементарная логика. Из одной крайности вы бросаетесь в другую.

Очень многие поступали таким образом. Они пытались разрушить свое эго. Монахи в монастырях, традиционные индийские саньясины — если вы отправитесь к ним, вы увидите, что они пытаются убить свое эго, разрушить эту часть. Но они не знают одной вещи: если разрушить часть, весь путь к целостности также подвергается разрушению.

Это очень тонкий вопрос. Ведь жизнь очень, очень хрупка и таинственна.

Вы не должны отождествлять себя с частью, это верно. Но вы не должны и разрушать эту часть, потому что тем самым вы разрушаете фундамент.

Вот почему жизнь монахов так монотонна — это мое определение монаха: тот, кто живет монотонной жизнью. Он может и не жить в монастыре, а просто жить монотонной жизнью. Его монастырь — монотонность. Он живет жизнью одной-единственной ноты, других нот у него нет. Он не может достичь гармонии, потому что боится конфликта. Он пытается разрушить часть. А если вы разрушите часть, этим разрушением части вы полностью закроете для себя путь к целому.

Но, к счастью, никому еще не удалось разрушить часть — вы можете только думать, что разрушили ее: она всегда найдет внутри вас место, чтобы там затаиться. Самое большее, на что вы способны, — это подавить ее, вот и все. Вы не можете ее разрушить.

Ничего нельзя разрушить в этом мире. Вы не можете ничего сотворить и не можете ничего разрушить, потому что разрушение означает, что вот здесь было нечто, а теперь нет ничего. Но что-то не может стать ничем, нет никакой возможности свести что-то к ничто. И точно так же нельзя ничего сотворить, потому что творить означает делать что-то из ничего. Но так не бывает. Нечто может стать чем-то другим, но тут нет никакого творчества и нет никакого разрушения.

Вы не можете разрушить часть, потому что в действительности эта часть никогда не принадлежала вам — кто вы такой, чтобы разрушить ее? Часть принадлежит целому, как вы можете ее разрушить? Вы никогда не были ее творцом. Разве вы можете создать эго? А если вы не можете создать эго, как вы можете его разрушить? Не будьте так наивны.

Все, что вы можете сделать, — это создать гештальт или разрушить гештальт. Это немецкое слово прекрасно. Благодаря этому слову возникло целое направление в изучении жизни — гештальт-психология. Оно полно значения, полно глубокого значения. Нет никакой возможности перевести это слово на английский или на любой другой язык. Гештальт означает отношение между образом и его фоном.

Гештальт изменчив. К примеру, я говорю с вами. Тогда все, что происходит вокруг: пролетающий самолет, непрестанное пение птиц, их чириканье, шелест ветерка в кроне деревьев, шум проезжающих машин, — все становится фоном, полем основного действия. Вы слушаете меня, ваше внимание направлено на меня — мои слова становятся фокусом. Вы фокусируетесь на моих словах, на мне. Это становится образом.

Но если я замолчу, внезапно гештальт исчезнет. Вы начнете слушать птиц, окружающий нас шум. Гештальта больше нет. Гештальт означает: когда вы направляете свое внимание на что-то одно, оно становится важным, а все остальное становится фоном. Оно никуда не исчезает, оно по-прежнему здесь: птицы продолжают чирикать в то самое время, как я говорю. Даже когда вы слушаете только меня, оно тоже здесь, просто немного отступает назад, немного отодвигается в сторону горизонта. Вы концентрируетесь на мне. Так возникает гештальт.

Гештальты сменяют друг друга. У ребенка свой особый гештальт. Если вы дадите ему цветок и банкноту стоимостью в сто рупий, он потянется к цветку.

Когда-то в моем родном городе жил бродяга, который все время сидел под деревом у реки. Не только в городе, но и за его пределами в ходу была одна шутка: люди предлагали ему на выбор одну рупию или одну анну, и он никогда не выбирал рупию. Даже если вы предлагали ему банкноту в сто рупий или одну анну: «Выбирай что хочешь», — он всегда выбирал монету в одну анну. И так продолжалось годами.

Однажды я спросил этого старика: «Тебе, должно быть, известна разница, ты не выглядишь глупцом — почему ты не берешь банкноту в сто рупий, когда тебе ее предлагают?»

Он ответил: «Тогда игра закончится. Они перестанут давать мне даже одну анну. Они радуются моей глупости, а я совсем не глуп. Не говори мне, что я должен выбрать банкноту в сто рупий. Я могу выбрать ее, но только один раз: после этого никто больше не будет играть со мной в эту игру. Их радует моя глупость и моя радость монетке. Но я вовсе не так глуп, как им кажется. Уже двадцать лет я живу этой игрой. Я всегда выбираю самую мелкую монету из предложенных, а они радуются моей глупости. Но я вовсе не глуп».

Ребенок выберет цветок. Он не глуп, просто у него другой гештальт. Банкнота в сто рупий для него ничто, он еще не вступил в рыночный мир, в котором банкнота в сто рупий что-то значит. Но если вы предложите ему чистый лист бумаги и банкноту в сто рупий, возможно, он выберет сто рупий — но вовсе не из-за того, что это сто рупий, а из-за того, что банкнота цветная, раскрашенная. У него другой гештальт.

У юноши один гештальт, у старика — другой.

Вот откуда эта пропасть между поколениями — у них разные гештальты, и эти гештальты сменяют друг друга. Гештальты сменяют друг друга не только из года в год, они меняются каждый миг. Сегодня утром вы были полны любви, а сейчас кипите от злости: один гештальт пришел на смену другому. Когда вы были полны любви, злость отошла на задний план, в фокусе была любовь. Сейчас вы злитесь — любовь отошла на задний план, а злость оказалась в фокусе.

Но запомните: ничто не исчезает. Все остается, всегда остается. Меняется только гештальт. Одно выходит на передний план, другое отступает на задний, одно поднимается на поверхность, другое опускается на дно. Но ничего не пропадает — ничто не может пропасть. Все продолжается, и продолжается вечно. Все всегда есть. Это то, что индуисты называют нама-рупой. Это индуистское понятие, нама-рупа, может пролить некоторый свет на гештальт, указать на один его нюанс. Индуисты говорят, что только имя и форма изменяются, а реальность остается все той же самой.

Поэтому не пытайтесь уничтожить эго — у вас ничего не выйдет. Если вы попытаетесь уничтожить свое эго, вы станете очень и очень скромным человеком, но запомните: все дело в этом «очень и очень». Вы не сможете стать просто скромным человеком, вы станете очень и очень скромным — это и будет тем местечком, куда спрячется ваше эго. Затем вы начнете требовать признания вас самым скромным человеком на земле.

Вот какой анекдот я прочитал однажды.

Трое монахов из трех христианских монастырей встречаются на перекрестке дорог. Конечно, они принялись бахвалиться друг перед другом. Один говорит:

— Вам следует признать, что из нашего монастыря вышло множество святых. Ваши монастыри ни в какое сравнение не идут с нашим. Вы только подумайте, какое у нас славное прошлое — сколько святых было в нашем монастыре!

— Ты прав, — отзывается второй. — Но тебе придется признать, что из стен нашего монастыря вышли величайшие теологи — великие философы, великие схоласты, систематизаторы. Вряд ли ты вспомнишь хоть одного теолога того же масштаба, каких у нас можно насчитать тысячами.

Затем оба поворачиваются к третьему.

— Как жаль, что тебе нечем гордиться, — сочувствуют они.

— Да, у нас не было великих святых, это правда, — соглашается третий. — И у нас не было великих мыслителей, теологов, это тоже правда. Но если говорить о смирении, никто не сможет с нами сравниться.

Если говорить о смирении, никто не сможет с нами сравниться! Что же это за смирение такое, если вы превосходите всех?!

Гештальт изменился. Эго опустилось на дно, но продолжает действовать оттуда. Теперь вы полны смирения, но не позволите никому сравниться с вами в этом. Смиренный человек должен быть позади всех — каким образом он оказался впереди? Но смиренный человек всегда хочет в своем смирении превосходить всех. Эго не умерло, оно не может умереть. Оно просто перебралось на более глубокий уровень подсознательного и действует оттуда, контролирует все оттуда. На поверхности смирение, а эго из глубины его контролирует. Смирение находится под контролем эго.

Взгляните на людей, которые говорят и думают, что они полны смирения, загляните им в глаза: вы не увидите там никакого смирения, а найдете одну лишь утонченную гордость. Это благочестивые эгоисты, святые эгоисты. А когда эго возомнит себя святым, оно становится еще более ядовитым. Яд сам по себе опасен, а когда он становится святой отравой, он опаснее во много раз.

Вы не можете уничтожить эго. Если вы попытаетесь это сделать, произойдут два события. Во-первых, ваша жизнь станет монотонной, она потеряет напряжение, которое сообщают ей противоположности. В ней не будет музыки. Вот почему монахи так монотонны.

Однажды одного великого американского актера спросили — у него брали интервью: «Скажите, пожалуйста, что было самым большим разочарованием в вашей жизни?» Должно быть, человек, задававший этот вопрос, думал, что в жизни любого актера полно разочарований: когда люди равнодушны к его игре, когда они не аплодируют, когда игра у актера получается неубедительной.

Актер переспросил: «Величайшее разочарование в моей жизни, вы говорите? Да, такое было однажды… Я был мальчиком, маленьким мальчиком. Я шел по дороге и неподалеку от дороги увидел большой купол — я подумал, что это, должно быть, цирк. Но у меня не было денег, и тогда я попробовал пробраться внутрь, минуя главный вход. Мне удалось пробраться через задние двери, однако, когда я пробрался внутрь, оказалось, что это вовсе не цирк. Там читал свою проповедь священник — и это было величайшим разочарованием в моей жизни».

Священники, монахи ужасно монотонны, смертельно скучны, в них нет музыки, нет гармонии, потому что они пытаются скакать на одной ноге, лететь на одном крыле. Они пытаются улучшить самого господа Бога. Даже Бог не обходится без двух, а они пытаются добиться этого. Конечно, они могут проскакать немного на одной ноге — вот что такое их проповеди. Или они могут попробовать пролететь на одном крыле — результат плачевный, они падают наземь. Или же они могут на один лад повторять все ту же ноту, играя на ви$не…

Я слышал такую историю. Однажды вечером жена Муллы Насреддина не выдержала и с раздражением сказала ему:

— Довольно — я не желаю больше этого терпеть! Почему ты часами играешь одну и ту же ноту на своей ви$не? Я слышала игру многих людей, но никто до такого не додумался. Они чередуют ноты, меняют положение рук. А ты все время играешь одно и то же!

— Прекрати! — воскликнул Насреддин. — Ты ничего не понимаешь. Я ведь играю уже двадцать лет. Другие меняют положение рук, потому что они до сих пор не нашли правильного положения. А я нашел, так зачем мне что-то менять? Вот я и играю одну и ту же ноту.

Это и есть нота монахов, священников, религиозных людей. Они такие печальные, такие серьезные, такие мрачные, такие торжественные — мертвые могилы, из которых не доносится звуков жизни. Они убили религию. Они захватили все храмы и все церкви.

А храм — это место для праздника. Храм — это место для вознесения благодарности. Храм должен быть местом, где каждый обретает умение жить и умение любить, умение молиться и умение быть счастливым. А они сделали это местом смертельной серьезности. Теперь здесь все напоминает кладбище, а не храм. В таких храмах поклоняются только мертвому богу.

А Бог живой, он в деревьях, в облаках, в щебечущих птицах! Бог — это и есть жизнь, а жизнь зависит от наличия двух половинок. Конечно же, это не просто наличие двух половинок, это глубокая гармония между двумя половинками, между многими частями. Это одно, проявляющее себя во множестве.

Не пытайтесь уничтожить эго — так вы просто подавите его, и вы так и не поймете, что значит быть живым в этой жизни. Вы упустите саму возможность этого.

Что же делать? Просто поменяйте гештальт. Не отождествляйте себя с частью — потому что вы также и целое. И не отождествляйте себя с целым — потому что вы также и часть.

Говоря проще: не отождествляйте себя ни с чем.

Вы все это вместе взятое и ничто в отдельности — это и есть трансцендентность. Вдруг неожиданно вас нет, а есть все. Ничего не потеряно, но просто, когда вы перестаете отождествляться, пропадает чувство «Я». Вы остаетесь, вас становится больше, чем когда-либо, ваше бытие становится бесконечно богатым. Без отождествления «Я» перестает существовать. «Я» всегда отождествляется либо с частью — это «Я» так называемых обычных людей, либо с целым — это «Я» так называемых религиозных людей.

Настоящая, подлинная религия возникает тогда, когда вы не отождествляете себя ни с чем. Вы остаетесь частью и остаетесь целым в одно и то же время. Вы и то, и другое: часть в целом, целое в части, гармония в дисгармонии, вечный союз и вечное расставание, непрестанное чередование сближения и расхождения. Тогда есть поток, есть движение — и есть благодать.

А теперь эта небольшая история.

Шибли отправился навестить другого великого мудреца, Джунаида.

Должно быть, это случилось прежде, чем Шибли достиг просветления. Джунаид уже был совершенным мастером, а Шибли еще был в пути, еще продвигался к совершенному свету бытия. Правда, он уже не был новичком, он уже набрался опыта. Но его путешествие еще не подошло к концу — он далеко продвинулся на пути, но его путешествие еще не завершилось.

Шибли отправился навестить другого великого мудреца, Джунаида. Жена Джунаида из скромности хотела спрятаться за занавеской.

Это мусульманский обычай — жена попыталась спрятаться за занавеской, как если бы в гости к ним зашел простой смертный.

Джунаид сказал жене: «Оставайся здесь, Шибли нет».

Не надо прятаться, если никого нет. Когда я говорю, что никого нет, я имею в виду две вещи. Во-первых, «никого нет» означает, что тот, кто пришел, — никто, и, во-вторых, никого нет означает, что хоть Шибли и пришел, но в нем нет никакого Шибли.

«Оставайся здесь, Шибли нет».

Ничего не случилось, словно никто и не входил, и Джунаид по-прежнему сидит наедине со своей женой. Что вы будете делать, если ветерок залетит в комнату и проскользнет мимо вас? Вы не станете прятаться за занавеску. Или если солнечный луч проникнет в комнату — вы же не будете прятаться. «Не надо прятаться, — сказал Джунаид. — Пришел Шибли, но глубоко внутри себя он отсутствует».

В тот миг, когда Шибли вошел, он ни с кем не отождествлял себя — бытие без всякого отождествления, без всякого гештальта вошло в комнату так, как входит легкий ветерок, совершенно ненавязчиво. Не возникает даже ощущения, что что-то происходит. Будто вошел пьяный человек, которого сюда просто занесло, он сам вовсе и не заходил. Можно было бы даже сказать: Шибли занесло в комнату Джунаида. А жена стала прятаться.

Джунаид сказал: «Оставайся здесь, Шибли нет». В этот момент Шибли заплакал.

Тут же возникло отождествление. Появился гештальт. Шибли немедленно изменился. Одни эти слова, что Шибли нет, тут же вернули эго на прежнее место. Такое потрясающее признание из уст великого мудреца Джунаида. Один взгляд Джунаида был несравненной наградой. И вот такой человек, как Джунаид, говорит: «Останься — Шибли нет».

Такое признание несравненно для человека, находящегося на пути. Это величайшее достижение — когда вас больше нет. Больше нечего и желать, потому что, когда вас нет, тогда есть Бог. На самом деле, Джунаид сказал: «Не беспокойся. Это не Шибли, это Бог». Это одно и то же. Сказать, что Шибли нет, то же самое, что сказать: вошел Бог. А куда можно спрятаться от Бога? И зачем от него прятаться? — ведь Бог не что иное, как само ваше бытие, чистейшее бытие.

И тут же возник гештальт.

В этот момент Шибли заплакал.

Почему он заплакал? В тот самый миг, когда он получил признание Джунаида, эго вернулось на прежнее место. Он тут же подумал: да, меня больше нет — и в тот же самый миг появилось «Я». А Бог исчез.

Он вошел, озаренный, наполненный божественной благодатью. Его окружала аура — не его аура, но аура самого средоточия бытия. Он был полон неведомого блаженства. Он был подобен цветку, источающему божественное благоухание. Но в единый миг, даже в частицу этого мига, в долю секунды, возник гештальт.

Гештальт возникает мгновенно. Всего лишь взгляд, и возникает гештальт. Гештальты непрестанно создаются и разрушаются. Это единственное, что вы можете создавать и разрушать, больше вы ни на что не способны. Это похоже на волны, вздымающиеся ввысь и падающие вниз.

Шибли был на самой вершине — он отсутствовал. Но в тот самый миг, когда он услышал, как Джунаид сказал: «Шибли нет» и «Шибли не приходил, никто сюда не входил. Взгляни, это же Бог. Куда ты прячешься?» — едва услышав это, его эго тут же вернулось обратно, прыгнуло туда, где было всегда. Появился гештальт: «Значит, я достиг? Значит, я добрался? Значит, Джунаид признал, подтвердил мое достижение?» И все было потеряно в один миг.

Джунаид пошутил. В действительности его беспокоила вовсе не жена. Он подшутил над Шибли, чтобы открыть ему глаза на то, что с ним происходит.

С самой вершины Шибли скатился в пропасть. Только что он был полон божественного, и вот он уже просто червь, копошащийся в пыли, обычный смертный, лишенный бессмертия. Только что он был в райском саду, и вот он уже выпровожен оттуда, изгнан. Вершина опять неизмеримо далеко. Даже помыслить о ней трудно.

Темнота расщелины… падение. Это то падение, о котором говорят все религии. Речь не о том, что было когда-то в прошлом. Это происходит с каждым, и происходит снова и снова. Падение — это не история Адама и Евы. Это происходит с каждым Адамом и с каждой Евой. А змей в притче не что иное, как эго, которое возрастает в вас, склоняет вас на свою сторону. Почему был выбран символ змея? Потому что змея кажется самой изворотливой тварью на свете, очень умной и изворотливой. Эго НА САМОМ ДЕЛЕ умно и изворотливо. Змей уговорил Еву съесть запретный плод. Речь не о том, что случилось когда-то в прошлом, один раз, после чего двери райского сада оказались на замке. Нет, это происходит с каждым. Всякий раз, когда вы поднимаетесь на вершину, вы снова в райском саду — и в тот же миг, если вмешивается эго, вы кувырком летите вниз.

Вот что случилось в тот миг с Шибли. Он парил в другом мире, качество его бытия было совершенно другим, он был в другом измерении. Он уже не был частью этого мира, он парил высоко вместе с облаками и вдруг рухнул вниз. Облако повалилось в пыль — мгновенное падение. Вмешалось эго.

Джунаид поступил верно. Он даже слова не сказал Шибли — он обращался к жене — но им была создана ситуация. Так и поступают суфии. Они очень искусно создают ситуации.

В этот момент Шибли заплакал.

Осознав глубину своего падения, Шибли заплакал. Должно быть, Адам тоже плакал, горько плакал, когда его изгнали из райского сада. Что еще ему оставалось? Слезы текли по его лицу… Сердце было полно смятения.

Это величайшая тайна бытия — когда кто-то из блаженства переходит в самые мрачные глубины страдания. Только что он был полон невинности — и вот, в единый миг, от невинности не осталось и следа. Ребенок неожиданно превратился в старца. В один миг цветок невинности увял.

Шибли заплакал.

Почему он плачет? Он оплакивает собственное падение. Шибли понял, что сделал Джунаид: не сказав ему ни слова, он проник в самую глубину его существа. Он вытащил на свет притаившееся эго. Шибли заплакал. Снова он есть, а Бога нет. Он больше не ребенок, он лишен экстаза. Самадхи исчезло.

Джунаид сказал жене: «Спрячься за занавеской, Шибли вернулся».

Не показывайся. Тут обычный человек, самый обычный человек, полный жадности, похоти и секса, полный злобы, ревности, эго. Пришел обычный смертный. Тебе лучше спрятаться, не высовываться.

В вас есть то и другое — вот почему оказалась возможной эта история. Вы и вершина, и пропасть, вот почему такое возможно. Вы изгнанный Адам и отец, который его изгнал. Вы и то, и другое, вот почему такое возможно. Иначе разве можно было бы с вершины скатиться на самое дно пропасти так неожиданно и так стремительно? Разве такое было бы возможным, если бы вы не были двумя полюсами?

Обе эти крайности ваши — дьявольская и божественная. Если вы отождествите себя с дьяволом, вам придется горько плакать, потому что с дьяволом вам не испытать блаженства. Отождествляясь с частью, вы будете плакать. Если вы отождествитесь с целым, вы окажетесь на вершине блаженства, но это отождествление тоже не будет длиться вечно — Джунаид стащит вас вниз. Для искушенного человека это не составит труда. Нет, вам не надо отождествлять себя ни с чем.

В чем ошибся Шибли? В чем была его главная ошибка? Он отождествил себя с идеей свободы, простора, просветления. Он напрочь позабыл про эго — а оно никуда не делось, просто затаилось на дне, но никуда не делось. И он снова стал его жертвой. Тонкая провокация, и гештальт изменился: образ стал фоном, а фон превратился в образ. Небольшое изменение, едва заметное изменение. Должно быть, этот Джунаид был величайшим гештальт-психологом.

Я каждый день устраиваю такое. Легкое усилие, и вы больше не страдаете: вы парите высоко, плывете в небесах, не подчиняясь гравитации. Вы в невесомости, земля больше не имеет над вами власти. Но всего несколько слов, и вы кувырком летите вниз — и летите вниз так стремительно, как будто на это не требуется никакого времени, и вот вы снова в аду.

Вы все время кочуете между небесами и адом. И где бы вы ни оказались, вы все время отождествляете себя с этим, вот в чем проблема. Вы страдаете, погружаетесь в глубины отчаяния и тут же начинаете отождествляться — вы говорите: «Я страдаю». Вы отождествляете себя с дном расщелины и с ее темнотой.

А потом, в один прекрасный день, вам улыбнулась женщина, подарила вам улыбку, и вы снова парите высоко, небесные врата распахнуты для вас. И снова вы отождествились. Теперь вы полны любви, парите над грешной землей. Вы буквально парите, а не ходите — гравитация не имеет над вами власти. В один миг вы позабыли дно пропасти, ее темноту, которая была реальностью всего несколько минут назад. Она отодвинулась на задний план — гештальт изменился. А та женщина больше не улыбается вам. Она отвернулась. Она уже смотрит на другого. И райские врата снова захлопываются, вас изгнали, вы горько плачете, плачете и рыдаете. Дно пропасти, темнота — вы снова отождествляете себя с ними.

Приходит боль, приходит наслаждение, но вы допускаете все ту же ошибку. Вам не нужно ни с чем отождествляться, вам нужно сохранять трансцендентность.

Вы можете быть в пропасти, но вы не пропасть. Вы можете быть на вершине, но вы не вершина. Вершина — это ситуация, в которой вы оказались. Вы в этой ситуации, но вы не часть этой ситуации. Вы живете в мире? Хорошо, оставайтесь в мире — но это вы в мире, а не мир внутри вас. Вы можете отправиться в Гималаи — в этом нет ничего плохого, — но в Гималаях будете вы, а не Гималаи будут в вас. Сохраняйте трансцендентность. Боль и наслаждение, страдание и блаженство, день и ночь, лето и зима — не отождествляйте себя со всем этим. Разотождествление, сохранение неотождествленности — вот путь к трансцендентности. В таком случае вы всегда будете немного в стороне: в ситуации и в то же время в стороне. И тогда жизнь превратится в чудесную игру. Индуисты называют ее лилой, забавой, игрой.

Тогда вы не будете ни страдать, ни блаженствовать. Вы просто будете идти через все оттенки и нюансы — а этих оттенков миллионы, нюансов миллионы. У Бога тысяча имен и тысяча форм. Его печать есть на всем. Если вы достигнете трансцендентности, даже на дне пропасти вы останетесь с ним. Тогда вы всегда будете чувствовать его присутствие, потому что Бог — это тот, кто, находясь за пределами двойственности, живет ею, объемлет ее, наслаждается ею. Бог — это величайший парадокс, тайна бытия.

Если вы постигнете искусство неотождествления, тогда вы узнаете все, чему могут научить вас суфии. Сущность суфизма представил на Западе Гурджиев. Он был тем самым человеком, который принес на Запад тайны суфизма. Все его учение заключается в одном слове, и это слово — неотождествление. Не отождествляйте себя ни с чем, потому что сознание всегда трансцендентно. Оно не может быть сведено к чему-то одному.

Времена года приходят и уходят, а сознание остается. Детство приходит и уходит, юность приходит и уходит, здоровье, болезни — а сознание остается. То, что всегда остается, и есть Бог. То, что проходит, — это мир. То, что приходит и уходит, — это не вы.

Вы — свидетель, вам являются события, но вы остаетесь свидетелем. Свидетельствование — это искусство неотождествления, а в неотождествлении заключено все. Неотождествление — это собственно все, что нужно для медитации. Это и есть сама медитация.

Говорят, что эта ситуация, созданная Джунаидом, помогла Шибли. Через несколько дней, всего через несколько дней он и сам достиг просветления.

Когда Шибли достиг просветления, один человек спросил его: «У кого ты учился?»

Шибли долго перечислял своих учителей. Он рассказал про собаку — потому что, когда собака хотела пить и подбежала к реке, чтобы утолить жажду, она увидела в реке другую собаку — свое отражение — и испугалась. Но жажда была так велика, что, в конце концов, собака прыгнула в реку — и в тот же миг отражение исчезло. Это была не другая собака, а всего лишь отражение. В реке было ее собственное отражение.

Шибли сказал: «Эта собака была моим первым учителем… я узнал, что кроме меня больше никого нет, все другие — просто отражения моего лица, и бояться совершенно нечего. Так я постиг искусство прыгать в воду: я прыгнул, и отражения исчезли, осталась только река — река Бога, река бытия. С тех пор меня никогда не мучает жажда — я не вылезаю из этой реки».

Он вспомнил многих учителей. Он сказал: «Вторым моим учителем был один вор. Однажды ночью я оказался в незнакомом городе, и двери всех гостиниц были уже закрыты, я не знал, где переночевать. И вдруг на темной улице я увидел вора. Он пытался забраться в какой-то дом. Я спросил его: „Где тут можно переночевать? Я устал и голоден“, — и он ответил: „Ты можешь переночевать у меня. Но я должен честно тебе признаться, поскольку ты похож на святого — не знаю, святой ты или нет, потому что никогда не сужу по внешнему виду, — но это будет нехорошо с моей стороны, если я не признаюсь тебе, что я вор. И я на самом деле вор. Возможно, ты не настоящий мудрец, но я настоящий вор. Так что, если ты не брезгуешь провести ночь в доме вора, я приглашаю тебя в гости. Идем со мной!“»

Шибли заколебался — пойти с вором и переночевать у него? А если об этом узнают люди — что будет с его репутацией? Он был уважаемым человеком… Вор тут же это заметил и сказал: «Ты боишься, а истинный мудрец никогда не боится. Чего ты боишься? Может, ты боишься, что вор обратит тебя в атеизм? Я вот не боюсь тебя. Я совсем не переживаю — ты не сможешь ничего изменить во мне. Я образцовый вор, а вот ты не выглядишь образцовым мудрецом».

Шибли сказал: «Он был моим вторым учителем. Я прожил в его доме целый месяц. Он оказался очень приятным человеком, очень искренним и подлинным. Каждую ночь он покидал дом и возвращался под утро. Я открывал дверь и спрашивал: „Ну, как, успешно?“ — а он отвечал: „Сегодня нет. Надеюсь, завтра…“ Он все время был в хорошем расположении духа, хотя за целый месяц ему ни разу не довелось разжиться чужим добром. Каждой ночью он покидал дом и каждое утро возвращался с пустыми руками. Но он все время смеялся и шутил, он никогда не выглядел несчастным. Он был способен постоянно проигрывать, не теряя надежды. Его надежда была потрясающей».

Шибли сказал: «Когда я искал Бога, я много раз приходил в отчаяние, поиски казались мне тщетными, бессмысленными. Много раз я подходил к той черте, когда мне хотелось оставить это бессмысленное занятие и вернуться в мир, чтобы насладиться всеми его прелестями и предаться всем его соблазнам, пока жизнь не прошла мимо. Казалось, я делал все, что мне было сказано, но в этом не было никакого Бога, не было даже признака его присутствия. Не было слышно даже звука его шагов, даже следов не было видно. Вся эта затея казалось мне выдумкой, сплошным обманом. Но всякий раз, когда я собирался прекратить поиски, я вспоминал вора, стоящего на пороге со словами: „Завтра…“ — и надежда возвращалась ко мне, я находил в себе силы сказать: „Хорошо, еще один день“. И вот в один из дней все случилось. Я многим обязан этому вору. Он был моим вторым учителем».

Потом он сказал: «Моим последним учителем была жена Джунаида — она пыталась скрыться за занавеской. И из этого возникла ситуация. Джунаид столкнул меня с самой вершины на землю, я был разбит, вдребезги разбит. Джунаид поступил жестоко — но это сработало. И его жена еще подлила масла в огонь. Когда я заплакал, она рассмеялась за занавеской. Я был разбит, совершенно разбит и уничтожен. Но это уничтожило и мое отождествление. С тех пор я бывал и в пропасти, бывал и на вершинах, но я всегда сохранял отстраненность. Я до сих пор помню ее смех — всякий раз, когда я взбираюсь на вершину, я вспоминаю смех жены Джунаида из-за занавески. Она все еще смеется. Я больше никогда ни с чем не отождествляюсь». Вскоре после этого случая Шибли достиг просветления.

Что же такое просветление? Это значит жить трансцендентной жизнью.

Достаточно на сегодня.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.