ПРЕДИСЛОВИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Скептический ум — одно из самых прекрасных явлений в мире.

Различные религии подвергали его осуждению, потому что были не в состоянии отвечать на скептические вопросы; им требовались только верующие.

А скептический человек — прямая противоположность верующему.

Я полностью одобряю скептический ум. Не принимайте ничего на веру, пока не испытаете это на своем опыте. Ничего не принимайте на веру, непрестанно подвергайте все сомнению, сколько бы времени на это ни потребовалось.

Истина не дается легко. Она недоступна верующему, ее может постичь лишь скептик.

Но запомните: не будьте скептиками наполовину. Будьте абсолютными скептиками. Когда я говорю: «Будьте тотальными скептиками», я имею в виду, что ваши собственные скептические идеи должны подвергаться проверке точно так же, как и убеждения других людей. Тотальный скептицизм выжигает самого себя, потому что вам приходится ставить под сомнение все, включая свой собственный скептицизм. Вы не можете не поставить его под сомнение, в противном случае вы не скептик, а верующий.

Если вы в состоянии сомневаться в своем «внутреннем скептике», значит, приход вашего внутреннего мистика не за горами.

Кто такой мистик? Это тот, кто не знает ответа, это тот, кто задал все возможные вопросы и понял, что ни на один из этих вопросов нельзя дать ответ. Осознав это, он перестал спрашивать. Не потому, что он нашел ответ, а потому, что понял, что ответ просто не существует.

Жизнь — это тайна, а не вопрос. Это не загадка, которую нужно разгадать, не вопрос, на который нужно ответить, это тайна, которую нужно прожить, полюбить и станцевать.

Стопроцентный скептик в конце концов неизбежно становится мистиком, поэтому мои двери открыты для всех. Я приветствую теистов, потому что я знаю, как разрушить их теизм. Я приветствую атеистов, потому что я знаю, как лишить их атеизма. Мои двери ни для кого не закрыты, потому что я не даю вам веру. Я даю вам лишь метод, медитацию, и она позволит вам постичь реальность самостоятельно.

Я понял, что ответов — нет. Все вопросы бесполезны, и все ответы еще более бесполезны. Вопросы задаются глупцами, и из таких вопросов вырастают великие философские теории. Эти теории создаются хитрыми и прозорливыми людьми.

Но если вы хотите установить связь с реальностью, вы должны быть ни глупцом, ни хитрецом. Вы должны быть невинным.

Так что для всего, с чем вы приходите сюда, — для скептицизма, атеизма, теизма, коммунизма, фашизма, для любой чепухи — у меня одно лекарство.

Неважно, какой чепухой забита ваша голова, когда вы приходите ко мне. Я все равно ее отрублю. Меня не волнует тот, кто сидит у вас в голове, моя забота — отсечь вам голову!

Я — дровосек.

Вопросы:

Вы не могли бы рассказать о сомнении и отрицании? В чем между ними разница?

Разница между сомнением и отрицанием велика. На первый взгляд они похожи; да, внешне они одинаковы, но глубоко внутри они совершенно различны.

Во-первых, сомнение — это не отрицание и не утверждение. Сомнение — это открытый ум, ум, лишенный предрассудков. Это — исследовательский подход. Сомнение ничего не говорит, оно лишь поднимает вопрос. Вопрос исходит из желания познать, найти истину.

Сомнение — это паломничество. Это одна из самых сакральных ценностей человечества. Сомнение не означает «нет». Оно значит: «Я не знаю, но я готов к познанию. Я готов пройти сколь угодно длинный путь познания, но пока я лично не буду знать, как я могу сказать „да"?»

Отрицание уже сказало «нет». Это — не исследование. Оно уже пришло к заключению точно так же, как кто-то пришел к положительному заключению и сказал «да». Один человек говорит: «Бог есть», и его утверждение положительно. Другой говорит: «Бога нет», и его утверждение отрицательно. Но оба находятся в одной лодке и ничем не отличаются друг от друга. Они — не исследователи. Никто из них — ни теист, ни атеист — не сомневался; они оба позаимствовали чужое знание. Сомнение говорит: «Я сам хочу знать, и пока я лично не буду знать, это — не знание. Только мой собственный опыт может меня в чем-то убедить». Это не высокомерие и не отрицание. Это — готовность к исследованию.

Сомнение — это не неверие, как пытались сбить с толку людей различные религии. Религии путают сомнение с неверием. На самом деле неверие и вера — это одно и то же. И то и другое заимствует знание у других людей, у мастеров, черпает его из книг. Помните: как только вы начинаете верить или не верить в то, что не знаете, вы упускаете возможность исследования. Сказав «да» или «нет», вы закрываете двери. Вы не отправляетесь в путь. Проще сказать «да» или «нет», потому что это не требует никакого действия. Для сомнения же нужно мужество.

Сомнение требует отваги, чтобы остаться в состоянии незнания и продолжать сомневаться во всем, пока вы сами не постигнете реальность. Когда вы постигните реальность, не будет ни отрицания, ни утверждения. Вы просто будете знать, и это будет вашим личным переживанием. Я не говорю, что это согласие, потому что согласие — это обратная сторона отрицания. Личное переживание выходит за пределы и того и другого, оно превосходит любые противоположности. Это — истинная мудрость.

Сомнение — это путь к истине. «Нет» или «да» не приводят к истине, они уводят от нее. Как ни странно, но «да» действует точно так же, как «нет». В словарях эти слова — антонимы, в реальности же они не противостоят друг другу. Они только выглядят как противоположности, но ни то ни другое не является ответом на вопрос. Ни то ни другое не является попыткой выяснить, в чем дело.

Коммунист верит точно так же, как и католик. Коммунист верит, что Бога нет. Можно назвать это неверием, но это — его вера. Он не исследовал, не медитировал, он ничего не сделал для того, чтобы выяснить, что Бога нет. Теист говорит, что Бог есть. Но он тоже ничего не сделал. Оба выбрали ответ, ни на дюйм не приблизившись к истине. Поэтому происходит очень странная вещь: теист, верующий, может в одно мгновение превратиться в атеиста, и наоборот.

До революции Россия была одной из самых религиозных стран в мире. Миллионы людей в России могли пожертвовать жизнью ради Бога. После революции, когда сменилась власть, сменились и «священники», и священная Библия была заменена священным «Капиталом», вся страна за десять лет стала атеистической.

Потрясающе! Люди, которые всю свою жизнь верили в Бога, превратились в неверующих. Даже коммунисты не могли понять, как эти люди, которые готовы были умереть за Бога, теперь готовы умереть за не-Бога. Вплоть до сегодняшнего дня никто не анализировал эту ситуацию. Если же подвергнуть этот факт анализу, тот результат будет следующим: и отрицание, и утверждение являются составляющими системы человеческих убеждений.

Сомнение же направлено и против того, и против другого. Сомнение — это упорное стремление индивида самому вкусить, испытать истину. Он не желает в том или ином виде принимать ее от других.

Редкие люди способны сомневаться. Но позвольте сказать вам: блаженны сомневающиеся, ибо они наследуют царство истины. Сомневаться тяжело, рискованно и опасно. Сомневающиеся отправляются в неизвестность, не имея ни подготовки, ни исходных убеждений. Они входят в темный тоннель, даже не веря, что на другом конце есть выход и они смогут выйти из тьмы. Они не верят, они просто принимают вызов. Они задаются вопросом и начинают поиск. Они сами становятся вопросом.

Весьма утешительно иметь ответ, и если он легко доступен... Иисус говорит: «Просто поверьте в меня и ни о чем не беспокойтесь: я обо всем позабочусь. Я выберу вас в судный день и отрекомендую Богу: „Это мои люди — их следует пустить в рай“. Все, что вам надо делать, это верить». Наикратчайший путь — это вера. Вот почему тысячи людей во всем мире верят и тысячи других не верят. Источники их веры и неверия разные, но основополагающий подход — один.

В Индии когда-то существовало одно очень древнее философское учение, чарвака. Согласно этому учению, нет ни Бога, ни рая, ни наказания за дурные поступки, ни награды за благодеяния. Тысячи людей верили в это. Это совершенно негативное учение, но очень удобное. Можно воровать, убивать, делать все что угодно — после смерти нет жизни. Запад во многом отстал от Востока, особенно в том, что касается религии, философии и культуры. Идеологии чарвака пять тысяч лет, а Карл Маркс только в XIX веке сказал, что Бога нет. Он ничего не знал о чарваке и думал, что совершил величайшее открытие. Пять тысяч лет последователи чарваки говорили об этом, но даже не пытались это проверить.

Человека, который создал это учение, звали Брихаспати. Он, должно быть, был харизматичной личностью. Он убедил людей, что можно делать все что угодно, потому что погибнут все: и вор, и убийца, и святой — прах к праху. После смерти никого не останется: исчезнут и святой, и грешник. Так что не надо беспокоиться о загробной жизни — ее нет. Это не результат поиска, потому что последователи чарваки и их мастер Брихаспати никогда не бывали по ту сторону смерти. Согласно их учению, если вы умираете, то не возвращаетесь — так на каких же основаниях они утверждают, что после смерти ничего нет? Никто не посещал царство смерти и не проверял. Но в это легко верить.

Стоит процитировать знаменитое изречение Брихаспати: «Rinam kritva ghritam pivet». «Даже если вам надо взять взаймы денег, берите, но пейте топленое масло вдоволь»,— потому что после смерти с вас не спросят и не накажут. Человек, который дал вам денег, не потащит вас на суд к Богу, потому что его — нет. Вся философия Брихаспати сводится к следующему: «Ешьте, пейте и веселитесь». Вы можете верить в нее, но теисты назовут ее неверием.

То же самое Карл Маркс сделал для коммунистов. Он сказал, что нет ни духа, ни сознания; они являются лишь побочными продуктами материи, поэтому, когда тело умирает, ничего не остается. Это очень опасное убеждение, потому что, приняв его, коммунисты смогли убивать, не задумываясь. Они верили, что, убивая, они не совершают грех. Внутри человека никого нет, нет больше даже такого понятия, как «внутри». Человек — это продукт химии, биологии, физиологии; у него нет души. После революции Иосиф Сталин уничтожил почти миллион людей, нисколько не сомневаясь в своих деяниях.

В Советской России человек был сведен к механизму. Вы можете убивать — никто не будет убит, потому что никого нет. Жизнь человека подобна жизни часов. Стрелки движутся, показывают время, но это не значит, что внутри часов кто-то есть. Вы можете разобрать часы, и вы никого не найдете. Вот что Карл Маркс проповедовал коммунистам: человек подобен часам. И через некоторое время почти половина мира уверовала в это. Как ни странно, эти же люди когда-то верили в Бога. Русские, китайцы, индусы, мусульмане — все сменили свое «да» на «нет». Сменить «да» на «нет» очень легко, потому что они ничем не отличаются друг от друга. По существу, они дают вам утешение, освобождая от трудных поисков истины.

Я встречался со многими коммунистами, очень старыми коммунистами... В Индии я познакомился с С. А. Данджем, он был членом Коммунистического Интернационала вместе с Лениным, Троцким и Сталиным. Он был свидетелем революции в России.

Я спросил его: «Вы когда-нибудь медитировали?»

Он ответил: «Медитировал? Зачем? Зачем мне медитировать?»

Я сказал ему: «Если вы никогда не медитировали, тогда у вас нет никакого права утверждать, что не существует ни души, ни сознания, ни Бога. Если вы не побывали внутри себя, как вы можете говорить, что там никого нет? Это абсурдно: кто говорит, что внутри никого нет? Даже чтобы отрицать, вначале нужно согласиться с тем, что там кто-то есть. Даже чтобы сказать, что никого нет, нужно вначале допустить существование кого-то».

Точно так же обстоит дело со всеми религиями.

Никто не встречал Бога: ни христиане, ни индуисты, ни мусульмане,— но они все утверждают, что он есть, потому что родились и выросли в окружении теистов. Сказать «нет» в толпе — очень трудно. «Да» — это общепринятое правило игры. Они поклонялись и молились, не зная, почему они это делают. Но раз все остальные это делают, значит, это правильно.

Затем толпа изменилась. Например, в России люди, которые были уверены в существовании Бога, разуверились в нем. Понадобилось десять лет, чтобы одна уверенность сменила другую... десятилетний интервал неуверенности, но неуверенность — это не сомнение.

Сомнение — это вопрос. Сомнение означает: «Я хочу знать». За ним не стоит никакой идеологии. Сомнение — это чистый поиск.

Вы спросили: «Какая разница между сомнением и отрицанием?»

Отрицание и согласие — это одно и то же. Сомнение отличается и от того, и от другого. Оно не делает вас ни теистом, ни атеистом. Согласие делает вас религиозным верующим, теистом; отрицание — нерелигиозным неверующим, атеистом. Сомнение никем вас не делает. Вы просто начинаете поиск истины. И в этом — достоинство человека.

Я учу сомнению, потому что я знаю: если вы сможете во всем сомневаться, тогда вы осознаете истину вашего существа и вместе с тем истину всего сущего. И это будет освобождением, это будет свободой.

Сомнение не является ни христианским, ни индуистским, ни американским, ни немецким. «Да» может быть индуистским, мусульманским, христианским; «нет» может быть коммунистическим, фашистским. Сомнение же — это просто поиск, индивидуальный поиск.

И «да» и «нет» принадлежат толпе. Сомнение заставляет вас утверждать свою индивидуальность. Вы начинаете искать свой собственный путь. Вы не принимаете карт, составленных другими.

Легко либо верить, либо не верить, но очень опасно идти по пути познания. Я хочу, чтобы вы не отрицали и не соглашались, я хочу, чтобы вы были открытыми и чуткими, чтобы вы задавались вопросом и отправлялись на поиски истины. Не раз ваш ум будет говорить вам, что верить хорошо, а путь познания труден, что никто не знает, куда он приведет, и найдете ли вы что-нибудь или нет. Но не слушайте ум. Это он создал все философские учения «да» и все учения «нет».

Сомнение никогда не создавало философских доктрин, оно создало науку. И оно же создало религию. Наука и религия — это по сути одно и то же, это применение сомнения в разных сферах. Всего за триста лет сомнение дало глубочайшее понимание внешнего мира, простирающегося от малых объектов до миллионов звезд. Внутри себя вы носите другой мир, который ничуть не меньше, а возможно, и больше внешнего. Почему я говорю, что внутренний мир, возможно, больше внешнего? Я употребляю слово «возможно», чтобы вы не верили. Я знаю, что он больше, точно так же, как вы знаете, что такое звезды, Солнце, Луна. Но Луна не знает вас, Солнце не знает вас. Звезды велики, вселенная безмерна, но вы одни обладаете знанием. У вас есть нечто большее, чем вся вселенная. Вот почему я говорю, что внутри себя вы носите нечто большее, чем вселенная. Исследуйте это.

Одним из самых прекрасных людей XX века был Махариши Раман. Он был простым, необразованным человеком, но не принял идеологию, религию, в которой родился. Когда ему было всего семнадцать лет, он покинул свой дом и отправился на поиски истины. Он медитировал много лет в горах Аруначала в Южной Индии и в конце концов осознал себя. После этого все его учение состояло всего в двух словах, потому что эти два слова открыли ему тайну всего мироздания. Его философия — самая лаконичная. Что это за два слова? Кто бы к нему ни приходил — а когда он стал знаменитым, к нему стали приезжать люди со всего мира,— он говорил, что все его учение заключается в следующем: надо молча сесть и задать один-единственный вопрос: «Кто я?» — и продолжать его повторять.

Однажды этот вопрос исчезнет, и останетесь только вы сами. Это и есть ответ.

Это не значит, что вы найдете ответ в какой-нибудь книге; вы найдете себя. Просто продолжайте копать — этот вопрос похож на процесс копания. Понятно, что это за вопрос? Это сомнение: «Кто я»? Этот вопрос не ожидает ответа идеалистов, которые говорят, что вы — дух. Он не ожидает ответа материалистов, которые говорят, что вы — никто, а потому не теряйте времени, ешьте, пейте и веселитесь. Этот вопрос — сам сомневается. За двумя словами следует вопросительный знак: «Кто я?»

Этого достаточно. Если вы сможете терпеливо продолжать задаваться этим вопросом, однажды он внезапно исчезнет, и то, что останется, и будет вашей реальностью. Это и есть ответ. Как только вы познаете себя, вы познаете все, что стоит познать.

Вы против Бога и Иисуса?

Я не против Бога.

Я искал его повсюду, и вот что я открыл: его нигде нет. Я искал внутри и снаружи, я делал все, что можно. Бога нет. Это простая констатация факта без гнева, без враждебности. Что я могу сделать, если его нет? Я не виноват.

Но человеческий ум требует крайностей. Это необходимо понять.

Почему человеческий ум требует крайностей? Вы должны быть либо теистами, либо атеистами; вы должны быть либо за, либо против. Ум не допускает третьей возможности. Причина проста: третья возможность станет смертью ума. Ум живет на крайностях, он ими питается.

Посредине, где две противоположности сходятся и противоречия растворяются, ум выходит из строя. Он не в состоянии понять, как противоположности могут быть одним целым. Но в сущем они действительно являются одним целым. Вы когда-нибудь видели, чтобы жизнь и смерть существовали отдельно друг от друга? Только ваш ум разделяет понятия и слова. Но взгляните на сущее: жизнь переходит в смерть, смерть переходит в жизнь. Между ними нет разделения, они являются частями одного целого.

Это ум создал идеи красоты и уродства. Но в сущем... Как вы думаете, если хотя бы на секунду человеческий ум исчезнет с лица земли, останется ли красота или уродство? Будет ли роза по-прежнему красивой? Нет, поскольку не будет ума, не будет того, кто судит о красоте розы. Красота и уродство — это суждения ума.

Роза останется, останутся и ее шипы, однако исчезнет оценка, поскольку исчезнет оценивающий. Роза и шипы будут существовать вне иерархии. Роза не будет лучше шипов. Ноготки не будут считаться бедными цветами, а розы — богатыми; они будут на одном уровне.

Иерархия создается умом: «ниже», «выше», «за» и «против».

Попробуйте подумать иначе: на минуту позвольте уму продолжать работать, но отбросьте все суждения (что не так легко сделать). Представьте себе, что ум исчез, и вы увидите, что тогда ничто уже не может быть красивым или уродливым. Вещи существуют сами по себе вне сравнений, суждений и оценок.

Теперь попробуйте сделать еще одну, более трудную вещь. Позвольте уму быть, но не судить — никаких суждений в течение часа. Может ли что-нибудь быть красивым или уродливым? Может ли что-нибудь быть моральным или аморальным? Могут ли существовать святой и грешник? На час все эти категории исчезнут, и впервые вы ощутите связь с истинной реальностью, а не с реальностью, спроецированной и сфабрикованной вашим умом. Ваш ум постоянно создает свою собственную реальность. Вне его реальности кто такой грешник и кто такой святой?

Человеческий ум приветствует любые крайности, потому что они являются его жизненной силой. Когда же две крайности встречаются, они нейтрализуют друг друга, и возникает вакуум. В этом и значение срединного пути: позвольте двум крайностям встретиться и нейтрализовать друг друга, и тогда вы вдруг перестанете быть теистом или атеистом. Эти категории потеряют всякий смысл. Но ум не готов позволить этому случиться — ни в религии, ни в философии, ни даже в науке.

Недавно я видел документальный фильм об истории математики. Всю историю математики можно рассматривать как проблему человеческого ума. В течение двух тысяч лет на Западе и в течение пяти-десяти тысяч лет на Востоке ученые пытались создать идеальную науку. И они убедились, что только математика может быть высшей наукой, по той простой причине, что вокруг нас нет «математических» предметов. Это — чистая наука. Вы не видите математических объектов: математических стульев или математических домов. Математика — это чистая игра идей. Она состоит не из вещей, а из идей. А поскольку идеи являются достоянием вашего ума, вы можете совершенствовать их до тех пор, пока они не достигнут наивысшей чистоты. Таким образом все пришли к согласию, что именно математика может стать самой чистой наукой. Но тут возникли сложности. Математики не понимали, что ум уже сам по себе является проблемой, и пытались посредством ума создать науку, лишенную проблем, противоречий и парадоксов.

Вы можете играть в эту игру. Вы можете построить высокое здание, но каждый раз, когда вы будете смотреть на его фундамент, вы будете видеть, что основная проблема осталась неразрешенной. Например, Евклидова геометрия... Я так и не смог ее усвоить, потому что не мог согласиться с основными гипотезами. Мой учитель геометрии сказал мне:

— Твоя проблема меня не касается. Все вопросы — к Евклиду; выйди вон из класса, найди Евклида и решай с ним свою проблему! Я бедный учитель, мне платят за мою работу. Меня совершенно не касаются его основные аксиомы. Я преподаю то, что написано в учебнике. Меня нисколько не интересует, верны или нет его основные гипотезы. Убирайся вон!

Он сказал, что больше не пустит меня на свои занятия.

Я спросил его:

— Но как же вы можете год за годом преподавать эту геометрию, зная, что идеи, лежащие в ее основе, абсурдны?

— Я не знал этого. Это ты пытаешься вдолбить мне в голову, что они абсурдны. Меня это никогда не волновало; я не ученый и не математик, я простой бедный учитель. Я никогда не хотел быть учителем. Я пытался найти другую работу, но нигде не было вакансий. Совершенно случайно я оказался учителем. Так что не мучай меня. Предъявляй свои претензии Евклиду и не впутывай меня в это дело. Если ты хочешь прочесть, что написано в учебнике, я готов тебе помочь. Но если ты будешь продолжать утверждать, что основные концепции неверны...

— Я не могу продолжать, пока не буду уверен в основополагающих идеях — это опасно: у здания нет фундамента, а вы мне говорите продолжать подниматься по ступеням небоскреба? Я не могу подняться ни на дюйм. Вначале я должен быть уверен в существовании фундамента, поддерживающего небоскреб. Вы упадете — это ваше дело — но я не собираюсь падать вместе с вами. Если вы хотите покончить жизнь самоубийствам, пожалуйста.

— Чушь! Еще никто не кончал жизнь самоубийством из-за Евклида. Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду то, что сказал. Это самоубийство. Ни один из постулатов Евклида изначально не имеет объяснения. И тем не менее вот уже две тысячи лет Евклид считается основателем не только геометрии, но всех наук, потому что они зиждутся именно на его идеях. Например, он утверждает, что линия имеет только длину.

Я попросил своего учителя:

— Нарисуйте линию, которая имеет только длину. Как только вы ее нарисуете, у нее тут же появится хоть и маленькая, но ширина. А точка по Евклиду не имеет ни длины, ни ширины. Изобразите точку, которая не имеет ни ширины, ни длины. Тот же Евклид утверждает, что линия состоит из точек — одна точка следует за другой, образуя ряд. Итак, линия имеет только длину, а точка не имеет ни длины, ни ширины — как же тогда линия может иметь длину? Ведь она состоит только из точек, стоящих друг за другом. Откуда берется длина?

В ответ он сложил руки на груди и сказал:

— Оставь меня в покое. Я сказал тебе, что я — всего лишь бедный учитель; ты превзошел меня.— Это не ответ. Вы можете просто согласиться, что эти аксиомы необъяснимы.

Но уму трудно согласиться с мыслью, что есть нечто, что невозможно объяснить. Ум просто помешан на объяснениях... Все должно иметь объяснение, и если не объяснение, то хотя бы оправдание. Уму не дает покоя все, что остается загадкой, парадоксом.

Философия, религия, наука и математика имеют один корень, один ум, одно желание утолить зуд. Вы можете чесать себя одним образом, кто-то — другим, но нужно понять саму природу зуда. Зуд — это вера, что сущее — это не тайна. Ум только тогда спокоен, когда сущее перестает быть тайной.

Религия лишает сущее покрова тайны, создавая Бога, Святого Духа, Единородного Сына. Различные религии создают различные идеи. Это — их метод закрыть незакрываемую дыру; но что бы они ни делали, дыра все равно остается. Действительно, чем больше они стараются ее закрыть, тем заметнее она становится. Сами их старания спрятать ее показывают: они боятся, что ее кто-нибудь увидит.

В детстве я любил забираться на деревья: чем выше дерево, тем больше радость. И, естественно, я много раз падал с деревьев; у меня до сих пор шрамы на всем теле. Поскольку я постоянно забирался на деревья и падал, моя одежда каждый день рвалась, и моя мать говорила:

— Не ходи с дыркой. Дай я поставлю на нее заплатку.

— Не надо мне никаких заплаток, — отвечал я.

— Но люди увидят, что ты, сын лучшего торговца тканью в городе, ходишь по всему городу в дырявой одежде, как будто о ней некому позаботиться.

— Если ты поставишь заплатку, дыра будет выглядеть еще хуже. Сейчас все видят, что это новая дырка, что когда я выходил из дома, ее не было. Она новая, я только что упал с дерева. Но если ты поставишь на нее заплатку, станет понятно, что это старая дырка, которую я пытаюсь скрыть. С твоей заплаткой я буду выглядеть бедным, а в рваной одежде я выгляжу отважным. Так что не беспокойся.

Но на протяжении всей своей истории человеческий ум, работая в разных областях, только и делал, что ставил заплатки — особенно в математике, потому что математика — это чистая игра ума. Есть математики, которые так не думают, точно так же как есть теологи, которые думают, что Бог реален. Но Бог — это только идея. Если бы лошади умели мыслить, их Богом была бы лошадь. Вы можете быть совершенно уверены, что он не был бы человеком, потому что люди так жестоко обращаются с лошадьми, что те воспринимают их скорее как дьяволов, а не как богов. Но тогда у каждого животного была бы своя идея Бога, точно так же как у каждого рода человеческого есть свое представление о Боге.

Идеи являются заменителями тайн жизни, и есть пробелы, которые вы не можете восполнить реальностью. Вы заполняете эти пробелы идеями и начинаете испытывать удовлетворение, по крайней мере от того, что жизнь становится понятной.

Вы когда-нибудь размышляли над словом «понимать»? На английском языке «понимать» — «understand», «under» значит «под», «stand» — «стоять». Вы понимаете то, что можете заставить стоять под собой, быть у вас под ногтем, под каблуком, то, над чем вы можете господствовать. Люди пытаются понять жизнь именно таким образом, они хотят встать ей на грудь ногой и заявить: «Мы — хозяева жизни. В ней нет ничего не подвластного нашему пониманию».

Но это невозможно. Что бы вы ни делали, жизнь — это тайна и всегда будет ею. Даже если вы поймете всю жизнь, возникнет новый вопрос: «Кто этот человек, что такое этот ум, что такое это сознание, которое все поняло? Откуда оно возникает?»

В документальном фильме, о котором я упомянул, говорилось об одном математике начала XX века — очень известном математике, одной из величайших фигур во всей истории математики. Его звали Голоб Фреге, он посвятил всю свою жизнь созданию математической системы, которая могла бы разрешить все парадоксы, все тайны, все загадки, которая стала бы решением всего. Он собирался опубликовать ее; сейчас она опубликована, и это огромный труд. Но Бертран Рассел — в то время молодой человек, не очень знаменитый, известный лишь в узком кругу, философ — тоже интересовался математикой. Позже Рассел написал один из самых монументальных трудов по математике, «Введение в философию математики», в котором триста шестьдесят две страницы посвящены только доказательству того, что один плюс один равняется двум. Это невероятная книга — попытки ее прочтения достаточно, чтобы кого угодно свести с ума! Сам Бертран Рассел признался: «После написания этой книги я никогда больше не был столь проницателен. Вся острота моего ума исчезла». Естественно, ведь он вложил слишком много энергии в эту книгу, и очень странной энергии,— книгу никто не читает.

Бертран Рассел интересовался математикой. Зная, что Фреге собирался опубликовать книгу, которая должна разрешить все парадоксы, тайны и математические задачи, он послал Фреге парадокс — простой парадокс. Получив его, Фреге почувствовал себя совершенно опустошенным, весь его энтузиазм исчез. Книга была готова к печати — два тома, работа всей его жизни — и тут приходит краткое письмо с парадоксом, и в письме написано: «Прежде чем вы опубликуете вашу книгу, подумайте, пожалуйста, над этим парадоксом». Этот парадокс стал знаменит как парадокс Бертрана Рассела.

Он очень прост, но Фреге не смог его разрешить. При жизни он так и не опубликовал свой труд, книга увидела свет лишь после смерти автора. Это монументальный труд, но Фреге не справился с поставленной задачей — разрешить все парадоксы. Он не смог разрешить даже один парадокс, присланный Бертраном Расселом.

Парадокс очень прост: все библиотекари страны получили распоряжение составить каталоги всех книг, имеющихся в их библиотеках, и послать их в национальную библиотеку. Один библиотекарь сделал такой каталог и собирался отправить его в национальную библиотеку, как вдруг у него возник вопрос: «Должен ли я включить этот каталог в составленный каталог или нет? Ведь он тоже теперь является книгой моей библиотеки. В распоряжении ясно сказано, что все книги библиотеки должны быть внесены в каталог. Что же мне делать? Это новая книга моей библиотеки, значит, согласно распоряжению я должен и ее включить в каталог».

Этот вопрос появился, должно быть, у многих библиотекарей. Поэтому в национальную библиотеку поступили каталоги двух типов. Их разложили в две стопки: одна состояла из каталогов, которые включали себя самих, вторая — из каталогов, которые не включали себя самих. Работнику национальной библиотеки поручили составить каталог всех каталогов, которые не включали в себя себя самих. Так он и сделал, но когда он заканчивал, перед ним встала проблема: что делать со своим каталогом? Если он его не включит, тогда в его каталоге не будет хватать одного каталога — того, который не включает себя самого. Если включит, тогда это не будет каталог только тех каталогов, которые не включают самих себя.

Итак, Рассел послал этот простой парадокс и спросил: «Что должен сделать этот библиотекарь? Прежде чем решать другие серьезные задачи, решите, пожалуйста, эту! Библиотекарь оказался в затруднительном положении».

Что бы вы ни сделали, все будет неправильно. Если вы не включите этот каталог, тогда в вашем каталоге будет недоставать одного каталога, который не включает себя самого: он не будет содержать все каталоги, которые не включают себя самих. Если включите, тогда ваш каталог не будет каталогом, который содержит только каталоги, которые не включают... Вы еще следите за развитием мысли?

Я не вижу в этом никакой проблемы. Но Фреге не справился с этим парадоксом, у Рассела тоже не было на него ответа. Всякая наука, философия, религия сталкиваются с одной и той же проблемой: рано или поздно они доходят до таких вещей, которые приходится принимать без доказательств, слепо... И религия называет это верой, верованием.

Это — как заплатка. Если вас просят поверить, принять нечто на веру, это значит, что вы не должны пытаться оторвать заплатку, потому что под ней кроется дыра — глубокая, бездонная — и вы должны закрывать ее! Но, закрывая, вы от нее не избавляетесь. То, что вы ее закрыли, ничего не дает, ничего не решает — кроме того, что вы остаетесь слепцами. Так зачем же ее закрывать? Просто закройте глаза.

Вот почему все последователи слепы — если бы они могли видеть, они оказались бы в беде. Они столкнулись бы со всеми нерешенными проблемами и неразрешенным вопросами. Почему был создан Бог? Он был создан для того, чтобы ответить на вопрос: «Кто создал мир?» Этот вопрос привел к тому, что все религии выдвинули одинаковую гипотезу: «Бог создал мир». Но этот вопрос — то же самое, что парадокс Бертрана Рассела. Они совершенно одинаковы. Один математический, другой религиозный, но суть — одна. Аксиома такова: все, что существует, должно быть кем-то создано. Как нечто может появиться само по себе? Вот в чем проблема. Все, что есть, было создано, иначе как оно могло появиться? Таким образом, чтобы ответить на вопрос «Кто создал мир?», был придуман Бог.

Но что вы будете делать с Богом? Существует ли он? Если Бог существует, то кто его создал? Если он не существует, тогда как он смог создать мир? Если он существует, тогда что же делать с вашей основной максимой, согласно которой все, что существует, кем-то создано? Даже не спрашивайте об этом! Именно это говорят все религии: не спрашивайте, кто создал Бога. Странно: почему нельзя об этом спрашивать? Если вопрос о мироздании имеет право на жизнь, почему он теряет это право, когда дело касается Бога?

Как только вы спрашиваете, кто создал Бога, вы впадаете в абсурдный регресс. Отвечать можно до бесконечности: Бог номер один. Бог номер два, Бог номер три и т. д. Но вопрос остается прежним. После перечисления тысячи Богов вы увидите, что вопрос остался целым и невредимым. Все ваши ответы не оставили на нем ни одной вмятины. Кто создал существование? Вопрос остался прежним.

Для меня существование — это тайна. Нет необходимости понимать и объяснять его. Живите и наслаждайтесь им, любите его — будьте им. Зачем пытаться понять его?

Я — не против Бога, я просто против глупых, ни к чему не приводящих гипотез.

Вы также спрашиваете, против ли я Иисуса Христа. Почему я должен быть против этого бедняги? Мне его жаль. Я не думаю, что он заслужил распятие. Да, он был немного не в своем уме,— этого я не могу отрицать,— но если кто-то немного не в своем уме, это же не значит, что его надо распинать. Распятие не исцеляет от сумасшествия.

На самом деле, благодаря распятию Иисуса было создано христианство, которое многих свело с ума. Именно распятие в ответе за весь этот бред, который длится уже две тысячи лет. Именно распятие сделало Христа — без его ведома — основателем христианства. Я не против этого бедного парня. По-настоящему он заслуживал лучшего обращения. Его не нужно было распинать, все, что нужно было сделать, это назначить ему курс терапии, который вставил бы ему мозги на место. Его нужно было бы перепрограммировать: «Ты не Сын Божий, оставь эту мысль. Именно благодаря ей ты выглядишь клоуном. Она не доказывает, что ты — мессия, она лишь доказывает, что ты псих».

Мы многим вправили мозги. Просто у кого-то немного разболтались гайки, у кого-то болты оказались слишком туго затянуты — мы их отрегулировали, и порядок. Иисус был совсем не опасен. Он был хорошим парнем, но это не спасло его от помешательства. Он был милым и доверчивым. Он постоянно слышал, как говорили: «Придет мессия и спасет все человечество», эта идея засела у него в голове и раздулась. Небольшой курс лечения — и он был бы в полном порядке. Я не против Иисуса, я ему сочувствую. Распятие — это слишком: он не совершил никого преступления. Есть свобода слова; любой может сказать: «Я — Сын Божий». Я не думаю, что это может причинить кому-то вред или ущемить чьи-то права. Вы тоже можете сказать, что вы сыновья Бога,— нет проблем.

К чему тогда весь этот ажиотаж? В этом не было никакой необходимости. Все, что нужно было сделать, это оставить его без внимания. Если бы все перестали обращать на него внимание, он пришел бы в себя самостоятельно, даже без терапии. Но поскольку люди слушали его и начинали на него злиться, он становился все больше и больше одержим этой идеей.

Это естественное умозаключение: «Если люди начинают нервничать и раздражаться, значит, в этом что-то есть, иначе к чему им беспокоиться? Если бы я был просто сумасшедшим, они бы посмеялись надо мной и пошли по домам». Но вся Иудея, все раввины обеспокоились. Это послужило для Иисуса достаточным доказательством того, что все, что он говорит, имеет значение. Эти старые дураки раввины уничтожили парня. Уделив ему внимание и придав значение его словам, они испортили его. На самом деле это их следовало бы наказать, а не его. Мне его жаль. Я не против него. Я за его лечение, исцеление и долгую здоровую жизнь.

Я постоянно говорю вам, что существование нужно воспринимать как тайну, потому что только как тайна оно прекрасно, блаженно и экстатично.

Хорошо, что существование нельзя лишить покрова тайны.

Ни в коем случае нельзя этого делать, и я лично никогда не стану разоблачать тайны существования. У меня прямо противоположная задача. Всю свою жизнь я занимался приданием всему таинственности. Это несложно, потому что люди, пытаясь объяснить необъяснимое, наставили на него кучу заплаток, я просто срываю их и показываю вам жизнь такой, какая она есть.

Конечного ответа не существует. И никогда не будет ответа, который решит все проблемы; поэтому существование Бога невозможно, потому что Бог означает конечный ответ.

И хорошо, что Бога нет, иначе мы погрязли бы в осуждении. Тогда не было бы ни радости, ни свободы, ни поиска, ни экстаза — Бог бы все убил. Поэтому я говорю вам, что, если бы он и существовал, я научил бы вас, как его убить. Но, к счастью, его нет, так что мы избавлены от необходимости проявлять насилие; в противном случае я позволил бы совершить такое насилие. Даже несмотря на то, что я — за вегетарианство, если бы Бог существовал, я бы сказал вам: «Прикончите его! Потому что вместе с ним жизнь невозможна».

Вы никогда не думали о последствиях: только без Бога вы свободны. Тогда ваша внутренняя сущность обретает свободу. Тогда ваша сущность обладает всеми потенциальными возможностями для роста. Тогда нет никого, кто бы властвовал, диктовал и манипулировал. Вы отвечаете только перед самими собой. Никто не может спросить, почему вы поступили так или иначе; никто не может наказать или наградить вас. Вами невозможно манипулировать и заставлять жить определенным образом, потому что Бога — нет.

А поскольку Бога нет, то как могут существовать мессия и Сын Божий? Вот почему я называю Иисуса сумасшедшим. Я называю его сумасшедшим только из любви и сострадания, но я не имею ничего против него. Если бы я оказался в том времени, я бы сказал иудеям и Понтию Пилату: «Что вы делаете? Вы создаете религию из сумасшедшего! Распиная этого человека, вы совершаете преступление против всего будущего человечества. Оставьте его в покое, пусть говорит. Какой от этого вред? Это всего лишь развлечение. Люди получают от этого удовольствие, они собираются и слушают его — в этом нет никакого вреда. Он не говорит ничего, противоречащего священным писаниям. Оставьте его в покое, если не хотите, чтобы возникла новая религия».

Сам Иисус был не в состоянии создать религию, вы это прекрасно видите. Все, что он сумел сделать, это собрать возле себя двенадцать необразованных дураков; они стали его апостолами. Но в этом мире очень трудно выяснить, кто полный дурак,— это очень трудно. Те апостолы были полными дураками, но сегодня есть дураки и покруче. Вокруг полно дураков.

Иисус никак не смог бы создать христианство. У него не было организаторских способностей и способностей воздействовать на элиту общества. Как мог он создать религию? Цель была достигнута лишь благодаря распятию.

В этом мире все очень странно. Как только Иисуса распяли, тысячи людей, которых он никогда не волновал, начали ему сочувствовать. Люди, которые ни разу не удосужились его послушать, когда он оказывался у них на пути, прониклись к нему сочувствием. Это естественно. Даже самые ортодоксальные иудеи почувствовали, что поступили с ним слишком жестоко. Этот человек был невиновен... Возможно, он говорил возмутительные вещи, но это были всего лишь слова, пустое сотрясание воздуха и ничего больше. Не нужно было его распинать.

Распятие вызвало огромную волну сочувствия. Такое сочувствие — естественное явление. И те двенадцать дураков впервые увидели, что люди, которые никогда не слушали их учителя, сейчас слушают их. Постепенно вокруг них стали собираться люди. Они создали Библию и Церковь. Они сочинили разные истории о чудесах — это гораздо проще, когда человека уже нет в живых. В те времена эти истории были только слухами. Но, переходя из уст в уста, слухи имеют склонность расти, потому что каждый добавляет к ним что-то свое, свою пикантную подробность. За триста лет Иисус стал в тысячу раз больше, чем он был на самом деле,— он стал легендой. Реальный человек был всего лишь сыном плотника, болтавшим о каких-то небылицах. Но за триста лет человеческое воображение сделало свое дело.

И затем, на протяжении последующих двух тысяч лет ученые, профессора, теологи и философы продолжали, кто как мог, развивать этот миф, приписывая Иисусу слова, идеи, философские теории, о которых бедный парень и знать не знал.

Я не против Бога и не против Иисуса — я вообще не против кого бы то ни было.

Но я — за истину. Если она против кого-то, то я ничего не могу поделать.

Когда вы говорите, что Бога нет, значит ли это, что вы — атеист?

Бога нет, но это не значит, что я — атеист. Я, конечно же, не теист — я утверждаю, что Бога нет, — но это не значит, что нужно бросаться в другую крайность и думать, что я — атеист. Атеист тоже говорит, что Бог не существует, но когда это говорю я, между моим утверждением и его — огромная разница, потому что я в то же время утверждаю, что существует божественность.

Учение чарвака в этом со мной не согласится; в этом вопросе Эпикур, Маркс и другие атеисты будут со мной не согласны. Для них отрицание Бога равнозначно отрицанию сознания. Для них отрицание Бога означает, что мир — это только материя и больше ничего, и все, что вы называете сознанием, является лишь следствием взаимосвязи различных частей материи вместе взятых, всего лишь побочным продуктом. Разделите эти части материи, и следствие исчезнет.

Это как телега: вы снимаете колеса, затем другие детали и каждый раз спрашиваете: «Это телега?» Когда вы снимите колеса, естественно, ответ будет: «Нет». Часть не есть целое. Можно разобрать всю телегу по частям, но ни одна часть не будет телегой. В конце концов, вас могут спросить: «И где же телега? Мы ее никуда не увозили, и вы ни разу не сказали, что телегу увезли».

«Телега» была комбинацией различных элементов. Она не имела самостоятельного существования, она была следствием. Вот что имеет в виду Маркс, когда говорит, что сознание — это эпифеномен: уберите тело, уберите мозг, уберите все, что составляет человеческое существо, и вы не найдете ничего подобного сознанию. Как только вы все уберете, сознания не останется; оно существует лишь в комбинации. Вы разобрали комбинацию на части.

Итак, когда я говорю, что Бога нет, я не соглашаюсь с Марксом и Эпикуром. Точно так же я не соглашаюсь с Иисусом, Кришной, Моисеем и Мухаммедом, когда они говорят, что Бог есть, потому что они представляют Бога в виде человека. Бог в человеческом образе существует лишь в вашем воображении. У Бога китайцев китайское лицо, у Бога африканцев — африканское, и, естественно у Бога евреев — еврейский нос; иначе и быть не может. Это — всего лишь проекция. Персонификация Бога — это ваша проекция.

Когда я утверждаю, что Бога нет, я отрицаю персонификацию Бога. Я говорю, что Бога нет, но есть божественность. Это безличная энергия, чистая энергия. Навязывание ей какой бы то ни было формы отвратительно. Вы навязываете ей себя самих.

Христианский бог исчезнет, как только исчезнет христианство, индуистский бог исчезнет, как только исчезнет индуизм. Понимаете, что я хочу сказать? Это — ваша проекция. Если вы ее проецируете, она есть. Если вас нет, чтобы ее проецировать, если нет проектора, любой бог исчезает. Я не согласен с богами, спроецированными крошечным человеческим умишком. Крошечный человеческий умишко обязательно приписывает Богу свои собственные качества.

В Талмуде Бог говорит: «Я — злой Бог. Я не добрый, я вам не дядя». Это имеет смысл в иудейской традиции, но совершенно немыслимо, чтобы Бог сказал индуистам: «Я — злой Бог». Гнев и Бог несовместимы. Иудейский бог может злиться, это очень по-человечески. И если вы не будете ему молиться, если восстанете против него, он вас уничтожит. Это придется не по душе индуистам. Это не понравится мусульманам, потому что мусульмане каждый день в молитвах говорят: «Боже милосердный...» Милосердие — это сокровенное качество, приписываемое ими Богу. Бог может быть только милосердным. Мусульмане говорят, что достаточно просто признать свой грех, и вы получите прощение, потому что Бог милосерден.

Омар Хайям, один из величайших поэтов персидской литературы, говорит: «Не мешайте мне пить вино и наслаждаться женщинами, потому что Бог милосерден. Не говорите мне, что я совершаю грех, дайте мне совершить столько грехов, сколько я смогу. Его милосердие гораздо больше, чем все мои грехи, вместе взятые. Прекратить что-то делать из страха, что Бог вас накажет, значит не верить в его милосердие». Итак, это совершенно другая позиция — но это все равно человеческая позиция.

Поэтому когда я говорю, что Бога нет, я утверждаю, что нет такого человека как Бог; персонификация — это проекция человека. Я хочу, чтобы вы обезличили Бога и позволили ему быть свободным, свободным от уз личности, которую вы ему навязали.

Я не атеист. Для меня вся вселенная наполнена исключительно божественной энергией.