Первое абстрактное ядро

Первое абстрактное ядро

Всякий раз, когда представлялся случай, дон Хуан рассказывал мне короткие истории о магах его линии и, особенно, о своем учителе, нагуале Хулиане. Это не были истории в обычном смысле, а, скорее, описание поведения магов и особенностей их личности. Каждый из этих рассказов был рассчитан на то, чтобы пролить свет на какую-либо конкретную проблему моего ученичества.

Я слышал те же истории от других пятнадцати членов группы магов дона Хуана, но ни одна из них не могла дать мне ясное представление о людях, которых они описывали. Мне не удавалось убедить дона Хуана подробно описать этих магов, поэтому я почти примирился с тем, что мне никогда не узнать о них достаточно глубоко.

Однажды в полдень в горах южной Мексики дон Хуан, в очередной раз объясняя сложности владения осознанием, вдруг сделал заявление, которое совершенно поставило меня в тупик.

— Мне кажется, настало время поговорить о магах нашего прошлого, — сказал он.

Дон Хуан объяснил, что мне необходимо начать делать выводы, основанные на систематическом взгляде на прошлое, выводы как о мире повседневной жизни, так и о мире магии.

— Маги имеют жизненно важную связь со своим прошлым, — сказал он. — Но я не имею в виду их личное прошлое. Для магов их прошлое заключается в делах, которые совершали другие маги, и сейчас мы собираемся заняться анализом именно этого прошлого. Обычный человек тоже занят анализом прошлого, но обычно своего личного прошлого и из личных соображений. Маги же в этом случае заняты совершенно противоположным — они обращаются к своему прошлому, чтобы получить точку отсчета.

— Но разве не это делает каждый из нас? Именно за ней мы и обращаемся к прошлому.

— Нет! — ответил он с ударением. — Средний человек соизмеряет себя с прошлым, своим личным прошлым или прошлыми знаниями своего времени для того, чтобы найти оправдания своему поведению в настоящем или будущем, или для того, чтобы найти для себя модель. Только маги в своем прошлом действительно ищут точку отсчета.

— Может быть, дон Хуан, я лучше пойму все это, если ты расскажешь мне, что подразумевают маги под «точкой отсчета»?

— Для магов установить точку отсчета означает получить шанс изучения намерения, — ответил он. — Это и есть главная тема и цель нашей последней инструкции. И ничто не может помочь магу так хорошо увидеть намерение, как рассмотрение историй других магов, боровшихся за понимание этой же силы.

Он объяснил, что, исследуя свое прошлое, маги его линии тщательно просматривали основной абстрактный порядок своего учения.

— В магии имеется двадцать одно абстрактное ядро, — продолжал дон Хуан, — и существует множество основанных на этом магических историй о нагуалях нашей линии, боровшихся за понимание духа. Настало время познакомить тебя с абстрактными ядрами и историями магов.

Я ждал, что дон Хуан начнет рассказывать мне эти истории, но он сменил тему и вернулся к объяснению осознания.

— Погоди, — запротестовал я, — как насчет магических историй? Разве ты не собирался их рассказывать?

— Конечно, собирался, — сказал он. — Однако это не те истории, которые можно рассказывать как сказки. С их помощью ты должен обдумать свой путь, а затем оживить их.

Последовала долгая пауза. Я не решался настаивать, чтобы он рассказал мне эти истории, так как боялся совершить нечто такое, в чем сам потом стану раскаиваться. Но мое любопытство было сильнее здравого смысла.

— Ну, начинай их наконец, — пробурчал я.

Дон Хуан, очевидно, уловив ход моих мыслей, ехидно усмехнулся. Он встал и жестом велел мне следовать за собой. До сих пор мы сидели на сухих камнях на дне оврага. Был полдень, но небо было темным и облачным. Низкие, почти черные дождевые облака плыли над вершинами гор к востоку. По сравнению с ними, из-за высоких облаков, на юге небо казалось ясным. Ранее прошел сильный дождь, но потом он как будто спрятался в укромное место, оставив после себя лишь угрозу.

Было холодно, и я, казалось, должен был продрогнуть до костей. Но мне было тепло. Сжимая в руках кусочек скальной породы, который дал мне дон Хуан, я помнил, что это ощущение тепла при почти нулевой температуре хорошо мне знакомо, и все же оно снова и снова изумляло. Как только я начинал мерзнуть, дон Хуан давал мне подержать ветку, камень, или клал пучок листьев мне под рубашку над грудью, и этого было достаточно, чтобы температура моего тела повысилась. Я пытался самостоятельно добиться такого же эффекта, но неудачно. Он объяснил, что меня согревают не эти манипуляции, а его внутреннее безмолвие, и что ветки, камни или листья — это лишь способ уловить мое внимание и сохранить его в фокусе.

Мы быстро поднялись по крутому западному склону горы и достигли скального выступа на самой вершине, которая находилась у подножия еще более высокой горной цепи. С выступа я мог видеть, как туман начинал надвигаться на южный край раскинувшейся под нами долины. Низкие клочковатые облака, сползая с черно-зеленых горных вершин на западе, казалось, вплотную придвинулись к нам. После дождя под темным облачным небом долина и горы на востоке и на юге были покрыты мантией зеленовато-черной тишины.

— Это идеальное место для беседы, — сказал дон Хуан, садясь на каменный пол укромной мелкой пещеры.

Пещерка идеально подходила для того, чтобы мы могли сидеть там бок о бок. Наши головы почти касались свода, а спины удобно опирались о вогнутую поверхность каменной стены. Казалось, эту пещеру намеренно вытесали так, чтобы в ней уместились два человека нашей комплекции.

Я заметил еще одну странную особенность пещеры: когда я стоял на выступе, я мог видеть всю долину и линии гор к востоку и к югу, но когда я садился, то оказывался как бы затиснутым в скалах. При этом выступ находился на уровне пола пещеры и был плоским.

Я уже собирался указать дону Хуану на этот странный эффект, однако он меня опередил.

— Эта пещера сделана людьми. Выступ имеет некоторый уклон, но на глаз этого определить нельзя.

— Кто сделал эту пещеру, дон Хуан?

— Маги древности. Возможно, тысячи лет назад. И одной из особенностей этой пещеры является то, что животные, насекомые и даже люди никогда не наведываются сюда. Видимо, маги древности наделили ее угрожающим зарядом, который заставляет все живые существа испытывать неудобство, находясь в ней.

Странно, но я непонятным образом чувствовал себя здесь счастливым и защищенным. Чувство физического удовольствия буквально заставляло трепетать мое тело. У меня было приятное, совершенно восхитительное ощущение в районе желудка. Это ощущение напоминало легкую щекотку.

— Я не чувствую никакого неудобства, — заметил я.

— Я тоже, — согласился он. — Это означает только то, что мы с тобой не слишком далеки по характеру от тех магов прошлого, что бесконечно меня беспокоит.

Я боялся развивать эту тему, поэтому подождал, пока он заговорит снова.

— Первая магическая история, которую я хочу рассказать тебе, называется «проявления духа», — начал дон Хуан. — Но пусть это название тебя не смущает. Проявления духа — это всего лишь первое абстрактное ядро, вокруг которого строится первая магическая история.

Это первое абстрактное ядро само по себе является историей. В ней говорится, что жил-был человек, обычный человек без особых свойств. Как и любой другой, он был проводником духа. И благодаря этому, как и любой другой, он был частью духа, частью абстрактного. Но он не знал этого. Повседневные дела так занимали его, что у него не было ни времени, ни желания серьезно подумать о таких вещах.

Дух безуспешно пытался проявить свою связь с ним. С помощью внутреннего голоса дух раскрывал свои секреты, но человек не был способен понять эти откровения. Естественно, он слышал внутренний голос, но он был уверен, что это его собственные чувства и мысли.

Чтобы вытряхнуть человека из его дремотного состояния, дух дал ему три знака, три последовательных проявления. Дух физически пересек путь человека самым очевидным образом. Но человек этот был рассеянным по отношению ко всему, кроме заботы о самом себе.

Дон Хуан остановился и взглянул на меня, как он делал, когда ждал моих замечаний или вопросов. Мне нечего было сказать. Я не понимал, к чему он ведет.

— Только что я рассказал тебе первое абстрактное ядро, — продолжал он. — Могу еще добавить, что по причине полного нежелания этого человека понимать, дух вынужден был применить уловку[3], и уловка стала сущностью пути магов. Но это уже другая история.

Дон Хуан объяснил, что маги понимали это абстрактное ядро как схему событий, или неоднократно повторяющуюся модель, которая проявлялась всякий раз, когда намерение указывало на что-то значительное. Таким образом, абстрактные ядра являются схемами полной цепи событий.

Он заверил меня, что каждая деталь каждого абстрактного ядра при помощи не поддающихся пониманию средств вновь и вновь повторялась каждому нагуалю-ученику. Далее он заверил меня, что он помог намерению вовлечь меня во все абстрактные ядра магии тем же способом, что и его бенефактор, нагуаль Хулиан, и все нагуали до него вовлекали своих учеников. Процесс, в котором каждый нагуаль-ученик встречает абстрактные ядра, создает серии историй, сотканных вокруг этих ядер и включающих особенности личности и обстоятельств каждого ученика.

Дон Хуан сказал, что у меня, например, тоже есть своя история о проявлении духа, у него — своя, у его бенефактора была своя собственная, как и у нагуаля, предшествовавшего ему, и так далее, и тому подобное.

Ничего не поняв, я спросил, какова же моя история о проявлении духа.

— Если среди воинов и есть человек, знающий все свои истории, то это ты, — ответил он. — Ведь ты все эти годы записывал их. Но ты не заметил абстрактных ядер, так как ты — практичный человек. Ты все делаешь лишь с целью усиления собственной практичности. И хотя ты записывал свои истории бесчисленное количество раз, ты не понимал, что в них есть абстрактное ядро. Поэтому все, что я делал, представляется тебе, как часто причудливая практическая деятельность — обучение магии нерадивого и порой просто глупого ученика. До тех пор, пока ты будешь, так смотреть на вещи, абстрактные ядра будут ускользать от тебя.

— Ты прости меня, дон Хуан, — сказал я, — но твои утверждения весьма противоречивы. Что ты имеешь в виду?

— Я пытаюсь представить магические истории, как предмет, как тему, — ответил он. — Я никогда не говорил с тобой на эту тему специально, потому что по традиции это остается скрытым. Это — последняя хитрость духа. Говорят, что, когда ученик начинает понимать абстрактные ядра, он как бы кладет последний камень, который венчает и скрепляет пирамиду.

Темнело, и казалось, что надвигается дождь. Я забеспокоился, что если пойдет дождь, а ветер будет дуть с востока, то мы промокнем в этой пещере. Я был уверен, что дон Хуан понимает это, но он, казалось, игнорировал это обстоятельство.

— Дождя не будет до завтрашнего утра, — сказал он. То, что я услышал ответ на свои мысли, заставило меня непроизвольно подскочить, и я ударился головой о потолок. Раздался глухой стук, и это было еще хуже того, что при этом я ушибся. Дон Хуан покатился со смеху. Тотчас ушибленное место заболело, и я стал массировать его.

— Твое общество доставляет мне столько же удовольствия, сколько мое, должно быть, в свое время доставляло моему бенефактору, — сказал он и снова засмеялся.

Несколько минут мы молчали. Тишина вдруг показалась мне зловещей. Мне почудилось, что я слышу шорох нависших облаков, спускающихся к нам с более высоких гор. Потом я понял, что это тихонько подул ветер. С моего места в пещере он казался похожим на шепот человеческих голосов.

— Я имел невероятно счастливую возможность быть учеником двух нагуалей, — сказал дон Хуан и нарушил гипнотическое воздействие, оказываемое на меня ветром. — Одним из них, разумеется, был мой бенефактор, нагуаль Хулиан, а другим был его бенефактор — нагуаль Элиас. Мой случай уникален.

— Почему уникален? — спросил я.

— Потому что из поколения в поколение нагуали начинали собирать учеников лишь через годы после того, как их собственные учителя покидали мир, — ответил он. — Исключением был мой бенефактор. Я стал учеником нагуаля Хулиана за восемь лет до того, как его бенефактор покинул мир. Эти восемь лет были для меня как дар. Это была самая большая удача, какую только можно было вообразить, так как у меня была прекрасная возможность учиться у двух противоположных по характеру людей. Это было похоже на то, как если бы тебя воспитывал сильный отец и еще более сильный дед, которые не сходятся во взглядах между собой. В этом споре всегда побеждал дед, поэтому я, собственно говоря, скорее продукт обучения нагуаля Элиаса. Я ближе к нему не только по темпераменту, но даже и по виду. Я бы сказал, что обязан ему своей тонкой настройкой. Однако большая часть работы по превращению меня из жалкого существа в безупречного воина была проделана моим бенефактором, нагуалем Хулианом.

— Опиши мне физический облик нагуаля Хулиана, — попросил я.

— Знаешь, мне до сегодняшнего дня трудно представить его, — сказал дон Хуан. — Я знаю, это прозвучит нелепо, но в зависимости от необходимости или обстоятельств он мог быть молодым или старым, привлекательным или невзрачным, истощенным и ослабевшим или сильным и мужественным, толстым или худым, или средней комплекции, среднего роста или коротышкой.

— Ты имеешь в виду, что он был актером и играл разные роли с помощью ухищрений?

— Нет, никаких ухищрений он не использовал, и был он не просто актером. Он был, конечно, своего рода великим актером, но дело совсем не в этом. Суть в том, что он был наделен даром трансформации и мог становиться диаметрально противоположными личностями. Актерский талант давал ему возможность изображать все мельчайшие детали поведения, что делало каждое частное существо реальным. Можно сказать, что он так же непринужденно менял личность, как ты каждый раз непринужденно меняешь одежду.

Я нетерпеливо попросил дона Хуана рассказать мне о превращениях его бенефактора побольше. Он сказал, что кто-то научил нагуаля Хулиана подобным превращениям, но продолжать рассказ об этом далее — означало бы перейти на другие истории.

— Как выглядел нагуаль Хулиан, когда он ни в кого не превращался? — спросил я.

— Могу сказать только, что перед тем, как он стал нагуалем, он был очень худым и мускулистым, — сказал дон Хуан. — У него были черные волосы, густые и вьющиеся, длинный красивый нос, крепкие большие белые зубы, овальное лицо, мощный подбородок и лучистые темно-карие глаза. Ростом он был около пяти футов восьми дюймов (173 см). Он не был ни индейцем, ни даже смуглым мексиканцем, но не был и англосаксом. Фактически, он ни на кого не был похож, особенно в последние годы, когда цвет его кожи постоянно изменялся от очень темной до очень светлой, и опять до темной. Когда я встретил его впервые, он был смуглым стариком, затем со временем стал светлокожим молодым человеком, возможно, лишь на несколько лет старше меня. Мне же тогда было двадцать.

— Но если изумляли перемены его внешности, — продолжал дон Хуан, — то изменения его настроения и поведения, сопровождавшие их, изумляли еще больше. Например, когда он был толстым молодым человеком, он был веселым и чувствительным. Когда он превращался в худого старика, он становился мелочным и мстительным. Будучи старым толстяком, он воплощался в слабоумного.

— Был ли он когда-нибудь самим собой? — спросил я.

— Да, был, но совсем по-другому, чем я — собой, — ответил он. — Поскольку меня не интересуют превращения, я всегда один и тот же. Но он совсем не был похож на меня.

Дон Хуан посмотрел на меня, как бы оценивая мою внутреннюю силу. Он улыбнулся и, покачав головой из стороны в сторону, разразился утробным смехом.

— Что тебя так рассмешило, дон Хуан? — спросил я.

— Дело в том, что ты все еще слишком скован и излишне щепетилен[4], чтобы в полной мере оценить природу превращений моего бенефактора и весь их размах, — сказал он. — Мне остается только надеяться, что когда я тебе об этом рассказываю, тебя не охватывает патологический страх.

По какой-то причине я внезапно почувствовал себя очень неуютно и пожелал сменить тему разговора.

— Почему нагуаля называют «бенефактор», а не просто «учитель»? — нервно спросил я.

— Называя нагуаля бенефактором, ученики выражают свое к нему уважение, — сказал дон Хуан. — Нагуаль вызывает у своих учеников непреодолимое чувство благодарности. В конце концов, он формирует их и проводит сквозь невообразимые области.

Я заметил, что учить — это, по-моему, величайшее и самое альтруистическое действие, которое один человек может совершить для другого.

— Для тебя обучение — это разговоры о моделях поведения, — сказал он. — Для мага обучение — это то, что делает нагуаль для своих учеников. Ради них он имеет дело с главной силой во вселенной — намерением, силой, которая изменяет или перетасовывает вещи, или оставляет их такими, какие они есть. Нагуаль определяет, а затем направляет то влияние, которое эта сила может оказать на его учеников. Если бы нагуаль не придавал форму[5] намерению, они не испытывали бы ни благоговейного страха, ни изумления. И его ученики, вместо того, чтобы отправиться в магическое путешествие к открытию, всего лишь обучались бы ремеслу целителя, колдуна, шарлатана или кого-нибудь еще.

— Ты можешь объяснить мне намерение? — спросил я.

— Единственный способ узнать намерение — это узнать его непосредственно через живую связь, которая существует между намерением и всеми чувствующими существами, — ответил он. — Маги называют намерение неописуемым, духом, абстрактным, нагуалем. Я предпочел бы называть его нагуалем, но тогда это название совпало бы с именем лидера, бенефактора, который тоже зовется нагуалем. Поэтому я остановил свой выбор на названии «дух», «намерение», «абстрактное».

Внезапно дон Хуан прервал разговор и посоветовал мне помолчать и подумать над тем, что он только что сказал. Тем временем сильно стемнело. Тишина была такой глубокой, что вместо того, чтобы успокаивать, она возбуждала, и я не мог упорядочить мысли. Я пытался сфокусировать внимание на истории, которую он мне рассказал, но вместо этого думал о чем угодно другом, пока, в конце концов, не заснул.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.