3

3

Близился к концу 1970 год. Мне только что исполнилось двадцать, и мечты о Гималаях манили меня на север. Я не знал о Гималаях почти ничего, кроме того, что в этих горах живет много великих мудрецов и святых людей. Мне не терпелось встретиться с ними и изучить под их руководством духовную науку. Я был в таком восторге от того, что нахожусь в Индии и стою на пороге великих открытий, что мне даже некогда было скучать по своим родным. Они не знали, куда писать мне, поэтому в Индии я еще не получал от них писем. Тем не менее, прежде чем предпринять путешествие и Гималаи, я отправил домой в далекую Америку такое письмо:

Дорогие мои!

Сегодня я выезжаю выезжаю из Дели в горы, чтобы погрузиться в изучение духовной науки. Я не знаю, будет ли у меня возможность часто писать оттуда.

Пожалуйста, не волнуйтесь, если от меня какое- то время не будет писем. Разве может со мной что-то случиться, если со мной Бог?

Люблю вас и помню,

Ричард

В вагоне третьего класса я бесплатно доехал до Харидвара, откуда намеревался отправиться в Ришикеш, священный город и Гималаях, славящийся своими многочисленными ашрамами. Пока паровоз, натужно пыхтя, полз вперед, оставив позади Дели, скрывшийся из виду в клубах черного дыма, я смотрел из окна вагона на восходящее солнце и молился о том, чтобы паломничество в Гималаи открыло новую страницу моих духовных поисков.

Через несколько часов я прибыл в Харидвар, священный город на берегу Ганги, расположенный приблизительно в двухстах пятидесяти километрах к северо-западу от Нью-Дели. Оставшиеся тридцать километров до Ришикеша я прошел пешком. К тому времени я уже проглотил несколько книг, живописующих духовное величие Гималаев, и мечтал попасть туда. Теперь моя мечта наконец сбылась.

Первая встреча с гималайскими предгорьями взволновала меня до глубины души. Подножье гор покрывал густой лес, и каждое дерево, казалось, излучало умиротворение. В одиночестве шел я по лесной тропинке, охваченный радостным предвкушением. И вдруг моему взору предстала река, один вид которой вызвал у меня целую бурю эмоций. Это была Ганга Я побежал к ней и опустил ладони в ее прохладные, стремительные голубые воды. Все тело мое трепетало от восторга.

Проведя на берегу Ганги около часа, я пошел вдоль берега и вышел к «Миссии божественной жизни» — ашраму известного гималайского святого Свами Шивананды. Этот ашрам служил его штаб-квартирой и местом медитации. Свами Шивананда был духовным учителем Свами Сатчидананды, того самого «вудстокского гуру», которого я видел на конференции в Дели. Многочисленные книги Шивананды, его гуманитарная деятельность и безукоризненный личный пример принесли ему широкую известность. К этому времени я уже успел прочитать некоторые его труды и потому был очень рад оказаться в его ашраме. Зайдя в ашрам и побеседовав с последователями Свами Шивананды, я узнал, что он, прежде чем покинуть этот мир в 1963 году, оставил своим преемником Свами Чидананду Сарасвати, одного из самых выдающихся своих учеников. В данный момент тот как раз находился здесь. Я провел в ашраме несколько дней, и за это время успел пропитаться царящей там атмосферой умиротворения и покоя. Мне рассказали, что «Миссия божественной жизни» имеет ашрамы по всей Индии и что их содержат состоятельные члены «Миссии» из числа бизнесменов и коммерсантов. На четвертый день пребывания в ашраме я попросил о встрече со Свами Чиданандой, и меня проводили к нему. Его комната была очень простой, а сам Свами оказался необыкновенно дружелюбным, почтительным и скромным. Он пригласил меня сесть рядом с ним на полу.

Свами Чидананда, как рассказали мне его ученики, родился и 1916 году в Южной Индии. Он был старшим сыном очень богатого землевладельца. В двадцатилетием возрасте Свами почувствовал потребность отречься от мира и отказаться от материальных удобств ради служения Богу. Он стал помогать прокаженным: сам ухаживал за ними и строил для них хижины на просторных лужайках своего имения. В 1943 году он покинул отчий дом и поселился и ашраме Свами Шивананды в Ришикеше, где вскоре прославился как блестящий оратор.

Я посещал его лекции каждое утро. Свами был худощав, ходил с обритой головой и носил одежду шафранового цвета. Он пользовался большим уважением не только среди гималайских аскетов, но и у искателей истины с Запада. Сидя в йоговской позе, Свами читал лекцию на хорошем английском, сопровождая речь выразительными жестами. «Жизнь предназначена для осознания Бога, — подчеркивал он. — Если вы умрете, так и не осознав Бога, это значит, что ваша жизнь прошла впустую, и вы неправильно распорядились подученным от Бога бесценным даром человеческой жизни».

Он затронул распространенную проблему, с которой сталкиваются люди, занимающиеся самыми разными духовными практиками: они медитируют утром и вечером, но днем — в своей повседневной жизни — ведут себя подчас очень мелочно и эгоистично. Свами с уверенностью утверждал, что это сводит на нет все результаты их многочасовой медитации.

Он особенно подчеркивал важность развития в себе добродетелей как основы духовного роста. Свами приводил такое сравнение: чтобы сделать почву плодородной и пригодной к возделыванию, надо удалить сорняки, колючки и камни. Он учил нас, что в течение дня мы должны жертвовать собой ради других. Мораль и этика — вот корень древа йоги.

Он подчеркивал, как важна для ученика непоколебимая вера в то, что познать Бога в этот век можно с помощью джапы — повторения святых имен Бога. «Вы должны регулярно повторять имя Господа, пока не достигнете такого состояния, когда джапа будет звучать в вашем уме непрерывно, независимо то того, сидите вы или стоите, едите или пьете, гуляете или работаете, бодрствуете или спите».

Я не знал, как повторяют имя Бога, но слова Свами Чидананды запали мне в сердце. Вечером, когда мы сидели с ним на полу его освещенной светильником комнаты, окна которой выходили на Гангу и гималайскую долину, Свами вдруг стал описывать мне подробности моего путешествия. Он делал это с поразительной точностью и даже произнес вслух мои самые сокровенные мысли. Он рассказал мне, как я оставил родительский дом и почувствовал непреодолимое желание попасть в Индию, как в дороге я рисковал жизнью, чтобы добраться до этих мест. Хотя я никогда не рассказывал ему об этом, ему было все известно и так. Он щедро проливал на меня свои благословения, а я просто сидел, не в силах вымолвить ни слова Я понимал, что очень редко можно встретить человека, обладающего таким могуществом и славой, но при этом остающегося таким простым и сердечным.

Чувствуя потребность побыть одному и заняться собственным очищением, я поблагодарил Свами Чидананду и покинул ашрам. На следующее утро, сидя на берегу Ганги, я написал матери такое письмо.

Любимая мама!

Я пишу тебе из Ришикеша, священного города на берегу Ганги. Мне кажется, что в царящей здесь атмосфере умиротворения и покоя можно научиться очень многому.

Я занимаюсь здесь тем, чем и подобает заниматься в святом месте, хотя мне было бы непросто объяснить тебе, что именно я делал все это время. Я приехал сюда не как турист или экскурсант. Здесь я ищу собственную душу. Жизнь на Востоке разительно отличается от всего, к чему привыкли жители Америки и Европы. Здесь всё другое. Я пока не знаю, когда вернусь, но одно могу сказать точно: я очень скучаю по всем вам и по своим друзьям и с нетерпением жду встречи с вами. Но ты должна понять, что прежде мне нужно выполнить то, ради чего я приехал на Восток, — постичь истинный смысл жизни.

Твой любящий сын,

Ричард

Индия, Гималаи, Ришикеш, январь 1971 г.

Я сел в переполненную лодку, которая переправляла пассажиров на восточный берег Ганга. Рядом с лодкой, в переливающемся на солнце речном потоке, плавало множество крупных рыб. Прохладный ветерок обдувал мне лицо, и я пил его глубокими глотками, вслушиваясь в доносящийся с берега гипнотизирующий речитатив — это ученики в ашрамах декламировали священные гимны Вед. Оказавшись на другом берегу, я в одиночестве побрел вдоль реки на юг в поисках укромного места. Найдя подходящее место, я сел и погрузился в размышления. У меня было такое ощущение, что я оказался не просто в другой стране, а за миллионы километров от того мира, который знал раньше. Через несколько часов меня вывел из медитации звук чьих-то шагов. Я открыл глаза. Ко мне, сосредоточенно глядя перед собой, медленно шел святой человек. Кожа его имела золотистый оттенок, у него была седая борода и волосы до плеч. Он был облачен в развевающиеся на ветру одежды и излучал умиротворение.

Я встал, приветствуя его. Подняв на меня свои большие добрые глаза, он произнес:

«Ты не знаешь, кто я, но я тебя знаю. Я видел, как велика твоя решимость. А сейчас подари свою одежду Ганге, и я вручу тебе одеяние садху».

«Что такое садху?» — спросил я.

«Садху — это странствующий отшельник, отказавшийся от мирских привязанностей ради божественной жизни. Иными словами, садху — это монах».

На берегу священной реки он дал мне два куска тонкой белой хлопчатобумажной ткани и показал, как правильно обматывать их вокруг талии (это называлось лунги) и торса (эта часть называлась чадар).

Еще он дал мне набедренную повязку, или каупину, состоящую из двух кусков хлопковой ткани. Польщенный этими дарами, я опустил свою западную одежду в стремительные волны реки и вознес Богу молитву. Моя водолазка и джинсы исчезли в воде навсегда.

На прощание святой прошептал мне на ухо фразу, поразившую меня: «Отныне твоей матерью будет Ганга. В свой срок она сама покажет тебе это». С учетом того, что я только что написал письмо матери, его слова прозвучали как волшебный ответ.

Несколько дней спустя я пришел в Веда-Никетан — небольшой уединенный одноэтажный ашрам с дюжиной простых и скромных комнат. Обитатели ашрама, как и многие из тех, кого я тогда встречал, готовились к Кумбха-меле, самому большому религиозному празднику в Индии. Когда я услышал, что на празднике ожидается двадцать миллионов человек, я решил не участвовать в этом. В лесу недалеко от Веда-Никетана я нашел пещеру и поселился в ней. Каждое утро на рассвете я садился на берегу Ганги и всматривался в ее стремительно текущие воды. Ширина реки в этом месте достигала сотни метров, и берег был усыпан мягким серебристым песком и россыпями гладких камней. Переливаясь разными цветами, камни всевозможных размеров — от мелкой гальки до огромных валунов — напоминали сказочные драгоценные украшения. Понимая, что я недостоин сокровищ, к которым стремлюсь, я ощущал настоятельную потребность в очищении. Поэтому я решил каждый день в течение месяца с восхода и до заката молиться и соблюдать обет молчания. Я помолился о том, чтобы Бог указал мне подходящее для этого место и вдруг заметил в реке прямо перед собой гряду камней. Она образовывала нерукотворный мост к большому плоскому валуну, расположенному посреди Ганги метрах в десяти от берега. Этот камень и стал моим местом для медитации. Я садился на него и сидел весь день, окруженный со всех сторон могучим потоком Ганги. Это захватывающее зрелище помогало мне ощутить собственную ничтожность. В сумерках, по дороге в пещеру, я проходил мимо старика, который сидел на земле и продавал мелкую морковь, разложенную на куске старой мешковины. Видя меня, старик протягивал мне одну морковку. Я дал обет, что вода из Ганги и одна морковка в день будут моей единственной пищей в ближайшие тридцать дней.

Всю светлую часть суток я в полном одиночестве проводил на камне, повернувшись лицом навстречу течению. На противоположном берегу, по левую руку от меня, иногда можно было видеть какого-нибудь медитирующего йога. Справа простирались живописные предгорья Гималаев. Вершина ближайшей ко мне горы очертаниями напоминала сердце. Для меня она олицетворяла сердце Бога. Я часами смотрел на нее и думал о том, как безгранично сердце Бога, дарующее прибежище всем живым существам, как оно величественно и прекрасно. При восхождении на гору мы (оставляем позади равнину, и точно так же, если мы хотим совершить восхождение к сердцу Господа, нам нужно оставить позади все мешающие нам мирские привязанности. Искренняя духовная практика — это подъем в гору, и сколько бы трудностей ни возникало на этом пути, мы должны упорно идти вперед и не терять надежду. Гора сама поддерживает того, кто восходит на нее. Так и Господь, если мы искренни, непременно поможет нам достичь Его любящего сердца.

Вокруг меня со всех сторон раскинулась Ганга в своем зимнем наряде из сверкающих волн. Ее воды вздымались и бурлили, словно опьяненные ее же красотой. Ни один художник не в состоянии передать всю красоту хотя бы одного мгновения этого бесконечного великолепия. Река творила шедевр за шедевром и тут же уничтожала их. Я извлек из этого важный урок: все прекрасные явления этого мира преходящи. Здесь нет ничего постоянного. С каждым мгновением окружающая нас природа претерпевает изменения. Мать-Ганга, как и природа в целом, вечна, однако век ее творений недолог. Точно так же неумолимо разрушается все то, чем мы дорожим в этом мире. Нам не удастся ничего сохранить навсегда. Но если мы сумеем оценить красоту глубинного течения истины, то под бушующими на поверхности волнами радости и горя нам откроется совершенно иная реальность. Я сидел посреди реки, словно ее прилежный ученик. Ганга берет начало высоко в Гималаях и неостановимо течет к океану. На пути ей встречаются многочисленные препятствия — поваленные деревья, огромные камни и даже скалы, но ничто не в силах остановить ее течение. Она легко преодолевает все преграды, протекая над ними, под ними или обтекая их. Мать-Ганга учит нас, что, если мы хотим достичь успеха, нам нужно так же упорно стремиться к поставленной цели, невзирая на неизбежные препятствия, которые, как камни, пытаются преградить путь течению реки жизни. Мы должны огибать их и никогда не сдаваться. Бог поможет найти выход из любой ситуации.

Сидя на камне, я представлял себе, что вижу перед собой не просто речной поток, а реку жизни. Когда находишься в водовороте, трудно избежать его влияния, но если сидеть на берегу, то можно наблюдать за течением со стороны. Так мать-Ганга показала мне, что, если научиться отходить в сторону от своего эго, беспокойного ума, чувств и окружающего мира и вглядываться в поток жизни, можно обрести подлинную мудрость. На закате я возвращался в свою лесную пещеру и там размышлял над откровениями, которые мне подарил этот день.

Однажды я задумался об истории этого края, насчитывающей многие миллионы лет. Когда-то здесь процветала духовная цивилизация ариев. Затем эти земли ненадолго покорил Александр Македонский. После него в Северную Индию вторглись мусульманские завоеватели и правили ею несколько столетий, пока их не изгнали англичане. А тех, в свою очередь, изгнало из Индии национально-освободительное движение во главе с Махатмой Ганди и Субхашем Чандрой Боузом. Свобода и рабство, война и мир, политические победы и поражения сменяли друг друга, подобно временам года. Но неподвластная времени мать-Ганга невозмутимо несла свои воды к океану. Истина тоже всегда остается неизменной. Какие бы драматические события ни происходили в этом мире, ничто не может нарушить течения истины.

Мимо меня по реке проплывали листья, цветы, вырванные с корнями деревья и даже трупы людей и животных. Любой из этих предметов, размышлял я, может достичь океана, если будет держаться стремнины. Однако со временем многие из этих вещей течение выбросит на берег, и их движение вперед прекратится. Духовный путь и духовного учителя можно сравнить с потоком воды в Ганге, а предметы, плывущие по ней, можно уподобить ученикам. Если ученик с верой отдастся потоку духовного учения, его волны принесут ученика в океан духовной истины. Однако на берегах реки ученика подстерегают многочисленные соблазны. В поисках комфорта и счастья некоторые ученики выходят из потока, несущего их к заветной цели. Далеко не все искатели истины остаются верными ей, однако те, кому посчастливится остаться в потоке, в конце концов достигают океана просветления. Снова и снова я задавался вопросом: Кто мои учителя? Смогу ли я остаться верным истине?

Ранним утром, за несколько минут до восхода, я смотрел на Гангу, неустанно несущую свои воды, и мысленно рисовал себе весь ее путь от истока до устья. Океан звал, и каждая капля воды в потоке упорно стремилась к нему, своей конечной цели, находящейся пока еще так далеко. Мать-Ганга учит меня терпению и настойчивости, которые необходимы мне, чтобы всегда следовать зову своего сердца.

Ни на мгновение я не переставал думать о том, что же заставило меня отказаться от многообещающего будущего и в одиночестве медитировать на камне посреди Ганги, добровольно соблюдая строгий пост. К чему были эти крайности, присущие разве что одержимым? Но уже в то время мне было ясно, что не я сам сделал этот выбор. Я чувствовал таинственную руку судьбы, незримо подталкивающую меня вперед.

Одним прохладным зимним днем, когда я сидел в медитации, нежные мелодии губной гармоники зазвучали в моей голове, отодвинув все остальное на задний план. Мое внимание полностью переключилось на эту воображаемую музыку. На подмостках моего ума шел концерт за концертом. Вдруг меня охватила тоска по моей любимой гармонике, на которой я не играл с тех самых пор, как приехал в Индию. Каждый день, с восхода солнца и до заката, я проводил на облюбованном мною камне. Но сегодня все было иначе. Повинуясь непреодолимому порыву, я ушел с берега реки в пещеру, чтобы поиграть на гармонике.

Стоило мне поднести ее к губам, как со мной произошло что- то необычное. Неведомая сила заставила меня вернуться к реке. При этом мое желание сыграть на любимом инструменте росло с каждым шагом. Преодолев вброд бурные воды Ганги, я взобрался на свой камень и, как и прежде, сел на его прохладную шероховатую поверхность. Но сегодня у меня в руках была гармоника, и мое сердце переполняло такое сильное чувство любви, что от него трепетало все тело. Разве может обычный музыкальный инструмент из металла и дерева вызвать такие чувства? Эта гармоника была моим самым близким другом, ей я изливал свои самые сокровенные чувства. Мы были так близки, что я шептал ей свои тайны, о которых, кроме меня, знал лишь Господь. А гармоника перекладывала мои радости, печали и мечты на ноты сладостных мелодий. Со временем мы так сыгрались, что наш дуэт звучал как неповторимый диалог исполнителя и инструмента. Во многом мы походили на двух влюбленных.

И теперь, словно ревнуя меня, гармоника требовала к себе внимания. Я задумался, этого ли я хочу от своей жизни? Я посмотрел на далекие горные вершины, и тихая печаль коснулась моего сердца. Я понял, что верная спутница превратилась в препятствие на моем пути. Стоя на камне, я долго всматривался в глубокие синие воды Ганги. Потом я перевел взгляд на свою гармонику, понимая, что другой такой не найду нигде. Расчувствовавшись, я обратился к своей неизменной спутнице, на этот раз со словами: «Дорогая моя, спасибо тебе за то, что ты всегда была со мной. Когда мне было больно и одиноко, в тебе я черпал утешение и отраду. Как терпеливо ты выслушивала мои откровения и слагала из слов, которые я не мог произнести, мелодии, волновавшие сердца людей». Сказав это, я расплакался.

Затем я снова обратил взор к священной реке и взмолился: «О мать-Ганга, отдавая тебе самое дорогое, я хочу тем самым вручить Богу свое недостойное сердце. Пожалуйста, прими мое подношение».

Обеими руками я прижал гармонику к сердцу, а затем с размаху кинул в воду. Описав в воздухе дугу, словно в замедленной съемке, она упала в реку. От прощального всплеска сердце мое сжалось — моя верная спутница навсегда скрылась в водах Ганги.

Свои самые ценные дары жизнь порой преподносит нам весьма неожиданным образом. Одни называют это случайностью, другие — кармой, или судьбой, а третьи полагают, что это вмешательство Самого Бога. Однажды днем, когда шум течения Ганги отвлек меня от медитации, мне вдруг показалось, что ее могучие и в то же время ласковые волны поют гимн мудрости и любви. Очарованный этой сладостной песней, я сидел и непроизвольно вслушивался в нее. С тех пор, с утра и до вечера, я просто сидел и слушал песню реки. Это стало моей ежедневной медитацией.

Несколькими днями позже я сидел на прохладном зимнем ветру и смотрел на гималайское небо. По безбрежному сапфировому небосводу плыли ватные молочно-белые облака А прямо подо мной бурлил и пенился речной поток. Шум реки звучал симфонией, освобождавшей меня из рабства моих мыслей. В песне реки мне слышались тысячи божественных голосов, поющих в унисон священный слог «Ом». Этот звук пленил меня.

На закате следующего дня я наблюдал за золотистыми зимними облаками, плывущими по глубокому синему небу. Багряные горные вершины казались живыми, и я готов был поклясться, что они дышат. Белые журавли, черные стрижи, зеленые попугаи и птицы с ярко-синим, красным и оранжевым оперением парили в небе, и каждая птица пела свою неповторимую сладостную песнь. Не считая птичьих голосов, в тот вечер долина Ганги была погружена в какое-то необыкновенное, мистическое безмолвие. Я размышлял о том, как мало у меня забрал Господь и как много Он дал мне взамен. Я понял, что чем более недостойным Божьей милости считает себя человек, тем больше благодарности он испытывает, обретая эту милость. Именно благодарность подготавливает наше сердце к тому, чтобы получить милость Господа. Закрыв глаза, я вновь погрузился в слушание песни реки — бесконечного звучания слога «Ом». Это было волшебное ощущение. Я вдруг понял, что сейчас должно случиться что-то необычное. И тут я услышал звуки, которые, казалось, доносились из самого сердца матери-Ганги. Многотысячный хор божественных созданий пел медленную чарующую песню, и эхо ее разносилось по всей долине:

Харе Кришна, Харе Кришна

Кришна Кришна, Харе Харе

Харе Рама, Харе Рама

Рама Рама, Харе Харе.

Я почувствовал, что голосом реки Сам Бог прошептал мне в ухо эту чудесную мантру. Это напоминало какой-то таинственный ритуал посвящения, который возвысил меня и приблизил меня к цели. Сердце мое преисполнилось благодарности, и я громко подхватил эти слова вслед за рекой, невольно нарушив данный мною обет молчания. Никакие мирские наслаждения не сравнятся с тем, что испытал я тогда. Я не понимал смысл этой песни, по она уже покорила мое сердце. Что она означает? Я рассудил, что, как и в случае с изображением синекожего юноши, эта тайна сама откроется мне в должный срок. Пожертвовав песней своей гармоники, я получил взамен песнь Ганги.