Осознание

Осознание

Я начну с того, что приведу вам фрагмент Упанишады, один из самых простых, но, по моему мнению, также и из наиболее поэтичных. Он называется Катха Упанишада. Некоторые из вас, может быть, читали ее в переводе сэра Эдвина Арнольда. В нашей последней лекции мы видели, что вопрос о происхождении мира, или сотворении Вселенной, не получил удовлетворительного ответа при исследовании одних лишь внешних явлений, и появилась необходимость обратиться к внутренней стороне проблемы. Катха Упанишада принимает во внимание этот факт и обращается к рассмотрению внутренней природы человека. Сначала философы долго ломали голову над тем, кто сотворил видимый мир, как он начал существовать и т. д. Затем пришли к вопросу о том, что в человеке заставляет его жить и двигаться и что происходит с этим нечто, когда человек умирает.

Более ранние исследования касались материи, их цель состояла в том, чтобы проследить происхождение видимых нами форм. Самое большее, что могли сделать эти исследования, – это привести к предположению о существовании Личности, создавшей Вселенную, – человеческого существа, может быть, бесконечно большего во всех отношениях, чем обыкновенный человек, но по всем его намерениям и целям, несомненно, имеющего человеческую природу. Такое предположение могло быть истиной разве что на том основании, что, смотря на Вселенную с точки зрения человеческих существ, можно было получить о Боге только человеческое представление.

Представьте себе, что коровы вдруг начали бы философствовать и решили создать собственную религию. Вначале они бы разработали понятие коровьей Вселенной, а затем пришли бы к соответствующему решению задачи. Они никогда не сочли бы необходимым создать такое понятие о Боге, каким Его представляет себе человек. Подобным образом философы-кошки смотрели бы на Вселенную, с кошачьей точки зрения, и объяснили бы ее в понятиях, свойственных их собственному сознанию, считая, что она управляется огромным котом. Обычное человеческое представление не может охватить всего вопроса, а тем более разрешить его, это несомненно. Было бы большой ошибкой принять за окончательное решение ту ужасную эгоистичную позицию, которую может занять в этом вопросе человек. Любое разрешение мировых проблем, основывающееся на изучении внешних явлений, способно привести к ошибочным заключениям: во-первых, потому, что Вселенная, которую мы видим, есть наша собственная Вселенная, наш личный ограниченный взгляд на действительность и, во-вторых, потому, что саму действительность мы не можем ни воспринимать нашими чувствами, ни обнять нашим умом. Мы видим мир с точки зрения существ, обладающих только пятью чувствами. Если бы у нас было еще одно чувство, все для нас изменилось бы. Если бы мы приобрели чувство магнетизма, мы смогли бы обнаружить существование миллионов сил, о которых до сих пор не имели никакого понятия. Наши чувства очень ограничены, и то, что мы называем Вселенной, воспринимается нами строго в пределах этого ограничения. Бог же наш есть лишь способ осмысления этой Вселенной. Очевидно, такое частичное объяснение никогда не раскроет всего вопроса. Но человек не может на этом остановиться. Он – мыслящее существо и жаждет найти решение, которое дало бы ему понятное объяснение видимых им вещей. Он предполагает мир, в котором в одно и то же время существуют люди, боги и всякого рода существа, возможные и невозможные, и хочет найти одну формулу, которая бы включала в себя все это.

Легко видеть, что единственный способ это сделать – открыть некоторую Вселенную, в которой бы заключались все остальные, некоторый род основания, которое – доступно оно нашим чувствам или нет – логически необходимо должно служить материалом, образующим все эти различные планы существования. Если бы мы были в состоянии найти нечто, что могли бы считать одинаково общим как высшим, так и низшим мирам, нечто, что по простой логике вещей – хотя бы мы и не воспринимали его – можно было считать основанием всякого существования вообще – тогда, и только тогда наш вопрос приблизился бы к некоторому роду разрешения. Но такое разрешение, очевидно, не может быть получено от мира, каким мы его видим и знаем, если он представляет собой только один очень частный вид целого.

Решение нашей проблемы, таким образом, лежит глубже. Древние мыслители нашли, что чем дальше они были от данного центра, тем заметнее становились различие и дифференциация, и чем больше они приближались к центру, тем больше устанавливалось единство. Чем больше мы приближаемся к центру круга, тем ближе мы к тому общему основанию, в котором встречаются все радиусы, и чем дальше от центра, тем более разъединенными становятся один радиус от другого. Внешний мир все больше и больше удаляется от центра, поэтому в нем мы не найдем общего основания, в котором все явления существования могли бы быть воплощены. В лучшем случае внешний мир – только часть общего явления. Есть другие планы существования, где мы встречаем явления другого рода, например, умственные, нравственные, интеллектуальные, и выбрать лишь одно из них и принять его за основу существования решительно невозможно. Поэтому прежде всего мы должны найти где-то центр, из которого как бы исходят все планы существования, и затем, став в этом центре, можем стараться найти объяснение всему. Вот порядок действия, которому мы должны следовать. Но где мы должны искать этот центр? Он внутри, во внутреннем человеке. Углубляясь больше и больше внутрь, в свою собственную природу, наши мыслители пришли к выводу, что в самой сердцевине человеческой души и есть центр всей Вселенной. Все виды существования расходятся, как радиусы, из этого центра. Здесь их общая точка встречи, и только находясь там, мы можем надеяться найти решение всех проблем. Таким образом, вопрос: «Кто создал этот мир?» – далеко не философский, и ответ на него не многого стоит. Катха Упанишада выражает это в очень образной форме.

В древнее время жил очень богатый человек, совершивший особый вид жертвоприношения, требовавший, чтобы совершавший его отдал все, что он имеет. Но этот человек не был искренен. Он хотел приобрести известность и славу совершившего такое жертвоприношение, пожертвовав при этом предметами, потерявшими для него ценность, вроде старых, бесплодных и больных коров. У этого человека был сын, которого звали Начикетас. Мальчик видел, что его отец поступил неправильно, что он нарушил данный им обет и должен погибнуть. В Индии отец и мать – живые боги, и дети в их присутствии не смеют без разрешения ни говорить, ни делать что-нибудь. Поэтому мальчик приблизился к отцу и, не смея обратиться с прямым вопросом, спросил его: «Кому ты отдашь меня? Жертвоприношение ведь требует, чтобы все было отдано». Отец был очень огорчен таким вопросом и отвечал: «Что ты хочешь сказать, дитя мое? Разве отец может отдать своего собственного сына?» Мальчик повторил свой вопрос второй и третий раз, и отец, рассердившись, сказал наконец: «Я отдам тебя Смерти». Дальше в рассказе говорится, что мальчик действительно отправился к Смерти. В индуистском пантеоне есть бог смерти, называемый Яма, о котором предание говорит, что он был первым умершим человеком. Он попал на небо и стал там повелителем Питри, или блаженных мертвых. Все добрые люди, когда умирают, приходят к нему и в течение долгого времени живут в его царстве. Он считается очень чистым и светлым существом. Итак, мальчик пришел в мир Ямы. Но боги не всегда бывают дома, и мальчику пришлось три дня ждать у дверей Смерти. На третий день Яма вернулся.

«А, ученый человек, – сказал он, – ты ждал меня три дня, ничего не евши, а ты гость, достойный полного уважения. Привет тебе, Брахман! Добро пожаловать. Я очень сожалею, что не был дома. Но за то я вознагражу тебя. Проси у меня три вещи, по одной за день ожидания». – «Моя первая просьба, – сказал мальчик, – чтобы отец перестал на меня сердиться, был добр ко мне и узнал меня, когда ты разрешишь мне вернуться». Яма обещал, что это будет исполнено. Следующая просьба касалась разъяснения относительно жертвоприношения, которое переносило человека на небо. Из этого мы видим, что в самой древней части Вед, самхите, идеи о переходе на небо еще только зарождались, на небе люди должны были иметь светлые тела и жили со своими предками. Эти идеи постепенно развивались, но все-таки были неудовлетворительны; чувствовалось, что должно быть что-то гораздо высшее. Жизнь на небе немногим отличалась от жизни в этом мире. В лучшем случае это была жизнь богатого человека, полная чувственных удовольствий и предметов наслаждения и не знающая физических болезней. Это был тот же материальный мир, только немного утонченный; и там мы встречаем то же затруднение, которое находим здесь, а именно, что никакой внешний мир не может разрешить наш вопрос. Если этот наш мир не дает разрешения, то его не может дать и никакой другой мир, представляющий собой только увеличение и развитие нашего. Потому что материя – мы не должны этого забывать только бесконечно малая часть всех явлений природы, а большая часть даже того, что мы видим, материей не является. Сколько, например, чувств вы испытываете в каждый момент вашей жизни, сколько происходит умственных явлений и как сравнительно мало явлений материальных. То, что вы чувствуете, намного больше по сравнению с тем, что вы осязаете и видите. Как оно обширно и с какой быстротой проходит! Но и чувственных явлений в свою очередь очень мало по сравнению с умственными.

Итак, попытка разрешить вопрос созданием идеи о небе приводит к ошибке; в подобной идее предполагается, что все явления могут быть только такими, которые воспринимаются осязанием, вкусом и зрением. Поэтому идея о небе, где мы целой толпой будем жить в самых светлых телах, не может дать полного удовлетворения. Но Начикетас просит в виде второй милости разъяснить ему что-то, касающееся жертвоприношений, с помощью которых люди могут заслужить пребывание в раю, так как в Ведах проводилась идея, что боги любят жертвы, и посредством жертв человеческие существа могут получить все, чего желают. Изучая все религии, вы найдете, что все старое обычно считается священным. В Индии, например, наши предки имели обыкновение писать на древесной коре. Затем они научились делать бумагу. Но еще и теперь древесная кора считается у нас вещью священной. Когда старые формы посуды для варки пищи были усовершенствованы, – формы, вышедшие из употребления, сделались священными. На Западе эта идея сохраняет силу, как и в Индии. Существовавший девять или десять тысяч лет назад древний способ добывать огонь трением двух кусков дерева сохраняется еще и теперь. Во время жертвоприношений у азиатской ветви индо-арийцев другие способы возжигания огня не употреблялись. Их потомки любят и теперь сохранять огонь, происшедший от молнии, показывая тем самым, что сначала они пользовались этим способом для добывания огня и только потом научились получать его трением двух кусков дерева. Таким образом, изучая новые обычаи, мы вспоминаем старые и начинаем смотреть на них как на священные. То же мы видим и у евреев. Они употребляли для письма пергамент, теперь пишут на бумаге, но считают старый способ священным. То же самое и у всех народов: ритуалы, которым вы теперь придаете значение церемониалов, были просто старыми обычаями, и в Индии жертвоприношения имеют тот же характер. С течением времени, когда образ жизни изменился, изменились и представления людей о мире; но старые обычаи остались и время от времени употреблялись в качестве некоего священного ритуала. Спустя время появился особый класс людей, который сделал совершение священнодействий своим ремеслом. Так появились жрецы, или священники. Они начали спекулировать жертвоприношениями, которые сделались для них средством к существованию. Считалось, что во время жертвоприношений боги наслаждаются дымом сжигаемых предметов и курениями и что все на свете можно сделать посредством жертв богам. Полагали, что если совершать ритуальные возлияния, петь определенные гимны, строить известной формы алтари, то боги сделают все, чего бы ни пожелали молящиеся. Вот почему Начикетас спрашивал о форме жертвы, при помощи которой люди могут попасть в рай. Затем он высказал свое третье желание: «Я в полном недоумении. Когда человек умирает, то одни говорят, что он после этого существует, другие – что его больше нет. Я хочу получить ваши пояснения по этому вопросу».

Этот вопрос смутил Яму. Он был готов исполнить любые другие просьбы, но тут сказал: «Сами боги в древнее время затруднялись решить этот вопрос. Этот закон нелегко понять. Проси о чем-либо другом. Не настаивай на этом. Освободи меня от необходимости исполнить эту просьбу». Но Начикетас был юношей решительным и сказал: «Сказанное тобой, Властитель смерти, что даже боги сомневались относительно этого предмета и что нелегко понять такие вещи, верно. Но я не могу найти другого подобного вам наставника, и никакая другая милость не заменит эту».

Тогда Бог смерти сказал: «Проси сыновей и внуков, которые жили бы по сто лет; проси скота, слонов, лошадей, золота. Проси земного царства и какой хочешь долгой жизни. Или выбери другие милости, равные, по твоему мнению, этим. Я могу дать тебе способность удовлетворить все твои желания. Проси даже о таких вещах, которые труднее всего получить в этом мире. Вот, посмотри на этих небесных девушек, на эти экипажи, на эту музыку, подобных которым не знают смертные; пусть они служат и тебе, о Начикетас, но не спрашивай меня о тайне смерти».

«Все это, о Властитель смерти, вещи преходящие, – сказал Начикетас. – Они истощают энергию органов чувств. Даже самая долгая жизнь очень коротка. Оставь у себя твоих лошадей, экипажи, танцовщиц и музыкантов. Человека не может удовлетворить богатство. Разве мы сохраним наши богатства, когда взглянем тебе в лицо? Нет, мы живем лишь столько, сколько ты захочешь. Поэтому та милость, о которой я уже просил, единственная, которую я хочу получить от тебя».

Яме понравилась смелость мальчика, и он сказал: «Действительно, дитя мое, совершенство – одна вещь, а наслаждения – другая. Эти две вещи, имея различные результаты, определяют человека. Тот, кто выбирает совершенство становится чистым; тот же, кто выбирает наслаждения, не достигает истинной цели. Совершенство и наслаждение сами предлагают себя человеку, и только мудрый исследует их и отличает одно от другого. Он выбирает совершенство, как высшее сравнительно с наслаждением; но глупый выбирает наслаждение ради своего тела. Ты, Начикетас, изучив природу вещей, которых так желают в этом мире, совершенно правильно отверг их». Затем Бог смерти начал учить Начикетаса тайнам жизни.

Здесь мы опять видим высоко развитую идею отречения, составляющую нравственность Вед, именно, что пока человек не победил стремления к удовольствиям, истина не засветится в нем. До тех пор, пока суетные чувственные желания шумно заявляют о себе, ежеминутно влекут нас к внешним предметам и делают нас рабами всего, что вне нас, пока, вопреки нашим намерениям, любой цветной лоскут, сладкий кусок или нежное прикосновение могут увлечь за собой человеческую душу, как может истина проявиться в наших сердцах? «Истина никогда не станет доступна человеку легкомысленному, отуманенному богатством. Думая, что этот мир существует, а другой нет, человек снова и снова подпадает под мою власть», – сказал Бог смерти. Эту истину очень трудно усвоить. Многие, даже после того как постоянно о ней слышали, не понимают ее, потому что для этого надо, чтобы как говорящий, так и слушающий были людьми незаурядными. «Да, учитель должен быть исключительным человеком, и таким же должен быть ученик». Всем известно, что религия требует от нас слепой веры. Каким бы неприемлемым казалось такое требование, под ним, однако, скрывается великая истина. Ум не следует беспокоить напрасными рассуждениями, потому что рассуждения никогда не приведут нас к познанию Бога. Это познание требует опыта, а не рассуждений. Все доказательства, все рассуждения должны быть основаны на известных фактах. Без фактов не может быть никакого суждения. Рассуждение есть способ сравнения известных фактов, которые нами уже непосредственно восприняты. Если таких, уже известных из жизни, фактов нет, не может быть никакого рассуждения о них. И, будучи правильным относительно внешних предметов, почему это не должно быть верным относительно внутренних? Это одна из огромных ошибок, в которые мы постоянно впадаем. Всеми признано, что знание, даваемое внешними ощущениями, основано не на логических рассуждениях, а на действительном опыте. Никто не требует, чтобы вы верили одним лишь утверждениям. Законы ощущения установлены жизненным опытом в форме не рассуждения, но прямого восприятия. А между тем все мы способны утверждать, что религия основана только на теоретических рассуждениях. Все наши доказательства исходят из того, что мы воспринимали. Химик соединяет известные вещества и получает определенные результаты. Это факт; вы его видите, ощущаете и принимаете за основание, на котором строите ваши выводы. То же делает физик, и то же самое происходит во всех других науках. Все знание основано на восприятии известных фактов, на которых мы строим наши теории. И довольно странно, что огромное большинство людей в настоящее время полагает, что в религии подобных восприятий не бывает, что она может быть реализована путем одних, ни на чем не основанных рассуждений.

По поводу таких заблуждений мы и читаем в Упанишаде, что не следует беспокоить ум пустыми аргументами. Религия есть вопрос фактов, а не разговоров. Мы должны проанализировать нашу собственную душу и найти то, что в ней есть, должны понять и воочию убедиться в том, что нами понято. Это, и только это, и есть религия. Сколько бы мы ни вели разговоров, они не сделают нас религиозными. Вопрос, есть ли Бог или Его нет, никогда не может быть разрешен путем аргументации, потому что аргументы можно приводить в подтверждение как одного, так и другого. Вы видите, что вопрос, существует ли мир или не существует, не разрешен до сих пор и что споры между идеалистами и реалистами будут продолжаться бесконечно, хотя мы знаем как факт, что мир существует и что все наши споры не более как обмен не имеющими смысла словами; совершенно то же и с этим жизненным вопросом о душе и Боге. Мы должны обратиться к фактам. Как в науке, так и в религии в некоторых вещах необходимо убедиться на личном опыте. Определенные факты должны быть восприняты, и только на таком основании могут строиться религиозные убеждения. Чрезмерное требование, что вы должны верить всем догматам данной религии, конечно, абсурдно и унизительно для человеческого ума. Человек, требующий, чтобы вы чему-нибудь слепо верили, унижает себя, а если вы подчинитесь такому требованию, это унизит также и вас. Единственное основание, опираясь на которое великие мудрецы мира утверждают открытые ими истины, заключается в том, что они исследовали свой собственный ум, открыли истины, о которых говорят, и могут доказать, что если мы сделаем то же, что сделали они, то также непосредственно воспримем те же истины. Только тогда мы будем верить, но не ранее. В этом все основание религии. Но вы должны всегда помнить, что в действительности 99,9 % из тех, кто рассуждает о религии, никогда не анализировали собственного сознания и никогда не старались убедиться в действительных фактах. Их аргументы против религии имеют поэтому не больше значения, чем заявления слепого, который утверждает: «Никакого солнца не существует! Только сумасшедшие верят, что оно светит!» Совершенно такое же значение имеют для нас и доводы тех, кто никогда не пытался анализировать свой внутренний мир, но тем не менее отвергает религию.

Мы должны настойчиво стремиться к познанию истины опытом. Все наши волнения и споры по поводу религии прекратятся только тогда, когда мы поймем, что ее нельзя найти ни в книгах, ни в храмах, ни в чувствах. Ее можно постичь лишь непосредственным восприятием, и только тот человек по-настоящему религиозен, который способен к непосредственному восприятию Бога и души. Что касается всех остальных, не имевших такого восприятия, то, будь они самыми почитаемыми духовными лицами, проповедующими религиозные истины массам людей, или самыми примитивными и невежественными материалистами, между ними в религиозном отношении нет никакой разницы. Надо сознаться, что по большому счету все мы атеисты. Простое интеллектуальное развитие не делает и не может сделать человека религиозным, будь то христианин, магометанин или последователь какой бы то ни было другой религии. Вспомните Нагорную проповедь. Каждый человек, который исполнил бы ее, сделался бы тотчас совершенным, стал бы Богом. А еще говорят, что христианскую веру исповедуют многие миллионы людей. Неужели вы думаете, что все они действительно христиане? Те, кто считает себя христианами, быть может, когда-нибудь в будущем смогут осознать смысл этой проповеди. Но в настоящее время из двадцати миллионов так называемых христиан не найдется и одного, который бы сделал это.

Так же обстоят дела и в Индии. Говорят, что там триста миллионов ведантистов. Если бы из тысячи их хотя бы один действительно осознал суть этой религии, наш мир в пять минут стал бы совсем другим. Все мы на самом деле атеисты, хотя и нападаем на тех, кто открыто признается в этом. Все мы ходим в потемках; для нас религия не имеет никакого значения; мы признаем ее умом, но служит она только предметом пустых разговоров. Один говорит о ней очень хорошо, другой плохо; и в этом, и только в этом, и состоит наша религия. «Искусство соединять слова, риторические способности и умение объяснять различным образом тексты священных писаний – только развлечение для образованных людей, но совсем не религия», – говорится в текстах писаний. Религия начинается только тогда, когда в нашей собственной душе зарождается действительное ее осуществление. Только тогда в нашем сознании займется заря религии, только тогда мы станем религиозными и только тогда сможем стать истинно нравственными. Сейчас же мы не более нравственны, чем животные, потому что нас сдерживает только кнут общества. Если бы сегодня общество сказало: «Воровство больше не наказывается», – мы тотчас набросились бы на чужую собственность. Нас делает нравственными только страх полиции. Общественное мнение также в огромной степени определяет нашу так называемую нравственность. Не подлежит сомнению, что мы лишь немногим лучше животных. В глубине нашего сердца мы признаем, что это верно. Так не будем же лицемерами, сознаемся, что мы не религиозны и не имеем права смотреть свысока на других. Все мы братья, и все сделаемся нравственными, когда станем по-настоящему религиозными.

Если вы побывали в какой-нибудь стране, то вас могут потом резать на куски, но вы никогда не скажете самому себе, что не видели ее. Физическим насилием вас могут вынудить сказать это, но сами вы будете знать, что это неправда. Совершенно так же, если Бог для вас реальнее, чем весь внешний мир, ничто не будет в состоянии поколебать вашу веру. Тогда вы начнете верить по-настоящему. Это то, о чем говорится в словах Евангелия: «Если вы будете иметь веру с горчичное зерно…» Тогда вы впервые познаете истину, так как сами станете истиной.

Теперь возникает вопрос: а может ли быть такое восприятие Бога? Вот самое существенное требование веданты: «Осуществляйте религию. Не ограничивайтесь одними лишь рассуждениями о ней! Ее нужно видеть! Видеть собственными глазами, как бы это ни было трудно». «Он, изначальный Единый, скрыт в каждом атоме и в сокровенном тайнике каждого человеческого сердца! Мудрецы видели Его силой внутреннего зрения, и при этом становились выше всякой радости и всякого страдания, выше того, что мы называем добродетелью, и того, что называется пороком, выше наших добра и зла, бытия и небытия. Ибо тот, кто видит Его, познает Реальность». Что же тогда представляет собой идея о небесах? Это идея о счастье при отсутствии страдания. Другими словами, то, чего мы желаем на небе, – это все радости земной жизни без ее горя. Без сомнения, эта идея очень хороша; она приходит совершенно естественно, но представлять себе такое состояние – большое заблуждение, так как не может быть ни такой вещи, как абсолютное благо, ни такой, как абсолютное горе.

Все вы слышали о том римском богаче, который, узнав, что у него осталось только около миллиона фунтов стерлингов, сказал: «Что же я буду делать завтра?» – и лишил себя жизни. Миллион фунтов означал нищету для него, но не для вас и не для меня. Для нас этой суммы было бы более чем достаточно на всю нашу жизнь. Что такое радость и что такое печаль? Это величины, постоянно уменьшающиеся и исчезающие. В детстве я думал, что для меня было бы пределом счастья стать извозчиком и постоянно ездить на лошадях. Теперь я так не думаю. Все мы должны постараться понять, какое удовольствие нам особенно дорого. Оно будет одним из последних заблуждений, от которых нам следует освободиться. У каждого свои удовольствия. Я видел человека, который был несчастен, пока не получал порции опиума. Вероятно, и рай он представлял себе как место, где сама почва создана из опиума. Мне бы отнюдь не хотелось попасть в такой рай. В арабской поэзии мы читаем о небесах, полных садов с текущими по ним реками. Я большую часть жизни прожил в стране, где воды слишком много. Каждый год несколько деревень и тысячи жизней становятся ее жертвами. В моем рае не было бы садов с протекающими по ним реками. Мой рай был бы сухой страной, в которой выпадает очень мало дождя.

Даже в течение одной жизни понятие человека об удовольствии постоянно меняется. Молодой человек, мечтая о рае, думает при этом о прекрасной женщине. Но в старости он уже не пожелает жены. Мы создаем себе представление о небесах исходя из наших потребностей, и с изменением последних меняется и наш рай. Если бы мы попали на небо, где осуществлялись бы все чувственные удовольствия, – небо, особенно желаемое теми, для кого эти удовольствия составляют саму цель существования, – мы не смогли бы эволюционировать. Немножко слез, немножко танцев и затем умереть, как собака? Какое проклятие вы призываете на голову человечества, когда говорите, что мы должны желать подобного рая! А между тем это именно то, что вы делаете, когда кричите о радостях этого мира, так как вы просто не знаете, что такое истинное наслаждение.

Философия требует не отказываться от удовольствия, но знать, что такое наслаждение в действительности. Небеса древних норманнов были местом неистовых сражений. Воины рассаживались перед Богом Одином, и сначала шла охота на дикого кабана, а затем они сражались друг с другом. Через несколько часов после таких сражений их раны заживали, они входили в зал, где был приготовлен зажаренный кабан, и пировали. На следующий день кабан оживал, и они снова охотились. Это понятие о рае, нисколько не хуже нашего, разве что наше немножко утонченнее. Мы тоже хотели бы охотиться на диких кабанов и жить в таком месте, где все наши земные удовольствия будут продолжаться, – подобно тому как норманны представляли себе, что на небе кабан, после охоты на него, каждый день съедается, а на следующий день воскресает опять.

Философия веданты утверждает, что есть абсолютное блаженство, никогда не изменяющееся. Такое блаженство не может состоять в развлечениях и удовольствиях, которые мы имеем в этой жизни. В то же время веданта доказывает, что все радостное в этой жизни есть часть проявления того внутреннего блаженства, потому что оно-то и есть единственное счастье в этой Вселенной. Она заявляет, что почти все время мы наслаждаемся абсолютным блаженством, но в искаженном, неправильно понятом и извращенном виде, так как каждое проявление блаженства и радости, в чем бы оно ни выражалось, и есть то абсолютное блаженство. Даже радость, испытываемая вором, когда он обокрал кого-нибудь, – то же абсолютное блаженство, проявляющееся в нем в помраченном и извращенном виде. Но чтобы это понять, мы должны пройти сначала через отрицание, отказаться от всего невежественного, от всего ложного, и только после этого мы начнем познавать истину. Когда мы овладеем истиной, те вещи, от которых мы сначала отказались, примут новый образ и форму и представятся нам в новом виде, будут обожествлены, и мы поймем их в настоящем свете. Но чтобы так понимать их, необходимо вначале иметь проблеск истины; сначала мы должны отказаться от них, а потом принять их обратно обожествленными. Поэтому мы должны отвергнуть все наши беды и печали, все наши маленькие радости и удовольствия, все то, что мы можем назвать различными степенями счастья и несчастья. То, о чем говорят Веды, поиск чего заставляет людей вести целомудренную жизнь, – назову его вам теперь одним словом, восхваляемым в Ведах и почитаемым священным, – это Ом. На вопрос о том, что происходит с человеком, когда его тело умирает, Яма отвечает: «Мудрый Единый, Душа никогда не умирает и никогда не рождается. Он ни из чего не происходит и ничто не происходит из Него. Вечный и Бессмертный, этот Изначальный Единый не может разрушиться с разрушением тела. Если убийца думает, что он может убить, или убиваемый – что он может быть убитым, никто из них не знает истины, потому что Душа не убивает и не бывает убита». Ужасно трудный для принятия тезис! В первой его строке есть прилагательное «Мудрый». Дальше вы найдете, что положение веданты заключается в том, что все знание и вся чистота уже есть в душе, и разница между душами только в том, что знание и чистота выражены в них смутно или ясно. Различие между одним человеком и другим и между всем сотворенным заключается не в роде, а в степени. Основание или сущность всего есть то самое вечное, Вечно-Блаженное, Вечно-Чистое и Вечно-Совершенное Существо, Атман, Душа. В грешном и безгрешном, в счастливом и несчастном, в прекрасном и уродливом, в человеке и животном, во всем, что живет, оно одно и то же – Атман. Разница только в силе выражения. В одном он проявляется больше, в другом меньше, но эти различия не имеют никакого влияния на Него, на Атмана. Если через одежду одного тело более заметно, а через одежду другого менее, это зависит не от разницы между самими телами, но исключительно от разницы между одеждами, которые представляют собой более или менее непрозрачные оболочки. Подобно тому и Атман светится в человеке в той степени чистоты и силы, в какой допускает это его телесный покров.

Здесь следует помнить, что нигде философия веданты не рассматривает добро и зло как две различные вещи, но скорее считает, что одна и та же вещь может быть и хорошей или плохой, причем разница состоит только в степени того и другого. Мы сами можем видеть, что это факт. К той самой вещи, которую сегодня я нахожу приятной, завтра, при других условиях, я отнесусь с отвращением и назову ее причиняющей страдание. Таким образом, различие здесь только в степени проявления, а не в проявляющейся вещи. В конце концов то, что мы называем хорошим и плохим, в действительности не существует. Тот же огонь, который согревает нас, может обжечь ребенка, но в этом вина не огня. Душа по своей сути чиста и совершенна, и человек, делающий зло, обманывает самого себя; он не знает своей истинной природы. Даже в разбойнике заключена чистая душа. Она не умирает. Это ошибка разбойника, что он не сумел проявить ее. Даже у человека, думающего, что он убит, душа не убита; душа вечна, она никогда не умирает, никогда не уничтожается. «Бесконечно меньший, чем самый малейший атом, бесконечно больший, чем величайшее из сотворенных существ, Господь всего присутствует в глубине каждого человеческого сердца. Безгрешный, свободный от всякого страдания, смотри на Него, по Его милости, как на бесконечного, но живущего в теле; как на превосходящего пространство, хотя и кажется, что он занимает определенное место; как на Бесконечного и Вездесущего. И зная, что такова природа души, мудрые никогда не бывают печальны». Но «этот Атман не познается ни посредством красноречия, ни разумом, ни даже изучением Вед».

Последнее утверждение замечательно. Как я уже говорил вам, индийские мудрецы были самыми смелыми исследователями и ни перед чем не останавливались. Вы помните, что в Индии Веды имели значение, какого христиане никогда не придавали даже Библии. Ваша идея об откровении состоит в том, что человек был вдохновлен Богом. Индийская же идея та, что вещи существуют потому, что они есть в Ведах. В Ведах и через Веды произошло все творение. Все, что называется знанием, считается частью Вед. Каждое их слово священно и вечно и считается несотворенным, подобно человеку, без начала и без конца. Весь ум Создателя как бы заключается в этих книгах. Почему это нравственно? Потому что так говорят Веды. Почему то безнравственно? Потому что так сказано в Ведах.

И все-таки, несмотря на такую веру в них, посмотрите на этих смелых мыслителей, заявляющих: «Нет, истина не может быть найдена изучением Вед. Кого Господь любит, Он сам тому открывается». Здесь, однако, может возникнуть вопрос: не есть ли это пристрастие со стороны Господа? Это затруднение разрешается следующим заявлением: «Кто творит зло, чьи сердца не спокойны, те не видят Света. В тех же, чье сердце искренно, дела чисты и чувства подчинены, Душа проявляет Себя».

Есть прекрасное сравнение. «Я» изображается едущим на экипаже, который есть тело. Пусть разум будет кучером, ум вожжами и чувства – лошадьми. Мы знаем, что экипаж, в котором лошади хорошо выезжены, а вожжи прочны и туго натянуты кучером-разумом, достигает цели – тождества с Ним, Вездесущим. Но экипаж, лошади которого неуправляемы, а вожжи-ум не крепко держатся, в конце концов разбивается. «Атман, обитающий в каждом существе, недоступен восприятию органов чувств; Его видят только те, чей ум очищен и утончен. Не проявленный ни в звуке, ни в форме, недоступный вкусу и осязанию, бесконечный, не имеющий начала и конца, Он выше самой природы, Абсолютный и Неизменяемый; и тот, кто познает Его, освобождается от власти смерти». Но как это трудно! «Познать Его, – говорят книги, – так же трудно, как идти по лезвию бритвы; и долог и опасен может быть путь. Но не отчаивайтесь. Проснитесь! Встаньте! Боритесь и не останавливайтесь до тех пор, пока цель не будет достигнута».

Вы видите теперь, что главная идея Упанишад – необходимость познать Себя, или Абсолютное Существо. Много препятствий к этому будет время от времени встречать ум, особенно ум современный. Может возникнуть вопрос о пользе такого познания и т. п. Но все эти препятствия, как увидим, происходят от влияния прежних ассоциаций, так как ассоциации идей имеют страшную власть над нашими умами. Тем, кто с самого детства постоянно слышал о личностном Боге и личном уме, идея о познании сущности может показаться суровой и неприятной. Но если мы в течение некоторого времени будем привыкать к ней и направим на нее наш ум, эта мысль станет частью нашей жизни и совершенно перестанет пугать нас. На вопрос о пользе этой философии ответ может быть только один. Если на основании теории утилитаризма некоторые предпочитают стремиться к удовольствиям, то почему не могут стремиться к тому же те, чье счастье заключается в религиозном созерцании? Многие наслаждаются чувственными удовольствиями и потому ищут их; но могут быть и другие, которые ими не удовлетворяются и предпочитают удовольствия духовные. Все удовольствия собаки заключаются в еде и питье. Она не может понять счастья человека науки, готового отказаться от всяких удобств и жить, может быть, на вершине горы, чтобы наблюдать положение звезд и планет. Собака подняла бы на смех такое понятие об удовольствии. Ученый может быть почти нищим, он может не иметь денег, чтобы приобрести дом или завести семью. Он может жить на вершине горы, питаясь только хлебом и водой. Как посмеялась бы над ним собака! Но ученый, со своей стороны, мог бы сказать, что собака смеется только потому, что для нее немыслимо удовольствие, возвышающееся над плотскими чувствами, тогда как для него бесконечно интереснее его суровая жизнь, и у каждого – свои понятия об удовольствиях. Наша ошибка заключается в стремлении навязывать другим свои собственные представления и в попытках применять мерки своего ума ко всей Вселенной. Кому-то чувственные удовольствия, может быть, доставляют величайшее наслаждение; но из этого не следует, что другим требуются удовольствия того же рода; и когда вы настаиваете на этом, я могу не соглашаться с вами. В этом различие между утилитаристом и человеком религиозным.

Привязанный ко всему мирскому, утилитарист говорит: «Смотрите, как я счастлив. У меня есть немного денег, и я не беспокоюсь о вещах, для меня недостижимых. Вот настоящий способ быть счастливым». До сих пор это хорошо. Хорошо для всех, называющих себя утилитаристами, потому что этот мир действительно ужасен, и если какой-нибудь человек может достигнуть в нем счастья каким бы то ни было способом, не обижая своих ближних, да поможет ему Бог. Но когда тот же человек приходит ко мне и говорит: «Делай так, как я делаю, или признайся, что ты глуп», – я отвечу: «Нет, ты ошибаешься. Те самые вещи, которые доставляют тебе удовольствие, убили бы меня, если бы я был вынужден их делать. Если бы я должен был посвятить свою жизнь добыванию нескольких горстей золота, моя жизнь не казалась бы мне стоящей того, чтобы иметь ее. Я предпочел бы умереть». Это единственный ответ, который может дать религиозный человек. И такой ответ уже заключает в себе утверждение, что религия возможна только для тех, кто покончил с низшими желаниями. Мы должны иметь подобный опыт. И только когда этот опыт завершится, перед нами может открыться другой, высший мир. Здесь мне приходит на ум чрезвычайно важный вопрос. Есть вещь, которая звучит очень неприятно и которая тем не менее является фактом. Эти чувственные удовольствия иногда принимают такие размеры и форму, которые делают их гораздо опаснее и соблазнительнее. Существует идея – постоянно имеющая приверженцев и встречающаяся во всех религиях, – что наступит время, когда останутся только радости и наслаждения в жизни, и эта земля сделается небом. Я этому не верю. Наша старая земля всегда останется такой же, как и теперь. Трудно говорить об этом; и все-таки я не вижу выхода из настоящего положения. Страдания человечества похожи на ревматизм. Выгоните его из головы, он перейдет в ноги; выгоните оттуда, и он окажется в каком-нибудь другом месте. То же и с несчастьем. В древние времена люди жили в лесах и пожирали друг друга. В нынешнее время, вместо того чтобы есть, они друг друга обманывают. Целые города, целые страны разрушаются вследствие обмана. В этом оказывается не так уж много прогресса. В самом деле, я не в состоянии понять, что вы называете прогрессом, это больше похоже на увеличение желаний. И если для меня что-то и ясно, так это то, что все страдания рождаются от желаний. Желания приносят все бедствия. Они превращают нас в нищих, которые всегда просят чего-нибудь и не могут видеть ничего в лавке без мысли о том, чтобы заиметь ее всю; в нищих, которыми всецело управляет мысль об обладании решительно всем. Вся жизнь становится жизнью нищего, сжигаемого неутолимой жаждой желаний. И если способность удовлетворения их возрастает в арифметической прогрессии, то способность желать возрастает в геометрической. Таким образом, в лучшем случае сумма счастья и несчастья остается постоянной. Если волна вздымается в одной части океана, она делает углубление где-нибудь в другой. Подобно этому, если счастье приходит к одному человеку, несчастье приходит к какому-нибудь другому человеку или, по крайней мере, к какому-нибудь животному. Посмотрите только, как увеличивается число людей и уменьшается число животных. Мы убиваем их и отнимаем у них землю. Мы лишаем их всех средств к существованию. Как можем мы говорить, что счастье увеличивается? Более сильная раса может поработить слабую, но станет ли она от этого счастливее? Нет, потом эти расы поменяются местами и растерзают друг друга. Увы, я не вижу, как этот мир можно сделать счастливым. Все факты говорят против возможности этого. Теоретически рассуждая, эта идея также невозможна. Совершенство всегда бесконечно. Это бесконечное совершенство уже в нас есть; наше усилие должно состоять только в проявлении его. Вы, я и каждый из нас стремимся проявить это совершенство. До сих пор рассуждения ясны.

На этом факте, однако же, некоторые немецкие мыслители думали построить странную теорию – именно, что это проявление будет продолжаться, делаясь все выше и выше, пока не станет совершенным, короче, пока все мы не станем совершенными существами. Но что значит совершенное проявление? Совершенство предполагает бесконечность, а проявление всегда ограниченно – получается противоречие в словах. Такое учение может доставить удовольствие детям, давая им удобную религию. Но в то же время оно приносит яд лжи и не способствует развитию действительной духовности. Мы должны признать тот факт, что этот мир вырождается, что человек – вырождение Бога, что, как говорит ваше собственное священное писание, Адам пал. В настоящее время нет в мире ни одной религии, которая бы не учила этому. Мы деградировали почти до состояния животных. Теперь мы начали новое восхождение. Когда-нибудь в будущем мы освободимся от этого рабства. Но на земле мы никогда не будем способны проявлять бесконечность. Как бы настойчиво мы ни боролись, в конце концов мы увидим, что подобное проявление невозможно. Придет время, когда мы признаем, что, пока мы связаны и порабощены собственными чувствами, мы не можем достигнуть совершенства. И когда это время настанет, прозвучит сигнал к отступлению, или к отречению.

Мы должны будем заставить себя выйти из затруднительного положения, в которое попали, и тогда станет возможным проявление милосердия и нравственности. Каков лозунг всех нравственных кодексов? Не я, но ты! Наше маленькое я есть выражение Беспредельного, находящегося позади него и стремящегося проявиться во внешнем мире. Беспредельное, Абсолютное стремится проявить себя, и результат этого стремления – вы и я. Но это маленькое я должно будет повернуть назад и стремиться снова соединиться с Беспредельным, – его собственной природой. Оно должно открыть, что все время делало неправильные попытки. Мы узнаем, что сами подставили наши плечи под колесо и сами должны уйти из-под него. Это открытие делается ежедневно. Все время, когда вы говорите: «Не я, мой брат, но ты!» – вы стараетесь уйти назад в Беспредельное, непроявленное. Стараясь, наоборот, перевести Беспредельное в проявленное, вы говорите: «Я, а не ты». Такой образ действия вносит в мир зло и борьбу. После него должно начаться отречение, вечное отречение. Только тогда маленькое я умрет и исчезнет. Только тогда вы узнаете, что для вас безразлично, живете вы или умираете, так как все мысли о жизни и наслаждении ею здесь или расчеты на жизнь в каком-то другом состоянии или месте, но состоящую тоже в чувственных удовольствиях, – те же все повторяющиеся рабство и смерть.

Если бы было верным утверждение, что мы в этом мире не что иное, как более развитые животные, то мы могли бы привести тот же самый аргумент, только в обратном направлении, так как животные в свою очередь могут быть деградировавшими людьми. Откуда вы знаете, что это не так? Вся теория развития основана на факте, что мы находим ряд форм, идущих последовательно от самых низших до самых высших. Но как можем мы на основании этого утверждать, что они идут от низших вверх, а не от высших вниз? Одно и то же доказательство может быть приведено в подтверждение обоих положений, и что касается меня, то я думаю, что процесс происходит как вверх, так и вниз, и циклы повторяются. Как может быть эволюция без инволюции? Разве не ясно, что мы должны идти вниз по тем же ступеням, по которым шли вверх. Во всяком случае, главная идея, на которую я указываю, заключается в том, что мы представляем собой результат стремления Беспредельного найти для Себя выражение в ограниченном.

Без сомнения, я хотел бы быть убежденным в совершенно обратном. Но те две идеи, что Абсолют можно вынудить к проявлению и что мы продолжаем двигаться вечно по прямой линии, я не принимаю. Обе они бессмысленны. Нет такой вещи, как вечное движение по прямой линии. Если вы бросите камень вперед, то наступит время, когда он опишет круг и вернется назад. Разве не математическая аксиома, что прямая линия, бесконечно продолженная, становится кругом? Итак, я придерживаюсь старых религиозных принципов, утвержденных Христом и Буддой и высказанных в веданте и Библии, что со временем мы все достигнем совершенства, но только отказавшись, отвернувшись от настоящего несовершенства.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.