Глава 27

Глава 27

Чтобы снискать милость богов, нужно уподобиться им.

Моим давним желанием было посетить Гекхарт, одно из святых мест Армении неподалеку от Еревана. Мы с Андреем попросили у Тоши разрешения съездить туда, однако шеф отпустил только меня. Ни комментариев, ни объяснений вполне в Тошином стиле.

Мартын дал мне адрес своих родственников в Ереване и письмо для них. Я собрал рюкзак и поехал. Поезд пришел в Ереван утром. Я сразу отправился по данному мне адресу. Родственниками Мартына оказались милые интеллигентные люди — искусствовед Армен Гаспарян и его жена Ануша. Встретили меня очень радушно. Я подарил им русскую матрешку, которая всегда была для меня символом многомерности человеческого тела.

Ереван, с его зданиями, сложенными из розового туфа, с широкими зелеными улицами, показался мне спокойным и сдержанным городом. Чем больше я всматривался в лица людей на улицах, тем больше они мне нравились. В темных армянских глазах, как и в протяжных, надрывающих сердце мелодиях армянской флейты дудука, много грусти. Грусть эта — след долгой и кровавой истории Армении. Более миллиона армян были вырезаны турками в начале прошлого века. Армянский крест, с его раздвоенными закругленными лепестками, напоминает цветок.

Проведя два дня в Ереване и съездив в Эчмиадзин — центр армянского христианства, я сел на автобус и отправился в Гекхарт, расположенный в пятнадцати километрах от города. Гекхарт — это храм, высеченный в скале одним человеком, который потратил на это всю свою жизнь. Внутренность храма: резьба по камню, алтарь, колонны — тускло освещаются через отверстие в потолке. Священник, проводивший меня по храму, указал наверх и сказал: "Он начинал оттуда".

Гекхарт расположен в ущелье дивной красоты, по дну которого мчится пенящийся поток. Все в этом ущелье пронизано суровым и аскетичным духом первых веков христианства. Когда я вышел из храма, меня охватило чувство глубокой беспричинной радости, и я часа два просидел на плоском камне посреди потока, распевая во все горло. За ревом несущейся воды мой голос был едва слышен.

Вернувшись в Ереван, я рассчитывал переночевать у Армена, а утренним поездом уехать в Ахталу. Видимо, посидев на камне, я простудился, и к ночи у меня поднялась температура, но, тем не менее, когда Армен с женой легли спать, я, по обыкновению, уселся, скрестив ноги, на постели. Через час дверь в комнату распахнулась, и в дверях появился хозяин. "Убирайся отсюда! закричал он, — я не могу этого видеть! Уходи!" Глаза у Армена были выпучены, он весь трясся от гнева. Я не мог поверить в реальность происходящего. Армен был очень мягкий, добродушный человек. И это после всего кавказского гостеприимства! Я взглянул на часы, был третий час ночи. Автоматически «надев» на себя защитный символ «ИМ», я встал с постели и начал молча собирать свои вещи. Армен был явно не в себе, он с трудом сдерживал себя, руки его тряслись.

На шум вышла Ануша. Пораженная не меньше моего происходившей сценой, она закричала на мужа: "Что ты делаешь? Как можно гостя выгонять ночью на улицу! Ты позоришь наш дом!" Армен стал что-то объяснять жене по-армянски, негодуя и все более и более горячась. Судя по всему, начиналась серьезная ссора. Не дожидаясь развития событий, я схватил рюкзак и ушел.

Идя по ночным ереванским улицам в сторону вокзала, я размышлял над тем, что произошло. Хотя я уже знал о том, что поток может вызывать непредсказуемую, а иногда и враждебную реакцию, но выгнать заболевшего гостя ночью на улицу из-за того, что тот сидел в медитации, — это было уж слишком! Остаток ночи я провел на вокзале, а утром выехал в Ахталу. Через некоторое время Армен прислал Мартыну письмо с извинениями, но причина его гнева так и осталась неизвестной.

Когда я добрался до лагеря, то обнаружил, что все куда-то разбрелись, кроме начальника, который в полном одиночестве катался взад-вперед по траве. Первое, что мне пришло в голову, — это то, что Тоша спятил. От этой мысли мне стало нехорошо — я вдруг живо представил себе будущее нашей команды, возглавляемой безумцем.

— Что ты делаешь? — завопил я. Тоша остановился и повернулся ко мне.

Занимаюсь Дисой, — вполне разумно сказал он, переводя дыхание. Затем встал и пояснил:

Делаю Дису тела.

Вот так валяться — это Диса тела? Ты что, двигаешься так, как хочет тело, что ли?

Не совсем. Я двигаю энергию так, как хочу, тело же следует за энергией.

Я снял рюкзак, сел на траву и спросил в некотором недоумении:

— Для чего это нужно?

Тоша опять улегся и, закусив травинку, сказал:

— Диса тела — полезная вещь. Ребенок двигается совершенно естественно, так же естественны и позы, которые он принимает. Со временем мы теряем эту способность, разучиваемся расслабляться и становимся скрюченными и сутулыми. Наш позвоночник искривляется и деформируется, в мышцах возникает постоянное напряжение, это угнетает психику и нарушает правильное течение энергии в теле, в результате чего развиваются различные заболевания. Посмотри, например, как ты сидишь. Тебе удобно?

Я оценил свою позу и признался, что нет. Поза была далека от оптимальной, но сила привычки заставляла меня оставаться в ней. Как только я это осознал, мое тело расслабилось и само приняло гораздо более удобное положение. Тоша одобрительно кивнул и продолжил:

— Всегда слушай тело и следуй его импульсам. Тело хранит знание, накопленное миллионами лет эволюции. Посмотри, как двигаются кошки. Они всегда расслаблены, но, при необходимости, кошка в любой момент может собраться в пружину и прыгнуть. Если ты включишь память тела и начнешь двигаться естественно, то избежишь многих болезней, усталости и депрессии.

Диса тела, насколько я понимаю, может использоваться в сексе, предположил я.

Секс — это искусство медитации в движении. Забытое искусство. Многие сексуальные нарушения происходят оттого, что люди не умеют двигаться в постели. Они просто не дают, не разрешают себе двигаться так, как они хотят, и естественный поток движений оказывается подавлен.

Тоша помолчал немного, потом сделал несколько странных жестов руками и сказал:

— Когда делаешь Дису тела, нужно позволять движениям вытекать одному из другого; никогда не пытайся представить себе следующее движение, просто позволь им происходить самим по себе, пусть тело двигается так, как оно хочет, ты же просто наблюдай за ним, как посторонний свидетель, не вмешиваясь и не приказывая.

Я рассказал Тоше о том, как я понял принцип музыкальной импровизации. В принципе, то же самое, о чем он говорил, только в случае музыки речь шла о руках. Он согласился и продолжил:

Диса тела учит спонтанности действия, а спонтанное действие — ключ к силе. Непредсказуемое поведение граничит с безумием, да это и есть безумие: жить, не руководствуясь умом.

Чем же руководствоваться? Дисой?

Ничем. Диса — это просто способ.

То есть, жизнь без мотивации, так, что ли?

Это свобода. Свобода сразу и с самого начала, — Тошин голос вдруг стал непривычно твердым и суровым. — Конечно, живя так, ты идешь по лезвию, но непредсказуемые действия делают тебя неуязвимым, ты становишься неуловим для ситуаций, которые тебя порабощают и программируют. Неуязвимость позволяет держать дверь свободы открытой, Диса освобождает от рабства запрограммированности.

Эта запрограммированность существует на двух уровнях: на генетическом и социальном. Общество вбивает в нас свои программы с детства, для того чтобы всю оставшуюся жизнь мы действовали как часть социального механизма. Оно делает это в целях самосохранения. Кроме способа поведения, в нас еще закладывается страх, благодаря которому эти программы работают. Страх поступать не так, как делают все, позволяет обществу существовать, как организму.

Избавиться от этого страха и разрушить социальные программы в сознании нелегко, но еще труднее преодолеть генетическую запрограммированность, которая позволяет нам выживать как виду. Здесь задействован инстинкт самосохранения, пойти вопреки ему — значит изменить наш генетический код.

Поскольку возможность этим программам работать дает страх, он является неотъемлемой составляющей жизни и процесса выживания. Но на каком-то витке эволюции он становится тормозом дальнейшего развития, а мы как раз на этом витке и находимся. Общество предохраняет себя с помощью разнообразных внушенных гражданам страхов: от наказания до изгнания. Природа, с другой стороны, контролирует нас страхом перед неизвестным.

Чтобы преодолеть эту обусловленность или, другими словами, распрограммироваться, нужно сделать две вещи: во-первых, осознать факт того, что ты несвободен. Невозможно сбежать из тюрьмы, если ты не понимаешь, где находишься. Во-вторых, необходима качественно иная модель действий, которую я называю "непредсказуемое поведение".

— Ты имеешь в виду стать непредсказуемым для других или для самого себя?

Тоша нахмурил брови.

— Если ты сам не знаешь своего следующего движения, каким образом о нем могут знать другие?

Но это же абсолютное безумие!

Именно так. Без-умие, — констатировал Тоша, как бы смакуя это слово.

Я не знал, что ему на это сказать.

La Disa immortale, — добавил он.

Что это?

Это по-итальянски. Диса бессмертна.