Глава 8

Глава 8

Самые разные женщины привносят свой неповторимый аромат в жизнь мужчины, и, обычно, чем обширнее и разнонаправленнее круг его интересов, тем интереснее и своеобразнее оказываются женщины, встречающиеся на его пути.

Тамара была живым воплощением стихии воздуха. Она, несмотря на свой небольшой рост и хрупкое телосложение, очаровывала с первого взгляда, и хотя женщины подобного типа были не в моем вкусе, я тоже легко поддался ее обаянию. Честно говоря, я даже и не пытался сопротивляться.

Особенностью Тамары было то, что она получала особое сексуальное удовольствие от демонстрации окружающим своих отношений с мужчинами. Эта деталь ее характера была, сама по себе, излишне волнующей и пикантной, да и сама Тамара была уникальной, относясь к достаточно редко встречающемуся типу женщин, не признающих никаких моральных ограничений. Тамарина эксцентричность часто ставила меня в неловкое положение, но поскольку, следуя указаниям Учителя, я должен был на личном опыте изучать женские типы и характеры, Тамара оказалась поистине бесценным объектом исследования.

Трудно описать, что я испытывал, когда в переполненном до отказа кинотеатре ее маленькая юркая ручка расстегивала мне молнию на штанах и начинала ласкать меня самым недвусмысленным образом.

Если бы не мое молчаливое, но упорное сопротивление, она без малейших угрызений совести могла бы раздеть меня догола и заняться любовью прямо в кресле, толкая соседей локтями и коленями.

Наши регулярные совместные посещения кинотеатров оказались исключительно полезными для перестройки моего отношения к сексу, и я научился гораздо быстрее и эффективнее адаптироваться к нетривиальным ситуациям.

Я с интересом наблюдал, как приобретенные с детства установки о границе между пристойным и непристойным яростно сопротивлялись тамариным потугам, порождая в моем сознании острый конфликт, выражавшийся даже в психосоматических реакциях. На фоне борьбы с установками моя слабая плоть воспламенялась все сильнее и сильнее, и, когда непримиримое противоборство убеждений и желаний достигало пика, оргазмические ощущения от этого так и не доводимого до конца сексуального контакта окрашивались в какие-то совершенно уникальные оттенки, не встречавшиеся в отношениях с другими женщинами.

Однажды Тамара чуть не вынудила меня заняться любовью в кинотеатре, благо что он был полупустой, и мы сидели на заднем ряду, вдали от остальных зрителей.

К моему ужасу и стыду, войдя в раж, она стала выражать свои чувства столь громкими и выразительными стонами и криками, что растревоженные зрители, перестав смотреть на экран, все как один повернули головы в нашу сторону. Мне оставался только один выход.

Использовав удушающий прием дзю-до, я передавил моей страстной партнерше сонную артерию вместе с чересчур активными голосовыми связками, и она отключилась, уснув у меня в руках. Сгорая от стыда я за несколько минут до окончания фильма на руках вынес из зала все еще пребывающую в бессознательном состоянии Тамару, объяснив по пути любопытной контролерше, что у моей беременной подруги токсикоз, и ей очень плохо.

Помню, как однажды, когда мы занимались любовью на балконе ее квартиры, в комнату неожиданно вошел ее отец. Из положения, в котором я находился, я не мог его увидеть, но Тамара, прекрасно осведомленная о присутствии папочки, продолжила наши развлечения с новой силой, проводя всевозможные манипуляции с моими половыми органами и доведя нас обоих до крайней степени экстаза.

Отец Тамары был врачом, и, возможно, в силу своей профессии, он более чем кто-либо другой был способен мириться со странными пристрастиями своей дочери.

Хотя я понимал, что столь откровенная жажда демонстрации себя, своего обнаженного тела, своих сексуальных желаний близка к патологии, это меня не волновало. Во всем остальном Тамара проявляла себя вполне нормальной, и ее чересчур вызывающее поведение лишь прибавляло ей дополнительный шарм, хотя я понимал, что более или менее нормального мужчину, не прошедшего, как я, школу даосской любви, ее навязчивые и напористые до непристойности приставания могли бы оттолкнуть, внушив даже чувство близкое к отвращению.

Другим тамариным пунктиком было заниматься любовью в машине, естественно, в присутствии водителя и других пассажиров.

Я спокойно относился к тому, что она приставала ко мне в машине моего товарища, Гоги Месиашвили, того самого, о котором я упоминал в книге «Обучение у воды». В то время в душе Гоги еще не проснулась жажда мессии, и он, сам не страдая от недостатка любвеобильности, возможно в силу горячей грузинской крови, с пониманием относился к нашим манипуляциям на заднем сиденье, получая от этого искреннее удовольствие.

Когда за рулем сидели мои менее раскованные в сексуальном плане друзья, мне приходилось прилагать немало усилий, чтобы руки Тамары не шарили в неподобающих для этого местах.

Одна из совместных поездок с Гогой за рулем и очередной его подружкой на переднем сиденье неожиданно послужила толчком к новой трансформации сексуальных пристрастий моей подружки.

Мы ехали из Симферополя в Алушту. Безоблачное летнее небо внезапно и неожиданно затянули тяжелые серые тучи, и разразился ливень, перешедший в нудный и продолжительный дождь.

Я увидел, как грузовик начал обгонять едущий впереди троллейбус, и вдруг из-за грузовика, как чертик из бутылки, выскочил старенький «ушастый» запорожец и понесся прямо на нас, лоб в лоб.

Гога вывернул руль, чудом избежав лобового столкновения, и удар пришелся слева и сзади. Я схватил Тамару за волосы, толкнув ее на пол между сиденьями и рухнул на нее. Мое сознание зафиксировало, как Гога, отчаянно ругаясь, изо всех сил выворачивает руль, чуть ли не выгибая его от напряжения. Как оказалось впоследствии, пытаясь совладать с машиной, он действительно изогнул рулевую колонку.

Последовал второй удар, но, ожидая его, Гога и его подруга успели наклониться друг к другу, и тоже, фактически, легли на сиденья.

Удар был настолько силен, что я на какие-то мгновения отключился, а, придя в себя, первым делом обратил внимание на чрезвычайно сильный и устойчивый запах экскрементов.

— Это что, кто-то из нас? — отстраненно подумал я, но тут мой нюх, натренированный за годы учебы в институте на сельскохозяйственных практиках, сообщил мне, что запах не слишком напоминает человеческий.

Крыша целиком опустилась вниз, придавив нас к полу, и по узким полоскам света, пробивавшимся сверху было невозможно сориентироваться в окружающей обстановке.

К счастью, покореженные дверцы удалось довольно легко открыть, и мы, извиваясь, как перекормленные ужи, выползли на свет божий.

К моему удивлению, ветровое стекло при ударе вылетело наружу и теперь лежало на асфальте, целое и невредимое. Из нас тоже никто не пострадал.

Машина, влетевшая под задние колеса грузовика, напоминала бесформенную железную лепешку. Задний борт кузова при ударе открылся, и на многострадальную гогину машину неторопливо стекали буро-зеленые потоки предназначенного для родных полей навоза.

С тех пор к блестящему набору сексуальных наклонностей Тамары добавилась еще и жажда опасности. Теперь она желала отдаваться мне исключительно в автомобиле, мчащемся на предельной скорости и желательно по извилистой горной дороге. Ощущение опасности, чувство того, что смерть близка и реальна, и может настигнуть ее в любой момент, будоражило чувства Тамары, вызывая необычайно острые сексуальные переживания. Я мысленно поздравил себя с тем, что обрушившиеся на нашу машину навозные горы не привили ей вкуса к любимому хобби Гитлера, обмазыванию экскрементами и поеданию их. К счастью, достаточно развитое эстетическое чувство предохранило Галю от копрофилии.[2]

Подобная тяга к опасности, замешанная на неправильном функционировании сексуальной энергии, тесно связана с жаждой ощущений. В том случае, когда человек с подобными наклонностями имеет возможность регулярно снимать напряжение, разряжаясь в сексуальных контактах, или каких-либо специфических видах деятельности, связанных с риском и повышенной физической активностью, его потребность в ощущениях периодически удовлетворяется, и жажда ощущений, стабилизируясь, остается на одном уровне, или, по мере растрачивания энергетических ресурсов организма, постепенно угасает, но не захватывает человека целиком.

Человек с чересчур активной сексуальной сферой, подкрепленной тягой к опасности, лишенный регулярной сексуальной разрядки, не способен полноценно удовлетворить свою потребность в ощущениях, и жажда ощущений начинает нарастать, подчиняя себе все остальные потребности. Неуклонно увеличивающаяся жажда ощущений требует удовлетворения, и для того, чтобы жаждущему получить необходимый приток острых оргазмических опущений, ему, как наркоману, каждый раз приходится увеличивать дозу опасности. Поскольку события обыденной жизни не могут даже отдаленно сравниться с ощущениями, испытанными им при своих рискованных экспериментах, подобные люди в некоторых случаях способны потерять вкус к жизни и к нормальным человеческим взаимоотношениям, а, иногда, даже и саму жизнь.

В качестве иллюстрации того, к чему может привести жажда ощущений, мне хотелось бы рассказать историю человека, которого я лично не знал, но о котором мне известно достаточно много из рассказов близко знакомых с ним людей.

В жилах Игоря Вана текла редкая смесь китайской, украинской и русской крови. Его отец, полковник КГБ, был чистокровным китайцем. Когда-то он был разведчиком, и долгое время проработал в Китае. Не знаю, правда ли это, но говорят, что, будучи заброшенным в Китай и собирая ценные для Советского Союза сведения, он устроился помощником гадальщика. В обязанности отца Игоря входило подслушивать и запоминать, о чем разговаривают люди в приемной, ожидая своей очереди попасть к знаменитому предсказателю судеб, а потом, перед приходом очередного клиента, передавать гадальщику собранные о нем сведения. Подслушивая заодно и беседы клиентов с самим гадальщиком, наш разведчик узнавал много интересной информации, пригодной для вербовки агентов и других целей.

Его характер вполне соответствовал выбранной им профессии, и отец Игоря был исключительно волевым, умным и целеустремленным человеком.

Игорь был ребенком от второго брака своего отца с мягкой и добросердечной украинкой, посвятившей всю жизнь заботам о муже и сыне. Двое детей от первого брака тоже жили вместе с отцом, и несмотря на родство, они были полной противоположностью Игоря.

Видимо, они пошли в мать и, унаследовав от нее высокий рост, к сожалению, не могли похвастаться глубоким интеллектом бывшего разведчика. Кажется, они так и не получили высшего образования, и занимались то ли ремонтом машин, то ли чем-то, подобным этому.

Смуглый, низкорослый и черноглазый Игорь с детства отличался талантами во многих областях и обладал блестящим интеллектом. Обрадованный отец прочил ему блестящее будущее, внушая, что сын непременно должен стать академиком. Игорь пытался его не разочаровать.

Блестяще закончив психологический факультет МГУ, он успел попробовать себя в самых разных областях: он играл на пианино и на гитаре, пел, рисовал, писал стихи и рассказы, изучал боевые искусства, интересовался эзотерическими науками и ставил эксперименты в области парапсихологии. Обладая ярким неординарным умом и несомненными задатками лидера, он неформально возглавил группу психологов-единомышленников, которые разделяли его интерес в области психотехник и эзотерических наук.

С типично китайским трудолюбием и упорством Игорь неизменно добивался успеха в поставленных перед собой задачах, но эти успехи, дававшиеся ему слишком легко, не приносили удовлетворения.

С детства запрограммированный отцом на достижение небывалых высот как в социальной, так и в научной сфере, Игорь, несмотря на то, что его успехам и жизни могло бы позавидовать подавляющее большинство советского населения, страдал от того, что ему никак не удавалось взобраться на четко не очерченный, но настойчиво напоминающий о себе из глубин подсознания высокий пьедестал, который должен был отделить его от унылого быта и нужд обычных людей.

Жажда доминирования и стремление к первенству во всем сделали его личность и модель мира жесткими и не признающими компромиссов, но жесткость, как известно, далеко не всегда способствует выживанию. Мне вспоминается притча на эту тему, которую однажды рассказал мне Учитель, когда мы очередной раз говорили о моделях мира. Она называлась: «Не твердый, не мягкий».

Случилось так, что старейшина клана «Ветви дерева» решил послать в дальнюю дорогу одного из своих воинов с ответственным поручением.

Позвал он к себе трех самых доверенных учеников и вместе с ними отправился на поклон к Священной Птице — Хранительнице Черного Камня, чтобы та помогла ему сделать окончательный выбор.

Выполнив положенный ритуал приветствия, старейшина обратился к Птице со следующей речью;

— О, Хранительница Черного Камня, твоя мудрость поистине безгранична, и ты умеешь постигать суть вещей, людей и явлений. Перед тобой стоят три воина, и одному из них предстоит дальняя и опасная дорога. Скажи, кто из них сможет лучше преодолеть трудности, которые, возможно, встретятся на его пути?

Внимательно посмотрела на воинов Каменная Птица и сказала:

— Один из них слишком твердый, и его легко сломать, другой — слишком мягкий, и его легко согнуть. Зато третий может быть и мягким и твердым, а поэтому всегда настоит на своем.

— Спасибо за совет, Хранительница Черного Камня, — сказал старейшина. — Твой выбор совпал с моим, и я со спокойной душой отправляю лучшего в дальнюю дорогу.

Недаром мудрые говорили:

— Не ошибается тот, кто, избегая крайностей, всегда выбирает срединный путь…

— Модель мира человека можно сравнить с лезвием меча, — сказал Ли, комментируя притчу. — Слишком крепкая, но негибкая сталь сломается при ударе, гибкий, но непрочный металл искорежится, не причинив существенного вреда. Секреты изготовления хорошей стали хранились в глубочайшей тайне, и лучшие мечи закаляли особым образом, так, чтобы в них чередовались слои жесткости и гибкости, даруя лезвию оба эти качества.

Подумай, если для того, чтобы создать хороший клинок, потребовались столетия экспериментов, и если лишь единицы из живущих на земле людей владеют этим секретом, то как же трудно создать совершенную модель мира человека, ведь компонентов, составляющих ее, несоизмеримо больше, чем у хорошей стали.

Чтобы проникнуть в тайну создания совершенной модели, достаточно жесткой, чтобы противостоять разрушительным влияниям окружающего мира, и в то же время достаточно гибкой, чтобы без ущерба для себя адаптироваться к изменениям в этом мире. Спокойным потребовались тысячелетия, и далеко не все члены клана овладели этим искусством.

Лишь человек, чья модель мира совершенна, и знающий, каким образом ее сделали совершенной, способен формировать правильные модели мира у других людей. Этот процесс долог и сложен, и лучше всего начинать его с детства. Именно поэтому дети клана вскоре после рождения покидали своих родителей, и, вырастая, переходили из «руки» в «руку». Периоды нахождения в каждой из «рук» можно сравнить с многократными закалками и с чередующимися слоями лезвия меча, отличающимися своими качествами. В одних «руках» ребенок учился жесткости и силе, следуя по пути воина, в других он открывал для себя бездонные глубины человеческой любви, нежности и ласки, в третьих он обретал мудрость и спокойствие, в четвертых шлифовал свои деловые качества…

Люди с ущербными моделями мира вводят в мир ущербных детей. Именно поэтому я не рекомендовал тебе иметь детей с женщиной, сформировавшейся вне клана, а если такие дети у тебя и будут, то не вмешиваться в их жизнь и не стремиться воспитывать их.

Модель мира, навязываемая им матерью, неминуемо начнет вступать в конфликт с теми компонентами, которые станешь привносить в нее ты, и с этим ничего нельзя будет поделать. Обладая пониманием того, что происходит, ты начнешь испытывать печаль, глядя на то, каким становится твой ребенок. На самом деле этот ребенок никогда не станет твоим, потому что для Спокойных родство — это не кровь, текущая в жилах, это не твой сперматозоид, соединившийся с чьей-то яйцеклеткой, а общность мировоззрения, близость умов и родство душ.