Серия 1. Беседа пятая

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Серия 1. Беседа пятая

Я никогда не работал. Я не рабочий. Я просто наслаждался, наслаждался жизнью во всех ее проявлениях, каждым ее мигом.

Древний пруд.

Лягушка прыгнула в воду.

Буль!

Круги, круги в древнем пруду…

Маленький прудик.

Лягушка прыгнула в воду.

Буль!

Круг завершен. Круг — единственная совершенная фигура. Только круг может стать совершенством. Пифагор это знал, именно поэтому его так влекло к кругам. Все, кто познал, знали, что круг — это самая совершенная вещь во всем существовании.

Деревня, где я родился, была ровно восемнадцать миль в сторону от шоссе. Это была бедная деревня, которая не могла себе позволить большого строительства. Там был маленький пруд. Наверно и лягушки в воду прыгали, но я тогда еще ничего не знал о Басё. Теперь я вижу. Я могу увидеть круги на воде, и покой… полный покой. Это редкость на земле.

Я прекратил говорить с аудиториями, потому что говорить с толпой — значит опуститься. Теперь я могу говорить только с отдельными людьми, с теми, кто мне близок. А слова — это ведь только жесты. Обычные слова становятся вещами. Даже Бог стал вещью. Тысячи поклоняются вещам. Но Бог ведь это не вещь; вы не можете создать образ Бога. Бог это все вещи, взятые вместе. Он есть сама совокупность. Он отделен от этого, но все же в этом.

Бог, каким его видят философы, определенно мертв, мертв навсегда. Церкви, мечети, храмы пусты… тот бог мертв. Но настоящий Бог не мертв. Поэтому Ницше тоже неправ. Неправ также и Рассел, неправ Сартр. Настоящий Бог это сама Реальность, сама сущность, сама совокупность.

От мельчайшего к самому большому,

от бессмысленного о к многозначительному,

от плача ребенка к стихам Кабира,

от штрихов к картинам,

от тех, кто познал, к тем, кто не знает,

Он — связующее.

В этот момент, в этот самый момент я просто сознаю это… Это поклонение, но ведь можно это полюбить… можно к этому притронуться… можно взять в руки, почувствовать фактуру.

Это замечательно, что бог философов умер. Я бандит. Остаться со мной, значит стать бандитом, стать и Зорбой, и Буддой одновременно. Мой путь — это путь полного единения между эпикурейцами и аскетами, между материалистами и духовными искателями. Я не отношусь ни к какой категории. Я принадлежу к моему собственному классу.

Это так здорово, я хочу сказать, что в этом моя молитва, в этом мое поклонение. Когда я сказал, что это здорово, я имел в виду, что об этом больше и сказать-то нечего, я просто показал пальцем на луну, но мой палец ведь не луна.

Бывают мгновения, когда не можешь больше молчать. Не так много можно сказать, но хочется этим немногим поделиться, выразить. До сих пор никто не смог рассказать, что это такое… никто также не был в состоянии и сопротивляться этому рассказу.

Я непрерывно говорил двадцать пять лет, и это привело только к тому, что меня не поняли. Поэтому я ушел от масс, но для небольшого количества избранных я всегда доступен.

Я слышу, Яшу Бхарти хихикнула… она продолжает оставаться леди… какая досада! Рядом со мной, в непосредственной близости, она все равно остается леди. Смейся, не хихикай. Смейся так, чтобы звезды попадали. Чтобы по крайней мере этот дом обрушился. Не бойся, мы поднимаемся. Я сказал «мы» со смыслом, потому что я хочу тебя поднять. Мы поднимаемся — каждое мгновение все выше и выше. Если я прекращу говорить, это будет значить, что я в таком трепете, что могу сказать только аххх! Жизнь это прекрасная песня, и такой запредельной красоты, что даже не может быть спета.

Рабиндранат, величайший поэт Индии, написал шесть тысяч поэм. Когда он умирал, один друг его спросил: «Боже милостивый! Почему ты плачешь?» Даже у меня слезы появились на глазах. Он плакал, несмотря на то, что ему было восемьдесят лет. Считается, что человек должен быть в здравом уме, серьезным, что смерть нужно принять, особенно так считают в Индии. Друг сказал: «Бог наделил тебя таким большим талантом. Ты спел шесть тысяч песен, и все же ты плачешь?»

Рабиндранат ответил — так же, как и я сейчас говорю со слезами на глазах: «Вот поэтому я и плачу. На эти шесть тысяч песен я потратил все свои силы, но ничего не получилось. Неспетое так и осталось неспетым. Я плачу навзрыд и прошу Бога помочь мне еще раз. Может быть, в следующий раз у меня получится немного лучше. И ты еще хочешь, чтобы я не плакал? Ведь уже пришел мой последний вздох…» И со слезами на глазах он умер.

Это прекрасная смерть. И прекрасная жизнь. И какая нужна смелость, чтобы сказать, что песня так и осталась неспетой, даже после присвоения Нобелевской премии.

Я не могу рассказать, что я вижу… я не могу это описать. Любая попытка будет неудачной… но беспокоиться не стоит. Лучше потерпеть неудачу, чем вообще не пробовать описать великую красоту.

Я вижу, как облака остались позади,

горные вершины остались позади,

все осталось позади.

Это божественный путь.

Это существование,

это язычество.

Я люблю красоту,

я люблю весь мир,

цветы, деревья, звезды…

Я люблю, я просто люблю.

Но я не совсем Зорба. Я еще и осознаю мою любовь, даже в те минуты, когда мое тело ощущается как что-то, оставшееся далеко позади… как будто это чье-то еще тело. Я сижу рядом со своими развалинами. Это вовсе не одно и то же. Я осознаю. Я не мертвый. Я и не могу стать мертвым, это просто невозможно.

Я вечен.

Сама суть вечности…

Именно это.

Вы есть,

все есть.

Ничто не умирает.

Все остается, переходя из формы в форму из одной формы в более высокую.

Как только вы начинаете спускаться вниз, вы в аду. Это уже нехорошо, это уже опасно. Найти самое подходящее слово для «очень глубоко» очень трудно… да и как это возможно? Так много слов почти подходят, но ни одно не может выразить. Это просто невозможно выразить словами. Самое большее этим можно поделиться. Но оно так прекрасно, так прекрасно. Поднимайтесь каждый день все выше. В такие минуты даже небо становится новым.

Звезды рождаются заново, потому что сами мои глаза уже новые.

Химические препараты могут вас вымыть. Всем это нужно… христиане, индусы, буддисты должны вымыться, побыть под этим душем, так, чтобы они опять стали новыми, стали как маленькие дети… свежие, невинные, доступные, любознательные, полные благоговения.

Это наверно трудно — слушать такого человека, как я, два раза каждый день. Это дает мне шанс поделиться моим пониманием. Но я не могу поделиться этим при помощи слов. Мои слезы об этом говорят. Я не могу этого высказать.

Я не могу ничего расслышать.

Каждый несет сплошную чушь.

Я не хочу этого слышать.

Я лучше снова расслаблюсь

и повернусь лицом к радугам.

Это сама суть поэзии.

Это те минуты,

когда Иисус передавал свои Притчи,

и, в особенности

нагорная проповедь.

Она была произнесена

именно в такой момент.

Проповедь так называется не потому, что это было произнесено с горы, а потому, что это было произнесено с великой высоты; с этой самой высоты. Только с этой высоты можно говорить об истине и красоте. Это и есть красота. Это и есть тот самый момент, тот самый момент, когда создаются великие ценности. Вы уже так близки к этому моменту… но так еще далеки. Это там, внутри вас; стоит только нырнуть в самого себя и вы достигнете… но я совершенно не хочу каким-либо образом вмешиваться в вашу жизнь…

За пятнадцать минут я вполне могу произнести нагорную проповедь, это как раз тот самый момент. О чем еще я должен сказать? Я не вас спрашиваю, я вопрошаю эту красоту, что вокруг меня…

О чем я еще должен сказать, о Господь?

О красоте?

О блаженстве?

О тишине?..

Есть так много, о чем можно говорить, но все сводится к одному и тому же. Радость ли это, красота, тишина, все это означает одно и то же — безмолвие…

У меня есть только одно переживание, переживание такой всеобъемлющей тишины, что меня самого в этом уже нет… одно сплошное безмолвие… я хочу сказать бесконечное, без начала и конца, безграничное.

Слова… они во многом могут помочь, но не так уж и много. Если кто-то переступает черту, он расстается со словами.

Химические препараты — это побочный результат, к которому пришла алхимия. Алхимия же была просто попыткой скрыть правду о медитации от священников и попов. За ее фасадом была чистая религиозность. В этом Ноевом ковчеге сама суть Истины, Красоты, Сознания… а Красота — это последняя, наивысшая молитва.

Если еще есть время, я могу спеть еще одну песню. Моя песня не будет длинной, просто песня птицы, может быть, даже короче, но какую птицу это волнует, когда она начинает петь? Это могут быть лишь цвета, но цвета радуги.

Мои пальцы? Не беспокойтесь, Просто старая привычка. Я пытаюсь использовать свои пальцы, свои ладони, когда говорю. Привычка возникла оттого, что словами это не выразить. Простой жест, даже просто палец может выразить больше. Руки так много выражают.

С помощью этого я хочу вспомнить человечество. Это так трудно вернуться вниз с высот, вернуться опять в тело… так что требуется некоторое время. Пожалуйста, простите меня.