Глава 3

Глава 3

СОЗЕРЦАНИЕ. КАМАЛАШИЛА

Слова Учителя Цонкапы и, как мне сейчас представляется, смерть моей матушки сильно подействовали на меня. Не то чтобы я был подавлен или впал в отчаяние; внешне я жил обычной жизнью, продолжал свои научные исследования, занимался литературной деятельностью, обеспечивая себе вполне пристойный, хотя и скромный достаток.

Однако мысли о жизненных путях и смерти стали постоянными спутниками в моем сознании, из одного всегда следовало другое.

Да, моя мать прожила хорошую и плодотворную жизнь; вырастила детей, много сделала для страны, всегда и без всяких раздумий шла навстречу нуждам людей, помогая не только своим, но и чужим. Но зачем все это было нужно, если она все равно состарилась и умерла в страшных муках от рака, если все, ради чего она жила: ее сыновья, ее дом, плоды ее труда - тоже рассыплется в прах и будет позабыто совсем скоро после того, как позабудут ее саму? Пример ее жизни был доказательством тех слов, что сказал мне в Саду Цонкапа: даже то, что кажется или считается хорошим и красивым, таковым на деле не является, если неизбежно должно закончиться болью и смертью. Мне вообще казалось, что Цонкапа появился там благодаря моей матери, ведь он пришел в Сад, уже зная мои проблемы и имея ответы на мои вопросы.

Смерть и пути этой жизни определяли мои мысли в течение нескольких месяцев, и, в конце концов, я был вынужден искать уединения в небольшом скиту недалеко от нашего степного городка. Там оказался добрый, праведный и образованный настоятель, который приветливо принял меня, отвел мне для жилья маленькую тихую келью и закрепил за мной должность помощника хранителя богатого книжного собрания в усадьбе одного помещика неподалеку. Я проводил много времени за изучением священных текстов, еще больше - в мыслях о жизненных путях и смерти, пока наконец не почувствовал, что ответ на мои вопросы существует и что я смогу его отыскать. Я всей душой устремился на поиски этого ответа, этого истинного Пути. Меня снова потянуло назад, в Сад. И вот я опять оказался там в ранние сумерки, в то время года, в самом начале весны, когда в воздухе разливается сладковатый запах первоцвета, степь начинает зеленеть робкой травкой, а за каменной оградой моего любимого Сада одеваются нежной листвой розовые кусты. Я снова хотел встретить ее там.

На этот раз ждать пришлось недолго, да и разочарование не заставило себя ждать: я почувствовал, что кто-то идет ко мне в темноте от калитки, но это были совсем не ее шаги. Это была не летящая походка юной богини, а мерная, но вместе с тем бодрая и деловитая поступь, вдобавок ко всему весьма тяжелая. Я обернулся и увидел великого Мастера медитации Камалашилу.

Он не имел ничего общего с тем образом, который мы привыкли рисовать в своем воображении; я ожидал разглядеть в его лице и теле суровую внешность аскета: попробуй-ка час за часом неподвижно сидеть в глубоком созерцании на краю каменной скалы где-то в Гималаях, да еще и одиннадцать столетий назад. Но теперь я видел живого человека, а не плод своего воображения, и он был совсем не похож на этот плод. Он был среднего роста, его монашеские одежды были слишком высоко подоткнуты - почти до колен, что придавало ему несерьезный вид - просто мальчуган какой-то. Его темнокожее индийское лицо тоже вполне соответствовало такому определению: полные щеки, всегда готовые расплыться в улыбке, смешной толстый нос, недобритые пучки седых волос на макушке, но самое главное - постоянно смеющиеся сверкающие глазки, вполне отражающие его собственное настроение.

- Ты хочешь найти Путь! - сказал он утвердительно.

- А то! - поспешно ответил я, потому что, узнав истинное страдание, наполняющее этот мир, не мог больше спокойно сидеть и дожидаться, когда спасение само свалится ко мне в руки.

- Ну и почему нет-то? - засмеялся он. - Нет-то почему?

- Я хочу узнать, почему умерла моя мать, - угрюмо промолвил я, - хочу знать, мог ли я хоть как-то ей помочь, а может быть, и сейчас еще смогу сделать что-нибудь для нее. А еще я хочу понять, неужели все должно происходить так, как происходит всегда.

- Да! Да! - прокричал в ответ Камалашила. - Еще как сможешь!

Почему нет-то? Тебе надо уже научиться созерцать!

С этими словами он плюхнулся на траву около чинары, помнящей так много нежных ночей, проведенных с ней под этим покровом.

Жестом он пригласил меня сесть рядом с ним. Я немного занимался медитацией с друзьями по Академии, кое-что об этом читал, так что, недолго думая, уселся на землю, выпрямил спину, сложил ноги крестнакрест, закрыл глаза и постарался вообще больше ни о чем не думать.

Индиец хихикнул и звонко хлопнул меня по спине.

- Не спи, замерзнешь! Ты что же это такое делаешь! - весело спросил он.

- Созерцаю! - гордо ответил я.

- А вот стометровку ты побежал бы без разминки? - снова радостно обратился он ко мне.

- Ну уж нет.

- Вот и давай уже сделаем разминку! - засмеялся мой наставник и вскочил на ноги.

- Разминку? Это как? - сварливо переспросил я, нехотя поднимаясь и представляя себе всякие там отжимания, приседания, растяжки и прочие неприятные вещи.

Первый раз Камалашила взглянул на меня чуток построже.

- Все хотят созерцать! Никто не знает - как! Приступаем к правильной разминке! - приказал он.

- Да что за разминка-то такая?

- Начнем с уборки! - крикнул он и забегал вокруг газончика, ловко нагибаясь, несмотря на кругленький животик, и поднимая редкие опавшие листья и ветви. Вскоре поверхность газона стала чистой и гладкой. Она так и сияла в лунном свете, как бы приглашая сесть посозерцать. - Вот так и в комнате своей прибирай, ладно?

- Уговорил, - ответил я, усаживаясь.

- Не забудь про подношения! - завопил он.

- Какие еще подношения? - поинтересовался я.

- К нам идут очень важные гости! - хихикнул в ответ Камалашила.

- К их приходу надо подготовить соответствующие подарки!

Я с сомнением покосился на калитку Сада, ожидая, что оттуда прибежит целая толпа развеселых практиков медитации вроде его самого, и, никого не увидев, переспросил:

- Кто-то к нам идет?

- Не беспокойся, тебе их не увидеть! - ответил индиец и, подойдя к деревянной скамейке, достал из-за пазухи мешочек с крошечными глиняными чашечками, которые он тут же начал выстраивать в ряд.

Наполнив водой из фонтана три из них, он подошел к кусту терновника, произнес в его адрес что-то похожее на молитву или просьбу, после чего сорвал с его макушки цветок и поместил его в четвертую чашечку.

В пятую чашечку пошли побеги шалфея и можжевельника, кусты которых росли вдоль ручья, вытекавшего из фонтана, а для шестой он собрал немного сухой травы. Сорвав плод с мандаринового дерева, Камалашила очистил его, положил несколько долек в седьмую чашечку, а остальное с удовольствием съел сам, не забыв сунуть одну дольку мне в руки. Все это время он говорил не переставая.

- Представь, - продолжал индиец, жуя мандарин, - что некто очень важный возьмет да и появится в этом Саду сегодня ночью, во время нашей практики. Может, это будет даже сама великая царица с золотыми волосами и в золотой короне… - Тут он лукаво подмигнул мне, как будто знал, почему мое сердце снова и снова приводит меня сюда, под сень чинары. - Ведь тебе же не захочется перед такими гостями упасть лицом в грязь? Ведь их надо встретить согласно законам степного гостеприимства!

- А кого ты ждешь? Конкретно кого? - спросил я.

- Следует пригласить Просветленных! - прыснул он. - Как можно созерцать, если их нет рядом? Как можно созерцать, пока не приведешь сюда, хотя бы мысленно, своего Коренного Учителя?

Эти последние слова - Коренной Учитель - глубоко поразили меня, отозвавшись сердечной болью в моей груди, ибо я понял, что не могу представить себе иного «Коренного Учителя», чем моя золотая госпожа.

- Ну вот, - продолжал меж тем Камалашила, склонившись над чашечками, - расставим их как подобает. Первая чашка с водой у нас будет хрустальным бокалом с прекрасным напитком, подходящим для чествования высокого гостя. Еще одна чашка с водой. - Он двигал чашками, как ловкий наперсточник на базаре. - Это будет тазик с теплой водой из минеральных источников, подходящий для омывания ног дорогого гостя, утомленных долгим странствием. В третьей - цветок. Кто ж не любит цветов! - Камалашила глубоко вдохнул запах раскрывшегося бутона. - Потом благовония. - И с этими словами мой наставник поджег ароматные веточки можжевельника и шалфея, чиркнув огнивом, которое он проворно вытащил из бездонных складок своей хламиды.

- Тебе не надоело всегда таскать с собой все эти штуки? - хмуро спросил я.

Камалашила медленно повернулся и взглянул мне в лицо. На этот раз он был сама серьезность.

- Хочешь встать на Путь? Должен созерцать! Хочешь созерцать?

Должен делать разминку! Не надоело! Таскаю, да. Всегда и везде. И созерцаю… всегда и везде!

В его умелых руках от тлеющих ароматных угольков загорелась сухая трава в следующей чашечке.

- Зажечь светильник в честь прихода гостя - первое дело! Так, теперь ставим в ряд эту чашечку с водой; тут у нас будет благовонная мазь для натирания тела гостя - напряги уже свое воображение и получи удовольствие: думаю, найдется кое-кто, кому ты с большой радостью поднесешь именно этот ароматный дар. - Он покосился на меня как-то странно, удивительно напомнив мне кого-то очень знакомого. Наконец последняя чашка в этом ряду. Сюда мы кладем дольку мандарина. Это - подношение еды нашему благородному гостю.

«Интересно, когда же мы начнем медитировать, да и начнем ли вообще», - подумалось мне.

Он почувствовал, а может, и прочитал мои мысли, потому что сказал с раздражением:

- Необходимо затратить на это время. Необходимо правильно поднести дары.

- А что, они действительно принимают эти подношения? - спросил я.

- Да нет, конечно, - ответил индиец. - Ты думаешь, они, эти Просветленные, нуждаются в еде, чтобы насытиться, или в воде, чтобы утолить жажду?

- Ну а раз нет, - резонно ответил я, - то к чему весь этот балаган?

Я-то думал, мы собираемся созерцать.

- Хочешь быстро бегать? Научись разминаться! Не сможешь созерцать, если здесь не будет Просветленных, не сможешь созерцать, если здесь не будет твоего Коренного Учителя, не будет его помощи, его благословения, его поддержки. Поднося дары, ты сам себе напоминаешь, что хочешь, чтобы все они были с тобой: «Пожалуйста, придите, побудьте со мной немного, пока я созерцаю».

И вдруг совершенно неожиданно Камалашила задрал голову и завел благозвучную песнь, скорее даже молитву. Его лицо приняло ангельское выражение, глаза были закрыты, но, казалось, видели там, в наполненном звездами небе над нами, кого-то из тех, кому предназначалось это подношение.

Он замолчал, опустил голову и весело взглянул на меня.

- Это последний дар, мое любимое подношение, - всегда услаждай их слух музыкой, прежде чем сядешь созерцать.

- Ну теперь-то мы наконец сядем? - спросил я, все же слегка сбавив тон, потому что нельзя было не восхититься красотой того места для созерцания, которое только что создал в Саду Камалашила, нельзя было не почувствовать то благоговение, добро и уверенность, которые он зародил в моем сердце, да и песня была к месту. Разминка явно удалась, пора было переходить к созерцанию.

- Да почему нет-то? Пора садиться! - провозгласил он. Я начал было усаживаться, как вдруг почувствовал, что его рука снова поднимает меня на ноги.

- Ну что опять не слава богу?

- А поклониться? - удивился Мастер, как будто это само собой разумеется. С этими словами он сложил ладони у груди и поклонился с величайшим почтением, как будто перед ним и правда стоял один из великих Просветленных. Потом медленно опустился на газон.

Я повторил требуемое упражнение и тоже уселся было на траву, но тут он опять вскочил на ноги и запрыгал вокруг меня, как резиновый мячик. К тому времени он уже так достал меня, что я думал только о том, как много времени мы потеряли, и, не обращая внимания на его прыжки, сердито уставился куда-то вдаль.

- Где твое сиденье? У тебя что, нет подушки для медитаций? Спина ведь должна быть приподнята!- Он схватил меня за плечо, потянул вперед и засунул мне под копчик комок какого-то тряпья, которое чудесным - а каким же еще? - образом появилось из-под его монашеской одежды.

В следующий момент он уже хватал меня за лодыжку левой ноги, крича:

- Положи пятку на правое бедро! Сядь ровно! - И шлепками ладоней выпрямляя мне спину. - Опусти правое плечо вниз, оно должно быть на одном уровне с левым. - А так он выравнивал мои плечи. - Голову ровно! И чему тебя только в Академии учили?

Я уже был готов придушить этого жизнерадостного великого магистра.

- Не наклоняй ее вниз, не задирай ее вверх, просто держи ровно, и перестань уже заваливать ее влево! - Его руки лежали у меня на висках, словно зажав мою голову в тиски. - Где твой язык?

- Язык во рту, где ж ему еще быть? - сострил я. Индиец, казалось, шутки не услышал, во всяком случае не засмеялся.

- Легко коснись им неба сразу над передними зубами. Челюсти расслабь, все должно быть естественно, как обычно, - с энтузиазмом продолжал он. - Мы ведь не сможем созерцать, если всю ночь будем пускать слюни и сглатывать их, верно? И перестань уже дышать ртом!

А то во рту у тебя пересохнет! - Наконец он привел мою позу в полный порядок, после чего, должен признаться, я почувствовал себя совсем неплохо.

- А разве я не должен скрестить обе ноги, положив пятки на бедра, как на всех этих ваших картинках? - спросил я.

- Хочешь сесть в «полный лотос»? Было бы неплохо, но сразу это вряд ли получится, вот когда ты попрактикуешь побольше… Ну и потом, здесь ведь что главное? Главное, чтобы тебе удобно было. Чтобы ты мог концентрировать ум, не отвлекаясь на боль в коленях. Если хочешь, мы вообще можем сесть вон на ту скамейку. - С этими словами он уселся рядом со мной, сразу одним ловким движением приняв позу полного лотоса.

Я закрыл глаза и вошел в состояние покоя. Здесь, в этом тихом Саду, здесь, в Саду моей златовласой богини, я наконец… снова услыхал его жизнерадостный голос.

- Спокойной ночи! Ты зачем глаза-то закрыл, а?! - прямо мне на ухо гаркнул этот… великий Мастер медитации.

Я открыл глаза и сфокусировал взор на каменном узоре стены, что была прямо перед нами.

- Ну вы, ребята, даете! Вы вообще чем тут созерцаете - умом или глазами? - спросил надоедливый Мастер.

Я злобно взглянул на него:

- Давай уже разберемся раз и навсегда: с закрытыми нельзя, с открытыми нельзя, с какими же тогда можно?

- Учись, студент, - ответил он и сел, держа голову прямо. Его глаза были наполовину прикрыты, а взгляд направлен вперед и слегка вниз. Я понял, что все дело было именно в том, что этот взгляд ни на чем не фокусировался, как будто Мастер был погружен в мечтательную задумчивость. - Если будешь слишком сильно отвлекаться, то глаза лучше закрыть, но помни, что твой ум привык засыпать именно в таком их положении, поэтому так созерцать очень непросто. Постарайся все же не открывать глаза слишком широко, иначе начнешь таращиться вокруг, считать ворон и все такое. И позаботься о том, чтобы перед тобой была простая стена, или ткань в один цвет без узоров, или что-нибудь еще в этом роде, чтобы ничего не двигалось и чтобы взгляду не за что было зацепиться, - короче, чтобы ум ни на что не отвлекался.

Я сделал все, как он сказал, и почувствовал, как мой ум входит в чистое состояние концентрации. Я совсем уже приготовился очистить ум от мыслей, сделать его пустым…

Однако Камалашила уже снова был на ногах и бегал взад-вперед.

Надежда когда-нибудь посозерцать с этим величайшим Мастером медитации окончательно покинула меня.

- Ну что еще тебе надобно, старче? - Я все еще пытался шутить.

- Что это? Ты ничего не слышишь? - спросил он тревожным голосом.

Я снова прикрыл глаза и прислушался, но ничего не было слышно, кроме такого знакомого робкого журчания фонтана.

- Это всего лишь фонтан, вон там, у стены, - ответил я.

- Я пошел! - воскликнул он, наклонился над скамьей и принялся собирать чашечки.

- Что?! - вскочил я на ноги. - Потратить столько времени на подготовку, а теперь просто взять и уйти? Останься хоть на пару минут, дозволь мне посозерцать рядом с тобой, раз уж пришел!

- Невозможно, - заявил он. - Шумно, слишком шумно. Не годится для созерцания. И как это я раньше не заметил? Невозможно созерцать под этот грохот. - Он указал на раздражавший его фонтан.

- Да не так уж он и шумит, - сказал я. - Давай хоть попробуем.

Камалашила серьезно посмотрел на меня:

- Ты просил меня показать тебе Путь. Я сказал, что без созерцания нет и Пути. Теперь выбор за тобой: либо милый твоему сердцу фонтанчик, либо медитация. Либо твоя нынешняя жизнь, ведущая в никуда, своей бессмысленностью повторяющая жизнь твоей матери, либо Свобода. Свобода или фонтанчик! Ты теперь всегда будешь стоять перед таким выбором. Ну и стой, а я пошел.

В отчаянии я посмотрел вокруг и вдруг увидел кирпичи, из которых был выложен поребрик вокруг ствола чинары. Я быстро схватил один из них и накрыл им отверстие фонтана. Вода остановилась.

- Ну пожалуйста, давай уже теперь созерцать вместе! - смиренно попросил я.

- А почему нет-то? - хихикнул Мастер. И мы оба умиротворенно уселись на траве, собираясь обрести еще большее спокойствие.

И вот прямо на моих глазах этот жизнерадостный коротышка совершенно преобразился. Левая рука легла ладонью вверх, на нее опустилась правая. Большие пальцы, слегка приподнятые над ладонями, соприкоснулись. Его сияющее лицо мгновенно изменилось, теперь оно выражало саму серьезность, было полностью расслабленным и умиротворенным. Оно излучало покой, который, казалось, вобрал в себя весь Сад, превратив его в обитель абсолютной тишины. Это был тот покой, которого я жаждал, тот покой, которого моя суетная жизнь никогда мне не позволяла испытать, поэтому я с готовностью уселся рядом с Мастером.

Однако безмолвия его хватило ненадолго - всего на несколько секунд. Вскоре он зашептал:

- А мы уже говорили с тобой о разминке?

- Говорили-говорили. - Я старался не говорить громче, все еще надеясь, что он снова вернется к созерцанию. - И не только говорили, но и проделали ее, забыл?

- Да я не про ту разминку, - прошептал он в ответ, - я про совсем другую.

- Что ты имеешь в виду? - испуганно спросил я, ожидая, что он вотвот вскочит на ноги и снова весело запрыгает вокруг. Однако Мастер продолжал сидеть и оставался серьезным, на этот раз наставляя меня лишь словами.

- Прежде чем ты войдешь со мной в состояние истинного созерцания, ты должен приготовить свои мысли. Иначе отстанешь и заблудишься.

- Научи меня, Мастер.

- Сперва научись внимательно следить за дыханием. Посмотрим, сумеешь ли ты сделать хотя бы десять вздохов, не отвлекаясь умом.

Запомни, одним вздохом здесь считается цикл выдох-вдох, а не наоборот, как ты привык. Так вот попробуй досчитать до десяти вздохов; поначалу ты не сможешь так долго удерживать свой ум, обязательно начнешь считать ворон, а не вздохи.

Я попробовал и сразу понял, что он прав. Мне и до четырех-то не удавалось сосчитать, как мои мысли разбегались по Саду, летели к ней…

- Довольно, - прошептал он через несколько минут. - Сущность этой дыхательной практики состоит всего лишь в том, чтобы успокоить твой ум, осторожно вытащить его из вихря твоих суетных мыслей и начать сосредоточивать его внутри. Подсчет вздохов - это не самоцель и не путь к освобождению. Теперь вспомни, зачем ты здесь: ты ищешь Путь; насколько мне известно, ты хочешь найти ответы на вопросы о смерти одной замечательной женщины и о той мудрости, с которой тебя познакомила другая. Ты должен понять прямо здесь и сейчас, что больше нигде нельзя получить ответы на эти вопросы, да их никто, по сути-то, больше нигде и не задает. Дети спрашивают, почему хорошие люди должны страдать и умирать, а взрослые учат их не задавать больше глупых вопросов, потом эти дети сами вырастают и говорят уже своим детям: «На эти вопросы нет ответов». Четко определись, зачем ты будешь созерцать со мной. Не сходя с этого места, прими решение, что будешь созерцать ради настоящей цели, ради высшей цели, что будешь искать эти ответы на Пути. Не стремись к другим, меньшим целям: не трать свою жизнь попусту, не теряй даже тех нескольких минут, что мы проведем здесь вместе.

Я обдумал его слова и понял их истинность, почувствовал радость и правоту в таком созерцании ради великой цели.

- А сейчас, прежде чем мы начнем созерцать, пригласи Просветленных; пригласи своего Коренного Учителя, представь, что все они пришли сюда для помощи и водительства.

Ты пока не можешь их увидеть, но - какие твои годы! - потом обязательно увидишь. Если они вообще есть, если они те, за кого мы их принимаем, то они обязательно услышат твой мысленный призыв и непременно придут. А теперь обратись к ним со всей искренностью, с глубоким почтением пригласи их, и они непременно придут.

Я сделал все, как он велел, и мне показалось, что я чувствую ее присутствие совсем рядом со мной. Сердце мое радостно и преданно забилось в груди.

- Мы уже поклонились Просветленным, перед тем как сесть; теперь поклонимся еще раз, мысленно. Но знаешь, в тот день, когда ты сам увидишь их наяву, ты будешь кланяться по-настоящему: никакая сила не удержит тебя в позе лотоса - ты припадешь к их ногам в благоговейном трепете и безмерном счастье.

Я снова сделал все, как он сказал, и это снова оказалось тем, что нужно.

- Неплохо, неплохо, продолжай в том же духе. Многие люди в этом мире искренне желают приобщиться к медитации, но обнаруживают, что им не удается достичь глубин и высот созерцания, потому что они не узнали, как войти в его врата. Этим сейчас и займемся. Итак, представь себе все небо целиком.

Я так и сделал, представив себе распахнутый лазурный купол над моим степным селением.

- А теперь целиком наполни его благоухающими красными и белыми розами, поднеси их своему Коренному Учителю и Просветленным и почтительно попроси их помощи.

Я продолжал выполнять его указания, и опять все вышло очень здорово: я почувствовал, что мой ум теперь гораздо ближе к глубокой медитации, хотя мы еще толком и не созерцали.

- Но и это еще не все. Теперь давай очистим твою совесть, ибо никто не может созерцать, если совесть его нечиста. Вот еще, кстати, почему многие считают, что созерцать очень трудно, вот почему редко кто достигает глубин медитации и видит их чудеса. Твое сердце должно быть чистым, твоя жизнь должна быть чистой. Вспомни о том, что ты сделал, или о том, что ты сказал, или даже о том, что ты всего лишь помыслил с намерением навредить другому; сознайся себе в этом, будь предельно честным перед самим собой. Скажи себе: да, я это сделал; да, это не было добродетельным поступком, словом или мыслью; клянусь, что приложу все силы, чтобы такого больше не повторилось. Одна только эта очистка твоей совести и твоего сердца откроет твоему уму такие двери к созерцанию, о которых ты раньше и мечтать не смел.

Я тихо сидел и размышлял. Особо страшных преступлений не обнаружил, но вот мелких ежедневных пакостей и неприятностей, которые я доставил другим, - сколько угодно. Решительно и бесповоротно я вымел их из своего сердца.

- Неплохо, неплохо. Дальше - больше. А сейчас повеселимся! - радостно зашептал он. - Еще несколько необходимых шагов. Теперь сделаем наоборот: ты будешь думать о том, какие добрые дела ты делаешь ради окружающих людей, какие добрые слова говоришь им, вспоминать, какие добрые и непорочные мысли возникали и продолжают возникать в твоем уме. О, кстати, не забудь и о всяческих благодеяниях всех остальных людей, начиная с твоего Коренного Учителя, после чего… да просто развеселись, почувствуй себя счастливым, порадуйся всему, что хорошо, всему, что есть добро.

Я воспроизвел это наставление, и оно отлично дополнило предыдущую очистку совести. Мой ум, казалось, почти разрывался от доброй энергии; я рвался созерцать подобно разгоряченному коню, готовому пуститься вскачь и грызущему удила.

- А теперь обратись к своему Коренному Учителю и Просветленным с просьбой о духовном водительстве. А еще попроси, чтобы они продолжали представать перед тобой всеми теми способами, которые имеются в распоряжении Просветленных существ. Ты и представить себе не можешь всех тех путей и всех тех мест, где они тебе могут явиться.

Пригласи их являться в виде твоих Учителей - но не только тех, которые выглядят как Учителя, но и в виде обычных мирских людей вокруг тебя - и учить тебя, всегда учить тебя, направляя и ведя по Пути.

С глубоким благоговением, которое сразу привело меня в состояние созерцания, я исполнил сказанное.

- Ну и, наконец, ты должен взмолиться от всего сердца, заклиная их всегда оставаться рядом с тобой, зримо или незримо, поддерживая тебя и наставляя.

И это я повторил вслед за наставником, и от благости этих мыслей вошел в состояние глубокого созерцания, в полный покой. Чего, конечно, никак не мог вытерпеть великий Мастер всеобъемлющей умиротворенности Камалашила.

- Ну и как тебе покой? Здорово, правда? - спросил он шепотом.

- О… да… - Слова давались мне с трудом.

- И над чем же ты теперь медитируешь? - снова зашептал он.

- Я освободил свой ум и стараюсь не думать, а когда приходят мысли, то я просто наблюдаю, как они уходят.

Его тяжелое маленькое тело одним скачком преодолело расстояние между нами, и вот он уже снова кричал мне в лицо, на этот раз рассерженный не на шутку:

- Дураки! Ваша глупость бессмертна! Кретины, которых я разбил в пух и прах на философских диспутах более тысячи лет назад, оказывается, и сейчас живее всех живых! Ухожу! Ухожу в монастырь! - С этими словами он снова склонился над скамьей, собирая священные чашечки.

- Постой! - вскочил я. - Что я не так делаю? Да растолкуй же мне, что я делаю не так!

Глубоко и тяжело дыша, Учитель сел на травку передо мной, скрестил ноги и близко наклонился ко мне, почти касаясь моего лица. Затем взор его смягчился, и он спросил почти нежно:

- Ты хочешь помочь своей матери?

- Конечно, - ответил я. - Ты же знаешь, зачем я пустился в Путь.

- Тогда подумай сам - что пользы в том, чтобы просто сидеть, сохраняя свой ум в пустоте в течение часа? Разве животные, разные там хомячки-кролики, не тем же заняты? Разве пьянчуги, что валяются под столом после очередного стакана пойла, не тем же заняты? Разве их ум не пуст и спокоен, пусть и не очень долго? Подумай уже об этом, а заодно скажи мне, зачем мы, по-твоему, созерцаем?

- Мы созерцаем, потому что ищем истину, а истина заключается в созерцании покоя.

- Верно. Только наполовину. Медитация - это не цель, а средство, инструмент. Это топор, очень острый топор, которым мы рубим дерево.

Рубка дерева - это мудрость, высшая мудрость, самая сущность Пути. А вот созерцание ради созерцания - это то же самое, что пустить топорище на растопку, вместо того чтобы с его помощью нарубить дров.

Какова цель Пути?

- Я надеюсь отыскать ответы на вопросы, почему моя мать умерла так мучительно, почему она вообще умерла, почему все мы - и хорошие, и плохие - страдаем и умираем; почему вся эта жизнь, труд всей жизни, плоды этого труда, обращаются в прах и боль. Вот в чем цель Пути для меня.

- Все правильно, так и должно быть. Ну и что, ты вправду думаешь, что если сможешь сидеть здесь часами, днями или месяцами, созерцая пустоту своего ума, то найдешь ответы на эти вопросы? Ты думаешь, что так ты освободишься от болезней, от утрат дорогих тебе вещей и близких людей? Ты думаешь, что освободишься от самого старения или удержишь энергию тела и ума, покидающую тебя день ото дня, - одним словом, ты думаешь, что не умрешь?

- Думаю, что ты прав: думаю, что даже если я смогу усидеть здесь, освобождая свой ум до пустоты, сохраняя спокойствие и безмятежность в течение длительного времени, стойко снося жару и холод, дожди и зной, то все равно я когда-нибудь заболею, неизбежно состарюсь, не смогу больше сидеть здесь и наконец умру.

- Ну а раз так, пожалуйста, - настойчиво прошептал он мне, - пожалуйста, послушай меня хорошенько, и ты научишься истинному созерцанию, научишься использовать его для наших конкретных целей.

Камалашила снова уселся рядом со мной, но на сей раз он устраивался с такой основательностью, что мне показалось, что больше он уже никогда не вскочит.

- Есть три способа созерцания, - начал он, не покидая свою медитационную позу. - Начнем с первого. Мысленно представь себе образ твоего Коренного Учителя.

Это было легко сделать и легко удержать: видеть ее - пусть даже всего лишь внутренним взором - всегда было для меня и отдыхом, и утешением.

- Первым врагом созерцания, - снова зашептал он, - является некая разновидность лени: иногда просто нет настроения созерцать.

Поэтому будет очень неплохо - и мы это проделали - напомнить себе о неотложной и священной необходимости нашей медитации. А еще очень неплохо, - тут он хихикнул, - выбрать такой объект для созерцания, чтобы он был не только важным для практикующего, но и доставлял ему радость. Думаю, сегодня ночью ты лениться не будешь. Теперь время от времени, - продолжал мой наставник, - я буду щелкать пальцами. Я хочу, чтобы ты внимательно отслеживал состояние своего ума и сообщал мне, где он пребывает в тот самый момент, когда раздастся щелчок.

Таким способом я покажу тебе других врагов созерцания и научу, как их побеждать.

Я сосредоточил свой ум на ее прелестном образе, что привело меня к мыслям об этом Саде, а это, в свою очередь, заставило думать о том, что уже, наверное, поздно, я вряд ли высплюсь и едва ли буду в состоянии как следует работать в библиотеке… щелк!

- Где был твой ум? - спросил Камалашила.

- Я упустил мысленный образ и стал думать о работе, - удрученно ответил я.

- Это второй враг, - сказал он, - утрата мысленного образа. Чтобы победить его, ты должен так привыкнуть к образу, воспроизводя его в памяти как можно чаще, постоянно от созерцания к созерцанию, причем само созерцание должно быть кратким, но выполняться регулярно и часто, в течение всего дня, так, чтобы ты всегда помнил объект, не выпуская его из памяти. А теперь вернемся к образу.

Я снова представил ее прелестный образ, и на этот раз мне удалось удерживать его несколько лучше. Мое тело было неподвижным, и Сад был неподвижен. Медитация шла своим чередом. Я совершенно освоился, чувствуя себя все уверенней и спокойней. Дыхание стало медленным, тело неподвижным, и она оставалась со мной в виде туманного золотого света… щелк!

- Как там наш образ? - спросил Мастер шепотом.

- Неплохо, неплохо, - ответил я. - И сам я спокоен, и тело расслабленно.

- Да нет же, - строго переспросил он, - что с образом?

- А, образ? - сказал я. - Все отлично, стабильно, правда, слегка размыто…

- Я так и думал, - проговорил он слегка резковато. - Твое созерцание попалось на удочку притупленности сознания. Это страшный враг, потому что он почти невидим. В своей крайней форме его различить легче: чувствуешь сонливость, начинаешь клевать носом. А вот когда он принимает тонкое обличье, то буквально становится ядом; он начинает лгать тебе, расписывая, как здорово проходит созерцание, хотя на самом деле ты всего лишь пребываешь в разновидности ступора - многие практики медитации вот так даром потратили лучшие годы своей жизни.

- Как же мне быть? - спросил я.

- Выдели особую область своего ума - мы называем ее бдительностью. Научи ее распознавать этого врага, расскажи ей, как тот выглядит, каковы знаки его приближения, но, самое главное, прикажи поднимать тревогу всякий раз, когда в твоем уме будет появляться скука, притупляющая созерцание. А засим вернемся к ее образу.

Я невольно вздрогнул - откуда он знает об объекте моей медитации? - но быстро взял себя в руки. И снова перед моим внутренним взором был ее портрет, я стал размышлять о ее красоте, вспоминать те многочисленные уроки духовности, которые она преподала мне в этом Саду. Особенно ярко мне привиделась та ночь, когда она, одетая только ветром и своими золотыми волосами, так невинно подошла к ручью, вытекавшему из фонтана, и без колебаний ступила в его воды…

Воспоминания мои были совершенно лишены грубости или непристойности, вожделения или злого умысла, я просто пребывал в единстве с… щелк!

- Где был твой ум? - снова вопрошал меня Камалашила.

- В хороших мыслях, в благочестивых мыслях, - ответил я, наученный горьким опытом.

- Мысли-то, может, и хорошие, плохо, если они мешают твоей медитации. Ведь ты уже перешел от созерцания образа к иным воспоминаниям, попал в другое место и время - туда, где тебе нравится пребывать, разве нет?

Я признался, что так оно и было.

- Этот враг созерцания - умственное беспокойство, постоянное движение мыслей. Он приходит чаще других, и он очень могуч. Добавить тут нечего. Скажу только: бди! Не пропусти его приближение. И помни еще, что у него, так же как и у притупленности, есть свита. Это - пассивность, бездействие: неспособность выхватить меч, когда какой-то из этих врагов пересечет границу твоей медитации.

Для борьбы с притупленностью восприятия заставь себя вернуться к четкости созерцания образа. Начни с общего плана, затем перейди к чертам лица, форме рук и так далее. Если притупленность не проходит, переведи свой ум в высокое синее небо - очень яркое синее небо, умытое солнцем, - пусть твой ум станет этим небом; это освежит тебя, и ты сможешь вернуться к медитации. В крайнем случае встань, побрызгай в лицо холодной водой, ну а уж если и это не поможет, ляг поспи, и все пройдет.

Для победы над беспокойством надо вновь мягко и осторожно собрать свои мысли в сердце. Добейся еще большего безмолвия, оставайся в неподвижности ума и тела. Замедли дыхание, если надо, снова займись подсчетом вздохов, а затем возвращайся в созерцание. Медитация похожа на полет огромных птиц высоко в небе; снизу кажется, что они скользят в воздухе без усилий. На самом деле их парение - это состояние непрерывной коррекции своего положения: они ловят восходящие потоки воздуха, меняя направление своего полета, всякий раз, когда меняется ветер.

Так и в созерцании. Ты должен непрерывно наблюдать и настраивать медитацию, чтобы она была натянута, как гитарная струна: не слишком сильно и не слишком слабо. Тогда в конце концов после многих занятий практикой настает такое время, когда твое созерцание идет как по маслу.

Вот тогда приходит черед следить за появлением последнего врага: это желание улучшать созерцание, когда никакого улучшения уже не требуется. Ну а теперь, следуя тому, что было сказано, снова созерцай картинку.

Я послушался и восстановил в памяти ее образ, истинный образ. Я удерживал его четко и спокойно, но не прошло и нескольких минут, как послышались слова Камалашилы:

- Вот теперь хорошо. Переходим ко второму виду созерцания, который мы называем решение проблем. Я поставлю перед тобой задачу, а ты однонаправленно сосредоточишь на ней свой ум и попытаешься ее решить. Это очень важная разновидность медитации, в будущем она еще сослужит тебе добрую службу.

- Как скажешь.

- Сосредоточься на каком-нибудь случае в своей жизни, на чемнибудь таком, что произошло нежданно-негаданно, но изменило твою жизнь к лучшему.

Я стал припоминать и сразу же вспомнил про горшочек, который забыли в доме моей матушки в праздничный день - День благодарения, тот самый горшочек, который привел меня к ее дверям.

- А теперь давай поразмыслим, действительно ли это была случайность; откуда мы знаем, что это была случайность; можем ли мы быть уверенными, что это была случайность; а вдруг ее кто-то подготовил; что могло бы заставить этого кого-то ее организовать; каковы возможные мотивы, не важно мирские или возвышеннодуховные. Думай, размышляй, анализируй и, если можешь, делай выводы.

Я глубоко задумался. С точки зрения той роли, которую происшествие с горшочком сыграло в моей жизни, оно, несомненно, являлось очень важным для меня. Правда, мне всегда казалось, что это была простая случайность. Если же это не было случайностью, то я был бы более склонен считать, что меня просто хотели столь незатейливо познакомить с девицей на выданье, чем увидеть за этим событием того, кто мог бы заранее знать, что эта встреча станет для меня вступлением на духовный путь. С другой стороны, если Просветленные существуют, если они действительно видят будущее так же ясно, как мы видим настоящее, то можно предположить…

Тут Камалашила прервал меня:

- Уже поздно. Потом предположишь, пусть это будет твоим домашним заданием. А мы сейчас изучим третий вид созерцания. Я хочу, чтобы ты шаг за шагом повторил и вспомнил все, чему я научил тебя этой ночью, начиная с того момента, когда я начал очищать траву от опавших листьев. Очень тщательно просмотри в уме все стадии разминки, подготовки места и твоего сердца к созерцанию; затем пройдись по всем типам медитации и снова припомни всех ее врагов, о которых мы говорили, и способы справиться с ними.

Напоследок посмотри, как надо правильно заканчивать созерцание.

Представь камень, который бросили на середину пруда, и наблюдай круги на воде, медленно расходящиеся во все стороны. Вот так и эта ночь, которую мы провели здесь с тобой вместе - да и любая другая твоя медитация, - есть событие, священное событие, имеющее последствия, которых ты пока и представить себе не можешь; старайся помнить об этих кругах на воде, думай о них и молись, чтобы они как можно быстрее стали волнами помощи и счастья, которые коснутся каждого живого существа вокруг тебя.

Я начал повторять пройденный материал, как Камалашила велел, а сам он молча сидел рядом в каком-то своем глубоком созерцании. А потом я задал ему последний вопрос, который пришел мне на ум в самом конце:

- А что должно быть объектом моей медитации, Учитель Камалашила, что именно я должен созерцать? Какой образ, проблема, требующая анализа, или пошаговый просмотр в моем уме смогут дать ответы на вопросы, о которых мы говорили в самом начале нашей встречи?

- Как всегда, начинай сначала, - ответил он. - Представь перед собой своего Коренного Учителя и добейся того, чтобы его образ был совершенно четким, неотличимым от реального. И тогда попроси ее о помощи, и если вера твоя будет крепка, то, может быть, - подмигнул Камалашила, - она и придет, чтобы дать тебе наставления.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.