Глава 12

Глава 12

АНГЕЛ

После того, что я пережил в Саду с Буддой, жизнь моя полностью переменилась. Представьте себе человека, который знает все, что должно случиться с ним в будущем, человека, который узрел наивысшие достижения духа; о чем еще мечтать? Последствия тех знаний, что я получил о своем существовании, сопровождали меня на протяжении долгих лет, постоянно проясняясь, - с каждым годом росло и становилось глубже понимание старых истин, возникали новые духовные стремления. Совсем скоро я почувствовал потребность обратиться к добрейшему настоятелю того скита, где жил, и испросить его разрешения принять полные монашеские обеты. Это не сильно изменило мою внешнюю жизнь, скорее, я почувствовал, как будто вернулся домой, как будто жизнь монаха была моим естественным состоянием. То, что после церемонии посвящения я на законном основании стал вести праведную жизнь монаха, прошло для меня почти незамеченным.

Зато работа в библиотеке обрела новый смысл: я чувствовал, что мне совершенно не хватает знаний относительно всего того, что произошло со мной в Саду, и вот я начал один за другим штудировать увесистые фолианты духовных писаний, которые хранились в ее собрании. Прошли годы, пока я натолкнулся на священные книги, написанные каждым из Учителей Сада. Учение о бритве и меде я обнаружил в «Руководстве к жизненному пути Воина» Учителя Шантидевы, а объяснение истинности боли-в «Великом трактате о ступенях пути» самого Цонкапы. Попалась мне и работа Камалашилы «Ступени Созерцания», где подробно излагались все нюансы буддийской медитации.

На все дополнительные вопросы, которые только могли у меня возникнуть к Мастеру Дхармакирти относительно его доказательств существования прошлых и будущих жизней, я нашел ответы во второй главе его «Комментария к достоверному познанию». Большая часть наставлений Учителя Васубандху о смерти обнаружилась в «Антологии непостоянства», содержащей слова самого Будды, а также в описании созерцания смерти из «Великого трактата». Несметные миры и сферы ужаса, о которых он упоминал, были описаны в одном из его собственных сочинений «Сокровищница высшего знания». Я обрел исчерпывающее понимание негативных состояний ума, борьбе с которыми меня обучал Майтрейя, прочитав множество различных трудов о совершенствовании мудрости, и особенно в его собственном труде «Украшение духовных постижений», а также в комментариях к нему, составленных позже.

Учение о кармических отпечатках и той роли, которую они играют в нашей жизни и в нашем мире, глубоко и всесторонне рассмотрел сам Далай-лама Первый в своем комментарии к четвертой главе «Сокровищницы» Учителя Васубандху. Исключительно важные подробности того, как отпечатки хранятся и созревают в уме, я снова обнаружил в произведении Великого Цонкапы «Прояснение истинной мысли», точнее, в той его части, где он подробно рассматривает взгляды буддийской школы, признающей существование одного лишь ума. Более детальное изложение вопросов нравственной жизни я изучал по работе Учителя Гунапрабхи под названием «Свод правил поведения», а также по более поздним пояснениям к ней, особенно по тому, что составил всеведущий Цонкапа.

Сущностные наставления по практике принятия и дарования, которые я получил от Учителя Асанги - то есть подробные разъяснения о том, как в созерцании избавлять от боли и даровать счастье при помощи дыхания, - позже обнаружились в «Подношении священным Учителям», написанном Панчен-ламой Первым, а еще в исчерпывающих объяснениях ламы Дхармабхадры. Дальнейшее развитие учения Шантидевы о деяниях Воина я, конечно же, обнаружил в его «Руководстве», а также в труде Учителя Чандракирти «Наставления по срединному пути». Именно в последней книге, а также в сутре самого Будды «Алмазный огранщик» мне удалось найти некоторое описание моего последнего переживания в Саду.

Почему последнего? Потому что больше в Сад я не возвращался, а мои исследования, о которых я так быстро рассказал, отняли у меня ни много ни мало двадцать лет. Вот сколько времени понадобилось, чтобы полностью изучить, осознать и усвоить все то, что мне открылось за несколько минут, проведенных с Буддой. Я регулярно молился и созерцал, я помогал настоятелю своего скита, я тщательнейшим образом изучал те священные тексты, что хранились у нас в библиотеке, - мой ум взрослел, а дух укреплялся. Сказать по правде, с годами я все меньше и меньше думал о своей матери - когда-то, вскоре после ее смерти, я начал свои поиски, и это было тогда частью моей жизни, а теперь вся моя жизнь стала таким поиском. Теперь я не столько думал о том, чтобы просто найти ее и помочь ей, сколько превратил все свои дни и ночи в путь, по которому, как я чувствовал, должен был следовать, чтобы когданибудь увидеть ее или снова быть с ней. Был у меня и портрет златовласки в детстве, на нем она держит небольшой букет цветов и сияет от счастья, как маленькое Солнышко. Я держал его у изголовья моей кровати и часто смотрел на него, всякий раз понимая, что она находится в этом мире, что все у нее хорошо и что обязательно придет время, когда я снова окажусь в ее присутствии.

Кто тем поздним вечером принес в мой дом записку - сложенный вчетверо листок со словами «Приходи в Сад» и без подписи, - я так и не узнал, но зато сразу узнал ее почерк. Как это часто случалось в дни моей молодости, не было никакой другой подсказки, не были указаны ни дата, ни время, и, так же как в дни моей молодости, мне пришлось сидеть и размышлять наедине с самим собой, прикидывая и так и эдак, когда же я должен прибыть в Сад. Новолуние было всего несколько дней назад, и я знал, что она не захотела бы встречаться со мной в такой темноте. До полнолуния было еще слишком далеко, и я знал, что она вряд ли заставила бы меня так долго томиться в ожидании в самый желанный момент моей жизни. Поэтому я решил появиться в Саду на десятую ночь прибывающей луны, до которой, с одной стороны, оставалось не так много времени, а с другой стороны, в которую будет вполне достаточно света, чтобы я мог надеяться снова увидеть ее прекрасное лицо.

Была ранняя весна, время пробуждения природы даже здесь, в пустыне. Это показалось мне очень символичным, потому что, несмотря на то что эти двадцать лет вдали от Сада были плодотворными в самом высоком смысле, они все же больше напоминали студеную снежную зиму или даже пребывание в коконе.

Многое изменилось в моей жизни, многое изменилось и в Саду: калитка заржавела и обветшала, кирпичи и скамейка были на месте, но выцвели от времени и вытерлись от прикосновения рук и ног. Разве что чинара выглядела почти такой же, как и раньше, да вот еще фонтан все с тем же веселым журчанием разливал свои струи. Я тяжело опустился на скамейку, ощущая всем телом груз прожитых лет, но сердце мое стучало в радостном предвкушении, совсем как в молодости, мысли, надежды и воспоминания кружили голову. Подперев голову руками, я прислушивался к затихающим звукам в Саду. Наступала ночь, а ее все не было.

Взглянув вниз, я увидел длинный стручок с семенами, упавший с чинары, наклонился, поднял его, положил себе на колени и стал в задумчивости смотреть на него, ожидая. Мне всегда хотелось прийти в Сад с дарами, мне всегда хотелось принести драгоценные подношения моим наставникам, но ни одна вещь за все эти годы не показалась мне достойной такого подношения. Что бы я ни выбирал в качестве подарка для Учителей, все представлялось мне никчемным и ничтожным в сравнении с теми бесценными сокровищами, которыми они щедро делились со мной. Кончилось тем, что я так ни разу ничего им и ни принес. Но теперь, пока я сидел и ждал ее прихода, держа в руке стручок чинары и глядя на обойму семян, я понял, чем отплатить наставникам за их доброту, и поклялся перед самим собой поднести им именно этот дар.

Я возьму эти семена и выращу новые деревья в тех Садах, которые посажу для других Учителей, чтобы они могли так же учить своих учеников, как мои Учителя научили меня.

Мне пришлось прождать несколько часов, сначала нетерпеливо, а потом все более и более умиротворенно. Годы размышлений над всеми событиями, которые произошли со мной в этом Саду, и десятилетия созерцания и служения, казалось, первозданным вихрем кружились вокруг меня, сглаживая неровности и шероховатости снаружи и уплотняя ядро внутри, пока не создали нечто крепкое и цельное. Это была очень ясная и единственная в своем роде мысль, некоторое время вызревавшая во мне и дававшая мне намеки и указания на некую высокую истину, - и вот теперь, за время ожидания златовласки, эта истина неожиданно проявилась, стала очень простой, понятной и сверкающей, как кристалл, который излучает собственный свет. Все началось с того, что я снова вспомнил свою мать и те страдания, через которые ей пришлось пройти.

Теперь я видел ясно, что ее страдание явилось следствием прошлых событий ее собственного существования: то, что она думала, говорила или делала, создало в ее уме кармические следы, или отпечатки, которые заставили ее видеть, как она страдает и умирает в страшных мучениях.

Когда я думал о двух величайших страданиях моей собственной жизни - разлуке с матерью и с госпожой Сада, - я знал, что они созрели в моем уме точно таким же образом. Я знал также, что любое страдание можно изменить только в том случае, если его причина - соответствующий отпечаток в уме - может быть изменена путем очищения ума от негативных кармических следов прошлого и наполнения его новыми - здоровыми и сильными - позитивными отпечатками. Могу сказать без ложной скромности, что недаром прожил эти двадцать лет моей жизни, изо всех сил очищая свой ум от негативных семян прошлого; что также неуклонно следовал пути Воина, вкладывая в это недюжинные и бескомпромиссные усилия, направленные как вовнутрь меня, так и наружу, и, таким образом, посадил в своем уме отборные кармические семена огромной силы и высокой всхожести. И теперь я знал, спокойно и уверенно знал, что моя жизнь, окружающая меня реальность - та реальность, которую заставляли меня видеть новые отпечатки, по мере того как они расцветали пышным цветом в моем уме, - должна была, без всякого сомнения, начать изменяться, превращаясь в прекрасный мир добра и света, превосходящий все мои самые смелые фантазии, все то, на что я надеялся в Саду, когда вступал на этот путь безусым юнцом.

Короче, я знал, почему ко мне попала эта записка; знал, что непременно встречу ее именно здесь и сейчас; знал, что сейчас произойдет что-то очень хорошее, самое хорошее из всего, что только может произойти.

Как только эти мысли подошли к концу, закончилась и звенящая священная тишина - я услышал ее шаги. Сомнений быть не могло, это могли быть только ее шаги, и ничьи другие, хотя по звуку они так мало походили на ее танцующую юную походку, воспоминание о которой я хранил в памяти. Это была мерная и уверенная поступь сильной женщины средних лет. Мое сердце застучало еще сильнее, мне показалось, что оно вот-вот разорвется в груди. Я инстинктивно сполз со скамейки на траву, не решаясь поднять на нее глаза, и слышал только, как она подошла и села.

Когда сердце мое поутихло, мне стало слышно ее дыхание. Я просто сидел и наслаждался этим звуком, тем еще, что она по-прежнему живет в моем мире, что еще раз я смогу ее увидеть. Меня окутало благоуханное облако с преобладанием запаха гардении - неизменно сопровождавшего ее аромата, который я с тех пор ни разу не встречал, - отозвавшегося в моем сердце страданием, которое не вызвал бы ни звук, ни образ. Я почувствовал, что в Сад пришла весна, я радовался окончанию долгой зимы и восходу нового солнца, приходу тепла. Я оттаивал в ее присутствии, вдыхал и пробовал на вкус ароматы, прислушивался к песне ее дыхания, которое казалось мне теплым ветерком, прилетевшим из лета. И тут я поднял голову.

Я сразу увидел взгляд ее карих оленьих глаз, которые смотрели на меня спокойно и нежно. В них светились мудрость и сила, которые приобретаются с годами лишений и разлук. Она взяла мою руку, а я перевел свой взгляд с ее глаз на лицо.

Передо мной сидела усталая, изможденная женщина: время иссушило юный овал ее лица, заменив его угловатостью, щеки и подбородок стали твердыми, лоб и кожа вокруг глаз были иссечены морщинами, оставленными безжалостным временем, не пощадившим ни ее шеи, ни рук. Ее длинные волосы по-прежнему оставались золотыми, но уже не вились, как прежде, стали тонкими, ломкими и безжизненными; то здесь, то там снежная седина пробивалась сквозь истончившуюся позолоту. Во всем ее облике сквозила усталость: и в ссутуленных плечах, и в жестких складках в уголках губ, и в смиренном взгляде. Она прожила нормальную жизнь, напоминающую жизнь моей матери, в которой было всего понемногу: немножко счастья, чуть больше трудностей и совсем уже много разочарований. Теперь жизнь ее подходила к концу, и, казалось, у нее совсем не осталось надежд, да и те, что остались, и надеждами-то было не назвать, так, иллюзии и самообман. Она была обычной женщиной, матерью, домохозяйкой среднего возраста, она жила как все: без божества, без вдохновенья, без слез, без жизни, без любви.

И все же, несмотря на то что я увидел, меня тянуло к ней, с ней были связаны надежды всей моей жизни, мною, кроме того, двигали все те знания, которым я учился и научился не только разумом, но и сердцем.

Одна мысль стучала в моем сердце, неотвязная мысль, я знал, что мне надлежит сейчас делать, но никак не мог на это решиться. И ведь я знал, что только она могла привести меня когда-то в этот Сад. Я знал, что только она могла первой учить меня, и я знал, что те безмолвные уроки, которые она преподала мне там, были совершенно безошибочными и не имели ничего общего с мирскими занятиями. Я знал, что моя жизнь оформилась в этом Саду, и я знал, что она не была обычной женщиной и уж, конечно, не была той потрепанной жизнью домохозяйкой, которая предстала сейчас передо мной. Я знал, что она вполне могла быть просветленным существом и что она появилась у меня в доме в дни нашего детства ради меня, ради того, чтобы она, а затем и все Учителя Сада могли давать мне наставления.

Я знал, что не следует принимать на веру очевидную обыденность ее облика, и я хорошо знал, что мне надо сейчас сделать, - сделать, несмотря на то что какая-то часть моей натуры все же колебалась, боялась, сомневалась. Наконец я справился со своими страхами, упал на траву и простерся перед ней ниц, затем встал на колени, схватил ее руки, зарылся в них лицом и зарыдал, повторяя:

- Возьми меня, умоляю тебя, забери меня к себе на небеса.

Она выдернула свои и руки и всем телом отшатнулась от меня к спинке скамьи. Я взглянул ей в лицо, чтобы спросить, в чем дело, но не увидел в ее глазах ничего, кроме ужаса.

- Не забывайся! - вскрикнула она. - Ты же теперь монах!

Я застыл на какую-то долю мгновения, но затем мой опыт, знания и молитвы всей моей жизни подсказали мне, что делать. Я снова потянулся, чтобы взять ее руки, и во второй раз попросил:

- Ангел, золотой ангел, умоляю тебя, возьми меня с собой!

В тот же миг она опять вырвала руки, и я почувствовал хлесткий удар по щеке. Я уронил голову от стыда и сомнения, глаза мои закрылись, а она продолжала выговаривать мне с досадой и удивлением:

- Что за бред? Ты что, из ума выжил? Открой глаза и посмотри на меня! Какой еще ангел? Я обычная женщина, каких миллионы, у меня семья, муж, дети мал мала меньше-я обычная женщина, я состарилась и устала, жизнь моя на исходе, я ничего не знаю и ни на что уже не надеюсь. Да посмотри же на меня!

Я снова простерся перед ней ниц, она уже стояла и гневно топнула ногой, едва не наступив на мои молитвенно сложенные руки:

- Прекрати! Встань немедленно! Нет, ты ненормальный! Она было повернулась, чтобы уйти, но я схватил ее руку, поднялся на колени и третий раз взмолился, орошая ее руки своими слезами:

- Возьми меня, прошу тебя, пожалуйста, прямо сейчас!

- Посмотри на меня! - потребовала она. Я не мог.

- Посмотри сейчас же! Я не мог.

- Любовь моя, подними уже глаза.

Будь что будет! Я прочел краткую молитву и взглянул вверх и увидел ее лицо, все в лунном свете, обращенное ко мне. Это был истинный лик ангела - прекрасное красотой молодости лицо шестнадцатилетней девушки, сияющее, нежное, полное бесконечной любви и залитое слезами. А потом оно медленно и плавно начало менять свои очертания, причем я четко и ясно разглядел в нем лица каждого из Учителей Сада и понял, что это всегда была только она. И она взмахнула руками в лунном свете, как огромными золотыми крыльями, и, подойдя ко мне, накрыла меня ими, подобно грозному защитнику.

А потом все стало стихать, я слышал только свое прерывистое дыхание и то, как кровь стучит у меня в висках. Хорошо знакомое тепло ее тела обволакивало меня.

И в этом тепле дыхание успокоилось, стало легким и безмятежным.

А потом все стихло, совсем стихло.

А потом был нестерпимый жар, он нарастал, и было восхождение, пока два золотых огненных столба не рванули ввысь, в бездонную пустоту ночного неба.

А потом два огненных столба стали одним.

А потом я стал ею, ею самой. Я взглянул - или взглянула? - вниз и увидел, как золотые пряди ласкают мои маленькие упругие груди, сотканные из света. Я оглядел свой Сад ее взором и увидела его совершенство, увидела, что это и есть рай.

Я поднялась еще выше и увидела не только Сад и пустыню, но и светло-синий океан, простиравшийся до самого горизонта. Вся его поверхность была покрыта мелкой рябью от легкого бриза - тысячи, миллионы крошечных волн.

Светлая синь океана сливается с небом, становится темнее, еще выше эта густая синева превращается в сияющее золото; его блеск становится все сильнее по мере приближения к Солнцу и совсем уже нестерпимым для глаз, когда касается Его диска.

Солнце неподвижно покоится в небе. Его природа состоит в том, что оно просто пребывает там, сияя во все стороны.

А вот море движется. Рябь на его поверхности - триллионы крошечных волн, бурунов и водоворотов - вздымаются, обретают форму, видоизменяются и снова исчезают в океане. Каждая волна на какой-то краткий миг обращается к светилу своей гладкой поверхностью, и тогда солнечный свет вспыхивает в ней - кажется, что триллионы алмазов вспыхивают по всему океану. Солнце отражается в каждой волне, оно пребывает в каждой волне в виде крошечной искорки бриллиантового огня без намерения там пребывать, оно просто светит, потому что оно - Солнце.

В этот момент я и есть это самое Солнце. И будучи Солнцем, я - сразу и везде, я - в каждой волне, где на краткий миг вспыхивает мой огонь. И каждая такая вспышка солнечного света над морем вмещает в себя целый мир, наполненный жизнью, кишащий людьми, животными, насекомыми и другими живыми существами: они рождаются, живут, изменяясь, умирают в своей бесконечной и бесполезной погоне за счастьем.

Я ищу свою мать в каждом из этих бесчисленных миров.

Среди бесчисленных лиц живых существ я ищу ее лицо.

И не могу найти никого, кто не был бы ею. И поэтому я свечу им всем, обогреваю своим теплом всех и каждого, и в каждом новом Саду в моих лучах купается росток новой чинары.Прикоснись уже к Солнцу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.