Учение о страсти

Учение о страсти

Бойся встретить Звезду персикового цвета...» Даже просветленные монахи грезят о ней во сне, не в силах заснуть, бросают свою обитель, уходят в мир, лишаясь крова и поддержки, без ма­лейшей надежды встретить ее во Вселенной или хотя бы увидеть ее еще раз...

Но если ты думаешь, что у звезды иная, счаст­ливая судьба, то ты ошибаешься. Каково ей, звезде, сиять во всей Вселенной одной, где до ближайшей звезды миллионы ли. У нее есть лишь одно утеше­ние, что какой-нибудь небожитель однажды, устав от дороги, посетит ее обитель. Когда же Звезда пер­сикового цвета сочетается со Звездой странству­ющей лошади, то путь позади нее устлан цветами и разбитыми сердцами.

Но и ее сердце не знает покоя, покрытое ранами.

Только вселенское мгновение дано нам однаж­ды, чтобы решить свою судьбу. Но, самонадеянные и глупые, мы все откладываем на потом, на завтра, на час, на минуту. А мгновение - оно уже прошло.

И миллионы лет должны пройти, чтобы звез­ды вновь оказались благосклонны к нам. И вся наша жизнь - это лишь грезы о потерянном рае.

Но рай вот он - открой свое сердце, сними свои одежды, кто б ты ни был, монах или воин, стань нагим и беззащитным перед своим счастьем. Так просто... Вот только как узнать его, это мгновение.

Как оказаться к нему готовым, как распознать в череде событий то самое, космическое мгнове­ние? Ведь только раз возможна встреча со стран­ствующей лошадью, которая сочетается со звездой персикового цвета.

Бойся встретить звезду персикового цвета.

Кто она, Звезда персикового цвета?

Однажды встретив ее в своей жизни, мужчина никогда не может забыть ее. С кем бы потом он ни встречался, она всегда будет светить ему.

И, стоя у роковой черты, они не плакали, они благодарили небо за каждое мгновение, подарен­ное им, чтобы быть вместе. Они были счастливы и они улыбались. Плакала лишь сама богиня Гу- аньинь, не в силах сдержать слезы. Тогда она оста­новила это мгновение за какую-то долю мельчай­шую секунды до роковой развязки. Нарушив все правила и все приличия, она проникла в царство Инь, похитила тайные книги и переписала судьбу этих двух дерзких влюбленных, посмевших быть счастливыми на земле, открытых, как ладони Буд­ды, сумевших распознать свое космическое мгно­вение и не упустить его.

Для смелых, отчаянных и честных, и чистых в своей любви открыт весь мир.

Она долго пробиралась сквозь джунгли с дики­ми зверями и ядовитыми змеями к горному храму. Она не знала потайных троп. Она не знала, там ли он. Но когда она засыпала от усталости, она виде­ла огромный космос, в котором он улыбался ей, и она верила, что едва увидев ее, он улыбнется ей и протянет ей руки, и обнимет ее нежно-неж­но. И дикие звери блаженно засыпали около нее, и ядовитые змеи не видели в ней опасности. Мир и любовь окружали ее, распространяясь вокруг на многие ли.

И вот на рассвете, еще не открыв глаза, еще где-то на грани сновидения и реальности, она услышала гонг Венеры[29] и утреннее пение монахов.

Ноги сами несли ее на зов судьбы. Вот и мона­стырь. Но где найти прохожих, чтобы передать дары. О небо, она не может прикоснуться к мона­ху. Выбежали монастырские собаки, подняли лай, но и они успокоились. Один старый монах, к счас­тью, увидел ее. Она помахала ему рукой и остави­ла подношения у ворот. Все деньги, вырученные от продажи дома.

Монах принял их, поблагодарил и ушел. Она же осталась стоять одна в этой глуши. Ни прохожих, ни домов поблизости, только монастырские собаки.

Она встала на колени и стала молиться.

День. Второй. Третий.

Старый монах вынес ей еду.

Четвертый. Пятый. Шестой.

Старый монах вынес ей еду и строго покачал головой.

Седьмой. Восьмой.

На девятый день произошло чудо.

Она пошла искупаться в ручей, что был непо­далеку от монастыря. Там же монахи набирали воду для монастырских нужд. Когда она выходила из воды, она увидела его, застывшего вместе с кув­шином. Он не поверил своим глазам, а может быть, подумал, что сошел с ума, а может, подумал, что еще спит. А во сне возможно все... И он улыбнулся, протянул ей руки и обнял ее. А обняв ее, он более не мог быть монахом... Настоятель отпустил его:

Ты - монах, ты - свободен...

Они ушли вместе, взявшись за руки, равные и счастливые. Монахи смотрели им вслед, каж­дый думая о своем. И только тот старый монах, который принимал подношения и приносил еду, улыбался.

Странствующая лошадь подняла свои длинные ресницы с грустью расставания...

И только самый смелый и умный достоин та­кой награды.

Достоин встретить Звезду персикового цвета.

Утренние, нежные, пастельные еще блики упа­ли на пол. А сон еще не хотел уходить, лица были так близки и ясны, как будто и не кто-то это был,

и не актеры, а как будто все это было с тобой... Мелодии песен все еще угадывались в утреннем птичьем пении, а тело все еще парило где-то. И так хотелось кого-нибудь обнять, но только никого рядом не было. Только подушка. Иньюань обнял подушку, не желая расставаться со сладким сном. Но тут за дверью послышался шум и в комнату во­шел Мастер Ли.

Вы еще не одеты, простите.

Мастер Ли вышел. Иньюань быстро оделся и вы­шел за Мастером Ли.

У Мастера Ли сегодня было веселое настроение, и он предложил наследнику заняться медитацией во время ходьбы или медитацией шагания. Шаг тайци, прочистить колени скрученным шагом, руки. Иньюань старательно повторял за Масте­ром Ли каждый шаг. Со стороны было забавно наблюдать за тем, как они, словно гуси, важно вышагивают по дорожкам сада, вокруг деревьев. А закончили они медитацию весело, вприсядку прыгая и размахивая руками из стороны в сторо­ну. Иньюань со смехом повалился в траву. Мастер Ли присел рядом с ним.

В небе не было ни единого облачка, солнце про­глядывало сквозь листву брызгами-лучами. Пти­цы заходились в неистовом восторге, соревнуясь по громкости пения с гекконами. Плеск искусст­венного водопада был едва слышен из-за этого живого хора.

Иньюань тоже присел на траву рядом с Масте­ром Ли и тихим шепотом спросил:

Мастер Ли, а у тебя была женщина?

Возможно, в другой обстановке Мастер Ли про­сто бы улыбнулся. Мало ли что спросит этот непо­седа! Но сейчас у него было какое-то особое на­строение. А может, он увидел в Иньюане своего нерожденного сына. А может, просто душевной боли надо было выйти наружу, чтобы легче стало сердцу. Но только Мастер Ли почему-то решил рас­сказать свою историю.

Когда мне было пять или шесть лет, тогда, когда я только стал осознавать себя, мой отец умер. Моя мать была образованной женщиной, она лечила травами и иглами, но ей было трудно дать мне об­разование. Однажды к нам в дом пришел даосский мастер, он пришел, чтобы помочь моей матери. Он был высоким и худым, с черной длинной бородой, одет он был в длинные небесно-голубые одежды.

Его глаза были очень мудрыми. Он помогал и другим людям, и так же, как и моя мать, лечил больных. Он всегда помогал всем. Он давал ле­карства, травы, ставил иголки, делал прижигания. Поэтому все свое время я проводил с ним, наблю­дая за его занятиями. Я видел, как он вставал очень рано по утрам и выполнял свои практики. Он за­нимался энергетическими практиками, шагани­ем, каллиграфией, совершал множество ритуалов и церемоний, он делал много разных вещей.

В то время было не очень-то спокойно, впрочем, как и сейчас. Поэтому я начал заниматься с ним бо­евыми искусствами, практикуясь ежедневно утром и вечером. Он дал мне ощущение жизни, реальной жизни. Он был очень мудрым, всегда спокойным и полным самообладания, казалось, он улыбал­ся даже во сне. От него исходило живое тепло. Он часто рассказывал мне о даосском отшельнике по имени Дзиан Цзя, жившем во времена дина­стии Чжоу три тысячи лет назад, который помог людям спасти страну и оказался способным укре­пить их духовные силы. Он также рассказывал мне истории из жизни бессмертных и героев древности.

Когда мне было всего двенадцать лет, я ушел за ним в горы. В горах я встречал много мастеров и учился у них многие годы. И наконец я встре­тил своего мастера. Он не говорил слишком много. Как и моя мать, он тоже был доктором. Он действи­тельно был немногословен. Я наблюдал за тем, что он делает ежедневно. Монастырская жизнь очень проста. Когда вставало солнце, мы тоже вставали, читали нараспев древние священные тексты, со­вершали наши молитвы и выполняли ритуальные церемонии.

Мы убирали храм, мы медитировали, мы за­нимались практиками культивирования энергии. Жизнь иногда бывает очень простой, не правда ли? Иногда она очень проста. Но иногда она трудна, веришь мне?

После того как я встретил своего мастера, он направил меня к другим мастерам, они были раз­ными. Среди них были великие и знаменитые ма­стера, но они также не говорили много.

Мы просто проводили время вместе, проводили вместе жизнь. Мы чувствовали друг друга, наши сердца бились вместе, это была внутренняя связь. Все знания мы получали у природы. Мастера все­гда говорили, что Небеса и Земля прекрасны и нет нужды говорить об этом. Четыре сезона имеют очень ясную связь, и нет нужды это обсуждать. Это очень спокойная, очень мирная жизнь.

После того как я повстречал их, я решил про­вести полгода один в пещере, чтобы практиковать и медитировать. Это была очень благодатная и раз­меренная жизнь, которая успокоила мое сердце. Я проводил время с природой, у меня была полная духовная жизнь. Мы не нуждались ни в чем, все есть в природе и все находится в единстве.

В горном монастыре у меня было все - огромная библиотека, мой гуцинг[30], кисти и краски. Но глав­ное - мастера, которые меня окружали и давали мне возможность наблюдать за ними. Мои вибра­ции становились все выше и чище. И музыка помо­гала мне в этом. Даже возможность прикосновения к обычным людям и особенно женщинам стала пугать меня и понижала мои вибрации. Само при- косновение было равносильно смерти.

Однажды мне поручили пойти в город по делам монастыря. После долгого пребывания в горах го­род показался мне ужасным скоплением низких энергий. Я задыхался в нем. Тем не менее я посе­тил дом своей матери. Она была совсем слаба и, я думаю, даже не узнала меня, ведь прошло более двадцати лет. Увидев меня в монашеских одеж­дах, она протянула мне подношения и вновь заня­лась тем, что и делала, продолжая толочь в ступке какие-то корешки. Я долго сидел около нее, но она так и не заговорила со мной.

Я уже собирался было уходить. Но тут в дверях показалась знатная госпожа. Она поклонилась мне, затем моей матери. Моя мать отложила ступку, взя­ла с полочки лекарство и протянула ей. Госпожа дала матери несколько лянов серебра и вышла. Я не знаю, какая сила заставила меня идти за ней. Но только когда передо мной закрылись ворота ее дома, я осознал себя.

Я стоял перед ее домом, не в силах уйти, не в си­лах дышать, не в силах просто жить. Я не знаю, что случилось со мной. На следующий день она вышла из ворот. Я все так же стоял. Она поставила обычные подношения для монахов и хотела уйти, но я заговорил с ней.

Та женщина, у которой вы покупали вчера ле­карство, это - моя мать.

Вот как, - ответила она. - Увы, я опоздала, он умер.

Кто умер?

Мой муж.

-Правда?! Соболезную...

Да, он был очень болен и стар.

-Я знаю обряды, мне не надо денег.

-Да, я как раз вышла за священником.

Так я вошел в ее дом. Мужа похоронили в соот­ветствии со всеми обрядами и со всеми почестя­ми, она осталась довольна мной. Она надела траур. Но я не мог покинуть ее дом. И она не выгоняла меня. Я читал ей древние священные тексты. Она доверяла мне как монаху. Но я не владел собой. Од­нажды она застала меня за тем, что я рисовал ее портрет. Я подумал, что она выгонит меня за дер­зость. Но она сняла траурные одежды. А потом сняла все, что было на ней.

Что же ты застыл. Продолжай рисовать. Только я не хочу, чтобы на портрете я была в траурном платье.

Ия продолжал ее рисовать. В саду цвели желто­белые лилавади, кусты закрывали со всех сторон беседку. Она лежала на резной черного дерева ку­шетке, инкрустированной перламутром и драго­ценными камнями. А я, нищий монах, смотрел на нее и рисовал это божество, не смея и думать о своем счастье. Ведь что могло быть еще более прекрасным в этом мире! Так думал я.

Она думала иначе. Уже солнце стало клониться к закату. А мы так и сидели в этой беседке. Я наклонился, чтобы взять с пола упавшую кисть, и по­чувствовал, как что-то касается моей шеи. Я осо­знал каким-то внутренним чувством, что это ее губы. Я боялся поднять глаза, я боялся увидеть ее. Я боялся, что это всего лишь сон. Подняв глаза, я увидел ее ровный и красивый пупок. Он прикос­нулся к моему лицу. А дальше я ничего не помню. Вселенная изначальной глубиной своей распахну­лась передо мной.

Потом я помню утро. Дерзкие крики птиц. Я не знаю, какое это было утро и сколько времени прошло после ее первого поцелуя.

Ее не было рядом. Я стал осознавать себя. Я вспо­мнил, что был послан в город по делу. Я был совсем голым. Рядом лежали мои монашеские одежды. Долгие годы практик, медитаций, полгода уеди­нения в пещере - где это все? Но кто я, нищий мо­нах? Как я посмел? Что я могу ей дать? Что я умею? Совершать обряды, распевать священные тексты? Но нужно ли это ей? Мы не равны. Она богата. А я - ничто, и имя мое - никто. Я собрал одежды и ушел, стараясь не оглядываться и ни о чем не думать.

Что, и все? Вы больше никогда не виделись?

Мастер Ли улыбнулся:

Нет, это не конец истории.

Я вернулся в свой монастырь и дал обет молча­ния. Мне выделили тихую келью, вдали ото всех. Я не помню, сколько времени провел я в молит­вах и медитациях. Я ничего не ел и почти не пил.

Высшие силы поддерживали меня. Монашеская братия не беспокоила меня и относилась ко мне с пониманием. Лишь однажды один старый мо­нах принес кувшины и поставил около моей кельи. Я понял, что он просит меня пойти за водой. Мы и раньше помогали друг другу. Я приносил воду, а он растирал мне тушь. Я не мог ему отказать. Взяв кувшины, я отправился к ручью.

Я был совсем слаб, почти бредил. От голода и не­достатка света мой мозг был полон галлюцинаций. Я видел лотосовое поле, на котором возлегала боги­ня Гуаньинь. Я видел огромную черепаху, которая улыбалась мне, держа во рту гигантскую жемчужи­ну. Она несла ее сквозь временные пространства для меня.

А у меня даже не возник вопрос, зачем мне такая гигантская жемчужина. Джунгли за воротами мо­настыря светились фиолетовым светом и были од­ним каким-то живым существом со своим нравом.

Подойдя к ручью, я наклонился, набрал воды, а когда поднял глаза, то увидел ее, выходящую из воды. Я улыбнулся и обнял ее, думая, что это продолжение сна.

Но это был не сон. Мы ушли вместе с ней. Мы бросились в океан жизни так, словно дети ныряют в прохладную горную речку. В монастыре у меня было все, я был известным и почитаемым. Но я по­терял все и ушел за ней.

Высшие силы поддерживали меня. Монашеская братия не беспокоила меня и относилась ко мне с пониманием. Лишь однажды один старый мо­нах принес кувшины и поставил около моей кельи. Я понял, что он просит меня пойти за водой. Мы и раньше помогали друг другу. Я приносил воду, а он растирал мне тушь. Я не мог ему отказать. Взяв кувшины, я отправился к ручью.

Я был совсем слаб, почти бредил. От голода и не­достатка света мой мозг был полон галлюцинаций. Я видел лотосовое поле, на котором возлегала боги­ня Гуаньинь. Я видел огромную черепаху, которая улыбалась мне, держа во рту гигантскую жемчужи­ну. Она несла ее сквозь временные пространства для меня.

А у меня даже не возник вопрос, зачем мне такая гигантская жемчужина. Джунгли за воротами мо­настыря светились фиолетовым светом и были од­ним каким-то живым существом со своим нравом.

Подойдя к ручью, я наклонился, набрал воды, а когда поднял глаза, то увидел ее, выходящую из воды. Я улыбнулся и обнял ее, думая, что это продолжение сна.

Но это был не сон. Мы ушли вместе с ней. Мы бросились в океан жизни так, словно дети ныряют в прохладную горную речку. В монастыре у меня было все, я был известным и почитаемым. Но я по­терял все и ушел за ней.

Она, как выяснилось потом, продала свой дом. Мы пришли к моей матери. Моя мать была уже слишком стара и слишком привыкла к одиночест­ву, чтобы обрадоваться нам. Но в доме было много места, и моя комната осталась нетронутой с того времени, как я ушел за Мастером. Я стал помогать моей матери, и мы смогли жить, ни в чем не нуж­даясь. Она забеременела. И мы считали дни до по­явления на свет нашего малыша. Я столько много узнал в монастыре о смерти, но я ничего не знал о появлении новой жизни. Пришла пора ей рожать.

Мать пригласила надежную повитуху. Но... я не хочу вспоминать... Она и ребенок погибли...

Я не смог более оставаться в городе. И в мона­стырь я не мог вернуться. Я пошел в святую Уд- дияну, чтобы быть в молитвах своих ближе к ним, небесным созданиям, ушедшим так рано. Я бла­годарил небо за каждое мгновение, проведенное с ними. И небо сжалилось надо мной. Сердечная боль ушла, Я стал готов соединиться с ними. Я по­мню этот день. Свет, молния, освещающая все, и раскаты грома, сотрясающие все вокруг, как буд­то вселенский шаман совершал очистительный ритуал.

Капли дождя стекали по моим рукам, по моему лицу. А я глотал их, как будто пил жизнь. Случай­но мой взгляд упал на шелковый талисман, став­ший мокрым. Его мне подарила моя мать, когда я в двенадцать лет покинул ее и ушел к монахам.

Я взял его в руки и впервые хорошенько рассмо­трел. На желтом шелковом талисмане, предназна­ченном для избавления от нечисти, выделялись красные знаки, гласившие: «Покровитель судьбы, Дух Тайн, даруй здоровье и согласие».

Моя грудь наполнилась легкостью, мир снова стал заполненным звуками, и я отправился назад. Я стал странствующим даосом, ушел в горы по­стигать свой Путь.

А затем меня пригласили во дворец, чтобы я за­нимался с тобой. Вот и все.

А другие женщины тебя не волновали? Воз­можно, ты еще встретишь свою судьбу.

Понимаешь, когда капля летит в океан, она всего лишь капля. А потом, попадая в океан, она становится океаном. Как океан может вновь стать этой каплей, отдельной каплей? Есть ли смысл оке­ану опять становиться каплей? Разве теперь важны мне другие. Все уже было. Уже было это вселенское мгновение, когда капля соприкоснулась с океаном, осознав, что она - это океан.

У каждого человека было первое слово и первый шаг. Возможно, была и первая любовь. Но когда она первая и та самая, которая не знает страха, которая приходит из космоса. Та, ради которой ты можешь уйти от своих учителей, и они молча благословят твой путь. Та, безусловная и равная, когда ни у кого вокруг не смогло вырваться даже упрека, несмотря на то что мы нарушили все законы.

Я счастлив, что испытал это. Не каждому это дано - испытать ответную любовь. Такую, как утренние перепевы птиц, когда одна отвечает на трели другой, и все сливаются в едином торже­ственном хоре.

Нельзя дважды стать просветленным или му­дрым. Так имеет ли смысл искать повторение того, что никогда уже не случится?

Но разве тебе не хочется, чтобы в старости тебя окружали твоя семья, внуки и внуки внуков?

Я столько раз себе это представлял, что мне уже и не надо ничего другого.

Многие думают, что если мужчина должен быть сильным и независимым, то он не нуждается в лас­ках, нежности, поцелуях, привязанности и любви. Мальчикам и мужчинам нужно столько же при­косновений и ласки, как и женщинам. Но мона­хи лишены этого. И я сам лишил себя этого, уйдя от матери и оставив ее одну, когда мне было всего двенадцать лет.

А в чем тогда заключается мужская сила?

У мужчины с настоящим характером и жен­щина, и камень приобретают качества мягкой исинской глины.

Будь спокоен и уравновешен, ибо суета и спешка блокируют воображение, сокращают время для принятия решения, умерщвляют способность со­чувствовать чужой боли. Они вытесняют собст­венные образы и мысли, замещая их чужими, навязанными извне. Эти чужие образы и мысли начинают занимать место, которое должно было принадлежать духовным образам и чувствам, жи­вущим внутри тебя, и в конечном счете лишают тебя твоей жизни. В результате ты вынужден бу­дешь искать источники энергии, решения проблем, идеи и утешения вне себя.

Это приводит к утрате способности исполь­зовать свое воображение, мешает внутреннему сосредоточению, из-за чего становится трудно управлять своим телом. И это может создать не­преодолимую преграду для твоего внутреннего личностного видения любви, Единого и Целого.

Путь предполагает следовать за сменой времен года и в силу этого не зависеть от природы, под­держивать в балансе элементы огня, земли, дерева, металла и воды и не страдать от стихии. Следу­ющий же Пути подобен земледельцу: он обраба­тывает землю, сеет семена, пропалывает сорняки и собирает урожай.

Видишь этот пояс? Его выткала для меня моя мать, когда ожидала моего рождения. Медведь считался в народе символом мощи, а поэтому и мужской силы. Его изображение использова­лось при рождении мальчика. Образ медведя был связан со светлой мужской стихией ян. Знаком де­вочки была змея, которая живет в темных щелях, что соответствует стихии инь.

А почему ты всегда носишь с собой этот платок с узором? Это же не даосская одежда?

Этот узор называется «радость встречи», он представляет собой изображение двух бабочек в замкнутом кольце, напоминающих летучих мы­шей - символ счастья. Орнамент «радость встречи» считался символом супружеского счастья, а цветы четырех времен года (мэй-хуа, лотос, хризантема и бамбук) - вечной жизни, которую несет с собой любовь. Это все, что у меня осталось от нее.

Конфуций говорил:

Не знаю, как быть с теми, кто сам не спрашивает: «Что делать? Что делать?» 

Данный текст является ознакомительным фрагментом.