Глава 11 Койяанискаци

Глава 11

Койяанискаци

— Наши пророчества описывают последние этапы настоящего цикла Земли, — сказал Томас Баньясья на конференции душевного здоровья, организованной представителями хопи. — Наши предки предсказывали падение на землю калабасов, полных пепла (то есть, как считают они сами, предсказывалось падение бомб на Хиросиму и Нагасаки). Они предсказывали о появлении трех сил, которые сотрясут мир. Две из них уже пришли в мир в лице фашистской Германии и Японии (на глиняных дощечках, найденных в Орайби, можно отчетливо разглядеть свастику, вписанную в знак Солнца). Третья сила придет в этот мир в лице массы людей, одетых в красные головные уборы и плащи... Последние дни будут мрачными. Люди будут падать с неба дождем, разделяясь на праведных и грешных. Землю ждет разрушение, но сила его будет зависеть от того, насколько способны народы Земли жить в гармонии с природой, делиться друг с другом как братья и сестры, и смогут ли они свернуть с эгоцентричного пути.

Мы поняли далеко не все из того, что говорил Баньясья (например, для нас загадкой остались «люди, падающие с неба дождем»); думаю, речь шла о «битве последних времен».

Баньясья продолжил говорить.

— Наши пророчества были выгравированы на трех каменных табличках. Одну из них давным-давно забрал один человек, так давно, что кожа его стала белой. И вернет ее белый человек, чистый и честный. Он вернет недостающую часть пророчества.

Я сообразил, что раскололи каменную табличку на части довольно-таки давно. Только я не понял про белого человека. Должен ли он переродиться и снова прийти в эти земли и вернуть табличку, или же он является неким собирательным образом, символизирует группу или движение белокожих людей? С самой же каменной табличкой все было более-менее ясно — индейцы хопи имели обыкновение передавать пророчества методом наскальных рельефов.

По словам Баньясьи, индейцы хопи традиционно старались служить всем остальным примером для подражания в деле гармоничного существования.

— Хопи даже медитируют с открытыми глазами, чтобы поддерживать связь с природой, — сказал он. — Мы стараемся проявлять заботу ко всему и никогда не наносим вреда Матери-Земле — ничего не отрезаем у нее, ничего не огораживаем. Мы не делаем ничего лишнего, не производим отходов — довольствуемся необходимым. Каждое действие рождает последствие. Мы смотрим в глубину источника, в котором все рождается. Умение контролировать себя — обязательное требование. Быть хопи — значит стать сильным, чтобы иметь возможность быть мирным и кротким.

Баньясья верит, что в землях индейцев хопи сосредоточена священная энергия Матери-Земли и Великого Духа, и вопрос ее сохранения — это вопрос сохранения мира в целом. Еще он заверил меня, что все их молитвы, церемонии и борьба направлены на процветание всего сущего в целом, и от этого ему вдвойне печально наблюдать за закатом традиционной жизни индейцев племени.

Примечательно и немного странно то, что единственными его слушателями оказались только мы. Наверное, другие хопи уже тысячу раз слышали его речи, а может, они просто придерживались иного мнения. Их общество пережило немало расколов, и многие из них подробно описаны в литературе, например, в книге Френка Уотерса «Книга хопи». Нельзя причесывать их всех под одну гребенку.

В основном на этом собрании обсуждались современные тенденции внешнего мира, то, как они влияют на традиционный уклад. Особое внимание уделялось материализму и алкоголизму — об их появлении сообщалось в древних пророчествах. Из года в год у племени сокращается площадь фермерских угодий. Молодое поколение отказывается учить язык хопи. Традиции и ценности забываются. Увеличивалось количество самоубийств. И вдобавок ко всему нетрадиционно настроенное племенное правительство — вопреки желанию шаманов и духовных лидеров — санкционировало разработку угольных и урановых месторождений на священных землях племени.

В рамках программы мы посмотрели премьеру фильма «Койяанискаци», названного словом из языка хопи, означающим «жизнь вне равновесия». Годфри Реджио, режиссер картины, сам представил свою работу. В фильме не было слов, только стремительная смена кадров, изображающих движение и грязь жизни больших городов. Эти образы усиливались увеличенными фотоснимками, появляющимися в кадре, и цитатами древних пророчеств. Все это не было и отдаленно похожим на ежедневную жизнь индейцев племени. Напряженная суета в час пик на Двенадцатой авеню казалась чем-то инопланетным тому, кто вырос на Аризонском нагорье.

На конференции мы осознали, что равновесие жизни может быть расшатано на самых разных уровнях — на ментальном, на физическом, на духовном. Разрушение института традиционной семьи, уход от аграрного образа жизни, алкоголизм и насилие, уничтожение ценностей, на которых держалась целостность общества — эти внутренние тенденции расшатывали общину так же, как и внешние влияния. Пренебрежение природой, непонимание устройства мира — все это часто приводило к дальнейшей деградации окружающей среды. Державший речь старейшина сетовал и на то, что сегодня лишь единицы совершают паломничества в святые места в районе Четырех Углов.

— Сегодня здесь с нами находятся люди не из числа индейцев хопи, но они решили пройти пешком до самого Вашингтона! — сказал он в заключение с надеждой, что наш пример послужит хорошей мотивацией для других. Сами же мы в какой-то момент осознали, что неторопливое пешее шествие гораздо сильнее сближает нас с Матерью-Землей и ее духовными силами, чем передвижение в скрипучих бездушных колымагах, созданных из пластика и металла. И, как полагал старейшина, сам по себе пеший поход уже является священным действом.

После конференции часть группы отправилась на вершину плоскогорья в городе Орайби. Считается, что это самый древний город на территории США, и возраст его насчитывает более двух тысяч лет. Сегодняшний город не слишком отличается от своей древней версии, здесь сохранились ветхие глинобитные и каменные дома и фрагменты фермерских хозяйств, растянувшихся по пустыне.

Осколки гончарных изделий, которыми Орайби некогда славился, были обильно разбросаны вдоль дороги. Чаще всего мне попадались осколки ярко-красных и красно-желтых ваз с фрагментами утонченного орнамента. Руины древней христианской церкви были немым свидетельством неудачи христианской экспансии в этих землях. Обращало на себя внимание полное отсутствие электрических и водных коммуникаций — местные жители предпочли оставить все, как было. Те же, кто захотел воспользоваться благами современной цивилизации, спустились к подножью плоскогорья и поселились в городе Кикотсмови и некоторых других местах вблизи резервации.

Мы побывали в полутрадиционной деревушке Хотевилла и навестили Старика Дэвида, шамана, дожившего до ста пяти лет. Его здесь называли «Папой Хопийским». Он возвестил о пророчествах индейцев хопи всему миру и получил Орден мира ООН. Теперь же он вернулся домой. Для человека своих лет он был на удивление рассудительным и здравомыслящим, и рассказывал нам о значении, которое наш поход имеет для мира в целом. По его словам, сегодня нам всем не хватает «приземленных» действий, продвигающих и развивающих общение между людьми.

— Я бы хотел сделать землю хопи приютом для миротворцев, — сказал он. — Но я не уверен, что мы сможем всех накормить. А это одна из наших традиций — кормить гостей.

Окинув взглядом просторы земли индейцев хопи, я задумался о словах Старика Дэвида. Этим скромным людям есть чем поделиться с миром, они не понаслышке знают о священном доверии к земле, которая только внешне выглядит сухой и безжизненной, внутри же таит духовные богатства. После долгих физических страданий, пережитых нами в дороге, мы чувствовали, что теперь можем гораздо глубже понять индейцев хопи.

Под колючим моросящим дождем мы поднимались по грязной дороге на Великую Гору, прилегающую к территории совместного использования индейцев навахо и хопи. Еще в Сан-Франциско одна старушка из племени навахо сказала, что этот район сегодня стал предметом жарких споров между двумя племенами. Напряжение это вызвано озабоченностью индейцев хопи тем фактом, что в этих землях появляется все больше и больше навахо. Есть вероятность, что последних постараются вытеснить отсюда. Люди вроде Томаса Баньясьи и Старика Дэвида были, разумеется, против насильственного перемещения. Они верили, что спор можно разрешить по-человечески, без радикализма. Более того, они догадывались, что конфликт искусственно разжигают корпорации, у которых здесь есть серьезные энергетические и ресурсные интересы. Я смотрел на покатые холмы, покрытые пушистыми пиниями и полынью, и мне было трудно даже представить, что когда-нибудь здесь появятся дивизии бульдозеров, прорывающих шахты и котлованы, и грузовики размером с дом, вывозящие из недр земли ее минеральные богатства.

Если подозрение об истинной природе разногласий было верным, то конфликт существовал не между двумя племенами, но между традиционным образом жизни коренных индейцев и все время растущими потребительскими желаниями западного общества. То же самое произошло, когда на севере Джорджии в Калифорнии нашли золото, или когда нефть была обнаружена на Аляске. Образ жизни общества всегда сказывается на развитии подобных ситуаций, когда речь идет о выборе между расточительностью и бережливостью, о возобновляемых и конечных ресурсах. Встать на устойчивый в экологическом плане путь развития не так просто — нужно выйти за рамки сложившейся системы и посмотреть на мир новыми глазами.

...Лагерь выживания в Больших Горах был создан Американским индейским движением и несколькими местными старейшинами. Лагерь этот располагался посреди девственных, нетронутых цивилизацией зеленых холмов, был как бы продолжением древней культуры Анасази, и в целом сообщество населявших его людей процветало. Активисты от индейцев — преимущественно из племен северной части равнины — спали, растянувшись на двухъярусных кроватях внутри небольших домов. Были там и специальный павильон для танцев и пения, и отдельно стоящая кухня. Молодежь запасалась продовольствием на случай войны или осады. Они поклялись не допустить конфискации домашнего скота, огораживания земель и не желали соглашаться с предписанием властей о строительстве новых домов для навахо. Такая ситуация была кошмаром для чиновников. Эти места стали потенциальной военной зоной. Мне от этого становилось как-то неспокойно.

— Что может предложить ваша культура? — с вызовом спросил нас один из активистов навахо. — Мамочку и яблочный пирог? Бургер кинг? Наша культура неотделима от этой земли. Мы будем биться за нее!

Мы смогли найти общий язык с активистами вечером, во время парно$й церемонии. Мы вместе пели, молились и курили трубку. После мы остудили свои телеса холодным песком — в лагере не было проточной воды. Я проникся каким-то новым для меня самого чувством уважения к грубому песку. Индейцы были готовы, подобно Иерониму, пролить за этот песок кровь. Причем не только свою.

Некоторые члены нашей группы остались в городке, чтобы помогать семьям навахо сажать кукурузу, пасти овец и рубить дрова. Они так сошлись друг с другом, что решили задержаться еще на несколько дней. Я им немного завидовал, но все же понимал, что гораздо важнее продолжать движение, и еще нужно было как-то решить проблему транспортировки вещей. Мы искали, где бы купить подержанный пикап, чтобы загрузить в него весь свой походный скарб, но времени оставалось все меньше и меньше.

После того как основная часть группы покинула Большие Горы, одна из старейшин навахо — ее звали Катарина Смит — провела нас по короткой дороге через территорию этих земель. На ней было длинное платье такого глубокого голубого цвета, что женщина сливалась с вечерним небом. На шее висели бусы из серебра и бирюзы. Ей было по меньшей мере лет семьдесят, но мы едва поспевали за ней.

Катарина вела нас через глубокие овраги, небольшие фермы и пастбища, мимо прямоугольных деревянных мазанок. Иногда в воздухе улавливались ароматы шалфея, горящей древесины и навоза. В этих местах Катарина провела всю жизнь. Она знала каждого, кто жил здесь. Было очевидно, что ничто не заставит ее покинуть эти места. Она не скрывала горьких чувств по поводу действий правительства — как федерального, так и племенного — направленных на фактическое изгнание ее семьи и всего окружения из этих мест. Мы слушали ее напряженно, с немалым трудом преодолевая дорогу.

— По мне, — сказала она, — так белый цвет в американском флаге символизирует белого человека. Красный олицетворяет нашу индейскую кровь, а количество звезд совпадает с количеством коренных народов, павших в борьбе за право на жизнь.

Затем она посетовала на ситуацию, знакомую почти всякому навахо.

— Моя младшая дочь не желает вести традиционный образ жизни. Нет, вместо этого она хочет поступить в колледж в Вашингтоне!..

Но в последнее время можно наблюдать весьма занятное явление: да, индейцы навахо все меньше и меньше следуют своим традициям. Но в то же время — и это подтвердила Катарина — все больше и больше белых людей начинают интересоваться культурой и традициями коренных народов, и интерес этот вовсе не праздный и не ограничивается изучением безделушек и сувениров в придорожных лавках. Возникает резонный вопрос: как сохранить равновесие культурного и духовного обмена и избежать при этом смешения самих культур? Простое присутствие, скажем, пятисот не-индейцев на традиционной церемонии вряд ли будет достаточным аргументом для коренных жителей, чтобы остаться-таки дома. А если все они ринутся в большие города за американской мечтой, традиционные культуры неминуемо погибнут. Я надеялся, что участие не-индейцев в жизни традиционного общества (взять хотя бы этот наш поход) поможет самим индейцам начать ценить то, что у них есть, пусть тяга к американскому мейнстриму и неизбежна.

На следующий день по дороге в Пиньон, что в Аризоне, мы повстречали шамана по имени Эдгар. Он возвращался домой после всенощной шаманской церемонии. Он спросил нас:

— А что для вас самих значит флаг, который вы несете перед собой?

— Для нас это что-то сродни молитве, — ответил я. — Да, он помогает нам молиться и служит путеводной нитью.

Кажется, его мой ответ удовлетворил.

Многим наш флаг показался бы не более чем диковинным предметом интерьера, годным для того только, чтобы висеть на стене в гостиной или в музее. Однажды один классический янки даже пытался купить его:

— Эй, сколько вы хотите за эту тряпку? — крикнул он, выглядывая из своего авто, стоящего посреди пыльной дорожной пробки.

— Знамя не продается, — ответили почти хором несколько человек. Нам даже в голову не приходила идея продать флаг. Он стал для нас священным, с его помощью мы рассеивали сумрак лежащей пред нами дороги. Окажись этот флаг в музее или частной коллекции, я думаю, мы бы негодовали так же, как негодуют индейцы, когда видят предметы своей культуры, заключенные под стекло. Люди разоряли захоронения их предков, жадно желая заполучить какой-нибудь артефакт. И поэтому растущий сегодня интерес к традиционным культурам должен вдохновлять на духовный поиск, вести к смене образа жизни, а не просто провоцировать любопытство к красивым и ценным объектам. Нельзя продавать все.

После того как мы обсудили общие вопросы нашего похода, Эдгар заключил:

— Ваш путь долог и пролегает через многие земли. Я прошу вас, не забывайте того, что вы здесь видели, помните о проблемах, живущих в Больших Горах. Многие страдают здесь. Помогите разнести их послание по стране. Пусть правду узнают те, от кого она скрыта. И да пребудет с вами Господь.

Эдгар вселил в нас еще больше уверенности в правоте нашего дела, внушил больше веры в нашу цель. И многие поступали так же. Иной раз мы так высоко воспаряли духом, что казались себе летящими на орлиных крыльях.

Вечером этого же дня в лагерь вернулись Микель и Роберт Гленн, но не с пустыми руками: они нашли транспорт. Купленный на общие деньги, грузовик символизировал силу и возможности коллективного действия. Мы радостно приступили к работе: сооружали фанерные борта, рисовали орла с одной стороны и карту наших передвижений — с другой. Этот день стал днем нашей гордости за всех нас.

Мы продолжили движение по земле навахо теперь уже с помощью грузовика. Вскоре нам удалось принять участие в первой конференции навахо, посвященной рискам урановой геологоразведки. Среди присутствовавших было много вдов и сирот погибших шахтеров. Десятилетиями люди, работающие или живущие вблизи, подвергались радиационному облучению. В отчете от 1959 года сообщалось о превышении допустимого радиационного фона в девяносто раз! Более того, исследование показало, что из 150 шахтеров, работавших на шахте города Шипрок до 1970 года, 133 человека умерло от рака легких или же от различных форм фиброза десятью годами позже.

Кроме того, в 1979 году прорвало хвостовую дамбу в городе Черч Рок, и миллионы галлонов зараженных отходов хлынули в реку Рио Пуэрто. В истории США эта экологическая катастрофа стала самой крупной. Сегодня, по прошествии четверти века, вода все еще заражена.

В течение нескольких лет после нашего похода шахтерам и их семьям выплатили денежную компенсацию, а к 2005 году им удалось закрыть оставшиеся урановые шахты и остановить добычу руды на своих землях. Однако и сегодня многие шахты остаются обнажены и беззащитны перед дождями и ветрами. Район Четырех Углов печально известен тем, что здесь самый высокий на территории США уровень радиации.

После конференции я решил проехаться по окрестностям, и автостопом добрался до Колорадо. Один шофер игнорировал обсуждения проблем, связанных с ураном и его воздействием на здоровье человека: «Я здесь только потому, что могу зарабатывать восемнадцать долларов в час, работая на погрузчике в шахте».

Я выслушал многих. Один парень сказал мне:

— «Негры прерии» — хитрож...ые алкоголики. Но мы так не называем стариков. Пойми, есть «негры прерии», а есть индейцы. Это разнится примерно так же, как «снежки» и белые.

Человек кавказской внешности сказал мне:

— Видишь все эти пикапы и грузовики у индейцев? Они куплены на деньги налогоплательщиков — на наши с тобой деньги. Я думаю, им нужно ассимилироваться, стать частью общества. Без всей этой хрени с резервациями.

Меня, мягко говоря, шокировал контраст между мнениями этих людей и взглядами тех, с кем я шел. Но самый большой шок ждал меня впереди, когда я прибыл в центр Денвера, находящийся вдали от скалистых земель хопи и навахо. Ко мне пристали два навязчивых чернокожих барыги, поигрывая гриппером[10] с белым порошком. Возможно, моя борода, грязная одежда и рюкзак ввели их в заблуждение.

— Давай, чувак, давай — это отличное дерьмо, — наседали они на меня.

«Давай, чувак...» Мимо высоченных небоскребов, упирающихся в вечернее темнеющее небо, проносились тысячи машин. Мои легкие впитывали тяжелый смрад большого города, а мысли возвращались к одному-единственному слову: койяанискаци: «жизнь вне равновесия».