Глава двенадцатая. То, что в основе всего сущего

Глава двенадцатая. То, что в основе всего сущего

Лифт, распознав хитроумную комбинацию, которую Джадж набрал на панели, привез Джаджа и В. к знакомому В. коридору, в конце которого находился кабинет Мистера. Джадж, не сказав ни слова, вытолкнул В. из лифта и махнув на прощание ручкой, укатил в неизвестном направлении.

В. решительно зашагал по коридору. ПАмятуя о прошлом своем посещении этого коридора, В. шел, не оглядываясь ни на двери с золотыми ручками, ни на странно зыбкие стены. «Хватит с меня приключений», — думал В., стараясь не ступить ногой мимо старого потертого ковра. «Кто знает, чего там. Одно только известно точно: без большой необходимости не стоит открывать никакие двери, хотя…» — В. посмотрел на одну из дверЕй. Та не только находилась в стене, как положено обычной двЕри, но зловеще манила, по-другому не скажешь. Именно манила и именно зловеще. Чем дольше В. смотрел на дверь, тем настойчивей звучал ее неслышный пугающий зов. Ему даже показалось, что дверь превращается в воронку, которая затягивает в себя окружающее пространство вместе со стоящим напротив В. «Ну нет, — отвернулся В. от двЕри, — теперь так легко меня не поймаешь. Заманивай кого-нибудь другого, а я знаю, куда иду. Туда, к зеркалу, что маячит в конце коридора, и ничто не заставит меня свернуть с пути».

Таким образом, в этот раз В. почти без приключений добрался до зеркальной двЕри. Последняя тОтчас открылась, вернее не открылась, а растворилась в воздухе, словно только и ждала В. Не мешкая В. шагнул в кабинет Мистера.

На сей раз здесь не было ни изысканной мебели, ни бетонной стены, да и кабинета, как такового, не было. Перед В. простиралась заснеженная равнина с редкими, растущими то здесь, то там маленькими елочками. С неба (или с потолка?) мягкими пушистыми хлопьями падал снег. Темнота рассеивалась волшебным золотистым светом, струящимся сверху, но нигде не было видно никаких фонарей или чего-то подобного. «Может, это луна светит?» — мелькнула у В. нелепая мысль, которую он тут же отбросил.

Неизвестно почему очарование этой импровизированной зимы захватило В., и он почувствовал себя школьником, для которого в самый разгар учебного года наступили каникулы. Заметив между запорошЁнных снегом деревьев узкую бегущую вдаль тропинку, которая словно приглашала В. совершить приятную прогулку, он не заставил себя долго ждать и зашагал по ней сам не зная куда.

Кругом царила звенящая тишина, которая нарушалась только хрустом снега под ногами. В. почему-то не боялся затеряться в кабинете Мистера, хотя и догадывался, что при определенных обстоятельствах это было бы возможно. Он смело и радостно шел вглубь бутафорского сказочного леса. «Я похож на Красную Шляпочку, — усмехался он про себя. — Только пирожков не хватает. Мда, не встретить бы волка и спокойно дойти до бабушки. То есть до дедушки. Симпатичного такого дедушки с пшеничными усами, который курит ванильные сигары, умеет левитировать и подбирает на помойке выброшенных на обочину цивилизации неудачников». Мысль о Мистере развеяла было его приподнятое настроение, но в следующую минуту В. и думать забыл о вредном старикашке, потому что его глазам открылась дивная картина.

На небольшой заснеженной полянке было раскинуто то ли огромное мохнатое одеяло, то ли пушистая шкура неизвестного зверя. На этой шкуре спиной к В. сидел какой-то человек. Силуэт был неясно очерчен и В. не мог понять, кто это. Но все волшебство заключалось не в белоснежной полянке и не в пушистой шкуре, а в прозрачном кувшине, стоявшем тут. Кувшин был наполнен сияющим солнечным светом — иначе В. сказать не мог. Этот свет заливал чудесным золотистым сиянием всю полянку.

Мягкий луч коснулся лица В. и обогрел его медовым теплом. Словно мать провела нежной рукой по щеке. В. замер от наслаждения. Он боялся шевельнуться и спугнуть чудесное наваждение. Боялся, что Мистер, сидевший на шкуре в ожидании В., обернется и одним жестким словом развеет очарование волшебной сказки. В. словно был усталым путником, который долго брел по сухой знойной пустыне и вдруг нашел оазис. Этот струящийся свет был таким обволакивающим, таким густым, что хотелось плавать в нем, играть, как маленькая золотая рыбка в теплых вОдах океана. В. замер, не издавая ни звука, не шевелясь. Ему хотелось продлить этот миг надолго… Но сидящий на шкуре человек прервал нескончаемое блаженство. Он обернулся, и… Несмотря на слепящий свет В. узнал это лицо. Это был не Мистер.

Леяна! Вздох облегчения вырвался у В. Еще один чудесный подарок! Тут же заливающее его тепло усилилось, загустилось где-то в районе сердца и мягкой волной ударило в голову. В. подошел к шкуре с немного глуповатой, как ему казалось, улыбкой. И пусть глуповатая, зато искренняя, вдруг подумал В. Так не хотелось опять возводить бастионы вокруг своего «я» и защищаться от неожиданных нападок. «Пусть говорит, что хочет, — решил про себя В., - все равно мне будет приятно слышать ее голос».

Но Леяна, вместо того, чтобы скорчить, как обычно, ехидную гримаску, тоже улыбнулась ему — широко и открыто. Она подошла к В. и вдруг крепко его обнялА, прижавшись к нему всем своим маленьким горячим телом. Обняла так, словно весь день только и мечтала об их встрече. Тепло внутри В. стало обжигающим. Он даже немного отстранил Леяну, боясь слишком уж разгорячиться. Они присели на шкуру, которая вблизи оказалась все-таки мохнатым пледом. В. с наслаждением вытянул ноги. Еще минуту назад он не мог бы и подумать, что его блаженство может стать более полным, но сейчас, рядом с Леяной, было именно так. В., все еще «глупо» улыбаясь, любовался ею.

Леяна была облачена в голубой то ли кафтанчик, то ли платье, отороченное голубым мехом и расшитое серебром. На руках у нее были варежки, а на ножках — сапожки, которые тоже были голубыми и расшитыми серебром, как и маленькая шапочка на ее голове. К тому же, вдруг откуда-то взялись две длинные и толстые серебристо-белые косы, лежавшие у нее на груди. «А косы-то когда успели вырасти? И цвет волос, кажется, изменился?» — задумался было В., вспомнив короткие золотистые кудряшки Леяны, но потом выбросил это из головы — он не был силен в женских штучках. Он просто любовался Леяной — учитывая волшебное золотое сияние, разливавшееся из кувшина, это зрелище услаждало взгляд.

Но странное дело, несмотря на то, что Леяна была как никогда прекрасна, ее красота не будила в В. никаких низких чувств. Он, пожалуй, в данную минуту не хотел ее, не желал, не вожделел, а любил такой любовью, какой, верно, любят своих сказочных невест сказочные герои. Сказочные принцы проходят ради своих принцесс через лесные чащи, взбираются на высокие горы, сражаются с чудовищами, тонут в морской пучине, сгорают в огне, лишаются рук, ног, а иногда и головы. Все заканчивается, конечно, свадьбой, и молодожены живут долго и счастливо. Но разве кто-нибудь из этих принцев мял своей невесте грудь? Или залезал под юбку? Вершина их плотского слияния — невинный поцелуй, который еще нужно заслужить в бессчетных сражениях и нечеловеческих испытаниях. В. трепетал сейчас от невысказанного чувства, но он ни за что не решился бы оскорбить предмет свой любви грубыми прикосновениями. Он ничего не хотел более того, что было сейчас. Пусть она только все так же сидит рядом, пусть золотистые блики играют на ее пухленьком личике, которое так сейчас напоминает личико ребенка.

Леяна и вправду была не похожа на себя прежнюю. Черты ее лица смягчились, в них не было и следа насмешки над В. Только теплый лучистый взгляд из-под длинных ресниц. Она сняла одну варежку и положила свою горячую руку на руку В. Странное дело, с неба (или с потолка, В. так и не понял) все так же валил снег и покрывал все вокруг толстым слоем, но ни снежинки не падало на мохнатый плед, где сидели В. и Леяна. Может быть, тепло от кувшина растопляет их, подумалось В. Здесь был так тепло, В. ни капельки не замерз. Он сейчас находился на вершине телесного и душевного комфорта, который только усилился от прикосновений Леяны. Пожалуй, еще никогда в жизни ему не было так хорошо.

Слегка наклонив головку, Леяна спросила:

— Как прошел день?

В. сразу вспомнил все свои злоключения и невольно отдернул, нахмурившись, руку. Вот уж чего сейчас ему больше всего не хотелось, так это вспоминать свои бездарные скитания и прочие неприятности. Но столько тепла и понимания было в голосе Леяны, и столько ласки в ее взоре, что В. не смог устоять и выложил ей все как на духу — про Джаджа, Верьяда Верьядовича, Жирмилу, Оттяг и все прочее, что приключилось с ним. Леяна не позволила себе ни одного колкого комментария, ни единой ехидной ухмылки, она только внимательно слушала В. Закончив свое повествование, В. невольно вздохнул, опасаясь, что вот тут-то он и расплатится за свою откровенность, но Леяна и не думала его укорять или отчитывать. Она только сказала тихо и мягко:

— Позволь я объясню, что произошло. Ты устал. Устал сражаться. Весь этот день ты провел в борьбе, но не в борьбе с Джаджем, или Жирмилой или с кем-то еще. Не в борьбе с обстоятельствами, не в борьбе с людьми. Ты сражался с самим собой, со своими чувствами. Ты пытался заменить раздраженность самообладанием, гнев — спокойствием, трусость — смелостью.

В. тут же хотел возразить, но Леяна остановила его, прикрыв ему рот рукой:

— Нет! Послушай меня. Ты уверен, что тебя раздражали окружающие. Но будь честен не со мной или с кем-либо еще. Будь честен с собой. Тебя злило то, что ты не можешь быть таким, каким тебе хотелось бы быть: уверенным, спокойным, знающим. Признайся же в этом не мне, но себе. Истина в том, что ты сам и есть тот враг, с которым ты воевал.

В. молчал. Она, конечно, была права.

— И что же делать? — лукаво спросила его Леяна. — Обстоятельства могут измениться, но можешь ли измениться ты сам? Сейчас тебе кажется, что нет, что до конца своих дней ты обречен бесконечно повторяться, словно кто-то когда-то повелел тебе всегда бояться страшного и досАдовать на неприятности. Где граница между тобой и твоими чувствами? Как управлять ими? Как стать независимым от обстоятельств? Возможно ли, например, искренне радоваться несчастью или хранить спокойствие, когда все вокруг идет кувырком? Признайся, вот что волнует тебя, а не то, сколько залов и комнат в Доме или как найти какие-то там двери.

В. молчал, она продолжАла:

— Твои собственные чувства полностью завладели тобой, ты вынужден подчиняться им беспрекословно, без надежды взглянуть на происходящее с другой стороны. Если бы ты смог отвлечься от своих чувств, то получил бы контроль над ситуацией. Но разве ты хозяин своему гневу? Или страху? Скорее уж они повелевают тобой. И разве в этом Доме, как ты его называешь, что-нибудь зависит от тебя? Ты думаешь, что нет. Но правда ли это?

В. даже не кивнул. Она читает в его душе лучше, чем он сам когда-либо.

— К счастью, на все эти вопросы есть ответы, — сказала, улыбаясь, Леяна.

В. вскинул на нее удивленные глаза.

Ловким движением Леяна извлекла из кармана своего платьица стеклянный стакан и щедро плеснула в него из кувшина. Она протянула стакан В. В. взял его и почувствовал в руках пульсирующее тепло. Что это, хотел было спросить В., но глаза Леяны без слов сказали ему, что эта жидкость не причинит ему никакого вреда, и В., выдохнув, выпил. Что-то обжигающее, ледяное, горячее, играющее, струящееся, пенящееся и еще бог весть какое пролилось в его горло. Что-то текло и в то же время пылало. Что-то было горячим и холодным одноврЕменно. И В. не выпил эту странную жидкость, а словно бы впитал ее разом всем своим телом. Он даже видел сквозь кожу, как золотой свет растекается по его венам. Волшебное сияние слилОсь с В. и на какой-то миг В. сам стал золотым светом.

Он расправил плечи и оглянулся. Вроде бы все на своих местах. И В. все тот же, только усталости как не бывало. Или не тот? Что-то необъяснимое, но очень важное произошло с В. Да, он остался тем же В., но обрел некое бесценное качество, которого ему так долго не хватало. Устремив внутренний взор в глубины себя, В. пытался выяснить, что это было за качество. Пожалуй, это похоже на мудрость… или на радость… Радостная мудрость! Это то, что делает В. легким, как пушинка, беззаботным, как птица в небе, и мудрым, как вековечные горы. Как давно он ждал этого! Ему так легко, так свободно! Эта радость дает свободу. Или свобода дает радость. Все так чуднО перемешалось. ЧуднО, но волшебно!

Как странно! Все вокруг то же и не то. Словно с его глаз упала пелена. Реальность стала прозрачной как стекло и В. прозревает сквозь нее, угадывая невидимое за тонкой гранью привычного мира. Все вокруг стало хрупким, нежным и сказочно невероятным. Как же В. был глуп! Невыносимо глуп. Как мог он не замечать этого разлитого в воздухе волшебства? Как мог не понимать, что все, что кажется твердым, незыблемым и вечным — не более чем зыбкий туман? Как мог он быть таким дураком! Как мог он…

Но Леяна прервала размышления В., поднЯвшись с пледа и поманив В. за собой. Они отошли на несколько шагов и Леяна махнула рукавом в темноту, которая стала светлеть прямо на глазах. Быстро сменяющие друг друга картины возникали перед глазами В.: кто-то смутно знакомый стоял на коленях на морском берегу, бродил по переполненному людьми залу, торопливо жевал за столом, ломившемся от яств… Прежний В. ни за что бы не догадался, но теперешний В. понял всё сразу. Он видел свой прОжитый день. Он видел себя.

Вот В. беседует с Джаджем, вот он стоит опутанный проводами трансилятора, а вот они уже в Ресторации, и Жирмила трясет перед В. своим пузом… В. поглощает баклажаны с рубленым мясом, забавно чавкая… В. бродит в толпе… Словом, В. узрел все свои мытарства. Но теперь все предстало в ином свете. В. ясно видел все причины и следствия своих поступков. И не только это. Может быть не глазами, но чем-то необъяснимым, В. буквально видел все свои чувства. Зрелище это поначалу не очень понравилось В. Он то осуждал себя, а то оправдывал, но потом понял, что такие измышления не более чем наследство прежнего глупого В., и прекратил это бесполезное занятие.

Свободный от необходимости давать оценку своим действиям, В. целиком направил внимание на свои чувства и в какой-то миг они предстали перед ним такими, какие есть — свободными от сопровождающего их спектакля, свободные от оков материи. Они слились в единую, сияющую необыкновенными красками, полную движения многомерную картину, поражавшую своим великолепием. Исчезли действующие лица и декорации, исчез сам В., но осталось только то, что он называл раньше чувством, но что, он знал, не имело в человеческом языке названия. Нет такого слова, которым можно назвать воплощенное чудо. Разве только одно, хотя и его мало. Любовь…

* * *

В. узрел волшебное переливчатое многоцветие своих чувств и понял, что все есть Любовь, которая над всем и во всем. Как белый луч света распадается на множество красок, так и Любовь распадается на множество чувств. Хорошие они или плохие, добрые или злые — неважно. Есть темные и светлые тона, но все они проявляют одну и ту же основу. Нелепо утверждать, что зеленый цвет благороднее красного или что оранжевый должен быть навсегда стерт с лица земли. Так же нелепо изживать в себе ненависть или похоть. Мы не можем выкинуть половину цветов из радуги и мы не можем уничтожить «плохие» чувства. Наши пороки и наши добродетели — это всего лишь игра Любви, всегда неповторимая и бесконечно прекрасная. Сегодня я выберу красный, а завтра выберу зеленый. Сегодня я выберу гнев, а завтра выберу спокойствие. Там, где есть выбор, нет места борьбе. Я больше не воюю с собой: я не смогу убежать от Любви, потому что Любовь во всем.

По какому досадному недоразумению столь очевидный факт стал вдруг тайной за семью печатями? Человек гоняется за Любовью, не подозревая, что он ее уже нашел. В. понял сейчас, что каждый человек каждую минуту своей жизни непрестанно любит и потому он непрестанно, неизбывно счастлив, хотя и не подозревает об этом.

Все это В. понял мгновенно, единым вдохом, и его так захватили эти новые открытия, что он забыл обо всем, даже о Леяне. Ему так не хотелось становиться прежним, тупоумным В. Он больше не хотел делить Любовь на черное и белое, плохое и хорошее. Он знал, что есть разница между горем и счастьем, но для него они различались, как горький и сладкий вкус — и тот, и другой достоин того, чтобы им наслаждаться. Для теперешнего В. более не существовало тех ран, что люди так любят наносить друг другу. Не существовало презрения, страха, ненависти. Существовал только бесконечный экстаз Любви. Что за восхитительная свобода от многолетнего рабства! Свобода выбирать.

В. погружался в этот единственный прОжитый день, и вместе с тем погружался в свою безграничную внутреннюю Вселенную. Для него окончательно исчез кабинет Мистера и Леяна. В. пребывал в Царстве Самого Себя. Он парил в пространстве, подобном безвоздушному космосу, в котором то тут, то там сияли скопления невероятных огней. У В. захватило дух от их нестерпимо прекрасного сияния. Одно из них особенно понравилось В., и он захотел к нему приблизиться. Охваченный волнующим трепетом, В. погрузился в то, что являлось частью его самого, его прошлого…

* * *

Но что это? Где он? В. уже бывал здесь, да, это кафе, куда он частенько заглядывал раньше, а вот и его любимый столик. Приятный полумрак, рассеиваемый только дрожащим пламенем свечей. Из этого уголка виден весь зал, а сам столик как будто спрятан от посторонних глаз за выступом стены и за огромным стоящим в кадке раскидистым экзотическим растением. Кто-то уже сидит за столиком. Нет! У В. перехватило дыхание. Это Она… Та, чье имя он почти забыл. Или нет, не забыл. Он всегда помнил Ее имя, но он забыл о Ней, о Ней самой, так, будто бы Она вовсе никогда не существовала.

Она, с сияющими зелеными глазами и мягкими каштановыми волосами, которые золотистыми вОлнами укрывают ее плечи. Она, с гибкими руками, кожа которых нежна, как шелк. Она, стройная и сильная, независимое, гордое существо, которое ему приходилось завоевывать каждый день, та, что всегда подчинялась ласкам его рук и поцелуям, но никогда — его властолюбивым словам. Она, трогательная и страстная, упрямая и покладистая, наивная и хитрая, целомудренная и лживая, та, что умела в равной мере пробудить в В. ангела и беса. Она, целая Вселенная, которую ему посчастливилось встретить на своем пути, но которую он так и не познал.

Сейчас В. смотрел, как Она сидит за столиком, нервничая и покусывая оттопыренную губку, которую В. так часто ласкал своими губами, и как Она хмурит свой гладкий лобик, который В. так любил целовать, и он понимал отчетливо, что никогда он по-настоящему не знал Ее. Он слишком был занят своими чувствами к Ней, чтобы узнать Ее саму. Слишком был занят собственной персоной, чтобы оценить чудо, дарованное ему судьбой. А Она того стоила, о да, Она того стоила, эта загадочная фея, которая бог весть за какие заслуги полюбила В.

На В. разом нахлынули все его чувства к Ней, словно могучий поток времени смыл старательно возводимую В. плотину из дней без Нее. Он так усердно прожИвал годы, постепенно стирая Ее из памяти, что теперь сам факт Ее существования повергал его в бесконечное смятение. Разве Она есть? Разве Она существует? Ведь то был только мимолетный сон, от которого он давно проснулся. Опровергая все известные законы, Она вернулась из небытия, куда В. заточил ее навеки, но он не хочет, не может вспоминать о том, что когда-то потерял самую драгоценную часть самого себя.

Отрубленная рука обречена разлагаться, и отсеченная плоть подвержена гниению. Так почему же когда-то безжалостно оторванная часть сердца все еще бьется? Он был для Нее всем и Она была всем для него, но они потеряли свое «все» и продолжают жить как ни в чем не бывало. Так кто из них лгал? Или заблуждался? Нарушение всех клятв, что они давали друг другу, не имело необратимых последствий, но кто из них двоих — обманщик? Они верили, что не могут жить друг без друга. Так почему же, почему они живут? Если бы то была правда, они оба погибли бы в тот же миг, когда последняя надежда была утрачена, но они живут. Или они избегли смерти только потому, что не отчаялись вновь обрести друг друга?

Зачем, зачем В. последовал смутному внутреннему зову, поддАлся мимолетной прихоти и вновь увидел Ее? Как пережить ему ту боль, что пробудилась с Ее воскрешением и на кого излить ту любовь, которая Ей уже не нужна? Только сейчас В. понимал, что никогда, никогда он не перестанет любить Ее. Он может стереть Ее образ из памяти, может предать анафеме Ее имя, может забыть самого себя, забыть даже, что когда-то он был мужчиной и человеком, но никогда, никогда он не перестанет любить Ее. Возможно, он полюбит другую, но то, что когда-то родилось в радостях первых встреч, и то, что очистилось в муках расставания, уже не могло погибнуть.

В. так хотелось дотронуться до Нее, ощутить еще раз чуткими пальцами мягкость облака Ее волос. Ему хотелось, как когда-то, убаюкать Ее на своей груди, чтобы Она, как прежде, смотрела на него доверчиво широко открытыми глазами. Хотелось опять слиться с Нею, стать единым целым, обрести свое утраченное «я», чтобы уже никогда не потерять его. И время бы снова остановилось, не устояв перед силой их единения. И он бы снова дарил Ей себя, наполнял свою жизнь и Ее жизнь до краев, словно проверяя себя на прочность. Если бы только можно было повернуть время вспять… Но В. не мог так жестоко обманывать себя. Он и Она существовали только тогда, и только тогда свершилось то, что было возможно. В. не знал, что ему нужно упиваться этими бесценными мгновениями, ибо они никогда не повторятся. Не знал, что он должен любить Ее как можно сильнее, ибо ему уже никогда более не представится такая возможность.

Но что толку корить себя? Тогда свершилось только то, что свершилось. Иного не дано. Он может искать Ее всю жизнь, может даже найти Ее, но и тогда он только умножит свою боль, ибо поймет, что их двоих больше не существует. Существует он, и, возможно, существует Она, но для них навсегда потеряно их единение. И сейчас, видя свое прошлое, В. не может отпустить его, потерять последний миг, в котором они все еще вместе, зная, что он уже никогда не коснется Ее волос, никогда не посмотрит Ей в глаза как полноправный властитель Ее сердца, и, кроме того, зная, что он никогда не сумеет покаяться Ей в своем малодушии, которое так бесславно их разлучило. Если бы он мог воспротивиться ходу времени, удержать этот миг, сохранить его неприкосновенным, чтобы Она всегда была рядом. Или это возможно? И ему стоит только коснуться Ее и чудо свершится? Она оживет для него и он оживет для Нее.

В. протянул руку. Ближе, ближе… так близко от любимого лица… Он уже чувствовал на своей ладони ее горячее дыхание… еще чуть-чуть и он дотронется до Ее прохладной щеки… Только бы Она почувствовала, только бы не смотрела пустыми глазами сквозь В., словно его нет. Но ведь он здесь, и он сможет все исправить, пусть даже не испрашивая Ее благословения на этот безумный шаг. Только бы дотронуться до Нее… Его руки так часто пробуждали Ее ото сна! Она проснется и сейчас. Она проснется и тоже вспомнит. Еще чуть-чуть… Любимая, я рядом. Я всегда был рядом, неведомо для тебя и для себя самого. Я всегда буду с тобой. Только позволь мне коснуться тебя…

Но Она отстранилась, и рука В. поймала только воздух. Она сосредоточенно смотрела куда-то помимо В. Страсть и затаенный страх пылали в Ее глазах. В. видел, как лихорадочно пульсирует венка на Ее шее. В. слышал поступь чьих-то тяжелых шагов… Он обернулся и невольно отшатнулся. К столику приближался он сам, во плоти! Этот В. отличался от теперешнего, но не так уж разительно. Дорогой костюм цвета бутылочного стекла, классическая стрижка, гладко выбритое лицо, элитный одеколон. В. не без некоторого самодовольства отметил, что выглядит прежний В. превосходно. Этот прежний В. по-хозяйски подошел к Ней и Обнял, торопливо чмокнув в щечку.

— Привет, не знал, что ты здесь, — заговорил В. из прошлого. — А я весь день бегаю как угорелый. Только-только свободная минутка выдалась. Начальник по сбыту опять договОры запорол. Сколько раз ему объяснял, и все без толку. А что я теперь с поставщиками буду делать, ума не приложу… — и В. понес какую-то нудную ахинею, причем с таким важным видом, словно от его работы зависела по меньшей мере судьба всего человечества. Она внимательно слушала его, но от теперешнего В. не укрылось, что Ей хочется поговорить совсем не о трудовых успехах В. Но тот прежний В. был, видимо, уверен, что Ей безумно интересны его разглагольствования и продолжал в том же духе, пока не подошел официант, прервав его монолог. Они заказали что-то, и за столиком воцарилось напряженное молчание.

— Зачем ты пришла? — вдруг произнес В., исподлобья бросая на Нее сумрачный взгляд. — Я же сказал, что какое-то время не хочу тебя видеть. То есть, — поспешил он смягчить свои слова — какое-то время мы не должны встречаться…

— Да сказал, а я вот пришла! — Она гордо вскинула голову, но в глазах Ее читалась мольба о помощи, мольба о снисхождении. Не оттолкни меня, прочитал в Ее глазах теперешний В., не оттолкни меня, ведь я и так унизила себя тем, что пришла к тебе незваной, и большего унижения я не выдержу, но прежний В. только холодно смотрел на Нее.

— Я же просил, — жестко сказал он. — Дай мне разобраться…

— Но в чем, милый? — спросила Она и осеклась. Судя по гримасе на лице, В. явно не желал быть «милым». Он смотрел мимо Нее и задумчиво крутил в пальцах ложку.

— Да я и сам толком не знаю, — снисходительно проронил он. — Прошу, дай мне время…

— У нас есть все, что угодно, кроме времени, — возразила Она. — Не тот случай. Время нам не помощник.

— Как знаешь, — бесстрастно отвечал В. — Только от меня-то ты чего хочешь?

— Я ничего не хочу, кроме того, чтобы быть с тобой.

— Да? А мне так не казалось! — голос В. был полон яда.

— Почему? За что ты со мной так? — спрашивала он, но В. молчал.

Теперешний В. знал, что гложет В. из прошлого, но он знал так же и то, что гордость не позволит ему рассказать Ей о своих переживаниях. Вместо того, чтобы выпустить на волю своих демонов, В. старательно удерживал их взаперти, от чего, впрочем, их число не убавлялось, а наоборот — увеличивалось. Казалось, чем старательней В. скрывает ото всех истинные мотивы своих поступков, тем более неоспоримыми и неизменными становятся побудительные причины, двигающие им. Словно его внутренние демоны питались его скрытностью. Они становились тем упитанней и злее, чем больше он молчал и прятал свои чувства.

Может быть, если бы он выпустил хоть одного своего демона на волю, то понял бы, что они не более чем никчемные мелкие проказники, избавиться от которых ему не стоит никакого труда. Но В. не мог. Не мог показать свою слабость. Не мог признаться себе и Ей, что он такой же, как и все — всего лишь мелкий обыватель со своими мелкими страстишками. И потому демоны В. оставались заточенными в темнице его духа, а В. оставался молчаливым истуканом с надменным лицом. Казалось, что он сделал целью своей жизни всегда сохранять на своем лице именно такое выражение — выражение надменной неприступности, какие бы бури не бушевали в его душе.

А еще В. боялся до безумия дать Ей тот ключик, который откроет Ей доступ к самым сокровенным глубинам его души. Если Она будет знать о его уязвимых местах, то наверняка не премИнет использовать это знание в минуту гнева, когда захочет отомстить В. Видит бог, у Нее и так достаточно средств, чтобы заставить его от муки скрежетать зубами, но если В. еще и распахнет перед Ней свое нутро, то что от него останется, когда Она запустит туда свои пальчики и потянет за самые чувствительные струны?

Так думал прежний В. Теперешний В. его вполне понимал, но он понимал так же и то, что весь этот никчемный маскарад не стоит ни гроша, поскольку Она и так каким-то немыслимым способом прекрасно осведомлена обо всех слабостях В., которые от Нее так тщательно скрывают. И В. знал, что в дальнейшем ему еще предстоит не раз в этом убедиться. Но прежний В. не знал, и потому старательно гнул свою линию.

— Какая разница? — со скучающим видом протянул он и оглянулся в поисках официанта.

Она ловила взгляд В., в глубине души уже понимая, что эту неприступную холодную стЕну отчужденности Ей не преодолеть. Но она все еще пыталась.

— Мы могли бы начать все заново… — и Она сникла под его стальным взглядом. Теперешний В. видел, как потухает в Ней запал задорной безрассудности, что побудил Ее придти сюда и его сердце содрогалось. Прежний В. тоже это видел, и безжалостно злорадствовал в душе. Так то, думал он, еще посмотрим, кто будет под чью дудку плясать. Намного приятнее снисходительно выслушивать просителя, чем просить самому. И еще какая-то пакость поднималась в нем, пакость которая могла вот-вот обрести свой собственный голос. Пакость, может быть, неожиданная для Нее, но давно уже вынашиваемая им. Пакость, которая рано или поздно скажет свое слово. Так оно и случилось.

— Раз уж ты пришла, — заговорил вдруг В. не своим голосом. Какая-то струна явно подрагивала, но В. быстро взял себя в руки. — Раз уж ты пришла, давай разберемся сейчас. Я хочу… хочу покончить со всем этим, — он неопределенно мотнул головой. — Словом, давай расстанемся, — холодно закончил В.

Она не ответила, но лицо ее окаменело. В. догадывался, что у Нее сейчас на уме только одно — не дрогнуть перед ним, не дать ему понять, как глубоко он Ее ранил. Ранил тем больнее, что, похоже, ему-то самому все происходящее безразлично. Она вскинула бровь и застывшими губами произнесла:

— А что делать мне?

В. снисходительно махнул рукой. Какая-то его часть явно упивалась ролью вершителя чужих судеб. Он царственно молвил:

— Жить…

Лицо его не изменилось. Но и Она не вздрогнула, глаза Ее не наполнились слезами. Она только твердо ответила:

— Хорошо. Будь по-твоему. Но мне кажется, что ты совершаешь ошибку.

И прежний В., и теперешний В. не хуже нее знали, что В. совершает глупую непростительную ошибку, о которой пожалеет потом тысячи раз, но и тот, и другой молчали.

Она, встав со стула, любезно поинтересовалась:

— Это все, что ты хотел мне сказать?

Он молча кивнул.

— Хорошо, — повторила Она — но оба понимали, что в происходящем нет ничего хорошего. Она развернулась и ушла.

Прежний В. остался за столом, теперешний В. последовал за Нею. В. знал, о чем думает сейчас В. из прошлого. Он думает о том, что в этот миг он любит Ее так сильно, как никогда не любил прежде.

Она нетвердыми шагами прошла к гардеробу, взяла свое пальто и вышла на улицу в темноту ночи. Ветер немилосердно трепал Ее распущенные волосы, а холод проникал под теплое пальто, словно вознамерившись пересилить душевную стужу, завладевшую Ею. В. бежал за Нею, оставив самого себя сидеть в кафе.

Он хотел кричать Ей: остановись! Неужели ты не видишь, что этот болван так боится потерять тебя, что не нашел лучшего средства застраховать себя от возможной утраты, чем своими же собственными руками разрушить все, что вас связывает? Неужели твое сердце не знает, что каждое его слово — не более, чем крик о помощи, который облечен в столь извращенную форму? Ему еще предстоит холодеть и вздрагивать, вспоминая твое застывшее от его жестоких слов лицо, ужасаясь тому, что он натворил. Его еще ждут чужие остывшие постели, в которых он будет избывать свое горе. Так неужели тебя ввели в заблуждение ужимки дрожащего за свою неприкосновенность эго, эти никчемные фокусы, в которые не поверил бы и трехлетний ребенок?

В. хотел кричать Ей, но знал, что Она его не услышит. Знал он и то, что Она догадывается обо всем, что он мог бы Ей сказать, но гордость не позволит Ей опять сделать шаг ему навстречу. А В. и подавно, после того, как он разыгрывал из себя стойкого оловянного солдатика, не мог себе позволить раскиснуть и униженно молить Ее о прощении. И потому с этого момента линии их жизней расходились навсегда.

Она присела на скамейку, и В., невидимый для Нее, присел с Нею рядом. В Ее глазах стояли слезы, блестевшие в свете фонаря, но Она так и не позволила себе заплакать. В. сидел рядом с Нею и думал: почему же, почему в нем проснулась эта пакость? Почему он так хотел расстаться с самым дорогим, что было у него на всем свете? Наверно, первейшей причиной тому были его демоны — сокрытые пеленой непреходящего безмолвия, они так истерзали В., что он буквально потерял голову. Насколько сильна была любовь, настолько сильны были связанные с нею муки, и, может быть, эти муки были В. не по зубам. Но было и еще что-то… Как будто тихий голос из неведомого звал В., и чтобы слышать этот голос, В. пришлось оставить все, что заглушало его.

Как мне объяснить это тебе и как постичь самому? Ты никогда не поймешь, да я и сам не понимаю почему, чтобы сохранить свою любовь к тебе, я должен потерять тебя, но это так. Ты никогда не поймешь, что я повенчан со своею скорбью, которая освещает мой путь. Я так любил саму любовь, что боялся растратить ее в бесконечных днях счастливого супружества и потому предпочел боль утраты. Я мог бы создать ради тебя целый мир и тут же разрушить его по твоему капризу. Я мог бы отдать жизнь за тебя, и все, что в этой жизни было. Я мог бы сделать для тебя все что угодно, кроме одного — быть с тобой. Я слышу тихий зов вечности, только когда я один, бесконечно один. А когда я с тобою, я не вижу и не слышу ничего, кроме тебя.

Ты захватила все мои помыслы, мой разум и мое сердце, а я догадываясь, что ты никак в этом не повинна, все же вознамерился тебе за это отмстить. Или не отомстить, я не знаю… Я знаю только, что когда я с тобою, я счастлив, но не свободен, моя душа прикована к тебе и я не могу взлететь. Я иду на дно и тяну тебя за собой. Мы связаны по рукам и ногам своим счастьем, а может быть, не счастьем, а глупостью. Неужели любовь может сковать? Наверное, нет, и стало быть мы скованы цепями себялюбия, или жадности или еще чего-то, я не знаю… Но знаю только, что не могло случиться по-другому. Я не мог расстаться с тобой, и не расстаться с тобой я не мог. Не гневайся на меня, и без того я достаточно наказан чередой бесконечных дней, в которых нет тебя. Мне не за что просить прощения, но все же прости. Прости, что я променял наше безмятежное будущее на мучительное прошлое. Прости за то, что не сбудется светлая мечта и не воплотятся в жизнь мгновения радости. Прости, что я не умел любить тебя. Прости, что никогда не смогу покаяться тебе в этом.

Прости.

В. хотел еще один, последний раз, взглянуть на Нее, но холодный ветер налетел на него, закружил и унес прочь.

* * *

Если бы В. мог видеть себя со стороны, то он бы увидел, что он лежит на заснеженном полу кабинета Мистера, а над ним склонился сам Мистер, который заботливо растирает ему руки и ноги и озабоченно шепчет: «Слишком, все слишком — слишком быстро, слишком глубоко, слишком полно. Опять, опять не доглядели…» Мистер потер друг о друга свои ладони и положив их на лицо В., легкими движениями протер его щеки, словно смывая с них какую-то грязь. И в тот же миг В. открыл глаза.

Падал тихий, мягкий снег. На В. смотрел хорошо знакомый ему старикан с густыми пшеничными усами, который на сей раз облачился в костюм сверкающего брусничного цвета с гобеленовым рисунком и нахлобучил шляпу, представлявшую из себя нечто вроде канотьЕ с квадратными полями. Трудно было не засмеяться при виде столь нелепого наряда, но В. сейчас было не до смеха. Он почему-то чувствовал себя так, словно по нему проехался паровоз, но что случилось — он не помнил. Мистер улыбался В., впрочем, бЕзо всякого ехидства — так старый дедушка мог бы улыбаться своему любимому внуку.

— А где Леяна? — спросил В., поднимаясь и почесывая гудящий затылок.

— Ты, хм, скажем так, немного задержался и она тебя не дождалась, — ответил Мистер. — Леяна ушла. Но не волнуйся, вы обязательно еще увидитесь. А кроме того, мы с тобой премило поболтаем и без нее.

— А где я был? Где я задержался? — недоумевая спросил В. — Я куда-то уходил? Я ничего не помню…

— Был да был, что с того, — весело проговорил Мистер. — Сейчас ты здесь, и лично я очень рад тебя видеть, а ты рад мне?

— Я, ээ… ммм…. да…. то есть, конечно… — промямлил В.

Мистер рассмеялся:

— Не очень-то искренне, ну да бог с ним. Я сам виноват. Слишком уж нажал на тебя, но ты держался молодцом, выстоял. Смотри — даже не погнулись, — и Мистер почему-то указал на ноги В.

В. тупо уставился на свои ноги, потом на Мистера и спросил:

— Что произошло?

Мистер в этот раз не стал ходить вокруг да около, а ответил просто и ясно:

— Произошло то, что ты слишком увлекся. И не в первый раз. Впрочем, я тебя не виню и ни в чем не упрекаю. Ты слишком долго прозябал в скуке серой обыденности, чтобы не увлечься тем, что мы предлагаем тебе. Или что мы показываем, или чему мы учим. Подбери сам то слово, которое тебе больше нравится.

Мистер Обнял В. за плечи и усадил его на мохнатый плед. В. какое-то время приходил в себя и постепенно вспоминал все, что было. Да, этот день… все было так красиво, и чисто, и ясно, но почему? И еще скопление волшебных огней… И Она, его Любимая, Ей холодно, и он виноват в этом…

— Ну, ну, — Мистер словно читал мысли В. — Со всяким может случиться. Не казни себя. Крайне бессмысленное занятие. Пользы ни на грош. А вреда уйма. Лучше на-ка вот глотни, — и Мистер пОдал В. стакан, наполненный золотистым светом, правда не так щедро, как наполняла его Леяна. В. с наслаждением выпил и сразу же пришел в себя.

— Так-то лучше, — усмехнулся Мистер. — Теперь все пойдет как по маслу.

В. понял, что Мистер имел в виду: теперь им не придется терять время на мучительное преодоление тупоумия В., поскольку В., глотнув чудесной жидкости, опять стал мудрым В., понимающим с полуслова то, что в обычном состоянии он вообще не способен понять.

— Начнем с главного, — заговорил Мистер. — Почему ты так напряжен? Не будет преувеличением сказать, что общение с тобой иногда становится невыносимым, до того болезненно ты реагируешь на каждое мало-мальски нелицеприятное высказывание в твой адрес. Ты что же думаешь, кто-то здесь вознамерился из низкого себялюбия обижать тебя? Оскорбления — удел ничтожества, не имеющего иного способа возвыситься. Поверь, нам ни к чему прибегать к столь малоэффективным приемам.

Возможно, ты думаешь, что я унижаю тебя своими словами? Ты весьма далек от истины. На самом деле я гораздо лучшего мнения о тебе, чем даже ты сам. Я-то знаю, что ты живое чудо, бесконечная тайна, которую никто не разгадает никогда. Я знаю, что не знаю тебя нисколько, тогда как ты думаешь, что знаешь себя всего. Тебе и в страшном сне не снилось, как тебя унижали всю жизнь, и только я сейчас воздаю тебе должное. Тебя убеждали, что ты никчемный кусок мяса, просто безвольный винтик социума, способный только тупо исполнять отведенную ему роль. Ты долго блуждал в потемках беспросветного неведения, но я сейчас возвращаю тебя к себе, открываю эту маленькую дверь, забитую железными гвоздями нудных наставлений. Я даю шанс все исправить. И если для того, чтобы тебя растормошить, нужно употребить пару жестких слов, что ж, я согласен быть жестким.

В. понял, что имел в виду Мистер. И В. казалось очень странным, что раньше его мучили какие-то нелепые подозрения в отношении Мистера.

— Теперь несколько слов о твоих друзьях, — продолжал Мистер, а В. не скрывал своего удивления. Друзья? У него здесь есть друзья?

— Думаю, с Леяной вы нашли общий язык, — улыбнулся Мистер. — И это не удивительно. Несмотря на твою вздорность, ты не можешь не согласиться, что она премилое существо.

Что касается Джаджа, прошу тебя не судить его строго. Тебе частенько казалось, что он нарочно строит из себя идиота. На самом же деле Джадж не слишком глуп для твоих вопросов, но как раз наоборот — слишком умен. Или слишком мудр. Хотя все эти определения не отражают того, что я имею в виду. Догадываешься, о чем я говорю?

На сей раз В. кивнул утвердительно. Да, он догадывался. Он был в настоящий момент поразительно догадлив, и все благодаря чудесному напитку. Мистер продолжал:

— Ты узнал сегодня, что можешь воспринимать мир и себя самого на совершенно другом уровне. Не будем называть этот уровень высшим, но одно несомненно: когда ты находишься на этом уровне, ты сам изменяешься до неузнаваемости, как, впрочем, и все, что окружает тебя, не так ли? Все на своих местах и все вроде бы то же, но все же совсем иное. Находиться на этой высоте весьма приятно, не так ли? Особенно, когда ты еще помнишь каким глупцом был совсем недавно, и таким образом имеешь возможность сравнивать, — Мистер усмехнулся в свои пышные усы.

— Так вот, тебе придется простить Джаджу, что он подзабыл, что когда-то был так же, как и ты сейчас, немного туповат. Дело в том, что он уже многие годы находится в таком состоянии, в каком ты пребывал, — Мистер посмотрел на несуществующие часы на своей руке, — каких-то пять минут. И потому ему кажется пустой тратой времени разъяснять тебе вещи, которые для него самого очевидны. Ему кажутся совершенно бессмысленными твои вопросы, так как он знает, что слова никогда не отражают точно то понимание, которое приходит само по себе, свободно и непринужденно. Слова — это всего лишь слова, а понимание — это гораздо больше, чем самое глубокомысленное высказывание. Ведь сегодня ты сам узнал ответы на многие свои вопросы, не так ли? И при этом никто тебе ничего не объяснял. Так вот. Для Джаджа словоблудие бессмысленно. Но не для меня. И не для тебя. И потому я здесь — для того, чтобы ты выяснил все, что тебя смущает, пролил свет на все темные пятна в этой «мрачной истории», короче, для того, чтобы ответить на все твои вопросы, ясно?

В. кивнул, и, вспомнив странное лицо Джаджа, спросил:

— Можно узнать, что это такое с Джаджем? Что у него с лицом?

— А, — махнув рукой, отвечал Мистер, — ничего особенного, обыкновенная раздвоенность личности, но сейчас не об этом.

Я весьма рад тому, что ты полон вопросами, как бочка маринованной сельдью. Не задает вопросов только тот, кому и так все известно. К сожалению, в большинстве случаев это связано не с реальной осведомленностью, но как раз наоборот — с ужасающим неведением. Или вернее, с непревзойденной самоуверенностью. Или и с тем, и с другим одноврЕменно, — Мистер покрутил тростью перед носом В. — Именно непревзойденная самоуверенность и ужасающее неведение заставляют человека поверить в то, что он знает все об этом бесконечно загадочном мире.

Мистер, скрестив руки на груди, печальным взглядом уставился куда-то в район нагрудного кармана костюма В. Молчание его затянулось, а взгляд остекленел. Казалось, Мистер на несколько минут отлучился в неизвестном направлении, оставив вместо себя недвижИмое молчаливое изваяние. В. хотел было даже щелкнуть его пО носу, дабы проверить, жив ли он вообще, но тут внимание В. переместилось от Мистера к прозрачному кувшину с волшебным напитком, от которого вокруг разливался мягкий теплый свет.

В. наклонился, приблизив к кувшину лицо, и почувствовал, как его щеки обогрелись нежным теплом. Волшебный свет завораживал. В. наклонялся ниже и ниже, вот он уже почти касается носом кувшина. На какой-то момент в поле зрения В. осталась только сияющая медовая жидкость, заключЁнная в стеклянный сосуд. Как зачарованный В. смотрел на светящуюся жидкость. Тут В. показалось… Но нет, какая нелепая догадка! И все же… В. почудилось, что и жидкость смотрит на него! Как это могло быть, он и сам не понимал, но он отчетливо ощущал то неясное чувство, что ощущает человек, на которого кто-то пристально смотрит. В. моргнул. И жидкость моргнула! В. знал, что это звучит нелепо, но несомненно в жидкости произошло движение, которое В. захотелось сравнить с морганием.

В. протянул руку к кувшину, но боялся до него дотронуться. Он колебался, но все-таки осторожно приложил палец к стеклу. И почувствовал толчок изнутри кувшина, мягкий, несильный, в том месте, где был его палец. От испуга он отпрянул и отдернул руку, но так резко, что, кажется, нечаянно толкнул кувшин. Жидкость заколыхалась в прозрачных границах, но как-то слишком уж бурно. В. чувствовал внутренний трепет, чувствовал что имеет дело с чем-то необыкновенным, волшебным. Он был не в силах отвести взгляд от кувшина.

Опять В. наклонился вниз. Таинственная субстанция переливалась янтарным светом, словно в ней играли тысячи солнечных зайчиков. Какое захватывающее зрелище! В. целиком погрузился в созерцание кувшина, наполненного восхитительным нечто. Он позабыл обо всем. В один миг то, что было в кувшине, вдруг разлетелось на тысячу солнц, стало целой вселенной! Оказалось, что загадочное нечто и вправду состояло из множества солнечных зайчиков — сияющих лучей, которым тесно было сидеть взаперти. Они беспрестанно двигались, играли, и вместе их движение складывалось в волнующую гипнотическую картину, от которой невозможно было отвести глаз. В. казалось, что эта солнечная вселенная — лучшее, что есть на свете, самое-самое волшебное, самое восхитительное! Там было столько жизни!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.