Просветление

Просветление

Что такое просветление? Как почувствовать его, высочайшую вершину состояния человеческого сознания? Как обрести единение с внутренними законами жизни?

Мистики часто сравнивали просветление с птицей в небесах, не оставляющей никаких следов. Никому из смертных не дано пройти по следам парящей в небе птицы. Такие следы исчезают, как только она упорхнет. Именно поэтому просветление невозможно обрести, следуя за кем-то. Те, кто говорят: «Верь мне и иди за мной», ничего не знают о просветлении.

Ошо искал врата просветления, сколько помнил себя, с самого раннего своего детства. Он считал, что мечта эта пришла с ним из прошлых жизней. И поэтому люди вокруг считали его по меньшей мере чудаковатым.

Что до Ошо, то, как он сам свидетельствует, он тоже пришел к такому выводу — но в отношении других. Повзрослев, он понял, что на самом деле странный не он, а весь наш мир.

Просветление обрушится на него, когда Ошо исполнится двадцать один год. Период душевных срывов и духовных порывов — так он сам впоследствии охарактеризует это время. Он часами сидел с закрытыми глазами. Он усаживался по ночам на берегу реки и смотрел в звездное небо. Так он превращался в ничто, в пустоту, в полное отсутствие чего-либо. Так он окутывал себя пустотой и утрачивал какую-либо связь с внешним миром. Ошо вспоминал, что тогда ему хотелось только одного: как можно глубже уйти в себя. Врата тянули как магнитом, и эта сила была непреодолимой — его всасывало, как в черную дыру.

Если рядом с черной дырой оказывается звезда, дыра втянет ее в себя. Звезда гибнет, целиком пропадая в черной дыре. Сейчас заговорили о том, что по ту сторону черной дыры непременно находится дыра белая. После гибели одной звезды во Вселенной непременно рождается другая. По одну сторону гибнет старое — по другую рождается новое… Ошо познал это на своем опыте…

Он настолько отрешился от мира, что порой не узнавал самых близких. Он забыл, как его зовут… И все окончательно убедились: он — безумен.

Но для самого Ошо это безумие стало медитацией. А на самом пике врата наконец-то отворились…

Мир вне разума, если попасть в него впервые, действительно кажется безумием, мраком, вязкой темнотой. И назад вернуться нельзя — там уже ничего нет. И вперед тоже идти невозможно — кругом ни зги.

Мистик признавался, что целый год пребывал в таком состоянии, что никто не мог бы предсказать, чем это обернется. Целый год он жил так, что с большим трудом поддерживал в себе жизнь. Погружение было настолько глубоким, что, пытаясь понять, есть ли у него еще голова, Ошо буквально бился головой об стену, потому что только боль могла ненадолго вернуть ему ощущение тела. Пушкинский пророк в то время мог бы стать для Ошо подходящей компанией…

Что он чувствовал, когда наступило просветление? Что вообще чувствуют в таком экстраординарном состоянии?

Ошо описывал это так, что становится вообще невозможно понять смысл происходящего. Будто попадаешь в мир вне смысла, и его трудно постичь, трудно разложить на части, трудно объяснить словами, языком.

Весь тот день, 21 марта, выдался для Ошо каким-то странным, ошеломляющим и оглушительным. Ему казалось, что прошлое исчезает, он рвал связи со своей историей. Ошо забывал автобиографию, становился кем-то несуществующим, кого Будда когда-то называл анатта. Исчезал разум.

Так, по его собственному утверждению, Ошо постигал, что просветление не имеет ничего общего с умом И то мгновение, когда ум остался позади, как раз и есть лишь чистая осознанность. Просветление — это свечение.

Теперь ему не было нужды сберегать воспоминания. К вечеру 21 марта состояние стало совсем болезненным. Что-то надвигалось, что-то непременно должно было случиться. И он… заснул.

Ошо вспоминал, что сон этот был странный: будто тело спит, а он бодрствует. Словно его разорвали на две части, растянули в двух направлениях, разнесли по двум измерениям. Положительное и отрицательное, сон и бодрствование, жизнь и смерть слились воедино. Это был миг, когда сливаются творец и сотворенное.

Около полуночи он проснулся. И ощутил рядом чье-то присутствие: биение жизни, мощные вибрации. И нереальным показалось все кругом: стены комнаты, дом, его тело. Ошо скажет потом, что в ту ночь он впервые постиг смысл понятия «майя». Он ощутил подлинную действительность, а одновременно с этим и иллюзорность действительности обычной.

Ошо вспоминал, что эта иная реальность — прозрачная и в то же время вполне осязаемая — она давила его. Он задыхался. Слишком много всего! Ему казалось, что он погибал. Затем возникло сильное желание выскочить из комнаты, выбежать под открытое небо. И он выскочил из дому, помчался во двор… Его комнатушка была слишком мала для такого величественного события. Потом Мистик об этом скажет, что для такого события даже звездное небо — слишком тесная крыша. Оно больше неба. Даже небо — не предел.

С того дня мир стал для Ошо нереальным. Более того, перед ним открылся другой мир. Той ночью он стал пустым, а потом наполнился. Он прекратил быть и стал самим бытием. Той ночью он погиб и родился заново. И хотя внешне он ничуть не изменился, однако, как утверждал Мастер, между ним прежним и новым не было теперь ничего общего.

Самое важное открытие, которое принесло Ошо просветление, состояло в том, что все мы рождаемся уже просветленными, что просветление заложено в нашей природе и желать того, что уже есть, совершенно бессмысленно. Мистик говорил об этом, что слова «день, когда я достиг просветления», означают только одно: в тот день он понял, что нечего достигать, некуда идти, не нужно ничего «делать». Что мы уже божественны, мы уже совершенны — вот и все…

Перед тем как река впадает в океан, она содрогается от страха. Ей предстоит исчезнуть, раствориться, стать ничем. Но иного пути у реки нет… Так и для всего существования невозможен обратный путь. Требуется риск пройти через ничто. И лишь когда река растворится в океане, она узнает, что не исчезла, а стала океаном. Исчезновение и воскрешение возможны как синонимы, когда познается ничто. Это врата преображения.

Ошо говорил, что ничто — это его меч. Он так тонок, что мы не в состоянии его увидеть. Потому что работа так деликатна, что она не может быть совершена грубыми инструментами. И хотя мы не видим меч — ничто в его руках, он всегда там.