Кража реки

Первобытный человек из племени охотников и собирателей всегда знал, откуда взялся его обед (он сам его собирал), кто сшил его мокасины (этот человек спит неподалеку) и чем занимается его пенсионный фонд (копошится в грязи; в те времена у людей был только один «пенсионный фонд» – их собственные дети). Я знаю гораздо меньше. Потратив несколько лет на исследования, я могу выяснить, что правительство, за которое я голосовал, тайно продает оружие сомнительному диктатору в другой части планеты. Но, убив на это время, я пройду мимо более важных открытий – касающихся, например, судьбы кур, яйца которых я ел за обедом.

Система устроена так, что всякий, кто не стремится что-то узнать, будет спокойно жить в счастливом неведении, а тому, кто потратит силы и время, будет очень трудно добраться до истины. Как мне избежать воровства, если глобальная экономическая система непрерывно крадет – от моего имени, но без моего ведома? Не имеет значения, оцениваете ли вы поступки по их последствиям (красть нехорошо, потому что жертвы страдают) или верите в групповые обязательства, которые необходимо соблюдать независимо от последствий (красть нехорошо, потому что так сказал Бог). Проблема в том, что нам все труднее понять, что мы делаем.

Заповедь «не укради» появилась в те времена, когда кража подразумевала, что вы собственной рукой берете то, что вам не принадлежит. Но сегодня значимые споры о воровстве связаны с совсем другими сценариями. Допустим, я вложил 10 тысяч долларов в акции большой нефтехимической корпорации, которая ежегодно выплачивает мне дивиденды в размере 5 %. Корпорация получает огромную прибыль за счет того, что не компенсирует вред, который она наносит окружающей среде. Она сбрасывает токсичные отходы в ближайшую реку, не беспокоясь об уроне для местной системы водоснабжения, о вреде для здоровья населения или об ущербе для дикой природы. Она тратит свои деньги на содержание армии юристов, которые защитят ее от любых требований компенсации, и платит лоббистам, блокирующим все попытки законодательно ужесточить экологические нормы.

Справедливо ли обвинять корпорацию в том, что она «крадет реку»? А лично меня? Я никогда не забирался в чужой дом и не вытаскивал купюры из чужого кошелька. Я не знаю, за счет чего эта конкретная корпорация получает прибыль. Виновен ли я в воровстве? Как соблюдать этические нормы, если мы не в состоянии узнать все факты, относящиеся к делу?

Можно попытаться обойти проблему с помощью понятия «этичности намерений». Важны мои намерения, а не действия или последствия действий. Но в мире, где все так тесно переплетено, высшим нравственным императивом становится необходимость знать. Самые жестокие преступления в истории были следствием не столько ненависти и жадности, сколько невежества и безразличия. Очаровательные английские леди финансировали работорговлю в Атлантике, но сами не бывали ни в Африке, ни на Карибских островах. Просто во время традиционных чаепитий они опускали в чай белоснежные кубики сахара, привезенного с плантаций, похожих на преисподнюю, о которых они ничего не знали.

В конце 1930-х годов в Германии начальник местной почты мог быть добропорядочным гражданином, который заботится о благополучии работников и лично помогает недовольным клиентам разыскивать пропавшие посылки. Он всегда приходил на работу первым, а уходил последним, и даже метель не мешала ему вовремя открыть двери почты. Увы, его эффективное и гостеприимное почтовое отделение было важным элементом нервной системы нацистского режима. Оно распространяло расистскую пропаганду, рассылало повестки призывникам и распоряжения местному отделу СС. Без искреннего стремления узнать правду добрые намерения нельзя считать полноценными.

Но что считать «искренним стремлением»? Должны ли начальники почтовых отделений всех стран вскрывать проходящую через них почту, а в случае обнаружения государственной пропаганды увольняться или бунтовать? Сегодня легко давать оценку политике Германии 1930-х годов с позиций абсолютной этики – мы знаем, к чему привела причинно-следственная цепочка. Часто отличить нравственное от безнравственного можно лишь задним числом. Пора признать горькую правду: для мозга охотников и собирателей мир стал слишком сложным.

Большинство несправедливостей в современном мире возникает не из-за предрассудков отдельных людей, а в результате масштабных структурных сдвигов, но наш мозг не приспособлен для распознавания таких структурных перемен. Каждый из нас в той или иной мере вносит вклад в эти сдвиги, но у нас нет ни времени, ни сил, чтобы их осознать. Работа над этой книгой заставила меня осознать это на личном примере. Размышляя о глобальных проблемах, я всегда уделял больше внимания позициям международной элиты, чем тех или иных групп обездоленных людей. Элита задает тон дискуссии, и игнорировать ее взгляды невозможно. Обездоленные, напротив, обычно молчат, и поэтому о них легко забыть – не по злому умыслу, а просто из-за незнания.

Например, я абсолютно ничего не знаю о мировоззрении и проблемах аборигенов Тасмании. Более того, мое невежество так велико, что в своей первой книге я предположил, что коренных тасманийцев больше не осталось – их всех уничтожили европейские колонисты. На самом деле сегодня на острове живет несколько тысяч человек, считающих себя потомками аборигенов Тасмании, и они сталкиваются со многими проблемами, одна из которых состоит как раз в том, что остальной мир, в том числе ученые, отрицают самый факт их существования.

Даже если вы принадлежите к обездоленной группе, знаете и разделяете мнения этих людей, это не означает, что вы понимаете мнения всех остальных подобных групп. Каждая группа и подгруппа сталкивается с собственным клубком проблем: предрассудками, двойными стандартами, завуалированными оскорблениями и институциональной дискриминацией. Тридцатилетний афроамериканец по своему тридцатилетнему опыту знает, что значит быть мужчиной с черным цветом кожи. Но ему неизвестно, что значит быть чернокожей женщиной в США, цыганом в Болгарии, незрячим в России или лесбиянкой в Китае.

Уже в подростковом возрасте этого афроамериканца без всяких причин постоянно останавливала и обыскивала полиция – с таким обращением вряд ли приходилось сталкиваться лесбиянке, живущей в Китае. Однако мужчина, родившийся в афроамериканской семье в «черном» районе, с детства был окружен такими же людьми, которые научили его всему, что должен знать афроамериканец мужского пола для выживания и благополучия. Китайская лесбиянка не росла в семье лесбиянок, в районе, населенном лесбиянками, и ей, скорее всего, никто не преподал уроков выживания во враждебном мире. Поэтому детский опыт чернокожего мужчины из Балтимора никак не поможет ему понять, что значит расти лесбиянкой в Ханчжоу.

В прошлом это не имело особого значения – ведь вы не отвечали за страдания людей на другом краю земли. Как правило, было достаточно простого сочувствия менее удачливым соседям. Но сегодня серьезные глобальные дискуссии по таким проблемам, как изменение климата и искусственный интеллект, касаются каждого – не важно, живете ли вы в Тасмании, Ханчжоу или Балтиморе, – а потому необходимо учитывать все точки зрения. Но как это сделать? В состоянии ли хоть кто-то понять всю сложную сеть взаимоотношений между тысячами групп людей во всех уголках мира?[173]