Глава 2

Глава 2

«Границу будем переходить маленькими

группами, по два-три миллиона…»

Трактат о военном искусстве, Сунь-Цзы.

И вот, наконец, через пять часов копчения, дается добро на выезд поезда Москва-Пекин из границ Российской Империи. Туалеты по-прежнему закрыты, но что это по сравнению с душевной бурей, которая поднимается при виде оранжевых башенок с загнутыми краями крыш – Манчжурия, Мань-Чжоу-Ли, робкий привет загадочного еще Китая отмороженным русским туристам. Минут десять тянутся укреп-районы, редкие блиндажи, кое-где виднеется торчащий из земли ствол или танковая башенка – да, были раньше, видать, горячие деньки на советско-китайской границе, но сейчас вспоминать об этом как-то не хочется. Здравствуй, Китай, здравствуй, Родина Лао-Цзы, Конфуция, всего мирового кунфу и цигуна, пятитысячелетняя цивилизация, подарившая миру шелк и бумагу, компас и порох, книги и чай, соевый соус и пельмени, утку по-пекински и свинину в сладком подливе с ананасами, суп из креветок и фу-цзу-мала, па-сы-пхинго и юй-сян-жоу-сы… ох, простите, увлекся.

Да, итак, мы прибываем на перрон в Манчжурии, мы сходим на этот перрон, мы дышим китайским воздухом – поверьте, он другой! – и слегка ошалеваем от непривычной атмосферы. Жизнь в Китае двигается быстрее, чем у нас, китайские суставы смазаны соевым соусом на много столетий вперед – больше шума, быстрее и выразительнее речь, пестрые свободные одежды, конечно же – больше, много больше народа, кипучая торговля – без особой напряженности, как-то легко и азартно, больше странных запахов, музыки (в Китае музыка играет ВЕЗДЕ) – легкой, мелодичной, но вполне современной, больше неона и всяких фонариков. И все это – всего лишь в пределах маленького перрона международного вокзала заштатного окраинного поселка. Что же нас ждет дальше? Нас одолевает легкий кризис провинциализма, который решено преодолеть несколькими бутылками китайского пива и блинчиками кань-тоуфу – плотный соевый сыр. А также куплены пакетики с малопонятными острыми грибами и жареный арахис. Ждем китайскую таможню, вечереет, откуда-то заманчиво тянет незнакомой кухней. Вертим в руках первые юани, Сан-Сеич монотонно объясняет Михаилу Викторовичу китайский счет. К Роберту и Алинке периодически обращаются по-китайски, принимая за своих. Фраза «Я не китаец, я русский» в устах Роберта, чистокровного корейца, вызывает у аборигенов подозрение – издевается, может? У Алинки, по-крайней мере, вполне европейский цвет лица, да и по-китайски она изъясняется более свободно. Все это веселит компанию наряду с прибаутками Владимира Владимировича. Темнеет окончательно…

У китайских пограничников есть комьютер! По этой причине или нет, но формальности проворачиваются вдвое быстрее, чем у нас. Китайские таможенники одеты в белые рубашки и кажутся немного игрушечными – то ли тощие, то ли вышколены. Тем не менее разговаривают жестко и так же, как наши, не терпят лишних разговоров и непонятливых. Ху-чжао? (паспорт) Вот тебе, плиз, мой ху-чжао. Турист? А то! (дано указание по-китайски не разговаривать – перепутаешь тоны, чего доброго, и сиди в КПП до следующего поезда)

Ура! Мы идентифицированы китайским КГБ как честные туристы, не шпионы и не контрабандисты, и не – упаси боже, даже иностранцам смертная казнь – торговцы наркотиками. Уже уходя, офицер поинтересовался у А.М., куда едем – в Шаолинь, вестимо. Последовала героическая история о бурной кунфуистской молодости, постная рожа под фуражкой расплылась в улыбке. Эх, поехал бы хоть сейчас с вами, но сами понимаете – служба… Мы понимаем.

Колеса скрипнули, свисток перронного (?), поезд выдвигается в манчжурскую ночь. Мосты сожжены, мы в Китае! Общее торжество, пиво открыто, одиннадцать человек набивается в штабное купе. В соседних, надо сказать, китайцы тоже гудят как надо – они дома, они теперь хозяева, а мы – гости. Проводники это понимают и командуют китайцами значительно вежливее. Ну а мы… Странное дело, в Китае я никогда не чувствовал себя совсем чужим, таким бледнолицым инородным телом – возможно, сказывалось плотное изучение китайской культуры – кунфу, буддизма – да и несколько лет занятий языком не прошли даром. Наоборот, дышалось легко и естественно.

На третий день пребывания в вагоне, в постоянном контакте с носителями языка, начали постепенно «открываться» уши – бессвязное лепетание китайцев в тамбурах и соседних купе вдруг стало обретать очертания отдельных слов, а потом и фраз. На язык неожиданно полезли обороты, выученные два года назад и безнадежно, вроде-бы, уже забытые. Стало очевидным, как далеки тексты и диалоги учебника от живой прокуренной и часто безграмотной китайской речи.

Осваиваю искусство еды палочками левой рукой, голодная смерть уже не страшна. Закупленная в Манчжурии лапша в круглых термомисках значительно круче нашего «Доширака», но слабых желудком предупреждаю сразу: китайскую кухню опасно мешать с кока-колой и прочими ароматизаторами, идентичными натуральным. И вообще, при въезде в Китай полезно поголодать сутки – дать организму подготовиться к атаке непривычных вкусов и сочетаний.

Полдень следующего дня – первый крупный город, Харбин, четыре миллиона жителей. Вокзал невзрачный, но большой, толпы народа на перроне. К русским здесь привыкли, раньше ведь город был на территории России, много зданий построено нашими – «сталинки», но уже полно небоскребов. Наша попутчица, студентка и одновременно преподаватель Красноярского Госуниверситета – Наташа (Цзян Бэньжун), живет именно здесь. Тепло прощаемся до осени, когда она вновь приедет учиться русскому и преподавать китайский. Наташа – член компартии, и относится к этому вполне серьезно; на наши же буддийские задвиги смотрит слегка недоуменно, явно надеясь (как, впрочем, и большинство женщин), что с годами все пройдет. Мы точно знаем, что все пройдет и потому тоже не расстраиваемся.

Чанчунь, Шэньян, Тяньцзин – китайские железные дороги явно построены лучше, поезд идет быстро, качает меньше. По сторонам – моря риса, гаоляна, степи и реки (желтые, мелководные), ровные насаждения серебристых пирамидальных тополей. Деревни, заводы, изредка мелькнет традиционная кривая крыша – может, храм, может – ресторан. Рисовые поля – произведение искусства, травинка к травинке, ровнейшие рядки до горизонта. Китай кормит, наверное, всю Восточную Азию (как выяснилось позже, себя тоже не обижает). На кирпичных заводских заборах – красными иероглифами надписи типа «Соблюдай чистоту и порядок» или «Даешь высокую культуру крестьянам!». Где-то мы это уже видели… Четвертые сутки в вагоне, рука под гипсом болит все меньше, чешется все больше. Съедаем последние запасы печенья, полуночное чаепитие – в семь утра – Пекин, время, кстати, по всей Поднебесной – красноярское, с этим легче. Надо выспаться, завтра – трудный день, завтра – Пекин, завтра беготня, десять миллионов жителей, доллары обменять, не забыть подзарядить камеру, не забыть то… не забыть се… хр-р, хр-р-р…