7
7
Подгоняемые желанием поскорее сбежать из Стамбула, мы купили билеты на паром через Босфор. Уставшие, но довольные, стояли мы на переполненной палубе и смотрели, как на пасмурном небе восходит солнце. Над нами парили птицы, и я благодарно склонил голову. Потом я оглянулся на величественный город, постепенно исчезающий за линией горизонта. Минувшей ночью, подумал я, нам грозила верная гибель, но мы не сдались и предприняли отчаянную попытку бежать. И побег удался, потому что нас не покидала надежда. Надежда на Бога позволяет человеку преодолеть невообразимые препятствия. Мы не утратили ее, оказавшись в ужасном положении, и тем самым призвали к себе на помощь высшие силы, которые направили нас, очистили и в конце концов спасли. У меня все еще дрожали руки, и в крови блуждал адреналин, но в глубине души я был благодарен банде убийц. Став орудием в руках Провидения, они преподнесли мне бесценный урок и подготовили меня к предстоящему паломничеству.
После столь враждебного приема, оказанного нам в Стамбуле, для нас стало полной неожиданностью гостеприимство жителей Восточной Турции. Они нередко приглашали нас к себе в гости и угощали обедом. Обычно трапеза была скромной и состояла из национальных турецких лепешек и чая, но скромность угощения с лихвой возмещалась теплотой и гостеприимством. Еще меня восхищала необычная архитектура многочисленных мечетей, встречавшихся нам по пути, и я при каждой возможности старался посетить эти величественные обители Бога.
Выбранный нами способ путешествия был продиктован, главным образом, безденежьем. Мы либо ловили попутки, либо ехали общественным транспортом — в тесном салоне старенького автобуса или кузове грузовика рядом с местными жителями, их скарбом и домашними животными. Мы пересекли бесплодные, продуваемые ветрами засушливые нагорья центральной Турции, сделав небольшую остановку в Анкаре, где на пологих голых холмах паслись стада баранов и коз. Проведя в дороге пару недель, мы добрались до высокогорья в восточной части страны. Ночи стали значительно холоднее. Мы были почти в полутора тысячах километров от Стамбула, когда случилась очередная неприятность.
Я заболел дизентерией в очень острой форме. Поскольку я не мог продолжать путешествие, мы сделали вынужденную остановку в городке Эрзерум и стали просить местных жителей, чтобы они помогли нам найти самое дешевое жилье. Нас отвели в чайхану, располагавшуюся на окраине города, и поселили в комнату на третьем этаже обветшалого здания. Самое большое неудобство мне доставляла уборная. Она находилась на первом этаже, и к ней вела крутая каменная лестница из трех десятков ступеней. Уборная представляла собой дыру в полу прихожей слева от лестницы. Некоторое подобие уединенности уборной обеспечивала перегородка из гнилых досок. Когда яма переполнялась, ее чистили лопатой, но, судя по всему, делалось это не часто. Источаемое выгребной ямой зловоние вызывало тошноту, а воздух был настолько спертым, что в нем можно было задохнуться. Тем не менее, на протяжении нескольких дней я практически жил в этой ужасной уборной. После ее посещения я с огромным трудом взбирался на третий этаж, только для того, чтобы тут же бежать вниз. Сильная тошнота, рвота и постоянные спазмы кишечника очень истощили меня. Мои друзья, терпеливо дожидаясь моего выздоровления, целыми дням бродили по городу.
Однажды, когда я был один, к нам в комнату вдруг вошел незнакомец и стал копаться в рюкзаке Джеффа. Обнаружив там швейцарский складной нож, он произнес, ни к кому особенно не обращаясь: «Одна лира!» Затем он бросил на стол монету достоинством в одну лиру и поспешил прочь вместе со своей добычей. «Но ведь нож стоит гораздо дороже», — возмущенно подумал я и решил защитить имущество своего друга. Преодолевая слабость, я с большим трудом поднялся с постели и отправился вслед за непрошеным гостем. Настигнув его уже внизу, я вернул ему лиру и вежливо настоял, чтобы он отдал мне нож, что тот сделал с большой неохотой.
«Пожалуйста, зайдите попозже и поговорите с Джеффом», — сказал я, еле держась на ногах. Незнакомец молча ушел.
Не прошло и пяти минут, как ко мне в комнату ворвалась целая толпа турок. Страдая от обезвоживания и высокой температуры, я не мог даже сидеть на кровати, не говоря уже о том, чтобы защищаться. Возглавлял незваных гостей тот самый мужчина, который совсем недавно пытался украсть у нас нож. Показав на меня пальцем, он завопил:
«Пакистанец, пакистанец! Это пакистанец!»
Толпа пришла в ярость. Турки окружили мою кровать. Размахивая дубинками и кинжалами, они злобно закричали:
«Смерть пакистанцу! Смерть пакистанцу!»
Я был один, и не знал, что делать. Что мне еще оставалось, кроме как молиться Богу?
Я поспешно достал свой американский паспорт и показал им:
«Смотрите, я — американец!»
Из толпы вышел пожилой турок, который, по-видимому, был у них главным. Взяв у меня паспорт, он стал внимательно изучать его, словно иммиграционный служащий. Затем, подняв на меня глаза, он спокойно спросил:
«Значит, ты не пакистанец?»
«Нет».
«Ты американец?»
«Да», — ответил я.
Пожилой турок наклонился ко мне, чтобы пожать руку.
«Очень хорошо, мы любим американцев. Вы даете Турции оружие».
Выразив мне почтение, турки ушли.
Не успел я опомниться, как снова услышал топот ног по лестнице. Я взмолился о защите. И снова дюжина турок ввалилась в комнату и окружила мою кровать. Но на этот раз они пришли с миром, принеся мне лепешки и чай.
Старик произнес:
«Ты американец. Это очень хорошо. Мы просим прощения. Теперь поешь».
У меня совершенно не было аппетита. Более того, меня тошнило от одного запаха пищи. Я понимал, что, съев лепешку с чаем, я буду вынужден провести в ужасной уборной остаток дня и всю ночь. Но что я мог поделать? Отказ от угощения турки восприняли бы как оскорбление. Их правила гостеприимства не допускали такого. Я выдавил из себя улыбку и к большому удовольствию турок съел все лепешки, которые были на тарелке. Последствия не заставили себя долго ждать.
Мало-помалу я пошел на поправку. Однажды вечером я в одиночестве брел по пыльной дороге, поражаясь нищете окружающих мест. Местные жители, одетые в рубище, ютились целыми семьями в ветхих лачугах, в которых не было почти никакого имущества Люди, встречавшиеся мне по дороге, выглядели голодными и угрюмыми. На Западе такую нищету даже трудно было себе вообразить. Хотя еще был октябрь, уже начались холодные ночи — признак приближающейся зимы, которая в этой части Турции бывает долгой и суровой.
Чтобы попасть в нашу комнату, нужно было сначала пройти через чайхану, располагавшуюся на первом этаже дома. Этим вечером в чайхане меня неожиданно схватил за руку и насильно усадил рядом крепкий мужчина лет тридцати, с черными лоснящимися волосами и тонкими усиками. Судя по тому, как к нему относились другие посетители, он был очень уважаемым человеком. Придвинув ко мне стакан чая, мужчина устремил на меня испепеляющий взгляд своих черных глаз. Его губы и тело дрожали. Никогда еще я не видел такого сильного выражения эмоций. Мужчина не говорил по-английски. Указав на арабскую надпись, выгравированную у него на золотом перстне, он зарычал, словно разъяренный лев: «Алла-а-ах!» Затем он резко ткнул мне пальцем в лицо, показывая, что требует от меня произнести имя Бога.
Я был не в силах вынести его взгляд и потому уставился на стакан чая, стоявший на столе. Там не было ни молока, ни сливок, лишь кубик сахара медленно таял на дне.
Схватив меня за подбородок, мой собеседник заставил меня смотреть ему прямо в глаза Мне захотелось исчезнуть и раствориться, как этот кубик сахара. Незнакомец опять ткнул мне пальцем в лицо и прорычал: «Алла-а-ах!»
Очевидно, что в моих интересах было удовлетворить желание этого незнакомца, поэтому я с глубоким почтением пробормотал: «Аллах».
Но моего собеседника буквально затрясло от бешенства. Он посмотрел на меня так, словно хотел своим пронзительным взглядом сжечь меня дотла. Не в силах больше терпеть, он с размаху ударил кулаком по столу: «Нет! Алла-а-ах!» Стаканы попадали на пол, и вокруг нас стали собираться люди. Незнакомец еще больше повысил голос: «Нет! Алла-а-ах!» — и снова ткнул мне в лицо пальцем.
На этот раз я крикнул «Аллах» гораздо громче.
Но незнакомцу этого показалось недостаточно. Он уже дошел до безумия, а я, наоборот, окаменел от ужаса. Мужчина опять грохнул кулаком по столу и в четвертый раз проревел во всю мощь своих легких: «Нет! Алла-а-ах!» При этом посетители чайханы посмотрели на меня так, будто поймали меня за осквернением их святыни. Ткнув могучим пальцем мне в грудь, он придвинул меня к стене вместе со стулом и грозно потребовал, чтобы я произнес имя Господа с таким же рвением, как и он.
Уже в который раз за свое путешествие я отчетливо ощутил, что ангел смерти простер над моей головой свои крылья. Что мне еще оставалось, как не взмолиться Всемогущему Аллаху о спасении? Я встал, воздел руки и от всего сердца крикнул: «Алла-а-а-ах!»
Наступила тишина. Незнакомец долго смотрел мне в глаза, а потом, одобрительно кивнув, вышел из чайханы. Все вернулись за свои столики, а я, потрясенный, опустился на стул и некоторое время приходил в себя. Так мне еще никто не проповедовал.