Учение о стратегии

Учение о стратегии

Солнце вставало над озером Сиху, окутанным утренним, светлым, как улыбка, туманом. С севера, запада и юга его окружили величествен­ные холмы, а на восточном берегу расположились роскошные дома знати, предпочитавшей селиться в центральной части этого прекрасного города. Со­гласно легенде, Феникс унес жемчужное ожерелье, принадлежащее дочери царя Драконов. Дракон бро­сился его догонять, выхватил ожерелье, но оно рас­сыпалось, и там, где упали жемчужины, появилось необыкновенной красоты озеро. А впрочем, есть еще много прекрасных легенд, одна удивительней другой, о том, как пришла на землю эта небесная красота.

Была весна, и город утопал в цветении садов и величии храмов. В этот день Ши решил отменить все дела и пойти к озеру, чтобы насладиться весной в одном из павильонов «Для чтения стихов» или же «Для слушания течения воды». Отец и сын, одев­шись как монах и послушник, вышли из дворца и отправились в город. Сердце наполнялось бес­конечным покоем этого огромного, поражающего своим великолепием города, похожего на кусочек рая на земле. Посередине озера, словно огромный живой дракон, возвышался живописный остров Гу- шань - остров Одинокой Горы, от которого в серд­це города протянулись два старых моста. На этом острове родилась легенда о белой змее, которая превратилась в девушку и влюбилась в юношу, по­встречавшегося ей в павильоне «Созерцания луны».

Подойдя к озеру, отец и сын вошли на мост из дикого камня, где среди каменной породы мож­но было видеть нефритовые прожилки. На минуту они остановились в павильоне «Тающего снега», чтобы полюбоваться на диких гусей и золотых рыбок, которые собирались в стаю около моста в ожидании лакомств, как только там кто-то оста­навливался. Ши достал рисовую лепешку, разломал ее и стал бросать кусочки в воду. Гуси имели пре­имущество и выхватывали кусочки друг у друга, пока те не успевали еще упасть в воду. Однако не­которые рыбки выпрыгивали из воды и, к неопи­суемому восторгу Иньюаня, выхватывали кусочки лепешки из-под носа у гусей. Но лепешка скоро за­кончилась, и отец с сыном продолжили свой путь на остров.

Весна, словно искусный живописец, создавала свои картины. Зеленая яркая трава больше на­поминала ковер, который расстилают для того, чтобы любоваться цветущими лилиями, орхиде­ями, камелиями и нежными цветками, упавшими с цветущих деревьев лил авади, неуловимый запах которых напоминал о тонкости и хрупкости всего прекрасного в этом мире. Священная гора Гушань с ажурными беседками и пагодами едва проступа­ла в утреннем тумане. На северном склоне ее росли лиственные деревья, шириной в три обхвата и вы­сотой как две вековые сосны. В густом девственном лесу были искусно проложены извилистые горные тропинки, позволяющие любоваться открывающи­мися пейзажами так, словно вы ходите по живой картинной галерее.

У подножия горы на берегу озера раскинулся сливовый сад. Когда на деревьях сливы мэйхуа[16] по­являются, словно густая пена, нежные бело-розо­вые цветы, то весь остров становится «благоухан­ным снежным морем». Было время, когда здесь жил в уединении известный поэт Линь Хэцзин[17], кото­рый и посадил этот сад, собирая со всех стран, где он путешествовал, саженцы диких слив. А еще он верил, что аисты - это волшебные птицы, которые приносят счастье, поэтому он разводил аистов, не­смотря на их нежность и пугливость. Когда аисты подрастали, он выходил на берег озера и выпускал их, чтобы поделиться со всеми счастьем. Бесед­ка Фонхэтин[18], которая была построена в память о нем, обращена фасадом к озеру. Аисты до сих пор любят гнездиться на склонах этой живописной горы. Их грациозные фигуры украшают величе­ственный пейзаж этого магического места.

Чисты и прозрачны воды озера, словно живым ожерельем окруженные плакучими ивами, неж­ным бамбуком, цветущими персиковыми и сливо­выми деревьями. Кое-где видны обвитые плющом маленькие уютные павильоны и уединенные бе­седки, из которых можно любоваться на пышные цветущие лотосы и тихие рукотворные заводи. Над водой возвышаются каменные башенки, так по­любившиеся живописцам из-за того, что в лунные ночи их длинные тени, струящиеся по водной гла­ди, словно тайные дорожки в бесконечность бытия.

Отец и сын долго бродили по острову с его хол­мами и беседками, многочисленными висящи­ми над водой мостиками. Потом они вернулись в город и уединились в маленькой, густо увитой плющом беседке на берегу озера. Они могли спо­койно любоваться озером и также могли наблю­дать за городской жизнью сквозь заросли плюща и ажурные переплетения беседки, оставаясь не­видимыми для прохожих. С одной стороны взгляд утопал в бесконечной, туманной пелене над вод­ной гладью и восторженно следил за игрой пер­вых лучей солнца, падающих на вершину Гушань, покрытую мглистой дымкой. С другой стороны они видели, как вокруг роскошных городских до­мов толпятся прохожие и зеваки, едут всадники, грузчики с поклажей, бегают разносчики всякой всячины, шествуют слуги с паланкинами, снуют стайки ребятишек, торгуются в лавках покупатели.

Я привел тебя в это место не случайно. Отсюда ты можешь видеть могилу одного из лучших вои­нов Поднебесной. Я бы хотел тебе рассказать о нем. Это тот, кто достиг совершенства в стратегии, да и во всем, что касается войны. Его имя - Юэ Фэй. Противник бежал, только лишь узнав, что он со­гласился возглавить войска. Но не так прост был его путь, и мне не так просто рассказать тебе обо всем. Поэтому наберись терпения. Я расскажу тебе эту историю, во всяком случае то, что я об этом знаю. Но начнем по порядку.

Ты видел прекрасные картины в дворцовой гале­рее? Это то, что осталось от императорского дома живописи «Хан Лин Хуа Юань», где выставлялись лучшие работы мастеров со всей страны.

А золотую вязь каллиграфии - ты видел? Она называется стиль «Тонкого золота» и напоминает золотые нити, крученые и гнутые.

Это прекрасно. Это все создал твой прадед Ху- эйцзун, восьмой император династии Сун.

Он был мастером каллиграфии, чайной цере­монии, музыки и живописи. Он сам писал стихи, создавая собственный стиль каллиграфии, рисовал картины, главными персонажами которых были птицы и цветы. Он интересовался архитектурой и устройством садов и даже писал трактат по меди­цине. Он проводил большую часть своего времени, восхищаясь искусством, собирая живопись, калли­графию и все, что осталось от предыдущих эпох[19]. Его имя было Чжао Цзи, он был ir-сыном импе­ратора Шенсонга. В 11оо г. его старший брат умер, не оставив после себя наследника.

Чжао Цзи не хотел быть императором, но такова была воля судьбы, что восьмым императором ди­настии Сун стал именно он, известный живописец, каллиграф, музыкант, мастер чайной церемонии и собиратель древностей Чжао Цзи, он же импе­ратор Хуэйцзун[20].

Вместо военных походов его привлекали совсем иные дела. Он открыл в Кайфыне в Ш2 г. Академию живописи, и большая часть столичных художников получила придворные чины и звания.

Хуэйцзун очень много сделал для империи во времена своего правления: усовершенствовал устройство государства, уделял внимание разви­тию медицины. Он сам собрал и описал лучшие способы приготовления порошкового чая. Став по­кровителем чайного производства, он устраивал чайные турниры, в которых участники должны были узнать и оценить разные виды чая. Благода­ря нему производство чая увеличилось в несколь­ко раз, процветала чайная торговля. Развивалось производство фарфора, шелка, мебели, бронзовых зеркал, лаковых скульптур, ювелирных изделий. Росли и богатели города. Начали культивировать­ся сорта риса, дающие по два урожая в год.

Но он не был стратегом, и он был так увлечен прекрасным, что не успел уследить за своими северными границами, где в 1115 г. южно-мань­чжурские чжурчжэни основали Золотую империю Цзинь. В результате ему пришлось отдать Кайфын чжурчжэням, и Кайфын, одна из величайших сто­лиц мира, была разграблена.

Захватив скипетр императора, драгоценности, книги, астрономические инструменты, географи­ческие карты, искусных ремесленников, мастеров, певцов, актеров, конфуцианцев и буддийских мо­нахов и забрав в плен всех членов императорского рода Чжао: императрицу, принцессу и даже самого Хуэйцзуна и его старшего сына Чжао Хуаня, к тому времени уже ставшего императором Циньцзуном, чжурчжени ушли на север.

И только его младший сын Чжао Гоу, которому было всего двадцать лет, сумел спастись и остано­вил нашествие, перенеся столицу государства сюда, в Линьянъ[21], и провозгласив создание государства Южная Сун. Он принял тронное имя Гао-цзун. Это было в 1127 г. В том же году его жена родила ему сына[22].

И в этом же году, вместе с членами импера­торского двора, был взят в плен государственный чиновник Цинь Гуй[23]. Но его щедро одарили и от­правили обратно, устроив все так, как будто Цинь Гуй совершил побег из плена. Сунь-дзы называл таких людей «внутренними шпионами». Вернув­шись на родину, Цинь Гуй вновь попал на госу­дарственную службу и, ловко устраивая интриги, достойные лучших шахматистов, достиг высшего поста в имперской бюрократии - канцлера. Таким образом, все управление империей оказалось в ру­ках предателя, что впоследствии сыграло роковую роль в судьбе всей страны.

Молодой император Гаоцзун возглавил сопро­тивление завоевателям. Ему помог в этом Юэ Фэй, который искусными маневрами остановил наступ­ление чжурчжэней и отвоевал земли по берегам Хуанхэ и Хуайхэ.

Маршал Юэ Фэй родился в 1103 г. в провинции Хэнань. Легенды рассказывают, что во время его рождения произошло знамение: огромная птица опустилась с неба на крышу дома его родителей, села и подняла страшный шум. Отец Юэ Фэя счел это великим знаком, предвещающим его новорож­денному сыну необычную судьбу, и дал сыну имя Фэй, что означает «летать». Отец верил, что ког­да-нибудь его сын, как птица, взлетит к небывалым карьерным высотам и станет великим благород­ным человеком.

Когда Юэ Фэю исполнился месяц, Хуанхэ вышла из берегов. Вода прибывала, поглощая все вокруг, надежды на спасение не оставалось. Тогда мать Юэ Фэя взмолилась, обращаясь к небесам. Внезапно в мутном потоке воды она увидела деревянную храмовую урну размером с небольшую лодку. Уце­пившись за нее, она спасла жизнь себе и ребенку. Но когда они вернулись назад, оказалось, что дом и все их имущество унесла река, а землю забрал местный помещик. Так они остались в нищете и разорении. Мать Юэ Фэя была женщиной умной и образованной, воспитанной в лучших конфуци­анских традициях, поэтому трудности не сломили ее дух. Она обучала Юэ Фэя грамоте, рисуя на пес­ке иероглифы. Она старалась привить сыну благо­родные идеалы и уважение к государству.

И, хотя у них не было денег платить за образо­вание, Юэ Фэй вырос одним из самых образован­ных юношей в своем селе. Его любимыми книгами были книги по истории и теории военных дейст­вий, в том числе военный трактат «Сунь-цзы». Ко­гда он подрос, он стал арендовать участок земли у помещика по имени Хань Ци, чтобы помогать матери. Природа щедро одарила его физической силой и быстрым умом. Никто не мог сравниться с ним в учебе и физических состязаниях. Однажды странствующий монах, ученый и мастер боевых искусств по имени Чжоу Дун, увидел Юэ Фэя и, вос­хищенный его способностями, стал обучать его боевым искусствам.

Это была целая система, включавшая в себя рукопашный бой, бой с оружием, тактику воен­ных действий, верховую езду, стрельбу из лука и прочие дисциплины. Благодаря непрерывным тренировкам Юэ Фэй усвоил все, чему его учил монах Чжоу Дун. Поговаривают, что Чжоу Дун был ясновидящим и бессмертным небожителем и по­дарил Юэ Фэю трактат «Ицзиньцзин», посвятив его в тайны вхождения во врата Дао.

Историческая справка:

Согласно историческим данным, Ли Цзинь пре­жде всего излагает историю прихода Бодхидхармы в Китай. Он рассказывает, что Дамо, перед тем как покинуть монашескую обитель, оставил железный ящик, в котором монахи обнаружили два свитка. Первый из них оказался «Трактатом о питании костного и головного мозга» («Сисуйц- зин») и его передали чаньскому патриарху и на­стоятелю монастыря Хуэй-кэ. Знаменитый трак­тат нередко упоминается в более поздних тру­дах, а известные мастера цигун и ушу до сих пор пытаются разгадать технику «питания костного и головного мозга», предлагая свои варианты. Сам же трактат, по всей вероятности, сгорел во время одного из нескольких пожаров, про­изошедших в Шаолине. Вторым свитком был знаменитый трактат «Ицзиньцзин».

В 1122 г. чжурчжэни[24] напали на китайские зем­ли севернее Янцзы, и армия основанной ими дина­стии Цзинь[25] проникала все дальше в Южный Ки­тай, куда бежал младший сын Хуэйцзуна Чжао Гоу. Юэ Фэю в то время исполнилось девятнадцать лет, он служил у одного помещика в личной охране. Как только появилась возможность, он доброволь­но поступил на военную службу в регулярную армию и благодаря своим природным талантам и полученным от Чжоу Дуна знаниям быстро про­двинулся от простого солдата до военачальника и в свои двадцать пять лет уже стал генералом, а вскоре и маршалом.

Он создал армию, прославленную своей дис­циплиной. Своим солдатам он говорил: «Не раз­бирайте на дрова ни единого дома, даже если вы замерзаете, и не грабьте народ, даже если страда­ете от голода».

Приняв командование армией, Юэ Фэй ввел собственную систему обучения своих солдат бое­вым искусствам. Он впервые сделал обязательным преподавание ушу новобранцам.

В его армии была строгая дисциплина при под­готовке солдат, которые ежедневно оттачивали свое мастерство до совершенства. Кроме того, став маршалом, Юэ Фэй создал войсковое соединение с надежным и эффективным управлением внутри всех подразделений. И, наконец, он разработал для своей армии специальные комплексы упраж­нений для укрепления здоровья и поддержания боевого духа. Ему приписывают создание вну­треннего боевого искусства «Направленная воля» (синьи-цюань), комплекса упражнений цигун «Во­семь отрезов парчи» (бадуань-цзин), а также стиля «Орлиный коготь» (ичжао-цюань). С его именем связывают возрождение боевых искусств.

Юэ Фэй неустанно вел бои на полях сражений, оказывался перед многочисленными врагами и со­вершал великие подвиги. Однако его истинным желанием было преданно служить своей стране, он не стремился к славе, известности и богатству. Он был скромен, рассудителен, почтителен с другими и действительно хотел вести тихую жизнь без мир­ских стремлений. Несколько раз Юэ Фэй обращал­ся к императору, выражая намерение удалиться на покой после достижения своих целей. В своей лирической поэме «Человек Цзян Хун» Юэ Фэй пи­сал: «В тридцать лет мои дела - только пыль, мое путешествие протянулось на восемь тысяч ли»...

Когда его отозвали с поста главнокомандующего армией, он уединился и жил жизнью отшельника.

Писал стихи, читал книги, проводил время с семь­ей, занимался внутренними алхимическими прак­тиками, изучал трактат «Ицзиньцзин», подарен­ный ему его духовным учителем. В это же время он сам пишет прикладной трактат «Рассуждения маршала Юэ Фэя», который до сих пор является основой всех боевых искусств. Он включает десять рассуждений:

Рассуждение о целостности.

Рассуждение об инь и ян.

Рассуждение о Трех Частях.

Рассуждение о Четырех Окончаниях.

Рассуждение о Пяти Фазах.

Рассуждение о Шести Объединениях.

Рассуждение о Семи Наступлениях.

Рассуждение о маневрах тела.

Рассуждение о шагании.

Рассуждение о бое.

О Юэ Фэе говорили: «Держа в одной руке небес­ное копье, он может предрешать победу сражения. Однако отсутствие мирских желаний и благород­ные черты заставляют его искать уединения».

Но когда цзиньская армия зашла глубоко внутрь страны, то император Гаоцзун семнадцать раз об­ращался к Юэ Фэю с просьбой вернуться на пост главнокомандующего. С тяжелым сердцем он воз­вращался в армию. Многие его соратники были убиты на поле боя или оклеветаны Цинь Гуем. Но вся армия и все добровольческие отряды при­ветствовали своего легендарного маршала.

Вместе с ним в армию пришел его сын, Юэ Юнь. Воспитанный своим отцом, он стал храбрым и умелым солдатом. У него тоже было много во­енных достижений, и он выиграл много сражений. В известном сражении Инчан Юэ Юнь атаковал лагерь врага больше десяти раз и получил более ста ран. Наконец, он возглавил восемьсот самых храбрых и сильных воинов, с которыми победил ар­мию Цзинь. Однако в письме к императору Юэ Фэй только сообщил о военном успехе солдат и не сде­лал упоминания о Юэ Юне. Кроме того, Юэ Фэй отклонял несколько раз продвижения по службе, предлагаемые Юэ Юню императором, но это все равно не смогло спасти сына.

Китайская армия быстро освободила от чжур- чжэней большой район, и осенью 1140 г. армия Юэ Фэя нанесла войскам династии Цзинь тяжелое по­ражение в провинции Хэнань. Теперь следовало от­теснить чжурчжэней в их земли на северо-востоке. И тут пришел приказ императора, отзывающий Юэ Фэя и других военачальников, намеревавшихся способствовать дальнейшему освобождению стра­ны. Цинь Гуй послал приказ, скрепленный золотой императорской печатью, в котором Юэ Фэю пред­писывалось возвращаться. Согласно преданию, генерал принял решение не подчиняться приказу об отступлении.

Посылая этот приказ, Цинь Гуй как раз и хо­тел поставить Юэ Фэя перед выбором между его

любовью к родине и верностью императору. Чтобы все-таки заставить Юэ Фэя вернуться, Цинь Гуй послал ему в один день двенадцать скрепленных золотыми печатями приказов. Такого давления маршал не выдержал и повернул назад. С двенад­цатого раза он подчинился требованию Цинь Гуя отвести войска за Хуанхэ. Но еще пять дней его вой­ско обеспечивало отход мирных жителей в глубь страны. И только после этого Юэ Фэй выполнил приказ и отбыл в Линьань, а по приезде в столицу был немедленно схвачен и брошен в темницу.

Властитель династии Цзинь всеми силами доби­вался отстранения Юэ Фэя отдел, боясь его как не­победимого военачальника. Он передал первому министру Цинь Гую письмо, в котором настаивал на устранении Юэ Фэя как необходимом предвари­тельном условии мирных переговоров. Цинь Гуй принадлежал к богатейшим помещикам своего времени. За голову Юэ Фэя ему было обещано оста­вить его владения поблизости от Нанкина, то есть как раз в районе развертывания войск, и отдать ему другие земли, освобожденные Юэ Фэем. Поэто­му он хотел спешного заключения мира и пошел на предложенную врагами сделку.

Действуя по приказам чжурчжэнского двора, Цинь Гуй фактически парализовал все работы по восстановлению обороноспособности страны. В его план входило и устранение наиболее способ­ных военачальников империи, поэтому Юэ Фэй

и его сподвижники пали от рук палача. В результа­те предательских действий Цинь Гуя Поднебесная оказалась расколотой на два царства - Южное Сун и Северное Цзинь с чжурчжэнской династией.

Сначала он выдвинул обвинение против под­чиненного Юэ Фэю военачальника Чжан Сяня, что тот якобы намеревался поднять мятеж против императорского двора. Затем он начал утверждать, что Юэ Фэй и его сын Юэ Юнь писали Чжан Сяню некие «возмутительные письма». На основании этих лживых обвинений Цинь Гуй приказал за­ключить Чжан Сяня и Юэ Юня в тюрьму. После этого он вызвал Юэ Фэя в столицу Линьань.

Цинь Гуй настаивал на своем утверждении, что Юэ Фэй, Юэ Юнь и Чжан Сянь готовили мятеж. Когда военачальник Хань Шичжун[26] потребовал у него объяснений, Цинь Гуй дал подлый ответ: письма, по всей видимости, были сожжены, поче­му теперь невозможно проверить их содержание, но преступное деяние как таковое «предположи­тельно, налицо» («мо сю ю»).

После построенного на фальшивом обвинении судебного разбирательства Юэ Фэй был отравлен по тайному приказу Цинь Гуя, который боялся, что в стране не найдется даже палача, который сможет убить народного героя. В тот же день, в канун нового 1142 г., еще на рассвете, пока все спали, в павильоне Фэнбо были казнены Юэ Юнь

и Чжан Сянь. Юэ Фэю было только тридцать девять лет. С чжурчжэнями был подписан позорный мир. По легенде, мать сделала на спине Юэ Фэя татуи­ровку, которая состояла из четырех иероглифов: «цзинь», «чжун», «бао» и «го» - «безграничный», «преданность», «служить» и «страна».

С именем Юэ Фэя связывают также историю одного из предисловий к трактату «Ицзиньцзин». В предисловии к подлинному манускрипту «Иц- зиньцзина», которое написал в 1143 г. генерал Хун И, служивший под командованием Юэ Фэя, было ска­зано:

«Следуя вместе с отрядом войск, генерал Хун И повстречал на дороге монаха, видом своим и по­ведением вызывавшим почтение такое, как будто это был сам Будда. Он назвался наставником зна­менитого бойца и военачальника Юэ Фэя и про­сил передать ему письмо, чтобы тот мог избежать приближающейся смерти. Удивительный монах сообщил, что Юэ Фэй учился у него, но не захотел стать отшельником и уйти от повседневных чело­веческих дел, потому что пожелал защитить свою страну. То, что поведал монах о себе, удивило гене­рала и заставило его думать, что перед ним дейст­вительно бессмертный духовный наставник, пере­давший Юэ Фэю секреты боевых искусств. Монах рассказал, что завершает свое путешествие на За­пад в священную страну Уддияну к Учителю Дамо. А с тех пор как Дамо умер, минуло уже шестьсот лет.

Получив письмо, которое передал ему этот мо­нах, Юэ Фэй стал его читать и, не успев закончить, заплакал и сказал: „Этот монах - мой духовный Учитель. Долго ждать не придется - мой земной путь подходит к концу¹¹.

Предчувствуя свой скорый уход из жизни, Юэ Фэй достал небольшую шкатулку. В ней находил­ся свиток трактата „Ицзиньцзин“. Он передал его генералу Хун И со словами: „Заботливо храни эту книгу. Выбери подходящего человека и научи его. Нельзя допустить, чтобы методы вхождения во вра­та Дао перестали существовать".

Всего через несколько месяцев Юэ Фэй был оклеветан и погиб. Генерал Хун И горестно пи­сал, что Юэ Фэй был „именем известен, а волей неукротим¹¹, свое предисловие он завершает сло­вами: „Я ненавижу себя за то, что я только воин, что у меня нет больших глаз, и я не знаю, кто в этом мире обладает сильной тягой к достижению буддо- вости, кто достоин того, чтобы получить эту книгу. Выбрать подходящего человека трудно, а учить без выбора - бесполезно. Сегодня я прячу этот свиток в каменной стене в горах Суншань и предоставляю человеку, которому суждено познать Дао, обнару­жить его и использовать как способ вхождения во врата Дао. Я могу избежать греха злоупотребле­ния, не обучая никого. И тогда я смогу на Небесах встретиться с Юэ Фэем без чувства вины“».

А что это за книга «Изциньцзин»? - спросил

Иньюань, все это время внимательно слушавший рассказ отца.

Историческая справка

Буддийская традиция приписывает авторство трактата «Ицзиньцзин» Бодхидхарме - 28-му общебуддийскому Патриарху и основателю школы Чань. Утверждают, что легендарный военачальник эпохи Сун (960-1279 гг.) Юэ Фэй использовал эти упражнения для подготовки своих подразделений особого назначения. С это­го периода и началось их широкое распростра­нение в народе. Поэтому, как обычно, существу­ют различные их версии. Если же рассмотреть три слова, входящие в название «Ицзиньцзин», то можно увидеть, что это метод, позволяющий путем определенной практики изменять мыш­цы и сухожилия ради общего укрепления тела. «И» - в переводе на русский язык означает «из­менять или трансформировать, преобразовы­вать», «цзинь» - означает «мышцы и сухожилия», а «цзин»-«классическая, каноническая книга». Сочетание этих слов читается как «Канон Пере­мен в мышцах и сухожилиях».

Это магическая книга, открывающая врата в Дао. Некоторые называют ее трактатом об из­менении мышц и сухожилий. Некоторые называют ее трактатом о трансформации. Но все сказанное о ней является правдой только частично. Ибо книга эта являет собой то единое, что не является суммой частей, то единое, которое не знает целого.

Это и есть могила Юэ Фэя? - спросил Иньюань, показывая вперед по направлению каменных стел.

Да, а там, слева, могила его сына Юэ Юня.

Деяния Юэ Фэя воодушевили народ, а его судьба

возбудила по всей стране волну негодования. Через двадцать лет в 1163 г. мой дед, император Сяоцзун, реабилитировал его и приказал построить усы­пальницу генерала. Его причислили к лику святых и объявили национальным героем. Чтобы добить­ся признания общественности, император Сяоцзун приказал выкопать тела казненных и устроить тор­жественное сожжение трупов Юэ Фэя и Юэ Юня на берегу озера Сиху.

Рядом с могилами отца и сына стоят статуи Цинь Гуя и его жены, преклоняющие колени перед Юэ Фэем, как бы прося у него прощения. Статуи и поныне отмечены печатью презрения к их зло­деянию.

Военная наука требует больших знаний. Но главное знание - это твое сердце, умение видеть людей. Но еще большее умение заключается в уме­нии видеть задачи и подбирать полезных людей независимо от их отношения к тебе. Всегда есть талантливые военачальники, их надо уметь на­ходить, но надо и видеть, кто тебя окружает. Все, что касается империи, нельзя доверять никому. Все решения ты должен принимать сам, и сам должен разбираться в делах. Сейчас не то время, чтобы можно было предаваться искусству.

Из-за предателя Цинь Гуя мы обязаны платить дань государству Цзинь и называться его васса­лами. Для восьмого императора они придумали звание «племянника». И в издевательском тоне на­зывают нас то племянниками, то вассалами.

Князья приграничных районов ведут двойную игру Они не хотят подчиняться нам, выражая на словах признательность. И в то же время при удобном случае совершают набеги на границы го­сударства Цзинь, вызывая недовольство его пра­вителя.

Кроме того, на северо-западе есть другое во­йско, которое может поглотить все царство Цзинь и нашу империю. Сразившись с царством Цзинь, мы станем легкой добычей для этого войска. Силь­ное царство Цзинь закрывает нас от этого войска. Война сейчас стала подобна самоубийству. Но, уси­ливая государство и военную мощь, мы, возможно, сможем оказать сопротивление этому новому се­верному войску, если его сможет ослабить царство Цзинь.

Несмотря на многочисленные военные дейст­вия, Гаоцзун продолжал дело отца. Он вновь от­крыл Академию художеств в 1134 г. в новой столице. Росло число городов, продолжался рост численно­сти городского населения, ремесленники достигли высот в изготовлении изделий из фарфора, шелка, лака, дерева, слоновой кости и других изделий. Из­обретены были порох и компас, распространялось книгопечатание, выводились новые высокоуро­жайные сорта зерновых, увеличивались посевы хлопка. Одним из наиболее впечатляющих и ве­ликих его деяний стало хорошо организованное введение и распространение новых сортов скоро­спелого риса, дающего два урожая в год. Он готов был платить дань, чтобы остановить боевые дейст­вия. Он хорошо знал трактат Сун-цзы.

А это что за трактат?

В нем собрана военная мудрость. Послушай одну историю из него.

В 597 г. до н. э. войска двух древних китайских царств, Чу и Цзинь, сошлись в большой битве, и во­ины Чу наголову разбили врага. Советники чуского царя тут же предложили ему воздвигнуть на мес­те битвы башню в память об одержанной победе, но царь ответил им: «Вы не понимаете, что значит „война". На письме это слово состоит из знаков „ко­пье" и „остановить". Быть воинственным - значит предотвращать насилие, откладывать в сторону оружие, не терять своего величия, распространять в стране мир и увеличивать благосостояние людей. А теперь из-за меня тела воинов двух царств лежат в поле, ибо я применил насилие.

Из-за меня было обнажено оружие, ибо я не поз­волил отложить его в сторону. А если я позволил обнажить оружие и применить насилие, могу ли я сохранить свое величие? Я пошел против воли многих людей - как могу я распространять мир в стране? Я извлек выгоду от невзгод и страданий других - как могу я сказать, что увеличил их бла­госостояние? Нет, лучше воздвигнем здесь алтарь, чтобы принести жертвы нашим сиятельным пред­кам и объявить им о моих деяниях. На этом и оста­новимся, ибо содеянное мной не есть настоящая победа».

Подлинная победа может быть одержана только мирным путем просто потому, что в гневе и ярости человекоубийства никогда не было и не может быть истины. Мудрость древней стратегии учит совсем другому:

«Искусный полководец побеждает без боя. Величайший воин не воюет».

Об этом же говорится и в «Дао-дэ цзин»:

«Благородный правитель во время мира предпочитает быть уступчивым и лишь на войне применяет насилие.

Войско - орудие несчастья, поэтому благородный правитель не стремится использовать его, он применяет его только тогда, когда его к этому принуждают.

Главное состоит в том, чтобы соблюдать спокойствие, а в случае победы себя не прославлять. Прославлять себя победой - это означает радоваться убийству людей. Тот, кто радуется убийству людей, не может завоевать сочувствия в стране. Благополучие создается уважением, а несчастье происходит от насилия». 

(«Дао-дэ цзин», 31-й стих)

Тонкая тишина поселилась в беседке. Все звуки оказались где-то далеко снаружи. Только тихий плеск прыгающих рыбок изредка проникал сквозь невидимую границу уединенного пространства.

Здесь так красиво.

Да, я бы хотел здесь построить храм в честь Юэ Фэя.

Между тем полдень уже миновал. На площади стало как-то многолюдно. Послышался необыч­ный шум, как будто кто-то начал строительство. Отец и сын сквозь стенки беседки стали наблюдать за площадью.

Что там происходит?

Я думаю, это приезжие актеры.

А что они делают?

Они готовят сцену. Здесь будет представление.

Давай посмотрим!

Нам пора возвращаться. Мы вышли в город еще до рассвета, а теперь уже полдень.

Но мы же сами самые главные!

Ши засмеялся:

Хорошо, не так часто здесь бывают бродячие актеры. Давай посмотрим, что это будет за пьеса.

Тем временем один из актеров уже начал раз­влекать собравшуюся публику пением:

О, сколь прекрасны Острова Бессмертных,

О, сколь прекрасны парки у дворцов.

Но мне милее сень лачуги тесной И скромная краса лесных цветов.

Ах, что за радость здесь и наслажденье Весной И летом

И порой осенней.

Деревья и цветы, посаженные мною, - Дань благодарности природы чудесам.

Она меня вознаградит весною,

Ведь я по вёснам счет веду годам.

Так я обрел бессмертие в тиши:

Довольство, негу И покой души.

Вдруг на площадь перед сценой выбежали актеры, одетые в простую деревенскую одежду. Они по оче­реди выкрикивали:

Что там за шум?

На крышу дома Юэ упала птица!

Птица?

-Упала?!

Да, большая черная птица!

Но к чему бы это?

Но почему она упала?

Может быть, она устала?

Она слишком большая...

Но, может, ее кто-нибудь подстрелил?

Она слишком большая...

Но почему она черная?

Может, это черный маг, пронзенный лучом света?

А что это за птица, какого она рода? Я таких птиц ни разу не видывал...

А может, это какой-нибудь бессмертный ре­шил отдохнуть?

Все с почтением замолкают. В это время двери дома открываются, и выходит отец Юэ Фэя. Он говорит:

У меня родился сын.

Люди, собравшиеся у его дома, отвечают ему:

Тебе на крышу села большая птица!

Птица? - удивленно переспросил отец Юэ Фэя. - Это добрый знак. Я назову сына - Фэй... что значит «летать»...

Опять заиграла музыка и забегали актеры. Инью­ань шепнул на ухо отцу: «Я думаю, что это пред­ставление про Юэ Фэя. Ведь не зря же они выбрали это место. Давай останемся. Нас здесь все равно никто не видит».

Но Ши и сам захотел остаться. Столько много недоговоренного осталось до сих пор в этой исто­рии... Тем временем на сцену вышел актер-рас­сказчик:

Да, может быть, и добрый знак.

А может быть, и черный маг,

Пронзенный яркой вспышкой света.

Кто прав? Не будем же гадать,

Вы здесь найдете все ответы!

На сцену выбежали артисты в гусиных перьях, они бегали, махали руками, потом начали друг с дру­гом разговаривать:

Ты куда летишь? Уж очень ты радостный и вдохновенный!

Я лечу... Лечу я к Гаоцзуну от Юэ Фэя. Он на семнадцатый раз ответил согласием принять командование войсками!!!

А что внизу, там?

-А там бегут войска чжурчжэней. Слух прошел, что Юэ Фэй согласен.

А там? - показывает вниз.

А там отряды обороны освобождают земли от чжурчжэней.

Вот это да! Одно лишь имя - слишком много значит!

А если он вновь сядет на коня?

-Тогда и император цзиньский все бросит и сбе­жит на Север восвояси!

Конечно! Имя Юэ Фэя!

Кто он? Даос? Отшельник? Полководец?

Маг, познавший тайны «Ицзиньцзина»?

Вперед вышел актер-рассказчик, сел на сцену, раз­ложил себе тарелку, палочки, обернулся как бы не­хотя к зрителям:

Если вы хотите знать, что будет дальше, при­ходите в другой раз!

Разносчики сладостей засуетились и стали напере­бой предлагать свой товар зрителям. Один из них, мальчишка лет семи, подбежал к беседке, где от посторонних глаз укрывались Ши и Иньюань. Ши протянул ему мелкую монету сквозь лианы, обвивающие беседку, и взял маленькие сладкие рисовые пирожки. Они пришлись как раз кстати.

В это время актер-рассказчик снова повернулся к зрителям, собрал свой узелок и деланно удивлен­но произнес:

Ах, вы снова здесь? И вы не уходили?

Смотри! Все те же здесь сидят.

И все хотят узнать, что будет дальше.

Да сколько одно и то же можно повторять?!

Ведь каждый в Поднебесной это знает -

Историю «Отца и сына»!

Он обводит всех зрителей взглядом, заставляя вол­новаться. Потом, как бы уступая желанию зрите­лей, продолжает:

Ну, раз зрители желают,

продолжим мы рассказ на этой сцене.

Рассказ о страсти, о любви и об измене.

Итак. Семнадцать писем от Гаоцзуна к Юэ Фэю принесли трудолюбивые и преданные гуси.

На сцену вновь выбежали актеры в перьях, появ­ляясь со всех сторон и даже как будто падая сверху. Один из гусей декламирует ответ Юэ Фэя импера­тору Гаоцзуну:

«В тридцать лет мои дела - только пыль, мое путешествие протянулось на восемь тысяч ли»...

Тут же подхватывает второй гусь:

«Хорошее войско - средство, порождающее не­счастье, его ненавидят все существа. Поэтому человек, следующий Дао, его не употребляет». - Так сказано в «Сунь-цзы».

Гуси-письма читали стихи Юэ Фэя о войне, о род­ной земле, а люди стояли и плакали в полной ти­шине. Даже лошади и собаки не издавали ни звука. Семнадцать писем императора не смогли заставить героя вернуться из даосской обители. Но потом прилетел маленький, совсем уставший и совсем общипанный гусь. Он опустился на колени:

Окутал землю мрак и мгла.

Песок и пыль от глаз укрыли солнце.

В бою жестоком бьются тигры, вепри, змеи.

Со всех сторон слышны стенанья, плач.

И стар и млад - все в ужасе от страха пред полчищами варваров, подобных саранче.

Сгрудились копья,

словно заросли бамбука,

мечи взметнулись в небо, словно лес.

Куда ни глянь - все мертвые тела, обломки сабель.

Родители детей к груди прижали, чтобы от верной смерти уберечь.

Везде ворота, двери на запоре.

Земля кровавыми слезами залита.

Мой голос слаб.

И даже император уже не в силах говорить о мире, когда рыдают города и села, и в каждый дом уже пришла беда... Актер-рассказчик подходит к этому гусю, подни­мает его.

Но сердце героя дрогнуло от плача крестьян под гнетом цзиньских орд.

И, скинув мантию даоса, алхимию оставив на потом и выплавление пилюли, надел доспехи он и выступил в поход.

Он знал, что это есть погибель.

Однажды, отозвав его из войск, уж император показал свой нрав изменчивый...

Наконец последний гусь, запыхавшись и растал­кивая всех, прокричал знаменитые слова Юэ Фэя:

Отдайте мои реки, горы!

И вновь актер-рассказчик продолжил:

Взвились разноцветные флаги, грянули литавры и барабаны.

Серебряный иней пик и трезубцев на солнце сверкает.

А впереди щитоносцы с щитами узорными чинно шагают, и лучники рядом.

Строй замыкают секиры и сабли, и огнеметы на колесницах.

Всадники, словно драконы северных морей. Стремительны копья и пики в руках их.

На сцене началось оживление. Алое шелковое полотнище, словно морские волны, затрепетало на сцене. Прекрасно подготовленные актеры по­казывали боевые приемы ушу. То ли это был танец, то ли это был бой. Но все следили за их непревзой­денным мастерством владения мечами, копьями, за их высокими прыжками. Среди зрителей пронес­ся шепоток, что этому их научили солдаты Юэ Фэя. То и дело по сцене пробегали гуси и выкрикивали названия освобожденных городов и земель.

Но вот на сцене появился трон. На троне впол­оборота к зрителю сидит император Гаоцзун с бе­личьими кистями в руках. На столике перед ним стоят тушечницы с красками.

Кто смеет отрывать меня от созерцания моей картины?

Это я, ваш преданный слуга - Цинь Гуй.

Что за картину вы ныне созерцать изволите?

«Пробуждение от сна в хижине, крытой тростником».

Да, жизнь и к вам была порой сурова.

Но, слава небесам, что есть герой,

И я могу художником быть снова.

Цинь Гуй шепчет императору Гаоцзуну на ухо:

Нам кажется, все кончено, порой,

Но в мире все подвластно тлену.

Еще сегодня он - герой,

А завтра он способен на измену!

Поворачиваясь к залу, чтобы император не слышал, говорит:

-Ужя-то знаю!

Вновь смена декораций и вновь на сцену выбегают гуси.

Привет, брат, ты летишь откуда и с чем, и по­чему не весел?

Да я несу письмо Цинь Гую от цзиньского пра­вителя. ..

Что в том письме?

Приказ убить героя Юэ Фэя. Уж очень там его боятся.

Еще бы, что еще?

За голову его Цинь Гую обещают отдать все земли, что Юэ Фэй освободил.

Вот как? Не жирно ль будет?

Но голову прислать он должен будет непре­менно, чтоб успокоить цзиньского правителя.

Пускай попробует!

Потом все гуси поворачиваются к другому гусю. Один из них спрашивает:

А ты куда?

А я несу письмо от императора от Гаоцзуна, письмо с прошением о мире в царство Цзинь.

Вот незадача!

Кто же просит о мире,

когда уж и победа так близка,

и скоро земли все и так к нему вернутся?!

Все ли с ним в порядке?

Не болен ли он, часом?..

Он верит тому, что там написано в трактате о войне «Сунь-цзы».

Быть может, да...

но разве здесь сейчас об этом речь?

Зачем так слепо повторять, что там написано?

Ведь много книг,

всех заповедей не исполнишь в одночасье.

Тут на сцене появляется еще один гусь.

Письмо цзиньского императора своему так званому «племяннику» императору Гаоцзуну:

«Если вы сейчас же не отведете

все свои войска на прежние позиции,

то вашей матушке будут выколоты глаза,

и она умрет страшной унизительной

и мучительной смертью,

так же, как и ваша сестра.

А прах вашего батюшки будет предан осквернению».

И вот двенадцать золотых пластин с приказом отступить за Хуанхэ легли на землю перед Юэ Фэем.

Что будет делать он?

Нарушит клятвы верности своей?

Или освободит страну от лиходеев?

Что пожелает выбрать он: долг клятвы сына матери своей?

Долг перед родиной?

А может, славу?

На сцене появляется Юэ Фэй, он в задумчивости рассуждает:

-Есть два пути: ослушаться,

освободить все земли от цзиньцев и... дальше умереть.

Или сейчас.

Но клятву дав стране и матери, я должен исполнять сыновний долг. Ослушаться - преступником в глазах народа стать.

Но нет, нельзя.

Я знаю, все равно идет погибель.

Но не готов терять я сына.

Надо было раньше уйти...

Но так хотелось видеть, как сын растет, и быть с ним рядом.

Теперь... уйти...

Но сын... Он вряд ли сможет.

Хорошо. Я подчинюсь.

И, может быть, еще увижу сына, хоть раз... Актер-рассказчик продолжает:

Пять дней стояло войско Юэ Фэя,

Чтоб все ушли из отдаваемых районов,

Чтоб цзиньцам не досталось бы рабов...

Потом он горестно пустился в путь,

Глотая слезы, видя, как скорбно уходят Лишь вчера вернувшиеся в свои села люди. Бессмысленное отступленье

Кровавой раной сердце разрывает.

«Верните, мои горы, реки!»

К кому теперь герой взывает?!

А может, лишь одной надеждой утешает Себя, что вдруг поможет он освобожденью сына.

Жена Цинь Гуя распекает мужа:

Но если узнают, что завтра казнь, все сбегутся, и будет бунт. Его надо казнить тайно, просто­филя!

За голову Юэ Фэя император царства Цзинь обещал мне все земли, освобожденные Юэ Фэем!

Но как ты пришлешь ему голову Юэ Фэя? Надо чтобы никто ничего не узнал! А то и со своей головой можешь расстаться!

Да типун тебе на язык, старая дура.

Пошли кого-нибудь, и пусть его убьют.

Тихо! Там слышу я шаги! Уйди отсюда.

Жена прячется. Входит певичка. Кланяется.

Приветствую вас, господин канцлер!

Откуда ты идешь?

Меня в покои приглашали услаждать Его величество игрою и пением.

Что пела ты?

Балладу о герое на мотив «Обращенный к Сыну Неба».

Да, кстати, о герое.

Поднеси герою от нас вино...

Цинь Гуй протягивает певичке вино.

-Да, но кто пустит меня к нему?

Я дам тебе записку, покажешь, и тебя пропустят.

Вам принесли вино, - произнесла певичка.

Юэ Фэй ответил:

Я знаю, налей.

Певичка наливает в два бокала, подносит вино к губам, но Юэ Фэй останавливает ее:

Не пей, вино отравлено. - Она в ужасе бросает бокал.

Я знаю, мой Учитель мне сказал.

Ну, что же, время мне уйти.

Но как же сын?

Как мне его спасти?

Где в книге мертвых отыскать его страницу?.. Все кончено, и я готов. - (Выпивает вино).

Вспышка света, шум барабанов. На полу остались его туфли, одежда, на окне сидит белый голубь, который затем вылетел в окно. Певичка подходит к окну, следит за голубем.

Вот так штука, взял и улетел.

Вот это яд!

Я тоже так хочу!

Берет его бокал, выпивает до дна, но тут же с кри­ком падает на пол. Входит Цинь Гуй и стражник.

Где он? Нет никого... его одежда, туфли...

И труп певички, что принесла вино...

Страж задумчиво:

Но час назад отсюда вылетела птица...

Цинь Гунь с надеждой спрашивает:

Большая, черная?

Нет, белый голубь, - ответил стражник.

Так, значит, он ушел?

Он - истинный даос!

И не оставил тела - только туфли и эти тряпки.

Бессмертный - это злая шутка, - в исступлении произносит Цинь Гуй. Потом оборачивается к зрителю, громко:

-И нету головы...

Но где мне голову достать?

Нет Юэ Фэя.

Но ведь нет и головы.

Вот незадача...

Что же делать?

Скорей бы этих двух еще казнить...

Да, сегодня утром,

чтоб император не успел вмешаться!

Павильон Фэнбо, еле-еле брезжит рассвет. Ох­ранники ведут Юэ Юня, сына Юэ Фэя, и офицера Чжан Сяня на казнь. Громкий бой барабанов, го­лос разорвал тишину площади то ли песней, то ли плачем. Все зрители замерли и у многих на глазах появились слезы. Впереди показались зловещие фигуры палачей и вкрадчивая осторожная фигура Цинь Гуя. Внезапно барабаны смолкли, и над всей площадью воцарилась тишина. В этой тишине про­звучал скользкий голос Цинь Гуя:

Казнить изменников по приговору. «Мо сю ю». Опять загремели барабаны, и опять голос разорвал тишину на площади, и черное огромное шелковое полотнище поглотило всех на сцене.

Барабаны стихают. На сцене лежат тела Чжан Сяня и Юэ Юня. Юэ Фэй в одеждах бессмертного отшельника сидит на коленях около сына, поддер­живая его голову.

Еще дыхание его я слышу!

Откройте книгу мертвых!

Не прекращайте молитвы!

Сколько еще надо продержаться?..

Сын открывает глаза, отвечает:

-Я помню, я все помню.... Но нет, я ухожу!!! Нет­ленные кости...

Собери себя, я открою тебе выход.

Но я не смогу забрать свое тело...

Я буду ждать вас там...

Отец, не плачь... Помнишь, мы с тобой гово­рили о будущем? И я сказал, что я хочу быть поэтом, как Ли Бо, а ты мне ответил: «Но Ли Бо всегда хотел служить императору... А ты служил своему народу». А потом я сказал, что я хочу быть садовником, а ты мне ответил: «Но все садовники Поднебесной молятся за тебя в храме, желая тебе победы...» Теперь я сделал все, как ты учил меня, теперь я - свободен. И... я хочу быть садовником. Ты так много расска­зывал мне о бессмертии. Ты водил меня в мо­настырь, и я присутствовал на реализации тела света. Сколько раз я там был и знал, и видел бессмертие....

Но сейчас я умираю.

Я не успел освоить эту трансформацию, этот путь... Всего чуть-чуть не хватило времени.

Я не хочу! Останься! Ты так молод!

Разве не этого ты хотел, воспитывая меня во­ином?

Я не успел... Я не успел...

На сцену выходит актер-рассказчик:

Он выиграл сражение.

Он познал любовь.

Он оставил наследников,

И он ушел к истоку, к изначальному.

Говорят, его видели в одном доме,

где он работал садовником вместе с сыном.

И все цветы мира теперь

расцветают только потому,

что там, среди небесных наставников

есть один, влюбленный в цветы садовник.

Говорят, его видели среди

отшельников Куньлунских гор.

Говорят, что в одном из небесных наставников узнали его, ибо на его руке увидели косичку из пяти ниток с речной жемчужиной.

Другой актер-рассказчик подхватил:

Ну, вот и вся жизнь.

Такая короткая.

Вот и все, что осталось...

Это свет, который дошел до нас...

Который когда-нибудь дойдет и до вас, быть может...

И четыре иероглифа жгут сердце:

«Цзинь», «чжун», «бао» и «го» - «безграничный», «преданность»,

«служить» и «страна»!!!

А кто хочет узнать, что было дальше, приходите в следующий раз!

Актеры-рассказчики ушли со сцены. Заиграла му­зыка, на сцене забегали артисты, вся сцена пришла в движение. И вот уже это был не павильон Фэнбо, а императорский дворец.

На сцене в тронном зале император Гаоцзун си­дит в задумчивости:

О небо, что мне делать? Я не могу. Я должен лучшего из лучших казнить... Остаться без­защитным. Отдать все земли. Где справедли­вость? Мой отец и мать, сестра - заложники. А брат, - возможно, он моей желает смерти, чтоб сесть на трон. Уж лучше б я не получал жесто­ких писем. Теперь меня винить все будут, когда над матерью и над сестрой насилие свершится... Что мне делать? Я в западне. Вот уж полдень. Откройте окна. Что там за шум?

Вбегает охранник из тюрьмы, падает ниц.

Что там за шум?

И почему без должного доклада?

О император, о наисветлейший, тела - нет!

Есть только туфли и его одежда!

А сын его и доблестный Чжан Сянь назад лишь стражу были казнены там, в павильоне Фэнбо.

Но я не давал приказа!!!

С печатью золотой Цинь Гуй явился ночью!

И - никто ослушаться его не смел.

Один лишь офицер приставил к его горлу нож и задушить его хотел.

Но тут же его схватили, и вслед за этими двумя казнили.

Изменник! Как?! Без моего приказа?!

Цинь Гуй идет по сцене, открывает украдкой пись мо:

Земли мои... земли...

Открывает письмо и с удивлением читает:

Нет головы - и нет земель.

Ты не исполнил договора... - Рвет письмо, убе гает со сцены.

Актер-рассказчик вышел на сцену:

Двенадцать лет минуло, как год один.

В даосском пантеоне прибавился святой,

легендой ставший еще при жизни, - Юэ Фэй. Но что я вижу там, в даосском храме?!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.