Глава 4. Религия — это личный расцвет

Глава 4. Религия — это личный расцвет

Первый вопрос:

Почему вы называете Бога «он»? Непроявленное, жизненная энергия, вечное, непознаваемое… итак, не лучше ли называть Бога оно? Меня задевает в слове «он» то, что слово «он» подразумевает личность, нечто, обладающее собственной волей, своим мнением, а моя способность любить уже достаточно покалечена всем этим. Так вот, я сейчас увидел, что этот вопрос привел меня к другой моей проблеме: как я могу довериться или полюбить ваше мнение?

БОГ невыразим никакими словами. Если вы назовете Бога «он», вы ничего не выразите; если вы назовете Бога «она», вы также ничего не выразите. Если вы назовете Бога «оно», этого будет недостаточно, совсем недостаточно. И если «он» напоминает тебе личность, то «оно» будет напоминать вещь. Если «он» напоминает мужчину, то «она» будет напоминать женщину — потому что все слова придуманы людьми и для использования их в человеческом мире, а Бог — это не человеческое создание, поэтому любое его название останется символом.

Можете взять любой символ, который вам понравится. Если вам нравится называть Его «оно», называйте «оно». Но помните: у слова «оно» есть свои собственные ограничения, «оно» употребляется для вещей, неживых вещей. В нем есть и другие ограничения: «оно» слишком нейтрально. «Оно» — безответственно; если вы что-то скажете, то «оно» вам не ответит. Только личность может ответить, а для любви нужна взаимность. Вы можете обращаться к стене, но ответа не будет, это будет монолог. Бога называют «он» для того, чтобы ваша молитва стала диалогом. Иначе это был бы монолог — и монолог сумасшедшего: «оно» не может ответить, «оно» не может вас понять, «оно» не будет о вас заботиться. «Оно» нейтрально. Молитесь вы или нет — ему безразлично; поклоняетесь вы или нет — ему безразлично: «оно» останется безмолвным. Если с «он» трудно обращаться, то с «оно» будет еще труднее. Можете ли вы любить оно? Вы можете владеть им, вы можете использовать его — но как вы сможете любить его?

Таким образом «он» кажется наиболее подходящим, и по многим причинам. Позвольте мне пояснить. Во-первых, это придает Богу качество личности: Бог становится похожим на человека — живым, с бьющимся сердцем, дышащим, пульсирующим. Вы можете воззвать к Нему и можете верить, что Он ответит. Вы можете взглянуть на Него, вы можете Его почувствовать и можете надеяться, что Он тоже проникнется вашими чувствами. Качество личности помогает вам общаться, молиться, найти связь. Если бы у Бога не было качества личности, Он был бы столь запредельным, что невозможно было бы Его воспринять. Вы — личность, и вам нужен Бог, также бы был личностью, потому что вы можете общаться только с личностью. До тех пор, пока вы не станете безличностным существом, вы не сможете общаться с другим безличностным существом. Существовали религии, особенно на Востоке — буддизм, джайнизм — которые вообще не упоминали Бога. Но тогда они не могли говорить также и о молитве, тогда они не могли говорить и о любви. Как только они отказались от идеи Бога — Бога, обладающего качествами личности, от Творца, от кого-то, кто оттуда может на вас посмотреть, взять вас за руку, обнять вас — как только они отказались от идеи личностного Бога, как необходимое следствие этого, им пришлось отказаться от идеи молитвы.

От поклонения нужно было отказаться, от молитвы нужно было отказаться, от танца, песни нужно было отказаться — потому что кому тогда петь, для кого тогда танцевать? Там никого нет, все вокруг безразлично.

А бытие столь бесконечно… Вы говорите: «Почему бы не сказать «непроявленное»?» А как вы будете общаться с непроявленным? Оно же будет столь необъятно: вы не сможете его охватить.

С обозначений «он» Бог становится так же малым, как и вы сами. Вы можете тогда взять его за руку. Но взять за руку непроявленное? Это невозможно. С обозначением «он» Он становится притягательным, теплым; непроявленное же холодно, бытие холодно. Вы замерзнете! Джайнизм, буддизм отказались от идеи Бога именно из-за этой философской, филологической проблемы, из-за языка, грамматики, логики. Они отбросили Бога, саму идею. Но затем исчезла молитва, и джайнизму стало ее недоставать. Осталась только медитация… очень одинокое усилие.

Наблюдали ли вы это? Вы можете медитировать в одиночестве, а можете вместе молиться. Молитва объединяет. Христиане, мусульмане, иудеи — они знакомы с молитвой. А джайнизм и буддизм уже забыли, что это такое. В молитве есть своя красота. Медитирующий закрыт в самом себе. В нем нет окон. Он ушел в себя в глубоком одиночестве. Он может стать спокойным, молчаливым, но он не может стать экстатичным.

Экстаз случается только между двумя, любовь случается только между двумя. Когда вы один, вы можете быть молчаливы, спокойны, но вы не будете трепетать от радости, танцевать. Суфий танцует, потому что он взывает к Богу, он может связаться с Богом лично. Джайнизм и буддизм очень обеднели. И когда буддизм распространился за пределы Индии, буддисты стали говорить о Будде, как о Боге, а затем через такого Будду снова возникла молитва. В джайнизме молитва так и не появилась, и поэтому джайнизм так никогда и не распространился. Он остался крошечной безжизненной сектой. Это не свойственно человеку.

Непроявленное, существование, вечность — великие, но безжизненные слова. Они не трепещут. Как вы будете общаться с вечностью, скажите мне? Каким образом вы обратитесь к вечности? Как вы подстроитесь к вечности? Вы окажетесь столь незначительными, а необъятность вечности столь велика, что вы просто в ней затеряетесь.

Нет, Бога нужно рассматривать с точки зрения человека. Назвать его «он» очень человечно. Конечно, постепенно, когда вы приблизитесь к Нему, когда вы научитесь общению с Ним, впитаете Его, когда-нибудь отпадет» необходимость называть Его «он». Тогда вы можете от этого отказаться. Как только возникнет контакт, как только между вами исчезнет граница и вы станете одним, тогда это будет уже не нужно. Тогда вы можете просто поклониться Ему, не сказав ни слова. Тогда вы можете просто сидеть в молчании, и молитва уже будет происходить. Вы будете молиться, не молясь. Но это произойдет позже. В начале же вы потеряете связь, если не будете использовать для Него никаких имен, если не представите Его как отдельное существо.

Таким образом, открываются две возможности: либо вы называете Его «он», либо вы называете Его «она» И то и другое уже применялось. Суфии называют Его «она» — возлюбленная, женственная. Христиане, иудеи называют Его «он» — мужественный, любящий. Вот две возможности: все зависит от вас. Оба имени несут в себе разные качества. Если вы называете Его «он» — это значит, что вам не нужно идти и искать Его; Он сам придет. Он — мужчина, активен. И в этом своя красота: женщина ждет, и тогда любимый приходит.

Иудеи говорят: не только вы ищете Бога, Бог тоже ищэт вас. Вот в чем прелесть местоимения «он». Это символично, в этом заложен глубокий смысл, и это может сильно помочь. Иудеи говорят: Он ищет вас; вы можете ждать подобно женщине, вы можете стать самим ожиданием, просто открытой дверью, готовой принять гостя. И гость придет, потому что мужское придет в поисках женского.

Суфии называют Его «она», и вследствие этого меняется весь поиск. Теперь вы должны искать Его, теперь вы сами должны Его найти. Естественно, что путь в этом случае станет более трудным. Если вы сами должны найти Бога, кажется почти невероятным, что вам это удастся. Где вы будете Его искать? У вас нет адреса. Даже если Он пройдет мимо, вы не сможете Его распознать, Он покажется вам совершенно чужим. Вам никто не представлял Его, как вы Его узнаете? Вы же никогда не видели Его раньше, как вы собираетесь Его узнать? Что позволит вам решить: «Да, это Бог»? Это будет нелегко. Да и куда вы пойдете? В Казн, в Мадхуру, в Мекку, в Иерусалим? Куда вы отправитесь? В Гималаи? Куда вы пройдете? Куда вы отправитесь? Что будет вашим указателем? Сначала вы просто растеряетесь.

Уж лучше ждать, чем отправляться на поиски его, Уж лучше ждать, верить и молиться, и позволить Ему прийти. Бот в чем смысл обозначения Его символом «Он»: «Он» может прийти. Вы становитесь женственны, тогда Он становится мужественным — и игра начинается. А если вы станете мужественной частью, то естественно, что ответственность за поиск переходит на вас. Суфий сам идет к Богу; к иудею Бог приходит сам, к хасиду Бог приходит сам.

Теперь вы должны решить сами. Я не заставляю вас называть Его «Он», решайте сами. Мне лично кажется, что называть Его «Он» будет проще, разумнее, но если вы принадлежите к движению за освобождение женщин, можете называть Его «Она». Но тогда вам следует понять все, что с этим связано. Это не только вопрос грамматики, не только вопрос филологии и языка. Эго вопрос определенной позиции. Называя Его «Он», вы как бы заявляете, что вы женщина. И это совершенно меняет все. Назвав Его «Она», вы тем самым объявляете себя мужчиной. А мужчина агрессивен. И если вы, мужчина, назовете Его «Она», вы останетесь агрессивным, вы захотите Его победить. Тогда Богу придется сдаться вам, ведь вы Ему не сдадитесь. Тогда вы еще больше погрузитесь в свой мужской агрессивный ум.

Но если вы назовете Его «Он», тогда вам придется сдаться Ему. Он должен будет прийти и победить вас, и заставить вас убедиться в своем поражении. Он должен будет прийти и побороть вас, захватить вас врасплох, раздавить вас, аннигилировать вас — и воссоздать заново.

Я по-прежнему чувствую, что лучше называть Его «Он». Это вам сильно поможет, это принесет настоящее блаженство.

И второй вопрос также уже содержится в первом вопросе:

Так вот, я сейчас увидел, что этот вопрос привел меня к другой проблеме: как я могу довериться или полюбить твое мнение?

У меня нет мнений. От тебя не требуется доверять моему мнению. Я простой человек, просто присутствие; я не авторитет. Я не пытаюсь что-либо доказать тебе, я не пытаюсь что-либо оспорить, я не отстаиваю никакой теории или философии, я не пытаюсь вас ни в чем убедить.

У меня нет никаких мнений, потому что я не отношусь ни к какой традиции. Только в рамках традиции может быть мнение. У индуиста есть свое мнение — взятое из Вед, Упанишад, Гиты. У мусульманина есть свое мнение — взятое из Корана. У христианина есть свое мнение взятое из Библии, услышанное от попа. Авторитет связан с традицией, ч я — нетрадиционен. Я не основываю никакой новой традиции. Я просто сижу здесь, сам по себе. Я не авторитет. Я не могу сказать, что то, что я говорю — правильно, потому что в Ведах тоже так сказано. Я не мог/ утверждать. Я не могу сказать, что то, что я говорю — правильно, потому что Иисус говорил то же самое, и Мохаммед говорил то же самое.

Нет, я не обращаюсь за поддержкой к кому-либо еще: если я говорю — значит, я это так понимаю. У меня нет другого авторитета, кроме самого себя. Я ведь здесь, я живой человек. Вы не должны доверять моему мнению, я не эксперт… я — бунтарь; как у меня может быть какое-либо мнение? Мой личный опыт — это все, что у меня есть. Можете на меня посмотреть, Достаточно посмотреть мне в глаза, почувствовать меня, испить меня, и все станет ясно.

И тогда это уже не будет общением между авторитетом и тем, у кого еще нет собственного мнения. Это уже не будет общением между знающим и невеждой; это не будут взаимоотношения учителя и студента. Это профессор в университете имеет авторитет, а студент должен у него учиться. Он знает, что правильно и что неправильно, а студент просто должен его слушать.

Я не авторитет ни в чем. Я здесь. Я заявление, откровение. Слушайте меня, впитывайте меня, пейте меня. И если эта проба вам что-нибудь даст — хорошо; если не даст ничего — значит, я не для вас, вы не для меня. Тогда мы можем попрощаться. Тогда нет никакой необходимости здесь слоняться; * это ничего не даст. Все дело в любви. Если вы любите человека, вы же не обращаетесь с ним, как с авторитетом. Любовь безумна, — это сумасшествие.

Я нахожусь здесь только для тех смелых людей, которые могут быть со мной сумасшедшими. Я живу ради ненормальных, эксцентричных. Я живу только ради нескольких избранных, самых эксцентричных, которые готовы пресечь все границы чувства безопасности и самоуверенности, все границы авторитетов, святых писаний и традиций; которые готовы идти со мной во тьму; которые готовы идти со мной на риск. А ведь я им ничего не обещаю.

Я не могу ничего обещать; такова природа вещей. Постижение истины нельзя обещать, истину можно почувствовать только самостоятельно. Помните, что авторитет привлекателен для головы, для рассудка. А я не собираюсь быть привлекательным для рассудка, я привлекаю сердца. Сердце не затрагивает авторитета. Когда вы влюбляетесь в женщину, неужели вам требуется для этого авторитет? Неужели вы будете сравнивать ее с Клеопатрой? Неужели вы потребуете удостоверение, в котором экспертизой подтверждается, что она действительно красива? Вы же не поведете ее к врачу, чтобы он провел исследование, или к философу — эстету, чтобы он заверил, что она действительно красива? Конечно, нет. И даже если весь мир скажет, что она некрасива, вы ответите: «Меня это не волнует. Я люблю ее, и я знаю, что она красива». Она красива потому, что вы ее любите, именно поэтому. И если вы Ищете во мне авторитет, вы не сможете меня полюбить. Тогда нам лучше расстаться — и чем быстрее, тем лучше. Я не собираюсь быть авторитетом; у меня нет для этого ничего. Вам придется всмотреться в самого человека. Вам придется всмотреться в меня, почувствовать мое присутствие, вам придется со мной сродниться.

Вот почему я говорю, что нужна смелость, так как только смелые люди могут любить. Любовь требует максимальной смелости — потому что она ни от чего не зависит. Она зависит только от чувства, она зависит только от интуиции; она не может зависеть от интеллекта. У любви нет иных доказательств. Любовь не ищет доказательств и ничего не доказывает.

Иудеям пришлось отвергнуть Иисуса. Почему? Потому что он не мог ничего доказать. Они не переставали спрашивать: «Чем ты можешь подтвердить? Откуда ты все это узнал? Кто позволил тебе так говорить?» Кто мог запретить Иисусу говорить? И все то, что он говорил, было абсурдно. Он отвечал: «Кто позволил? Еще до того, как пришел Авраам, я был». А Авраам — это самый почитаемый пророк у иудеев. Иисус сказал: «Еще до того, как пришел Авраам, я уже был. Даже Авраам не может быть для меня авторитетом. Я не последователь Авраама. Я был еще до него».

Это выглядит уже слишком абсурдно, потому что несоответствие слишком очевидно: Авраам жил тысячи лет назад. А Иисус говорит: еще до Авраама, еще до всего, я был. Мое бытие предшествует Аврааму. Кто же мог меня научить? И он прав, потому что источник, к которому он прикоснулся внутри себя, вечен. Источник, который он нашел внутри себя, не нуждается в доказательствах, не нуждается в подтверждении авторитета. Наоборот: Иисус стал доказательством правоты слов Авраама. Именно это и казалось нелепым.

Именно это говорю и я: я сам являюсь доказательством того, что Кришна был прав, я являюсь доказательством правоты Будды, я являюсь доказательством правоты Иисуса, именно так.

Поэтому мне не на кого ссылаться. Я весь перед вами — можете принять, можете уйти.

Второй вопрос:

Я понимаю так, что знание и есть понимание, о мудрость мудрецов есть мудрость веков. Пожалуйста, дай мне эту мудрость.

В одном вопросе три вопроса. Первый: Я понимаю так, что знание и есть понимание. Нет, уважаемый. Знание — это вовсе не понимание. Знание — это отсутствие понимания. Знание — это фальшивая монета, заменитель, это далеко не понимание. Знания заимствованы, а понимание никогда не заимствованно. Понимание может быть только вашим, а знания всегда чужие. Понимание приходит как следствие вашего осознания, а знания — это результат вашего обучения. И эти процессы совершенно различны, полностью противоположны. Если вы хотите приобрести понимание, вам придется отучиться от всего, чему вы научились. Знание действует как в барьер, знание должно быть отброшено. Перед лицом непознанного познанное должно исчезнуть.

Понимание связано с непознанным, а знание — с уже познанным. Знание — это ваша память. Понимание — это само ваше существо. Знание подобно приходящему свету. Знание подобно луне, в то время как понимание можно сравнить с солнцем. Луна зависит от падающего на нее света; она отражает солнечный свет, но сама по себе света не имеет. Солнце же излучает свой собственный свет.

Вы говорите: Я понимаю так, что знание и есть понимание. Вы чего-то не понимаете, уважаемый. Второе: Мудрость мудрецов есть мудрость веков. Нет, вы совершенно не правы. Мудрость мудрецов не имеет ничего общего со временем. Это вовсе не мудрость веков. Совершенно не так. Мудрость веков — это не что иное, как общие знания, обобщенный опыт человечества. Люди жили, они вместе нечто переживали и затем постепенно вырабатывали из своих переживаний некие знания.

Через массы… мудрость веков вырабатывается массами. Это продукт жизни масс: она вырабатывается временем, общими переживаниями. А мудрость мудрецов не вырабатывается временем, она безвременна. Когда человек выходит из потока времени, он становится мудрым. А когда человек погружается в поток времени, он начинает копить знания. Большинство старых людей просто напичканы знаниями; старики вовсе не обязательно мудрецы, запомните. Старые люди вовсе не обязательно мудрые люди — а мудрые люди далеко не всегда старики.

Шанкарачарья был очень молодым; он умер, когда ему исполнилось тридцать три. Но он был необычайно мудрым человеком. Будде было около сорока, когда он стал просветленным. Мохаммеду тоже было около сорока, когда он стал просветленным. И им приходилось встречаться с более пожилыми людьми, что становилось причиной конфликтов. Когда Будда пришел к своему отцу, его отец, естественно, оставался отцом. И, как все отцы, он просто посмеялся над глупостью сына. Он сказал: «Что? Ты что, хочешь меня учить? Ты мой сын. Я старше тебя — я твой отец. Я уже познал мир, я знаю жизнь — ее радости и ее разочарования. Несомненно, я знаю больше, чем ты1» А Будда ответил: «Это так, господин. Ты знаешь больше в смысле знаний, то есть твоя память содержит гораздо больше, чем моя. Но не знание я тебе принес. Я пришел поделиться чем-то совершенно новым. Внутренний свет засиял во мне, настоящее пламя. И я вижу, что ты живешь в темноте». Отца это сильно задело. Его эго было задето, он был зол.

Иисус был, несомненно, очень молод. И когда старые раввины отказывались его слушать, это выглядело совершенно нормально. Почему они должны слушать молодого человека, который и мир-то еще не повидал, который и пожить-то еще не успел? Иисусу было всего лишь тридцать три, когда его распяли. Он стал проповедовать, когда ему было тридцать — еще совсем юным — и совершенно неожиданно для остальных. Люди знали его как помощника отца, плотника, работающего с деревом. Он был просто сыном плотника. Никто никогда и не думал, что этот вот мальчишка вдруг станет мудрецом. И вдруг он заявляет, что он — Мессия, что он — сын Бога. Естественно, как люди могли этому поверить? Они знали его как плотника; он делал им мебель, он делал самую заурядную работу в городе — и вдруг заявляет такое! «Он, должно быть, сошел с ума».

Помните, что мудрость всегда распинают на кресте, потому что напичканные знаниями люди ее не выносят. Мудрость обижает, она разрушительна.

Мудрость не связана со временем; она никак не связана даже с вашим жизненным опытом. А то, что вы называете «мудростью веков» нечто совершенно другое: это продукт деятельности масс. Люди уже долго живут на Земле. За это время они многое пережили, и естественно, что они делают выводы, они приходят к определенным заключениям. Но мудрость — это не умозаключения. Это не следствие переживаний. Мудрость-это прозрение, мудрость — это откровение. Она приходит внезапно, подобно вспышке света. Она недоказуема, ее невозможно обосновать. Ее можно либо полюбить — либо не полюбить.

Она столь неожиданна и так не совпадает с вашей жизненной ситуацией и с вашим опытом — каким образом ее можно обосновать? Какие доказательства мог вам дать Иисус? Он отдал свою жизнь, но так и не доказал ничего.

Помните? Последнее, о чем его спросили перед распятием? Пилат, римский прокуратор, Понтий Пилат спросил его: «Что есть истина?» Иисус молчал. Он смотрел в глаза прокуратору и не произносил ни единого слова. Почему Иисус молчал? Он ведь мог что-нибудь сказать… но истину не передашь словами. И это просто глупо спрашивать такого человека, как Иисус, «Что такое истина?», потому что Иисус сам — истина. Он говорил много раз: «Я есть истина. Я — путь, и я же — цель».

Что он еще мог сказать? Он стоял перед Понтием Пилатом-сама истина стояла перед ним, — но Пилат спрашивал: «Что есть истина?» Иисус не пандит, он не профессор, он не философ. Он не собирался иаагать теорию об истине, он сам был истиной. Он стоял в полном молчании, он был просто открыт, он был просто доступен.

Но Пилат не мог этого понять. Он не видел истину. Он ждал хотя бы нескольких слов, чтобы этот человек сказал хотя бы несколько слов. А Иисус не сказал ни слова, и все же он являл собой все, что может быть сказано об истине. Он открыл самого себя: он сам был там, его присутствие ощущалось, его атмосфера ощущалась. Если бы Пилат был хоть немного восприимчив, он бы узнал, что есть истина.

Истина не связана со знаниями, накопленными веками; истина — это далее не переживание. Когда опыт исчезает, и остается только наблюдатель в чистом сознании… Сознание без содержания — вот что такое истина. Это не переживание, это не нечто, что вы испытываете. Вовсе нет, в ней уже нечего переживать, совершенно нечего — это чистое небо, никаких объектов, одна лишь субъективность, пульсирующая в созвучии с целым, танец; только субъективность, только чистое сознание без содержания. Это не переживание.

Позвольте мне выразить это другими словами: Бог-это не переживание, это нечто, выходящее за пределы переживаний. Мир — это переживание, но Бог — это не переживание. Переживание возможно только в мире двойственности. Только если я отделен от вас, я могу догнать вас. А когда я един с вами, как я могу вас ощутить? Как я определю, где переживаемое, а где переживающий; где познаваемое, а где познающий, где объект, а где наблюдатель? Нет, это будё- невозможно. Объект слился с субъектом, превратившись в одно целое — как теперь определить, где познающий, а где «означаемое?

Мудрость — это то озарение, где познаваемое и познающий становятся одним целым, когда видящий и видимое становятся одним целым, когда псе качества исчезают, и остается лишь одно, одно-единственное. А для переживания нужен кто-то другой. Переживание основано на других, направлено на других.

Ты говоришь: «Мудрость веков — это мудрость мудрецов». Это не так. Мудрость мудрецов безвременна. Это за пределами переживания. Это трансцендентально. И мудрость веков является светской, преходящей, основанной не опыте.

И третье: Пожалуйста, дай мне эту мудрость.

Это невозможно. Если дает кто-то другой, то это становится просто знанием. Снова вы будете в ловушке знаний. Никто не может дать вам мудрость — потому что любой «другой» может дать только знания. Только вы можете обрести свою мудрость. Теперь вы можете спросить: «Что же ты тогда здесь делаешь?» Я не даю вам мудрость. Я могу делать только одно, негативное действие: пытаюсь разрушить ваши знания. Я просто устраняю препятствие, убираю барьер, я просто убираю камень с вашего пути, вот и все. И этот камень-знание. Как только этот камень устранен, вы начинаете течь. Открывается фонтан, блокированный ранее камнем. Ваша мудрость уже с вами; это сама ваша жизненная энергия, — это ваша витальная энергия, это сама ваша жизнь. Она уже здесь, и — как только вы наберетесь достаточно смелости, чтобы отбросить знания, как только вы наберетесь достаточно — смелости, чтобы — стать невинными, чтобы снова стать невеждами; как только вы — сможете сказать: «Я не знаю»; как только вы наберетесь мужества, — чтобы провозгласить: «Я не знаю, а все, что я знал — просто иллюзии. — Все мои знания заимствованы, поддельны, пусты», — как только — вы отбрасываете свои знания, приходит мудрость. Я не могу привести вас к мудрости. Она сама к вам придет, она сама накопится в — вашем существе. Просто выбросьте камень, который вы с собой таскаете — камень под названием «знания».

И если вы думаете, что знание и есть понимание, тогда каким образом вы отбросите этот камень? Тогда вы будете его оберегать. И если вы думаете, что знания и есть мудрость, тогда, конечно, я буду выглядеть как ваш враг, пытающийся отобрать у вас мудрость.

Мастер может только отобрать; Мастер не может дать вам что-нибудь. Избегайте тех, кто говорит вам, что может вам что-то дать. Избегайте… Мастер — это только помощь в устранении ваших барьеров. Мастер — это полное отрицание. Это путь полного отрицали. Он просто отбирает и отбирает; он говорит: «Это неправда, это тоже неправда, это тоже неправда. Он продолжает очищать. И однажды он вдруг отбирает у вас все ваши подпорки: вы падаете, вы проваливаетесь в мудрость. Однажды, когда все ваши препятствия устранены, в вас нечто возникает, внезапно вспыхивает — как молния. Вот что такое мудрость: это ваша истинная природа. Ее нельзя приобрести.

В мире есть три типа учителей:

одних я называю харизматиками,

других я называю методистами,

третьих — природными.

Эти три типа подходят также и к терапистам; то есть тераписты тоже бывают трех типов: харизматические, методические и естественные. Эти проявления должны быть поняты.

Слово «харизма» произошло от греческого слова, означающего «дух», «духовная наполненность». Харизматический лидер обладает таким сильным духом, что, если вы к нему придете, он вас поработит. Он столь силен духом, что он вас обесточит; он не

будет о вас беспокоиться, он сразу вас подавит и поведет силой своего духа. Он вас сразу поведет, он станет вашим лидером.

Я не лидер, я не харизматический Мастер, не харизматический учитель, потому что харизматический учитель несет опасность: он убивает, он вас аннулирует, ваше существо затушевывается. Быть под предводительством харизматика подобно попытке вырасти под большим деревом — это невозможно. Можно согласиться, что дерево дает защиту, но вырасти под большим деревом невозможно.

Посмотрите на большой дуб. Тысячи желудей падают к его корням и умирают. Они никогда не вырастают, они не могут там прорасти. Они могут верить, что находятся под материнским деревом, которое их защищает, но эта защита будет ядовитой. Желудь должен отправиться в дальнюю дорогу, должен стать независимым, только тогда он сам сможет стать деревом. Иначе он никогда не вырастет.

Харизматики опасны, но они очень привлекательны для людей. Харизматики никогда не бывают настоящими Мастерами; они становятся хорошими рабовладельцами. Харизматик — больше политик, чем религиозный человек. Адольф Гитлер был харизматиком, Муссолини был харизматиком. Лидеры — все харизматики: они чувствуют потребность вести людей за собой, они чувствуют потребность порабощать людей, доминировать и диктовать.

Второй тип учителей, Мастеров, лидеров — это методисты. Они используют методы, но не силу духа. Такой мастер не будет подавлять вас своим духом. Он просто будет давать вам методы; но это уже лучше, чем первый тип, потому что он не будет вас порабощать.

Слово «метод» происходит также от греческих корней, где оно означает «следовать». Второй тип учителя, мастера, лидера следует за учеником, он дает ему метод. Он не будет вас вести, он сам за вами последует. Терапист второго типа будет идти за пациентом. Он выслушает пациента, он попытается выяснить, что тому нужно. Он будет ориентироваться на пациента, он постарается найти то, в чем пациент нуждается. Он будет прислушиваться к ученику, к студенту, он будет незаметно помогать вам. Он никогда не будет впереди вас. Он скорее будет подталкивать вас, чем тянуть за собой. Он не будет вести вас, он просто будет вас уговаривать.

Второй тип лучше. Конечно, многих людей привлекает первый тип, и очень немногих привлекает второй.

Третий тип — это природный Мастер, природный целитель: он никогда не будет вести вас, он также не будет идти за вами, он просто составит вам компанию. Он просто возьмет вас за руку; он будет вашим другом. Будда говорил: «Когда я приду в следующий раз, мое имя будет Майтрейя, «друг». И это очень значительно.

Будда говорил, что когда он был Гаутамой Буддой, он был слишком сильным харизматиком — настолько сильным, полным энергии, жизненной силы, духа, что люди просто слушались его. Махавира был больше методистом.

И Будда говорил: «Когда я приду в следующий раз, мое имя будет Майтрейя». «Майтрейя» означает «друг». Он высказал очень глубокую мысль: в следующий раз, когда я с вами встречусь, я буду просто другом. Я уже не буду вас вести, я уже не буду вас подталкивать сзади. Я просто возьму вас за руку, как друга. Это наиболее естественно, это самое лучшее. Но найти таких мастеров наиболее трудно, потому что вас привлекает, вас притягивает к харизматикам, чудотворцам, или на худой конец к методистам.

Естественные мастера — самые лучшие, но наименее способные привлечь. Они чрезвычайно просты и ординарны. У них нет обворожительности, они ничем не прельщают. И они не особенно сильны в методиках, они не так хорошо знакомы с технологией, они не особенно учены; они больше похожи на поэтов, они более хаотичны. Они более естественны, они столь же хаотичны, как и сама природа.

Я естественный человек. У меня нет харизмы, и я не верю в харизму. Я не верю также в методы — даже если я ими пользуюсь, я не верю в них.

Я естественный человек, очень обыкновенный. Я легко могу затеряться в толпе, и вы меня не найдете. Поэтому я не поведу вас за собой, я просто составлю вам компанию. Я могу взять вашу руку, я могу стать вашим другом.

Третий вопрос:

Философия Карла Маркса выступает за бесклассовое общество, за общество без государства. Возможно ли, что тем самым, косвенно он выступает за религиозное общество?

Прямо или косвенно, но он не предлагает никакого религиозного общества. А способ, которым он предлагает ввести это бесклассовое и свободное от государства общество, в действительности, абсурден. Он предлагает сделать это силами самого государства. Он говорит: «Сначала государство должно стать очень сильным, властным — диктатурой пролетариата, — и однажды, когда диктатура пролетариата прочно установится, она сама по себе исчезнет». Это же чепуха.

Никто никогда не захочет расстаться с властью. Если власть уже в ваших руках, вы не захотите от нее отказаться. Поэтому такое государство будет становиться все более и более властным. Тогда исчезнет скорее общество, чем государство. Именно так произошло в России, именно так произошло в Китае. Все марксистские предположения доказали свою несостоятельность.

Посредством диктатуры ни одно общество не достигнет той точки, где исчезает государство; государство станет еще более сильным. И люди, которые будут стоять во главе государства, никогда еще не соглашались, и никогда не согласятся потерять власть. Власть захватывает, и захватывает без остатка.

Карл Маркс ничего не понимал в человеческой психологии, в человеческом уме. Он имел представление о структуре общества, об экономической структуре общества, но он не имел никаких знаний в области структуры человека, в области психики — что более важно, потому что это как раз то, на чем все основано. Он еще не догадывался, что появится Сталин, что появится Мао. Он, в действительности, думал, что Америка станет первой коммунистической страной, но просчитался. Он думал, что самая влиятельная страна, капиталистическое общество, станет первой коммунистической державой, потому что в капиталистическом обществе разница между богатыми и бедными станет слишком большой, и тогда бедные восстанут.

Но произошло как раз наоборот — коммунистическими стали две очень бедные страны: Россия и Китай. Обе страны были очень бедными. Он даже и представить себе не мог, что Россия когда-либо станет коммунистической страной. Почему же не Америка?

В действительности, весь процесс пошел совершенно по-другому.

Разница между бедными и богатыми не возросла. Наоборот, она уменьшилась: бедные в Америке становятся все более и более богатыми. Разница все еще осталась, но она стала меньше, чем когда-либо раньше. И если американское общество будет продолжать прогрессировать дальше, то однажды Америка станет первой бесклассовой страной. Разница уменьшается сама по себе: влияние растет, уровень жизни растет. Вы жадно гонитесь за богатством, потому что оно все еще недоступно. А когда всего больше, чем достаточно, кто будет копить? Зачем? Вы же не копите воздух, вы же не копите воду. Если все станет доступным, накопительство исчезнет. И это единственный путь.

Коммунизм — это выкидыш; он неестественен. Капитализм естественен. Капитализм исчезнет естественным путем — он придет к естественной смерти, как старый человек на смертном одре: постепенно, медленно. Это не должно случиться внезапно, подобно смерти молодого человека от сердечного приступа или в дорожной аварии… Естественная смерть прекрасна, потому что естественная смерть — это начало естественной жизни.

Я не сторонник Карла Маркса. Он ведь сам не был пролетарием. Он довольно богат. В действительности, чтобы сидеть и думать о коммунизме, необходимо быть достаточно богатым. Он всю жизнь провел в Британском музее, сидя, ничего не делая, почитывая книги.

Я слышал один анекдот:

В коммунистическом раю аналог святого Петра остановил у ворот одного вновь прибывшего и спросил:

— За какие заслуги ты намереваешься попасть сюда? Человек ответил:

— На Земле мой отец был богатым предпринимателем. Моя мать вышла из семьи торговцев среднего класса. А что касается меня, то я был удачливым писателем и, наконец, накопив большую сумму денег, женился на баронессе.

Сторож уже начал вскипать от ярости.

— И ты хочешь, чтобы за это мы пропустили тебя в коммунистический рай? — прошипел он. Проситель добавил с надеждой еще одну фразу:

— Я думал, что мне может помочь мое имя, — пробормотал он. — Я Карл Маркс.

Маркс не был бедняком. Для того, чтобы мечтать о коммунизме, чтобы мечтать о разных утопиях, человек должен быть состоятельным. Коммунизм — это продукт размышлений не пролетариата, а людей со средним достатком. Люди среднего класса являются самыми разочарованными людьми в мире. Бедняк так не разочарован: он беден и этим доволен. Не в обиде на жизнь и богатый человек: он богат и этим доволен. А человек среднего достатка очень недоволен: он хочет разбогатеть и надеется, что разбогатеет. но ощущает, что бедность следует за ним как тень. Он как бы находится во взвешенном состоянии.

Человек среднего класса — самый опасный человек. Он и богат, и беден. Он старается не обеднеть и очень хочет разбогатеть. И если у него нет возможности разбогатеть, у него появляется желание разрушить все общество? Он захочет сделать так, чтобы остальные тоже не могли стать богатыми.

В Америке происходит чудо: богатых становится все меньше, бедных становится все меньше, а среднего класса — все больше и больше. Совершенно противоположное тому, что думал Маркс: он думал, что богатые будут богатеть, а бедные — беднеть, и таким образом средний класс разделится на две половины: те, кто был достаточно богат, станут еще богаче, а те, кто был победнее, скатятся к нищете, вследствие чего общество станет разделенным пополам — на богатых и бедных, что и послужило поводом для неизбежной революции. Но этого не произошло, да и не произойдет.

Случилось прямо противоположное: средний класс все рос и рос. Теперь богатые — это одна крайность среднего класса, а бедные — другая. Средний класс — это все, что сейчас осталось. Но и этот средний класс рано или поздно превратится в бесклассовое общество. Бесклассовое общество обязательно придет, но не через Маркса — оно наступит через совершенно естественный процесс капитализма, но совсем не через коммунизм.

И Маркс определенно не был религиозным человеком; он был против религии. Он мало что понимал в религии. Все, что он знал в этой области — это иудаизм и христианство. Он сам был евреем. И это о многом говорит: Маркс был евреем, Фрейд был евреем, Эйнштейн был евреем — все великие умы в современной истории были евреями. Евреи так несчастны, они столько пережили, они накопили много гнева. И этот гнев облачается у них в самые разные одеяния. Недовольство Маркса обществом было в действительности еврейским гневом против нееврейского мира. И он знал только об иудаизме и христианстве, которые не являются развитыми религиями. Если бы он знал что-нибудь о буддизме, о Патанджали или об Упанишадах, его идеи определенно изменились бы. Он не обладал осознанием и даже не пытался осознавать… Его религиозное сознание было очень примитивным. Он был экономистом.

Религия не имеет непосредственной связи с обществом; вот почему он был против религии. Для религии нужны индивидуальности, а он был по своим качествам человеком общества. Вот почему он сказал: «Религия — опиум для народа». Религия индивидуальна, потому что религия верит в индивидуальную свободу. И наивысшее цветение может быть только индивидуальным, но не социальным. Разве вы когда-нибудь слышали, чтобы общество стало религиозным? Такими были только немногие индивидуальности — здесь Будда, там Христос, где-то Моисей, — только индивидуальности становились религиозными.

Общество никогда не будет религиозным, потому что толпа не может достичь этого цветения. Быть религиозным — это такой огромный рост. Это раскрытие в вас самого высшего, толпа на это не способна. Разве может быть так, что однажды люди целой страны вдруг стали великими художниками, как Пикассо или Леонардо да Винчи? Не думаю, что однажды массы станут великими математиками, подобными Эйнштейну, Планку, Эддингтону. Нет, это невозможно представить. Тогда почему вы считаете, что однажды народные массы станут великими религиозными гениями, как Будда, Иисус, Моисей, Махавира, Мохаммед? Это невозможно.

Народ живет в кромешной тьме; люди живут в джунглях. Только очень немногие люди выбираются из джунглей и переходят в лес, и только некоторые из них входят в сад. Гораздо больше становятся слишком привязанными к лесу и остаются там. Я скажу больше: только один человек из миллиона выбирается из джунглей и достигает леса; а из миллиона тех, кто уже находится в лесу, только один достигает сада. И из миллиона тех, кто живет в саду, только один приходит домой. Такова была пропорция до сих пор, такой она и останется.

Религия нужна только немногим. Это неприятно слышать, потому что вы хотели бы, чтобы религия была нужна всем. Но я ничем не могу помочь. Если музыка не может быть для всех, если искусство не может быть для всех, если танец не может быть для всех, тогда — извините меня, я не могу в этом помочь — тогда религия тем более не может быть для всех. В коммунистическом лагере религия стала невозможной, потому что там не дозволена индивидуальность, там запрещена свобода, там человеку не позволено отличаться от общей массы.

Я слышал один советский анекдот:

У одного человека очень сильно заболел живот, и он направился в современное белое здание, построенное в его родном городке специально для больных. Войдя в помещение, он оказался в зале с двумя дверьми. На одной было написано: «Для мужчин», на другой — «Для женщин». Естественно, он направился к двери с надписью: «Для мужчин».

Он снова оказался в комнате с двумя дверьми. На одной было написано: «Старше двадцати одного», на другой — «До двадцати одного». Так как ему было двадцать два, он вошел в дверь с надписью: «Старше двадцати одного».

Он снова оказался в комнате с двумя дверьми. На одной было: «Серьезные заболевания», на другой — «Слабость и недомогание». Так как он уже сгибался от боли, он протиснулся в дверь с надписью: «Серьезные заболевания».

Он снова оказался в комнате с двумя дверьми. На одной было написано: «Неверующие и безбожники», на другой — «Верующие в Бога, религиозные». Так как он верил в Бога, он вошел в дверь с надписью: «Религиозные» и оказался на улице.

В коммунистическом лагере быть религиозным невозможно- недозволено. В коммунистическом мире верят в общество, в полное господство общества. Индивидуальность считается там опасным явлением. Каждый, кто пытается стать индивидуальностью, рассматривается там как враг: «Не нужно пытаться стать необычным, нужно быть с народом, нужно идти за толпой, не нужно изобретать какие-то свои пути и свой стиль», — даже относительно самых простых вещей. Если вы побываете в Китае, в России, то даже в одежде вы сразу заметите однообразие, некую униформу. Даже машины однообразны. Там все делается «как у всех». Там не одобряются личные попытки: даже в одежде никто не пытается найти индивидуальный стиль, потому что это будет опасным новшеством. При коммунистическом режиме не позволяется никакая индивидуальная деятельность, поэтому как там может существовать религиозность? Это невозможно.

Религия — это индивидуальное цветение. Религия может существовать только в обществе индивидуальностей; там, где есть свобода, где свобода быть самим собой не осуждается, где никто не лезет в ваши дела, где вы предоставлены самим себе, где вы можете делать с собой все, что хотите. Где общество начинает вмешиваться только в том случае, если вы сами вмешиваетесь в дела других людей, не иначе. Если вы не наносите никому вреда, то и общество оставляет вас в покое.

Это возможно только в демократических странах, это возможно только в капиталистических странах. Я полностью за капитализм и я всецело за демократию. Уж лучше быть бедным, но оставаться демократическим. Уж лучше быть необразованным, но оставаться демократическим. Иначе получится так, что ваши животы будут полны, а ваши души будут безжизненны; ваши тела будут получать питание, а ваши души умрут, засохнут.

И вторая часть вопроса:

Ясли нет, то каким должен быть общественный строй, чтобы человек не эксплуатировал человека?

Пока всего не будет больше, чем достаточно, человек будет продолжать эксплуатировать человека. Неважно, коммунизм это, социализм или капитализм. Пока всего не станет более, чем достаточно, человека будут эксплуатировать. Поэтому сделайте так, чтобы всего было более, чем достаточно, придумайте что-нибудь; используйте все пути, чтобы создать больше; это первое. А второе: живите в настоящем времени, не задумывайтесь о будущем. Прислушайтесь к Иисусу; он сказал: посмотрите на лилии. Они не прядут, они не шьют, они не работают, они не думают о будущем, и все же они так прекрасны. Даже Соломон во всей своей славе не был столь прекрасен.

Живите в настоящем. Забота о будущем становится жадностью, жадность переходит в погоню, погоня приводит к нищете. Только религиозное общество… и когда я говорю «религиозное общество», я не имею в виду религиозный общественный порядок, в котором много, много религиозных людей, или, по крайней мере, стремящихся к религиозности, где много людей медитирует, находится в состоянии молитвы; где много любящих людей, где люди заботливы, где многие люди имеют сострадание; где многие люди уже свободны от жадности и погони; где уже многие могут наслаждаться жизнью в настоящем, наслаждаются игрой в настоящем и не задумываются о будущем; где многие люди просто радуются жизни, живя от момента к моменту. В таком обществе эксплуатация прекратится. Иначе она не исчезнет.

Вы, конечно, можете изменить структуру: в России исчезли старые эксплуататоры, и на их месте появились новые. И новые стали еще большим бедствием — потому что теперь они оснащены лучшей, чем у первых, техникой. Раньше были богачи, они эксплуатировали, был царь, он эксплуатировал, но это было ничто по сравнению со Сталиным и его компанией. Они были более подготовленными. Именно поэтому и стала возможной революция. Теперь, после этого, уже никакая революция невозможна. Уже и представить себе невозможно никакую революцию"- потому что хватка властей столь крепка, и власти так хорошо оснащены техникой против индивидуальности, какая индивидуальностям даже и не снилась. Теперь бессмысленно говорить о какой-либо революции. Даже представить себе невозможно, потому что, говорят, даже стены имеют уши. Вы не можете рассказать что-либо по-приятельски даже своей жене, потому что, кто знает, не информатор ли она? Вы не можете поделиться своими мыслями со своими детьми, со своим собственным ребенком, потому что он — уже член Союза Молодежи. И там людей учат, как быть более патриотичными, как лучше любить страну, но все это оборачивается против семьи. Получается, что цель — это общество, а не семья. Семья должна окончательно распасться.

И нет уже больше никаких партий, нет больше никаких идеологий, и нет возможности издать какую-нибудь книгу или газету. Каким образом можно представить себе новую революцию в России? Нет, государство уже так сильно, что оно сокрушит любую попытку.

И чем они теперь занимаются? Сначала они боролись со своими врагами; теперь уже не воюют. Теперь у них уже достаточно смертоносных зарядов; теперь они промывают мозги, они уже не воюют открыто. Они просто применяют электрический шок, инсулиновый шок, они калечат людей.; Теперь человек возвращается из больницы, а не из лагеря, полным идиотом, дураком. Он уже забыл все, что знал; он уже не умеет думать; он не может связать два слова. Ему приходится снова начинать с алфавита. Возможна ли теперь какая-либо революция?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.