ОБОРОТЕНЬ

ОБОРОТЕНЬ

Посвящается Бабе Насте, ночной нянечке детского сада, в который ходил один из авторов, за то, что научила его читать, и за душераздирающие полуночные рассказы о ведьмах и оборотнях.

Ко мне на симоронскую группу довольно долго ходила Татьяна. Эта веселая простодушная женщина рассказала следующую историю.

— Моя подруга Аня купила собаку породы мопс. Когда собака подросла, по просьбе заводчиков, отвели ее на выставку, а собака оказалась не простая, а «золотая». Она получила малую и большую золотую медаль, и ее собирались выставить на международный конкурс. На лето Анина мать выезжала на дачу, туда отправили и собаку.

Однажды мать позвонила с дачи: «Собака заболела, ничего не ест, ее всю трясет». Через день положение ухудшилось — появились прыщи на коже, а из головы мать вытащила клеща.

Я сказала Ане:

— При чем тут клещ. Это не клещ, а золотая медаль.

— Да я уж думала, кто это ее сглазил?

— Соседке Зойке хвасталась золотой медалью?

— А как же.

— Вот и все. Давай работать. Найди, что ты делала Зойке приятного.

— Делала. У Зойки был хронический бронхит. Когда еще все было запрещено, я отвела ее в подпольную секцию, которая занималась дыханием по Бутейко. Зойке помогло, она была очень довольна результатами и благодарила меня.

— Теперь повторяй: «Я та, которая ведет Зойку в подпольную секцию».

Аня стала повторять имя в прошедшем времени: «Я та, которая привела Зойку в подпольную секцию». Я ей указала, что нужно обязательно в настоящем. Стала она снова повторять: «Я та, которая ведет в подпольную секцию Зойку». Я сказала, что переставлять слова нельзя. Потом порекомендовала: «Повторяй это имя вдвоем с дочерью. Давай потренируемся». И Аня стала ходить и повторять новое имя, а я ей вторила. Затем Аня спросила:

— А сколько надо повторять?

— Ты сама почувствуешь. Или тебе станет легко, или зашатает тебя.

— А я уже почувствовала, — сказала она, повторив два раза имя. — У меня сердце сразу прошло.

— Все, имя работает! Давай, раз такое дело, повторяй его, не жди до воскресенья (был вторник). Приедешь, а собачка будет здорова, зачем тебе ждать? Как увидишь Зойку, как вспомнишь о собачке, так и повторяй новое имя.

Приехала Аня в воскресенье на дачу — собака здорова, как будто ничего и не было.

* * *

Здесь хочется высказать соображения о таких понятиях, как сглаз, порча и проклятие. Как меня может сглазить или наслать на меня порчу моя собственная проекция? Это может случиться, если я забыл, что я — Симорон, если я боюсь собственной проекции. На наш взгляд, патогенное описание мира (или система верований), в котором присутствуют сглазы и порчи, выгодна современным целителям, магам и колдунам. Это сильно упрощает работу с заказчиком. Пришел клиент, а маг ему объявляет: «У вас, уважаемый, порча!» И частенько этой самой фразой порчу и ставит, а потом сам и снимает.

Большинство магов искренне верит в этот патогенный театр: «Как же, я вижу, как выглядит порча. И другие видят этих сущностей со скользкими щупальцами и присосками. Сейчас я их поотрубаю огненным мечом».

А механизм прост. Сначала, верой в порчу, целитель протранслировал ее на трэк, а потом увидел свое ужасное произведение, с которым зачастую и справиться не может. Потому что поставил себя в подчиненное положение, забыл о своем авторстве. Порчу может поставить себе и сам заказчик собственным страхом, ожиданием того, что она у него есть.

Геопатогенные зоны имеют аналогичное происхождение — если я поверил в их существование и взял в руки рамку, то уже не могу их не найти.

Начиная играть в сглаз и порчу, я автоматически снимаю с себя ответственность за свои поступки. Есть плохие люди, которые меня сглазили, и поэтому у меня все плохо.

Если же к симоронисту приходит заказчик, который непременно хочет снять порчу, то волшебник сделает это с чувством юмора, попытается объяснить механизм появления порчи. А лучшей защитой является улыбка, юмористическое осознавание этого механизма, как в нижеприведенном захватывающем повествовании. Рассказ ведется от лица нашей знакомой целительницы.

* * *

— К нам обратилась Рая. Ее дочка Верочка внезапно теряла сознание, погружалась в «небытие» и могла находиться в этом состоянии два-три дня. Верочка то совсем не ела, то могла опустошить холодильник. Когда она была в сознании, ей периодически мерещились черти с горящими глазами, жуткие подземелья, летающие мечи. Она слышала голоса, которые то подбивали ее на всевозможные героические подвиги, то звали в преисподнюю, то сулили адовы муки. Кошмары и видения не покидали ее и в бессознательном состоянии: она находилась во власти чертей, к ней спускались ангелы, прилетали святые, осеняла крылом богородица.

Святые общались с ней через иконы, в храмах. Иногда ее рука начинала спонтанно писать. Это были письма, написанные Верочке от лица различных авторов, причем каждый раз — иным почерком. Все тянули Верочку на свою сторону. Ангелы говорили, что она невероятно одарена божественными силами и должна им служить, а ребята из преисподней доказывали, что Верочка замечательная ведьма и может летать на метле. Когда Верочка возвращалась из коматозного состояния, она иногда могла вспомнить, что с ней было. Верочка рассказывала, что она, как прекрасная графиня, сидела в мрачном подземелье, прикованная цепями. Раз в день ей давали воду и иногда маленькую краюшку хлеба. Временами ее истязали.

Мы диагностировали Верочке очень сильную форму энергетического поражения. Она встречалась с молодым человеком по имени Семен, который был разведен, и у которого была дочь от первого брака. Ему Верочка очень нравилась, и он собирался на ней жениться. Семен жил с тетушкой, которая сильно любила первую жену и желала восстановить семью. Первая жена добивалась того же. Мы увидели на Верочке и Семене магическую наводку — жена Семена была с Украины и обращалась к местным колдунам. Когда Семен позвонил бывшей жене, та подтвердила этот факт, сказав, что их развод был ошибкой, что она сильно любит Семена и хочет снова жить с ним.

Видя, в каком тяжелом положении находится Верочка, мы стали ей сочувствовать, жалеть ее. Теперь я понимаю, что этого ни в коем случае нельзя было делать. Мы в подробностях выслушивали все ее видения, очень отчетливо и ярко представляли их образы. Мы, незаметно для себя, стали жить ее кошмарами. Можно сказать, что мы полностью срезонировали к Верочке, разделили ее реальность. Нам стали везде мерещиться дьявольские силы.

Верочка ездила к нам один-два раза в неделю. Первый раз она появилась в марте, а в июне начался полный караул. Как гром среди ясного неба, прозвучало слово «оборотень». Моя ассистентка Тамара увидела в «канале»(, как «тетушка Семена по ночам летала в гробу». Верочка нам рассказала, что тетушка — хромая горбунья, инвалид детства, с трудом передвигающаяся по квартире. Мы вспомнили предание, что самые сильные колдуньи — горбуньи и калеки. Образ тетушки впечатлял: развевающиеся седые волосы, ноги, оканчивающиеся копытами и угрожающе торчащие из гроба.

Началась настоящая паника. Мы поняли, что оказались под смертельным ударом, и предстоит тяжелейшая битва не на жизнь, а на смерть с темными силами, объединившимися против нас. Неизвестно откуда взялась фраза, которая беспрерывно повторялась: «Главное — выжить!» Виктор, отец Верочки, поехал на дачу и пережил там два самых страшных дня в своей жизни. Ночью по крыше что-то скреблось, бухало в стены, кто-то царапался в дверь. Виктору казалось, что по оконному стеклу стучат капли дождя, а на улице было ясно. Начала нагреваться стена, и нагрелась довольно сильно. Виктор в ужасе уехал с дачи. Но в Москве было не лучше. Все видели по углам корчащиеся тени, горящие глаза, по квартирам носились искры. Верочка почти не выходила из коматозного состояния.

Я настолько впечатлилась словом «оборотень», что вполне серьезно начала искать литературу по оборотням. В «Мифологическом словаре» и «Словаре славянской мифологии» никакой информации не было. Я стала искать фильм «Серебряная пуля» — безрезультатно. Мой страх с каждым днем усиливался. Мне казалось, что все силы ада собираются вокруг меня и скоро начнут раздирать меня в клочья.

Я позвонила подруге, целительнице:

— Машенька, у тебя нет чего-нибудь по оборотням?

— А что такое?

— В моей практике появился оборотень.

— Сейчас я тебе ничего не могу сказать, позвони завтра.

Когда на следующий день я ей позвонила, то услышала громкий визгливый голос, почти срывающийся на крик:

— Не смей мне больше звонить! В работе с таким явлением тебе никто не поможет! Это очень опасно и не звони мне больше!

Я осталась один на один с оборотнем. После десяти часов вечера мне казалось, что за балконом сгущается мутное, серо-черное облако. Оно приобретало очертания то медведя с лосиными копытами, то лося в медвежьей шкуре. Мне чудилось, что из темной тучи ко мне тянулась тонкая лапка и хватала меня то за сердце, то за горло. Сердце щемило, начинало сильно болеть, и не спасали никакие лекарства. Плечо отваливалось, спать я не могла часов до трех-четырех, то есть до устойчивого рассвета.

Когда, все-таки, я ложилась спать, то клала под подушку большую икону Иисуса Христа. С одной стороны я клала евангелие, с которым я ездила в Иерусалим, и которое лежало на Гробе Господнем, а с другой — распятие. Свечи горели беспрерывно. Дело могло дойти до пожара — когда я спала, свечи догорали и падали. Я засыпала минут на пятнадцать, а потом в ужасе вскакивала, хваталась за евангелие и распятие, а лбом прислонялась к иконе. Потом ложилась на спину, пытаясь расслабиться и успокоиться, и все повторялось снова.

По утрам приезжала Тамара. Она рассказывала, что у нее ходуном ходил балкон и что она всю ночь простояла, непрерывно молясь, со свечой в одной руке и крестом в другой. Тамара так исступленно все крестила и водила свечами, что к утру не чувствовала рук. Свеча тряслась, трещала и выдавала струю черного дыма до потолка. Как-то раз Тамара трагическим голосом сообщила, что с полочки попадали все иконы. Знаменательно, что Тамара выучила наизусть почти весь молитвенник, читая молитвы одну за другой. Она без запинки могла прочитать такие сложные молитвы, как «Животворящему кресту» и девяностый Псалом «Живый в помощи Вышняго».

Я была в полубезумном состоянии и не помню, как работала. Мы впятером: Тамара, Верочка, Рая с Витей и я, встречаясь и перезваниваясь, не могли говорить на другие темы. Мы просто спрашивали друг друга: «Ну как?» — и в ответ получали подробнейший отчет о нападениях, напоминавший сводки боевых действий. Я, на самом деле, честно воевала — концентрировала боевые лучи из центров ладоней и лупила ими по туче. Я отгоняла ее, сжимала, набрасывала на нее сетку, пыталась отправить в антивселенную. Туча ненадолго исчезала, а потом появлялась вновь.

Моя мать перестала спать по ночам, почти оглохла, у нее участились сердечные приступы. Мой сын во сне брыкался, вскрикивал — ему непрерывно снились кошмары. Тамарина мама упала и сломала ногу, что было отнесено на счет «наезда» вражеских сил. У ее отца на какое-то время отказал мочевой пузырь. Несколько раз приезжала «Скорая помощь», вставляли катетер, чтобы вывести мочу. У Раи «сели» печень и почки, а у Вити обострился псориаз. Мы чувствовали безвыходность нашего положения, столкнувшись с силой, спасения от которой нет. Я считала дни до отпуска, хотя на заднем плане крутилась мысль: «Куда же я от этого уеду? Оно же почапает за мной и в Пицунде достанет!» Мы обратились к православному батюшке. Он наставлял, что надо жить в благодати, в любви к Господу, молиться с утра до ночи, — оно само и пройдет. Мы и так считали, что сохраняем жизнь исключительно благодаря непрерывным молитвам.

Подошло время отпуска, а Верочка в таком состоянии, что мы просто не могли ее покинуть. Верочкины родители боялись остаться в Москве одни перед оборотнем, беззащитные, без наших молитв и боевых лучей. Я предложила им поехать с нами — будем в Пицунде все вместе отбиваться от оборотня.

Наконец, за три дня до вылета, я как будто очнулась, вспомнила о Симороне и обратилась к знакомому симоронисту. Мы собрались у него на квартире в следующем составе: два симорониста, Верочка, Тамара, еще одна моя ассистентка и я. Симоронисты сообщили, что применят технику группового фантома( и сказали:

— Тетушке явно не хватает душевного тепла и покоя, ведь она — инвалид детства, и в ее жизни, видимо, было мало хорошего. Более того, вы «одели» на трэке тетушку в патологический образ и всей командой долго развивали его. Сейчас мы «переоденем» тетю на трэке.

Симоронисты предложили нам встать в круг, взявшись за руки. В центр круга была вызвана тетушка. Мы стали выдавать ей душевное тепло и покой в виде воображаемых картинок. Кто-то предлагал образ, а все остальные развивали его, добавляли детали. Мы подарили ей цветущий луг, криминальный роман, женьшень, телогрейку с золотыми пуговицами, орловского рысака с каретой и множество других подарков. Неожиданно горбатая старуха превратилась в маленькую симпатичную девчушку, лет трех-четырех, которая прыгала через скакалку. Мы мысленно обняли девочку, прижали к себе, погладили ее по головке. Симоронисты предложили спеть для нее песню, известную им со слетов:

Солнце любви светит для всех.

Сердцем согрей нежный росток.

Пусть зазвучит радостный смех,

И распускается счастья цветок.

Ом, ом, ом, ом.

Мелодия была очень красивая, и мы с чувством пропели куплет раз десять. На глазах у меня выступили слезы. Наконец, симоронисты заявили, что петь хватит. И на некоторое время воцарилась торжественная тишина, которую не хотелось прерывать. Впервые за последние три месяца я почувствовала покой и радость. Симоронисты провещали, что если мы хотим жить спокойно, то нам периодически нужно напевать песню.

Мы всемером вылетели отдыхать: Верочка с родителями, Тамара, я с сыном и моя подруга Люся. Первые двое суток отдыха мы ни разу не вспомнили ни об оборотне, ни о песне. Погода стояла чудесная, теплое море было абсолютно спокойно, желтый песочек радовал глаз. Вокруг росла сочная зелень — за неделю до нашего приезда прошли дожди, и ущелье стало душистым и пушистым. Баклажаны мы рвали прямо с куста, в двух шагах от кухни, где их и жарили. На взгорке находился хозяйский огород, и там росли крупные мясистые помидоры, а по дороге к туалету мы проходили огородную травку: укроп, петрушку, базилик, кинзу. Мы называли тропинку к туалету «душистый путь».

По пути к морю мы проходили два болотца. Там обыкновенно лежали совершенно потрясающие свиньи, и мы останавливались на них полюбоваться. Хавроньям было так хорошо, что мы чувствовали их блаженство и заряжались им. Если там не было хрюшек, то появлялись лягушки. Они медленно всплывали, зависая в воде, высунув мордочки и слегка подрагивая лапками. Некоторые ныряли и копошились на дне.

И другое интересное место встречалось по дороге к морю. Через быструю речушку был перекинут мостик, а около мостика — несколько заводей. В них кружилась мелкая рыбешка. Мы садились на мостик и смотрели на рыбок, сверкающих в солнечных бликах, и, погружаясь в этот процесс, забывали обо всем на свете, время исчезало.

Когда мы поворачивали к морю, то проходили ключевую точку маршрута — железную трубу, из которой под большим напором хлестала струя воды. Здесь местные армяне мыли машины, и это место было «клубом», где встречались настоящие мужики ущелья. Конечно, все они были в кепках «аэродром».

Рядом с трубой стоял распределитель электроэнергии для всего ущелья. При нем состоял пожилой армянин, который время от времени то поднимал ручку рубильника вверх, то опускал вниз и иногда чего-то подкручивал. «Оператор» рубильника был одним из самых уважаемых людей ущелья, и его слово много значило в местных разборках. Странно, что ни полная, дородная яркая Тамара, ни я с такими интересными перепадами в фигуре, ни Рая — зрелая интересная женщина, ни Люся — стройное, эфирное создание не привлекали внимание этого армянина. Он замечал исключительно заморенную, зажатую Верочку с темными кругами под глазами, с иссиня-черными всклокоченными волосами. Хотя Верочка очень симпатичная, но в тот момент она выглядела безнадежно больной. Но каждый раз, когда мы шли на пляж, уважаемый армянин показывал на нее толстым волосатым пальцем: «Ва-а, какой дэвочка!» Отдых проходил здорово, пока в один прекрасный момент хозяйка не сказала, что Верочке плохо. Я побежала в комнату. Верочка выгнулась на кровати, хрипела и, вся дрожа, мелко сучила ногами. Мы с Тамарой автоматически начали выводить ее привычными методами: размахивать руками, направляя энергетические потоки, пока не пришла Люся и не спела «Солнце любви». Все радостно подхватили спасительную песню. Верочка облилась потом, выпрямилась и часа на полтора заснула. Потом опять закричала, мотивируя тем, что ей кто-то мерещится за окном. Мы в ответ бодро затянули «Солнце любви». Можно сказать, что мы отбили первую попытку Верочки вернуть нас к игре в захватывающий фильм ужасов.

Прошло четыре дня, и я с Раей и Витей пошла за грибами в горы. Мы проходили по глубокому ущелью через бурелом: когда-то сошел сель, поломал деревья, и они засохли. В разные стороны торчали острые, как пики, шипы обломанных веток. Все это перемежалось огромными валунами. Создавалось впечатление сказочной нереальности окружающего пейзажа. И тут Раечка сказала:

— Чего-то давно не было ничего такого, на нас никто не наезжал.

Рая моментально обрезала себе ногу острым сучком, а я сразу огласила ущелье «Солнцем любви».

До конца отдыха Верочка чувствовала себя хорошо, никто нас не беспокоил. Иногда ее подташнивало, но зато у Верочки наладилась работа кишечника, она стала есть нормально. Этого Верочка не знала много лет.

Ближе к вечеру мы совершали прогулки вдоль моря. Обыкновенно первой шла Верочка, потом метрах в тридцати я, и на таком же расстоянии друг от друга все остальные. Создавалась иллюзия, что я — наедине со всей природой. Я шла по самой кромке воды, чувствуя под ногами мягкий песок, подбирала необычные камни, обломки стеклышек и деревяшек, интересно обточенные морем, и про себя напевала «Солнце любви». Я была абсолютно уверена, что все остальные пели этот гимн.

Когда я приехала в Москву, то с радостью отметила, что кошмары прекратились. Все вернулось на круги своя. Я поняла, что больше на такую удочку не попадусь.