Глава 46

Пару минут мы с Майком шли молча.

– Вдобавок к истории, которую ты мне только что рассказал, – начал я, – какие наилучшие решения ты принял как отец?

Майк помолчал, задумавшись над ответом.

– Ну. В тот день, когда она родилась, я принял решение никогда не кричать на Эмму.

– Правда? – удивился я. Крики родителей казались мне стандартной практикой воспитания.

– Это то, что чаще всего замечаешь, когда у тебя нет собственных детей, – пояснил он.

Я даже не обратил внимания на тот факт, что он снова прочел мои мысли.

– На свете много людей, которые предпочитают быть именно такими, – добавил он. – Окрики они приравнивают к строгости, которая кажется им необходимой.

– А ты принял иное решение?

– Да. Я был рядом, когда Эмма родилась. Я держал ее на руках, гладил ее крохотную головку, – на лице его заиграла улыбка. – Она была размером с кокос. Такая маленькая, такая хрупкая – и при этом такая, настоящая. Она сразу же открыла глазки и посмотрела на меня с этаким спокойным достоинством. Словно знала все тайны Вселенной. Вот в тот момент я и решил, что никогда не повышу на нее голос, никогда не накричу на нее.

– И что?

– Ей сейчас семь. Я на нее ни разу не накричал – и не собираюсь.

– А как ты справляешься с ее проступками?

Идея не кричать на детей казалась мне непривычной. Трудно было вообразить жизнь без окриков.

– Мы принимаем собственное поведение, основываясь на том, как мы себя определяем. Позиционируем, если тебе так понятнее. В тот день, когда она родилась, я определил себя как отца, который никогда не кричит. Так что, если бы я стал кричать, это было бы не в моем характере, не гармонировало бы с тем, кто я есть.

Я бросил на Майка непонимающий взгляд.

– Подумай об этом в другой плоскости. Если ты определяешь себя как искателя приключений, нормально или ненормально для тебя было бы никогда не уезжать из дома?

Я улыбнулся.

– Ненормально.

– Вот именно! Если бы кто-то пытался заставить тебя сидеть дома, это казалось бы неправильным. И эмоционально, и физически, и интеллектуально. Ты определил себя как искателя приключений, и это означает, что ты отправляешься на поиски приключений. Вечное сидение дома было бы неприемлемым для тебя. Ты отказался бы поступать таким образом.

– Кажется, до меня дошло, – проговорил я. – Поскольку ты определил себя как отца, который не кричит, в случае, если бы ты начал кричать, это ощущалось бы как неправильный поступок. Эмоционально, физически и интеллектуально.

– Точно, – улыбнулся он. – А Вселенная любит испытывать людей на предмет их убежденности в подобных вещах.

– В каком плане?

– Например, в такой день, когда ты изнурен десятком непредвиденных событий. И эти непредвиденные события на тебя давят. Уже поздно, и ты думаешь обо всем, что тебе еще нужно сделать сегодня вечером, и все это необходимо сделать, чтобы кое-как пережить завтрашний день. А твой ребенок в это время желает дурачиться, вместо того чтобы чистить зубы.

– И хочется заорать?

– Еще как! Ты ощущаешь стресс и напряжение. И какая-то часть тебя знает короткий выход: завопить во всю мочь и запугать всех окружающих, заставив их сделать то, что ты хочешь видеть сделанным.

– Но ты этого не делаешь.

Он помотал головой:

– Нет – потому что я верен своему образу. Видишь ли, Джон, хотя стресс находится внутри тебя, если ты готов выйти за пределы этого ощущения, то, как мы уже говорили прежде, это меняет все.

– В каком плане?

– Ну, для начала ты осознаешь, что твои стресс и тревожность не имеют ничего общего с вопросом, чистит кто-то зубы или нет. Ты готов сорвать свой гнев на человеке, который не является причиной твоего состояния. И это несправедливо. Если уж ты так категорически настроен спустить на кого-то всех собак, спускай их на того, кто тебя бесит. Направляй свой гнев на тех, кто тебя разгневал. Но не стоит направлять его на того, кто просто подвернулся под горячую руку, или того, кто, как ты знаешь, слабее тебя. – Он на мгновение умолк. – И особенно не стоит направлять его на кого-то, кто все равно тебя простит, и ты знаешь это.

Я кивнул. Это была сильная мысль. Как часто я видел, что люди срывают зло на ком-нибудь из членов своей семьи! Тогда как в реальности жертва их гнева не имеет ничего общего с причиной, вызвавшей этот гнев.

– Есть еще другой момент, – продолжал Майк. – Когда определяешь себя как того, кто никогда не кричит, в те моменты, когда внутри тебя формируется побуждение заорать, это кажется неправильным.

– Как у искателя приключений, сидящего дома, – добавил я.

– Точно. В этом случае ты можешь ощутить изначальное побуждение заорать. Но когда это случится, ты ощутишь еще более мощную силу, которая скажет тебе: «Это не ты. Ты решил быть отцом, который не кричит». Поэтому побуждение заорать вызывает у тебя гораздо более сильный дискомфорт. И ты не кричишь. Это воспоминание, это осознание успокаивает тебя. Оно помогает тебе взглянуть на вещи со стороны. Дает возможность быть истинным тобой, то есть таким, каким ты сам решил быть, вместо того чтобы позволять культурному или поведенческому стереотипу руководить твоими поступками. Оно дает тебе осознание, чтобы ты мог выйти за пределы ситуации. Побыть наблюдателем – пусть всего на пару секунд. В эти секунды тебе становится намного яснее, какова должна быть твоя истинная реакция. И тогда ты действуешь в правильном духе.

Я тряхнул головой.

– Может быть, дело в том, что я слышу все это в первый раз, Майк, но звучит как-то сложно.

Он кивнул.

– Я понимаю. Однако, если думать об этом с точки зрения простейших составляющих, на самом деле все довольно просто. Вначале ты определяешь, кто ты есть. Затем позволяешь себе временами выходить за пределы текущего момента. Смотришь на жизнь с точек зрения и участника, и наблюдателя. На это уходит всего секунда. Может, даже меньше. А потом действуешь, опираясь на все это.

– И срабатывает?

– Даже в самые трудные дни, – ответил Майк со смехом и повернулся ко мне. – Дам тебе еще один повод для размышления, Джон. Станешь ты приглашать человека в гости, а потом орать на него, потому что злишься на кого-то другого?

Я расхохотался.

– Пожалуй, после такого этого бедолагу в мой дом и калачом не заманишь!

– Наверняка. Однако люди постоянно так делают. Они приглашают тех, кого любят, в свою жизнь, а ведь это намного более значимое приглашение, чем в гости к себе домой. А потом используют приглашенных как отдушину для своего гнева.

Я покачал головой.

– Никогда не думал об этом с такой стороны. Но ты прав. Я видел людей, которые разговаривали со своими супругами, партнерами или детьми так, как никогда не стали бы разговаривать с гостем в своем доме. Или даже со своим другом.

Мы уже почти дошли. Майк остановился и поставил доску стоймя на песок. Улыбнулся.

– Когда мы осознаем безумие своего поведения, у нас есть выбор: мы можем перестать безумствовать.

Часть даров, врученных мне Эммой, – это те жизненные уроки, о которых мы говорим. Потому что они применимы не только к родителю и ребенку. Они применимы к любым взаимодействиям. – Он снова подхватил доску. – Вон там есть шланг и душ с пресной водой, – сказал он, указывая на маленькую рощицу тропических деревьев. – Пойдем, наскоро ополоснемся, а потом присоединимся к луау.

Я двинулся за ним.

Как же он прав! подумал я.

Все это время я осмысливал наши разговоры в контексте Майка и Эммы – родителя и ребенка. Однако эти уроки во многих отношениях были применимы не только к родителям и детям.

Пора было браться за блокнот с моими «Ага!». Я хотел запечатлеть все это в памяти.