Златоуст

Шесть месяцев до Пробуждения

Когда всё закончилось, мы были уже другими. После жопы, в которой мы побывали и из которой выбрались, нас уже ничего не пугало. Наши души, состоявшие из навязанных нам кем-то лживых ценностей, представлений и ожиданий, под действием сверхтемператур сложившейся ситуации переплавились в единый сверхпрочный монолит. Мы точно знали, чего хотим. Мы хотим быть вместе. А всё остальное — Пробуждение, Атман, Рубцов, тантра с её псевдосвободой и псевдооткрытостью — пойдёт лесом, если попытается это разрушить.

Мы решили, что нам срочно нужно уехать из Москвы. Куда угодно, лишь бы подальше от Атмана и всей этой пробужденческой темы. Мы купили билеты и тем же вечером уехали в Златоуст к моим родителям. В деревне под Златоустом у них был домик. Мы забрались в него, заперлись и спали круглыми сутками, практически не общаясь.

Родители, конечно, удивлялись, но ничего не говорили. Кормили нас домашним мясом и поили молоком. Постепенно мы отошли от шока.

В Златоусте мы съездили на могилы к моим деду и отцу. Прежде на их могилах я не был, хотя бабушка всё время меня об этом просила. У меня были свои отношения со смертью. Я считал, что смысла ездить на могилы нет никакого. Но на этот раз я решил: это нужно сделать. Нужно было восстановить родовой поток, как говорил Мороз, да и бабушку хотелось порадовать.

Когда мы пришли к могилам, у меня почему-то выступили слёзы. Мне вдруг стало ясно, зачем мы сюда приехали.

20 декабря

Мы приехали в деревню и спали два дня. С родителями отношения изменились. Меня жёстко плющило. Звонила Марина Штейн, говорила, что пообщалась с Мишей, рассказала ему нашу историю, и мы вдруг почувствовали, что теперь накрепко связаны с ним. День ото дня связь становилась всё прочнее и прочнее. Атман, как мы поняли, не хотел с нами общаться и жалел нас, поскольку увидел, что нам тяжело переносить происходящее. И вообще, он сам был рад избавиться от всего, что заставляет его вести себя странно, причиняя боль ближнему, — то есть в первую очередь, как это ни парадоксально, от нас.

Как-то ночью я не могла уснуть и отчаянно молилась: о пути, о силе, о себе и о свободе. Антону снились кошмары, а в момент пробуждения он увидел молившуюся женщину в белом. И тут я получила неожиданный подарок: я нашла маленькое светящееся зерно себя, которое давно прятала. Оно было погребено под страхом и неуверенностью, огорожено программами самосохранения и обмана, позволявшими мне сидеть на той груде богатства, которую удалось нажить: муж, семья, «духовность» — венец мечтаний любой женщины. Найдя это зерно, на волне огромной радости и безусловной любви к Антону, я впервые (!) обняла Антона как Бога, как светящегося духа, увидела в нем «своего маленького играющего весёлого Бога», золотого, доброго, резвящегося. Я впервые по-настоящему попросила у него прощения за то, что всю жизнь упорно не узнавала его и любила картонку. Я благодарила его так, как никогда прежде. Моя душа, которая почему-то была цвета индиго, сияла и радовалась, узнавая его, впервые прикасаясь к нему. Я любила его просто так. Это было чудо.

На следующий день мы спокойно провели время дома. Поехали в кафе, поговорили обо всём за чашечкой кофе. Потом поехали в гости к ребятам. Так здорово, что нас несёт поток, — просто не нужно ему сопротивляться. Мы не знаем, что будет дальше, в следующий момент, и думать об этом не имеет смысла.

Посмотрели кино про бабника, и эта тема впервые оставила меня равнодушной. Я ощутила радость, потому что то, что я нашла в себе и в Антоне, потихоньку раскрывается, и я начинаю видеть во всём, что причиняло мне боль, красоту и истину. Без усилий и необходимости принимать.

Дома мы общались с родителями и переписывались с друзьями. Мы вдруг поняли, что нам так часто бывает плохо от общения с родными, потому что мы прячем себя от них. Мы думаем, что бережём их, тщательно подбирая факты, слова и фразы. А на самом деле из ощущения, что они «не готовы», чтобы мы были рядом с ними такие, какие есть, со своими настоящими целями и идеями, вырастает гордыня. Нужно оставаться собой; не прятать, а открывать; познавать себя рядом с другими людьми. Иначе нам никогда не выбраться из безумных кругов гордыни и самообмана. Последние дни в Златоусте мы провели с родителями, почти ни с кем не встречаясь, занимаясь родителями и друг другом. Когда Антона не было, мы с его мамой проговорили много тем. Я очень хорошо её почувствовала, исчез внушительный слой закрытости и неискренности. За ужином мы в шутку поднимали очень острые темы: неопрятности, нехозяйственности, нарушенного режима, ухода Антона с работы. Маме было очень тяжело справиться, но наш разговор перед отъездом растопил лёд и залил на его место что-то новое и светлое.

Ещё одна интересная вещь, которую обнаружил Антон, — его внутренняя пустота, от которой он всю жизнь ищет спасения в тёлках, Интернете, алкоголе и развлечениях, потому что боится заглянуть в неё. Страшно быть одиноким среди людей. Как сказал Слюсарев во время одного упражнения, в этом одиночестве очень ярко проявились подлинная сущность и сила Антона.

Помимо прочего, говорили о детях. Эта тема продолжает висеть. Мы увидели, что Антон боится этого рубежа.