Преодоление чувства неопределенности и беспомощности: женщина, которая решила совершить самоубийство

Каждый понедельник по дороге на работу я всегда думаю, что принесет будущая неделя. Один такой понедельник начался с серьезной встряски. Открывая дверь кабинета, я почувствовал, что на выходных кто-то подсунул под нее листы бумаги. Это было письмо на 20 страницах от пациентки по имени Энни, которую направили ко мне несколькими месяцами ранее, в ее двадцатый день рождения. Восемь лет она успешно лечилась у нескольких терапевтов от ужасающих перепадов настроения. С 12 лет жизнь Энни разрушали кошмарные приступы депрессии и самоповреждения. Ей нравилось резать руки в клочья острыми предметами; однажды потребовалось наложить 200 швов. Она также предприняла несколько почти успешных попыток самоубийства.

Я напрягся, взяв в руки ее письмо. Энни переживала регресс, выражавшийся в глубоком чувстве отчаяния. В дополнение к депрессии она страдала от тяжелого расстройства пищевого поведения и на прошлой неделе три дня предавалась неконтролируемому компульсивному перееданию. Переходя от ресторана в ресторан, она часами без остановки запихивала в себя еду. Затем ее тошнило, и она ела снова. В письме она называла себя «мусорным ведром» и объясняла, насколько безнадежна. Она говорила, что решила отказаться от попыток исправить ситуацию, потому что поняла: она «пустое место».

Прервав чтение, я позвонил в квартиру, где она жила. Соседи по комнате сказали, что она собрала вещи и «уехала из города» на три дня, не указав, куда и почему. В моей голове зазвучал сигнал тревоги! Именно так она и поступала до начала лечения, пытаясь убить себя: снимала комнату в мотеле, регистрировалась под вымышленным именем и глотала таблетки, желая умереть от передозировки. Я продолжил читать. Энни писала: «Я истощена и похожа на перегоревшую лампочку: можно пропускать через нее электричество, но она так и не загорится. Я сожалею, но думаю, что уже слишком поздно. Я больше не буду тешить себя ложной надеждой… В последнее время я не испытываю особой грусти. Время от времени я тщетно пытаюсь ухватиться за жизнь, надеясь сжать ладони и почувствовать что-то — что угодно, но в моих руках по-прежнему ничего, они пусты».

Это звучало как полноценная записка о самоубийстве, хотя явного намерения она не озвучивала. Меня внезапно охватила огромная неопределенность и беспомощность: пациентка исчезла, не оставив никаких следов. Я чувствовал злость и беспокойство. Поскольку я ничего не мог для нее сделать, то решил записать автоматические мысли, приходившие в голову. Я надеялся, что рациональные ответы помогут справиться с сильнейшей неопределенностью, которую я испытывал (см. табл. 16.3).

Записав свои автоматические мысли, я решил позвонить коллеге, доктору Беку, и проконсультироваться. Он согласился, что надо предполагать, что она жива, пока не будет доказано обратное. Он предположил, что, если ее найдут мертвой, я смогу научиться справляться с одной из профессиональных опасностей, подстерегающих тех, кто работает с депрессивными пациентами. Если она окажется жива, как мы предполагали, он подчеркнул важность продолжения лечения, пока ее депрессия окончательно не сдаст позиции.

Эффект от этого разговора и от письменного упражнения был великолепным. Я понял, что не обязан верить в худшее и что вправе не делать себя несчастным по поводу возможной попытки самоубийства Энни.

Я решил, что я не могу взять на себя ответственность за ее действия, только за свои собственные, и что я хорошо с ней работал и буду упорно продолжать в том же духе, пока мы окончательно не победим ее депрессию и пока Энни не почувствует вкус победы.

Мое беспокойство и гнев полностью исчезли, и я чувствовал себя расслабленно и спокойно, а в среду утром получил новости по телефону. Энни нашли без сознания в мотеле в 50 милях от Филадельфии. Это была ее восьмая попытка самоубийства, но она оказалась живой и, как всегда, жаловалась на это, находясь в отделении интенсивной терапии в одной из больниц штата. Она выжила, но потребуется пластическая операция по пересадке кожи на локтях и щиколотках из-за пролежней, которые образовались от длительного пребывания в бессознательном состоянии. Я договорился о переводе Энни в больницу Пенсильванского университета, где она снова оказалась в моих неумолимых когнитивных лапах!

Во время нашего разговора ее переполняли горечь и безысходность. Следующие несколько месяцев терапии были очень нестабильными. Но на одиннадцатый месяц терапии депрессия наконец начала ослаблять хватку, и ровно через год после направления Энни ко мне, в ее двадцать первый день рождения, симптомы болезни окончательно исчезли.

Отдача. Моя радость была огромна. Должно быть, нечто подобное испытывают женщины, впервые видя своего ребенка после родов, — дискомфорт от беременности и боль при родах остаются в прошлом. Это настоящее торжество жизни, головокружительный опыт. Я нахожу, что чем более хронической и тяжелой является депрессия, тем более напряженно проходит терапевтическая борьба. Но когда мы с пациентом наконец обнаруживаем код, открывающий дверь к внутреннему покою, богатство, спрятанное внутри, намного превосходит любые затраты сил или разочарования, которые случились на этом пути.