Глава семнадцатая

Глава семнадцатая

Ежедневное погружение в океан сознания, к которому я неожиданно получил доступ, возбуждающе подействовало на мой ум. Я был изумлен богатством открывшегося во мне мира. Беспокойство и сомнения, вызванные моим состоянием, исчезли без следа, уступая место чувству невыразимой благодарности божественной силе, которая, невзирая на мое невежество и постоянное сопротивление, на мои ошибки и промахи, все же создала во мне новый канал восприятия, благодаря которому потрясающая реальность открылась для моего внутреннего взора.

Несмотря на все мои усилия, известия об этих странных психических проявлениях просочились наружу. Мое странное поведение и состояние глубокой поглощенности не остались незамеченными хозяином дома, друзьями и сотрудниками. Даже если бы я пытался, мне не удалось бы отделаться от этого состояния, так как я находился под глубоким впечатлением событий, превосходящих всякое воображение. Я никак не мог скрыть от своих знакомых происшедшую со мной метаморфозу, поколебавшую мое душевное равновесие. Хозяин дома, и без того обеспокоенный моими прогулками в состоянии глубокой задумчивости, которой не удавалось скрыть от постороннего взгляда, совсем разволновался, обнаружив, что по ночам в моей комнате горит свет, а я что-то увлеченно пишу. Зная о моей склонности к мистицизму, он осторожно высказал опасение, что моя постоянная поглощенность и ночное творчество могут оказаться прелюдией к отказу от мира и началу монашеской жизни.

На протяжении нескольких недель я был не в состоянии сопротивляться очарованию этого нового переживания и не мог выйти из состояния созерцательности. Я непрерывно находился в его власти, не считая нескольких часов неглубокого ночного сна, что не давало мне возможности сосредоточиться на чем-либо ином. Я, словно ребенок во сне, механически принимал пищу, а когда ко мне обращались с вопросами и мне приходилось отвечать, я делал это, как человек, полностью поглощенный спектаклем, разыгрывающимся перед его взором, и ограничивался лаконичными фразами, тут же забывая их. Я продолжал посещать офис лишь в силу привычки, не испытывая никакого желания делать это. Все мое существо восставало, когда я был вынужден спускаться с трансцендентальных высот сознания к папкам, пылящимся на моем столе. Через несколько дней бесцельного просиживания в душной атмосфере рабочего кабинета, я принял решение взять отпуск на длительный срок, а затем и уволиться с работы. Осознавая, что потеря работы значительно снизит мой доход, я все же не мог противиться столь долго подавляемому желанию бросить унылую службу.

Тем временем по городу поползли слухи, и к моему дому стали стекаться толпы людей, прослышавших о происшедшей со мной метаморфозе. Большинство приходили лишь для того, чтобы удовлетворить любопытство, увидеть собственными глазами то, о чем слышали, подобно тому, как приходят посмотреть на урода в кунсткамере или увидеть представление фокусника. Мало кто обнаруживал хоть малейший интерес к природе этих неожиданных проявлений. Приток людей увеличивался изо дня на день, и вскоре у меня не оставалось ни минуты свободного времени. Понимая, что отказаться от разговоров будет невежливо и может быть превратно истолковано, как проявление гордыни, я решил проявить терпение и уделял внимание каждому собеседнику, правда ценой внутреннего покоя, столь важного для меня в первые дни метаморфозы. Обычно мой ум пребывал в экзальтированном состоянии, и мне приходилось общаться с людьми, не выходя из этого состояния, или погружаться в более глубокую задумчивость под любопытными взглядами присутствующих с тем, чтобы вновь очнуться при прибытии новой группы посетителей. Я механически приветствовал вновь прибывших, часто не сознавая, что говорю, и не замечая их ухода.

Вскоре напряжение стало невыносимым и начало явно сказываться на моем здоровье. Первым симптомом стало беспокойство по ночам, что вскоре вылилось в частичную бессонницу. Но сейчас она не вызвала во мне тревоги — вместо того, чтобы испугаться приближения врага, причинившего мне столько неприятностей в прошлом, я расценил это состояние как признак освобождения духа, его независимости от диктата плоти. Отсутствие жены, которая с неизменным женским инстинктом следила за моей диетой, позволило мне проявлять полное безразличие к приему пищи, это открыло мне глаза на то, что я освободился от рабской привязанности к регулярному питанию. Постепенно мной стало овладевать чувство отрешенности от мирских забот, сопровождающееся желанием порвать цепи, связывающие меня с семьей и вести жизнь саньясина.

Поскольку я прошел через невероятное переживание, приведшее к совершенно неожиданной метаморфозе, я должен был поделиться с другими. Поэтому я убеждал самого себя, что обязан вести жизнь, свободную от мирских оков, всецело посвятив себя служению человечеству, чтобы открыть миру великую истину, найденную мной. Единственным препятствием на пути к исполнению этого решения была моя любовь к родным и друзьям, которую, судя по опыту, будет непросто забыть. Но, вникнув более глубоко в этот вопрос, я с удивлением обнаружил, что переживание, через которое я прошел, полностью очистило мою душу от мирской любви и что я могу со спокойным сердцем навсегда расстаться со своей семьей и друзьями, даже не бросив на них прощальный взгляд, чтобы посвятить себя священной миссии, которую я возложил на себя.

Однако, хотя мне посчастливилось познать то состояние ума, которое заставляло совершать беспримерные подвиги самоотречения и аскетизма древних пророков и провидцев, я не нашел в себе достаточно сил последовать их примеру из-за стресса, которому подвергся мой организм, пребывая длительное время в неблагоприятных условиях. В моем организме был какой-то скрытый недостаток, проявлявшийся при нарушениях дневного распорядка и диеты. Думаю, что именно из-за этой слабости мне удалось проследить зависимость между телом и умом даже при трансцендентальном состоянии ума.

Более месяца я прожил в не поддающемся описанию состоянии триумфа и духовной экзальтации. В течение этого периода все мое существо было пронизано ощущением, что, где бы я ни находился и что бы ни делал, меня неизменно окружало безмолвное присутствие истока моего личного существования. Часто я переживал состояния более глубокой поглощенности, когда, потеряв дар речи, утопал в неописуемом. К концу этого периода из-за постоянного недосыпания и нарушения диеты экзальтация и ощущение счастья значительно уменьшились, и я вновь стал испытывать симптомы истощения и беспокойства. Однажды утром, поднявшись с постели в состоянии глубокой депрессии, я понял, что переживаемый мной короткий период райского счастья подошел к концу. Это отрезвило меня, как холодный душ. Осудив себя за необоснованный оптимизм, я вновь решил следить за собой и соблюдать диету. И уже через несколько дней я почувствовал улучшение.

Непростительное потворство своему блаженству, невероятное перенапряжение умственных сил и пренебрежение естественными потребностями организма в значительной мере подорвали мои жизненные силы и привели нервную систему в столь плачевное состояние, что я не смог вовремя заметить нависшую надо мной угрозу и принять необходимые меры защиты. Я слышал рассказы о людях, которые, исполнившись счастья после того, как им открылся мир сверхчувственных переживаний, поняли, что не могут больше находиться на обычном уровне сознания и полностью отказались прислушиваться к потребностям организма. Это приводило к тому, что дух покидал истощенное тело и, больше не возвращаясь на землю, так и оставался пребывать в мире неземного блаженства.

Поняв это, я первым делом отказался выставлять себя на обозрение перед бесчисленными толпами, проходящими передо мной подобно нескончаемому потоку. Я стал сознательно избегать интроспекции и глубокой погруженности во внутренний мир, стараясь почаще сосредоточиваться на различных пустяках и давать отдохнуть своему возбужденному уму. Была середина марта — начало кашмирской весны, и я чувствовал, что не должен откладывать возращение домой, где смогу рассчитывать на опеку жены, к которой всегда прибегал в периоды болезни. Не теряя ни единого дня, я вылетел в Сринагар, оставив мысль странствовать по земле, как велит традиция, в попытках возродить человечество. Я понял, что подобные мысли приходили ко мне из-за стремления к власти, которое часто проявляется при активизации интеллектуального центра пробужденной Кундалини. При этом возникает легкая интоксикация мозга, которую не способен заметить ни сам субъект, ни окружающие его люди, если они не осведомлены о причине.

Вернувшись домой, я полностью препоручил себя заботам жены, которая по выражению моего лица тут же поняла, что я нахожусь в состоянии крайнего истощения и нуждаюсь в экстренных мерах по восстановлению сил. Слухи о том, что произошло со мной долетели до Сринагара прежде, чем я там оказался, и удерживать толпы людей, осаждавшие двери нашего дома, чтобы увидеть меня, было действительно трудной задачей. Через несколько дней я настолько окреп, что смог посвятить пару часов приему посетителей, не ощущая особой усталости. Я старался большую часть времени чем-то заниматься, чтобы не впадать в состояние глубокой задумчивости, склонность к которому у меня не исчезла. Через несколько недель толпы любопытствующих начали редеть, и вскоре их поток вовсе иссяк, что дало мне возможность сделать передышку и оправиться. Но для того, чтобы полностью восстановить свои силы и вновь приступить к выполнению своих обязанностей, не впадая в экстатическое состояние, мне потребовалось более шести месяцев.

К концу отпуска я принял окончательное решение больше не выходить на службу. Путь к бегству из жалкого материального мира в безбрежный и спокойный внутренний мир был слишком узок и ненадежен, чтобы я мог позволить себе идти по нему, взвалив на свои плечи груз мирских проблем. Чтобы испробовать плод духовного освобождения, мне было необходимо освободиться от цепей, удерживающих меня в материальном мире. Уголок в шумном служебном кабинете, отведенный мне для работы, был, конечно же, не тем местом, где человек, поглощенный незримым, может проводить несколько часов в день, не подвергаясь риску серьезного психического расстройства. Были и другие причины, по которым я должен был разорвать все связи с работой. Перемены в правительстве создали ряд сложных проблем, требующих принятия неотложных решений. При этом решения требовалось принимать с крайней осторожностью, так как вся страна пребывала в состоянии брожения, вызванного дикой борьбой за власть. Наш офис не избежал всеобщей участи, и атмосфера в нем накалилась настолько, что для человека в моем состоянии пребывание в ней становилось невозможным. Итак, я подал в отставку, и моя просьба по завершении необходимых формальностей была удовлетворена.

Отныне я мог полностью распоряжаться своим временем, не задумываясь над тем, как решить ту или иную проблему, возникающую на службе, или найти компромисс между совестью и желаниями начальства. После многомесячного отсутствия, во время которого во мне произошел ряд невероятных перемен, я вновь присоединился к группе друзей, не дававших нашему общему делу умереть. Так я снова стал принимать активное участие в их деятельности, направленной на поддержку вдов, оказавшихся в отчаянном положении в нашем обществе, где из-за кастовых и религиозных предрассудков повторный брак был невозможен.

Несмотря на искреннее желание каждого члена нашей маленькой группы ограничиться выполнением лишь строго определенной миссии, их все дальше уносило бурное течение политической борьбы. Через несколько лет им стало тяжело заниматься гуманитарной помощью, которой они решили себя посвятить, но все же они не отступили от своей цели, приняв решение оградить себя от политических сил, ищущих их симпатий.

В критический период, наступивший после моего первого переживания незримого, работа в нашей группе была мне нужна по двум причинам: во-первых, я мог заниматься делом, не испытывая ограничений в свободе, во-вторых, у меня появилось полезное хобби, которому я посвящал свободное время. Впервые я испытал радость нового образа жизни, и теперь мне трудно было поверить, что еще недавно я испытывал острое чувство отчужденности от всего мирского, страдая, словно узник, все мысли которого направлены на то, чтобы вырваться из тюрьмы, но он не в силах осуществить побег. Я мог бы стать затворником, в душе которого вечно пылало бы пламя отказа от мира, обреченным вести однообразное существование. Но мое увлечение благотворительностью позволило мне преодолеть эти болезненные тенденции, не теряя связи с миром. Все остальное было сделано моей женой, от чьей преданной заботы и неустанной опеки я стал полностью зависеть, что и заставило меня отказаться от мысли вести затворнический образ жизни.

В самом начале происходящих со мной метаморфоз многие люди приходили ко мне, преследуя некие тайные цели. Они могли прождать несколько часов подряд, чтобы улучить возможность поговорить со мной с глазу на глаз. Вначале, когда посетители шли ко мне непрерывным потоком, эти люди могли приходить по несколько раз в день, пока не появлялась минута, которую я мог посвятить частной беседе. Большинство из них приписывали мне способность управлять тонкими силами природы, изменять обстоятельства по своему желанию, влиять на судьбу и оказывать воздействие на последствия поступков тех или иных людей. Они отвели мне роль человека, находящегося на короткой ноге со Всемогущим, способного влиять на ход событий простым усилием воли. Я терпеливо выслушивал их истории, тронутый картиной человеческого горя. Некоторые находились в отчаянном материальном положении, иные были лишены потомства, другие были вовлечены в нескончаемый судебный процесс — всего не перечесть. И все они хотели, чтобы я помог им в их беде, против которой они были бессильны. Они походили на _к. утопающего, хватающегося за соломинку.

Человеческая вера в прорицателей и медиумов, коренящаяся в глубокой древности, наделяет их сверхчеловеческими способностями. Считается, что они имеют тайную связь или осуществляют контроль над тонкими разумными силами природы, царством духов и стихийных сил. Последствия этих концепций не могли не коснуться меня, и как бы я не пытался доказать противоположное, мне никак не удавалось убедить в этом людей, впитавших с молоком матери подобные представления. Многие из них, выслушав мои уверения в неспособности помочь им, воспринимали отказ, как нежелание вмешиваться и продолжали умолять меня, воздевая вверх руки и плача, как дети. Тронутый видом их слез и чувствами, звучащими в их голосах, я переживал чужое горе, как свое собственное.

Эти несчастные, являвшиеся ко мне в надежде на чудесное избавление от своих недугов, чаще всего были жертвами социальной несправедливости, и мое сердце исполнялось сострадания при их I виде. Возможно, на их месте я вел бы себя так же. Чувствуя собственное бессилие хоть чем-то облегчить их страдания, я искал утешения и сил в своем глубинном «я». Я консультировал их, стараясь войти в их положение, и часто они уходили от меня хоть отчасти успокоенные. Я же сопереживал их горе и страдания, подобно тому, как каждая клетка многоклеточного организма отзывается на боль любой другой клетки, но отказываясь признать это из-за того, что наше «эго» изолирует каждую клетку от других, мы гордимся положением, занимаемым в обществе, ошибочно приписывая его лишь собственным заслугам.

Поскольку представления о том, что провидцы обладают трансцендентальными силами, имеет под собой веские основания, на протяжении многих веков в народе жила вера, что обладающий подобными силами, может изменять ход событий, действуя вопреки законам природы. Подобная идея существует благодаря неверной оценке положения дел и нездоровому отношению к проблемам жизни.

Развитие сверхчувственного канала познания для восприятия тонких реальностей вовсе не предполагает изживания рационального мышления, а скорее направлено на его совершенствование. Психические и даже физические способности пророков и мудрецов являют собой проявления, которыми наградила их природа, чтобы ознаменовать их могущество. Употреблять этот исключительно редкий дар для решения проблем обыденной жизни все равно, что использовать золото для отливки инструментов для дробления камней. Способности к исцелению, которые иногда демонстрировали святые и мистики, ограничивались сферой индивидуального применения, тогда как решение проблем массовых заболеваний, таких как черная оспа, было уделом гениев, использовавших свой интеллект для изобретения лекарств. Подобные задачи пророки и мудрецы никогда не ставили перед собой.

Поскольку я твердо отказался употреблять ниспосланный мне небом дар для публичного показа, со временем поток людей, устремившихся ко мне в поисках чуда, значительно поредел, а затем и полностью иссяк. Я вел совершенно обычный образ жизни, добросовестно исполняя обязанности, лежащие на мне как на главе семейства, и ни одеждой, ни манерой поведения не выделялся среди окружающих. Это заставило многих людей, поначалу проявлявших живой интерес ко мне, изменить свое мнение и относиться ко всему происшедшему со мной либо как к странной истории, либо как к непонятной аномалии, внезапно проявившейся, а затем исчезнувшей столь же таинственным образом. Через несколько лет этот инцидент, вызвавший девятидневный всплеск внимания к моей персоне, был полностью забыт и вспоминался разве что недоброжелателями как свидетельство моей эксцентричности.

В свете этого опыта меня удивляет неспособность большинства людей хоть на дюйм выйти за привычные рамки мышления. Не считая нескольких человек, тысячи других, приходивших поглазеть на меня, не выражали ни малейшего интереса ни к самой метаморфозе, происшедшей со мной, ни к тайне, лежащей за этим необычным проявлением. Если бы в самом начале я стал бы бормотать неразборчивые слова и записывать их, чтобы читатель пытался найти в них некий скрытый смысл, я бы ни только продлил бы век собственной популярности, но и смог бы заработать на этом деньги. Однако я не стал этого делать из любви к истине.