Глава 12. Забота о себе самом в христианской философии

Для рассказа об этом предмете у меня не хватает источников. Большая их часть либо совсем не переведена у нас, либо издана чрезвычайно плохо, что характерно для изданий церковной литературы. Поэтому я целиком построю эту главу на тех материалах, что используют Пьер Адо и Мишель Фуко.

Исходная мысль, определяющая отношение к христианской философии, очевидно, была высказана Пьером Адо еще в 1976 году в «Духовных упражнениях»:

«Но в схоластике Средних веков theologia и philosophia четко отграничились друг от друга. Теология осознала свою самостоятельность как высшая наука, а философия, отделенная от духовных упражнений, которые с того времени являлись частью христианской мистики и морали, была низведена до ранга „служанки теологии“, поставляя теологии концептуальный, то есть чисто теоретический материал» (Адо, «Духовные». С. 63).

Однако начиналось это с того времени, когда христианство отвоевывало свое место под солнцем в культуре эллинистического Средиземноморья, впитывая и поглощая античную философию:

«С первых же веков христианство представляло само себя как philosopia в той мере, в какой оно усваивало для себя традиционную практику духовных упражнений. Именно так происходит, в частности, с Климентом Александрийским, Оригеном, Августином в монашестве» (там же. С. 62–63).

В сущности, заимствованными оказались множественные упражнения, входящие в то самое Сократическое понятие Заботы о себе, причем, заимствованы они были как по сути, так и по имени. Фуко, подхватывая мысли Адо в курсе лекций «Герменевтика субъекта, отчитанных им в 1981-82 годах, выводит большую часть таких упражнений из Платоновского „Алкивиада“, используя греческое понятие „техники“ или „искусства жизни“ – tekhne tou biou, – которое является стержнем Заботы о себе.

„Итак, целый ряд слов – meletan, melete, epimeleisthai, epimeleia и т. д. – обозначает некую совокупность практик. И в словаре христианства IV века, как вы увидите, чаще всего epimeleia имеет смысл упражнения, упражнения в аскезе“ (Фуко. „Герменевтика“. С. 101).

Не надо забывать, что понятие аскезы, заимствованное в античной философии, коренным образом изменилось в христианстве, превратившись из просто духовного упражнения в самоограничение и даже в истязание плоти. Очевидно, христианству более всего подходило стоическое понимание жизни.

Но для меня сейчас имеет значение только то, что все эти духовные упражнения основаны на определенном искусстве управления вниманием. И Фуко однозначно показывает это, заявляя, что понятие epimeleia heautou, что, собственно говоря, и есть сократическое предписание „позаботиться о себе самом“, включает в себя необходимость самопознания, для чего необходимо овладеть вниманием:

„во-вторых, epimeleia heautou – это также некоторое особенное направление внимания, взгляда. Заботиться о себе значит некоторым образом обращать взгляд, переносить его со всего внешнего… и обратить его на самого себя. Забота о себе предполагает некий способ слежения за тем, о чем ты думаешь, что делается у тебя в душе…

в-третьих, понятие epimeleia heautou обозначает не просто общую установку или обращение внимания на себя. Epimeleia также всегда подразумевает некие действия, такие, которые производят над самим собой, с помощью которых берут на себя заботу о себе, изменяют себя, очищаются, становятся другими, преображаются.

Отсюда целый набор практик, которые в большинстве случаев суть также и упражнения, и им в истории западной культуры, философии, морали, духовности суждена очень долгая жизнь. Это, например, техника медитации, техника обращения с прошлым, техники досмотра сознания, удостоверения возникающих представлений и т. д.“ (там же. С. 23).

Это высказывание Фуко тем важнее для меня, что оно прямо заявляет: в основе любой действительной философии лежит искусство управления вниманием. Даже тогда, когда это прямо не заявляется в описании упражнения, оно предполагается как само собой очевидное, а умалчивается только потому, что об этом было сказано в самом начале. В том начале, когда ученик только пришел в философию.

Пьер Адо также приводит списки тех упражнений, которые были общими для всех школ философии эллинистического времени, т. е.о есть времени, когда христианство строило себя:.

„Благодаря Филону Александрийскому, однако, мы обладаем двумя перечнями упражнений…

Философия включает в себя: поиск (zetesis), углубленное исследование (skepsis), чтение, слушание (akroasis), внимание (prosoche), самообладание (enkrateia), безраличие к безразличным вещам.

В другом последовательно называются: чтения, медитации (meletai), терапии страстей, воспоминания о том, что есть благо, самообладание, исполнение должного“ (Адо. Духовные. С. 25).

Вниманию при слушании и чтении стоит посвятить особый рассказ, тем более что о нем много рассказывает Фуко. Но это в следующей главе. Сейчас гораздо важнее, что все эти упражнения оказали влияние на христианскую мысль и образ делания самого себя. Вплоть до позднего Средневековья христианские мыслители, вроде Игнатия Лойолы, стоит им задуматься о духовных упражнениях, будут черпать вдохновение в античном наследии. Однако все началось в первые века.

Адо разворачивает потрясающую картину перетекания античной философии в христианскую мистику:

„Мы говорили, что фундаментальная установка стоического или платонического философа представляла собой prosoche, внимание к самому себе, бдительность в каждое мгновение. „Пробужденный“ человек беспрестанно, прекрасно осознает не только то, что он делает, но также и кто он есть, то есть свое место в космосе и свое отношение к Богу…

Но это самосознание представляет собой не только моральное сознание, оно также является космическим сознанием: „внимательный“ человек беспрестанно живет в присутствии Бога, в „воспоминании о Боге“, радостно соглашаясь с волей универсального разума и видя всякие вещи самим взглядом Бога“.

Такова философская установка по преимуществу. Такова установка христианского философа. Она появляется уже у Климента Александрийского во фразе, возвещающей о духе, который будет царствовать позднее в монашестве философского вдохновения: „Поэтому мне и кажется, что божественный закон неизбежно должен был установить страх, [как меч] нависающий над нашими головами, дабы осмотрительностью (eulabeia) и вниманием (prosoche) философ мог приобрести и сохранить беззаботность духа…, во всех жизненных перипетиях оставаясь свободным от падений и чистым от греха“» (там же. С. 71).

Этот божественный закон, объявленный Климентом и легший в основание патристики, был не чем иным, как психологическим наблюдением, отметившим, что «внимание к себе приносит с собой душевное спокойствие, одну из целей, поставленных перед собой монашеством» (там же. С. 72).

Вполне естественно, внимание стало предметом изучения и других отцов церкви:

«Это внимание к самому себе является предметом знаменательной проповеди Василия Кесарийского. Опираясь на греческий вариант отрывка из Второзакония: „Берегись, чтобы не вошла в сердце твое беззаконная мысль“, – Василий развивает целую теорию prosoche, находящуюся под сильным влиянием стоической и платонической традиции…

Это внимание к самому себе заключается для него в пробуждении в нас рациональных принципов мыслей и действия, которые Бог вложил в нашу душу…

Это prosoche, это внимание к самому себе, фундаментальная установка философа, станет фундаментальной установкой монаха» (там же. С. 72).

Я обрываю рассказ, хотя далеко не исчерпал всех примеров. Тем не менее, думаю, он достаточно убедительно показывает, что внимание было чрезвычайно важным предметом всех тех философий, которые хотели изменить человека. Утеряно оно лишь в той философии, которая стала речью о философии. Профессиональному философу внимание неинтересно, он решает иные задачи…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.