ГЛАВА 17

ГЛАВА 17

Все давно были на луке, а Татьяна, конечно, увезла ключ. Но был еще и полностью распустившийся розовый куст, холод не смог подчинить его. Цветы раскрывались и все равно отстаивали свое время. Ничто не могло помешать им родиться и умереть.

Я долго ковырялся в окне, но все же открыл его. Заснуть не получилось, уже через дверь я снова вышел на улицу. В летней кухне кто-то копошился, когда зашел туда, увидел фотографа и понял, что беда нагрянула. Он казался истощенным до предела, со страшными глазами, ни чьей виной это не было, его спасали все, как могли. Хотя кто знает, может, именно он и спас остальных своим полным безумием, заставив держаться изо всех сил. Грязный, до сих пор босой, он что-то грыз сидя в углу на полу.

— Я очень люблю хлопковое масло, — улыбаясь засохшими губами объявил он.

"Может, покормить насильно?" — подумал я.

Но фотограф почувствовал, вскочил и выбежал из кухни.

Во дворе послышался какой-то шум, я вышел. Ребят с лука привезли раньше, чем обычно. Они были подавленные, а азиаты — злые и возбужденные.

— Где ваш главный? — наперебой кричали они. — Сейчас во всем разберемся. Приехали к Учителю и ничего не делаете.

“Прямо театр пекинский,” — подумал я. Как ни тяжело различать восточных людей, но все же одного я узнал. Это был именно тот, с которым спарринговал у Кима.

— Ну, я здесь главный. А что? — спросил я у корейца.

Он, конечно, узнал меня.

— Поговорить нужно, — насупился кореец.

— Нет уж, дорогой, — не согласился я. — Придется подождать, пока со своими поговорю.

Я знал, как ценят здесь людей, и поэтому театр начинал смешить.

— А ну, орлы, поговорим, — обратился я к ребятам.

Проблема заключалась в том, о чем я знал. Азиаты просто хотели напугать ребят. Чаще всего, конечно, в разговоре упоминался Учитель. Хотели снизить плату, утверждая, что приехали не ученики, а какие-то лентяи. “Вот черти, — подумал я. — Им Фу Шин помогает, а они комедию устроили.” В том, что ребята работали нормально, я не сомневался. А когда спросил у жены, как работают, то Татьяна сделал такое страшное лицо, что я засмеялся.

— Ладно, стойте, — сказал я и направился к азиатам.

— Наверное, отдам их в другое место, — заявил я крестьянам.

Узкие глаза мгновенно стали круглыми.

— Что ты, что ты, — схватил один меня за руку.

— Ну не нравится им у вас, понимаете? — я сделал печальное лицо.

Он подскочил к ребятам и сделал не менее страдальческое лицо.

— Так вам у нас не нравится, плохо у нас? — спросил азиат.

Ребята смущенно начали пожимать плечами.

— Да нет, все нормально, — заулыбались они. Такого от своих я не ожидал. Страх затуманил им мозги — это было явным предательством.

— Видишь, это ты здесь всем недоволен, — заявил хитрый азиат.

— И чего тебя только старшим выбрали? Нужно Учителя спросить.

Это было слишком, и я, не выдержав, захохотал.

— Идите отсюда, мне, лично мне все не нравится, — заявил я.

— Послушай, дорогой, — подскочил ко мне один из земледельцев. — Пойдем поговорим.

Все плантаторы пошли за нами.

— Извини, дорогой, мы все поняли, — испуганно объяснил он.

— Все будет хорошо, мы и тебе денег дадим.

На них было жалко смотреть. Страх потерять людей был огромен.

— И водки привезем, правда, правда.

— Ну что, договорились? — хитро заглядывали они мне в глаза.

“Ну да, — подумал я. — Может, еще с вами по рукам ударить? Чтобы через пять минут вся долина знала.”

— В общем так, — громко сказал я. — Ребят не трогать, над душой не стоять.

— Слушай, — на этот раз любопытство победило все. Ко мне подошел кореец. — Жена твоя? — он кивнул в сторону Татьяны.

— Моя, — подтвердил я.

— Слушай, извини, конечно, а чего она со всеми на луке работает?

— Жен наказывать нужно? — грозно спросил я.

— Конечно, — он оживленно закивал головой. — Только я не женат.

Я догадался, что в долине меня полностью определили в ранг воина, занимающегося врачеванием.

— Вот я и наказал, понимаешь?

— И правильно, — согласился азиат. — Полностью с тобой согласен.

— Завтра приезжайте как обычно.

Азиаты, закивав головами, вышли со двора. По их лицам было видно, что они огорчены неудавшимся планом. Я даже не спросил у ребят, правильно ли то, что не езжу на лук? Вечером получил великолепный подарок — жена призналась, что полная дура.

Перед тем, как бежать к Искену выручать Сашу, произошла очередная неприятность. Ко мне подошел один из ребят и смущенно попросил дать совет.

— Тут, Анатольевич, у нас у многих — проблема. Может, посоветуете что-нибудь?

— Говори, а то спешу, — я настроился на худшее, но от увиденного застонал.

Парень поднял футболку и показал изъеденные полспины.

— Что это? — вырвалось у меня.

— Не знаю, к вам пришел, — буркнул тот.

Я схватил за руку и потащил его в самую большую комнату, где все отдыхали.

— У кого еще такое сокровище? — показал я на спину больного.

Оказалось у многих — ноги, руки, спина. Я оглянулся вокруг, люди сидели не уставшие — они сидели подавленные, их психика не справлялась с окружающим. Виноватых не было, зато было что-то похожее на стрептодермию, чесотку и даже проказу. “Как у тех детей на базаре, — подумал я. — Может, они и нарушали питание, но дыхания делали. Без дыхания психика не выдержала бы и двух дней. Окружающее оказалось слишком тяжелым, не выдерживали тела."

— Ребята, потерпите, — попросил я. — Ведь с Учителем еще не говорил.

— Да какой он Учитель? — послышалось из толпы. — Умеет хоть что-нибудь?

Полная духовная слепота. Они видели только чужие лица, обычный поселок и огромные луковые поля. “Ничего, — успокаивал я себя. — Скоро закончится сезон полевых работ и уже тогда, как обещано, Учитель лично даст нам работу.”

— Терпите, — уже строже сказал я. — Мне идти нужно. Когда приду, чтобы в комнате была полная чистота, лечить буду.

За себя и жену я был абсолютно спокоен. С нами ничего не могло случиться. Питание мы никогда не нарушали, школу — тем более, а общение с травами укрепило защиту.

Я вынырнул из теплого дома в ледяной вечер. “Слава богу, хоть травы есть, — думал я, проходя мимо коммерческих ларьков. — Скорей бы этот сбор лука закончился. Может, все обойдется?” А с Учителем не говорил ни разу. Поездка к Фу Шину явно не ладилась. Волнуясь, я постучался в дом Искена. На этот раз дверь открыла Саша.

— Заходи, — сказала она и забежала в комнату отца.

Переступив через порог, я поклонился Искену. Он с трудом встал и тоже ответил поклоном. За его спиной улыбалась Саша.

— Присаживайся, воин, — с усмешкой сказал Искен. — Эта девочка правду рассказывает, или вы решили меня с ума свести?

Я бросил взгляд на Сашу.

— А что мне было говорить? — возмутилась она. — Где я была всю ночь? Или рассказать, что ты себе сломал палец, а может, испугался меня и убежал? И поэтому не проводил. Что было говорить? — она начинала злится.

— Так правда или нет? — терпеливо переспросил Искен.

— Смотря, что она рассказывала.

— Конечно, — разозлилась Саша. — Может, ты сомневаешься, что я правду рассказала?

И только тут я понял, как устал. Искен подвинул мне пиалу с чаем. Глотнув, я понял, в нем опий, но допил до конца. Блаженный сон, сладкий и душистый начал надвигаться на меня. Сопротивляться было ненужно, и я уснул.

— Ну ты и спишь, — усмехнулся Искен.

— Сколько? — потянулся я.

— Представь себе — сутки.

Моему удивлению не было предела.

— Вы еще окопы поройте, — предложил Искен, — тогда и пять суток проспишь. Ну все, лекарь, выспался, давай к своим.

Азиат тяжело дышал, лицо потемнело и заострилось. Пришло время опия.

— Никуда не пойду, пока не увижу. Ты мне покажешь дозу и как… А я подумаю…

— Ух ты, смельчак… Давай, лекарь, на то ты и лекарь. Только смотри — молча и не дергайся.

Искен с трудом встал с кана, как будто на его плечах лежал огромный груз. Этот груз сгорбатил его, и, еле передвигая ноги, азиат добрел до полок в углу комнаты. Уперевшись рукой в одну, он отдышался и начал что-то искать. В руке появилась белая скомканая тряпка. С таким же трудом он вернулся к кану и сел. В тряпке были куски опия, шприц и вата. Проверив, все ли на месте, чтобы не возвращаться, Искен, шатаясь, с огромным усилием потащил ноги на кухню. Порывшись в шкафу, он достал половник.

— Зажги плиту, — хрипло бросил мне азиат.

Я зажег конфорку газовой плиты. Искен набрал воды в половник, вскипятил ее и выплеснул в стоящее рядом ведро. “Простенькая стерилизация,” — подумал я. Он снова набрал воды в половник и бросил туда кусок опия. Сладкий, одуряющий запах заполнил всю кухню. Закипевшую смесь Искен снял с огня.

— Держи, — протянул он мне половник.

Я взял в две руки. Правая рука была как раз над горячей смесью.

— Не дергайся, — жестко сказал Искен и быстро проколов иглой мне ладонь выдавил несколько капель крови в раствор. Дернуться я даже не успел. Забрав ополовник и прокипятив еще немного, он проковылял мимо меня. Промыв шприц с иглой, азиат скрутил из ваты плотный тампон, бросил его в раствор. Уткнувшись иглой в вату, шприц всасывал очищенный моей кровью жидкий опий. “Десять кубиков. Ничего себе!” — отметил я.

— Пошли, лекарь, такого еще не видел, — хрипло предложил Искен.

Азиат лег на кан и поднял шприц, выгоняя из него воздух. Игла была наборная, самого крупного размера. Немного спустив спортивные штаны, он долго и внимательно рассматривал иссохшийся тазобедренный сустав. Потом, приставив иглу и сжав зубы, начал медленно, с усилием, вводить ее в сустав.

— Ты что делаешь? — заорал я, кинувшись к Искену.

— Вон, — прошипел он сквозь зубы.

Я забился в угол, закрыл глаза и начал думать. Происходило нечто невероятное. Если бы в эту комнату можно было завести из чистенького кабинета в белом халате и колпаке врача, он бы мгновенно сошел с ума. Современные врачи не верят в мистику, а то, что это не сон, было бы и так понятно. У азиата не осталось ни одной доступной толстой игле вены. Одни сожжены, другие выжили, спрятавшись как можно глубже. У человека, лежащего напротив меня, не было вен. Внутримышечно — эффект не тот. Передо мной лежал человек, и через невероятную пытку, через боль, которую невозможно описать, пытался иглой попасть в сустав. Опий в нем распространялся быстрее, все это отдаленно напоминало внутривенный эффект. Искен кололся в суставы.

Сколько так просидел, не помню, наверное, пару часов. А азиат все искал и искал, тыкая иглой то в левое, то в правое бедро. Забыв обо мне, он хрипло стонал иногда что-то выкрикивая по-своему. Вдруг он застонал сильно и протяжно, заскрипели оставшиеся зубы. Открыв глаза, я увидел, что Искен улыбается сквозь дикую боль. Его большой палец давил на поршень. Какая же боль должна быть в суставе? На моих глазах бедро меняло цвет — из темного оно превращалось в кроваво-красное и быстро увеличивалось в размерах. Загнав все десять кубиков, Искен резко вырвал иглу из сустава.

— Рассосется, — улыбнулся он, растирая бедро.

Засохшая мумия на моих глазах начала оживать.

— А доза у меня, — усмехнулся азиат. Он поднялся уже не с таким трудом и порылся на другой полке.

— Вот, — Искен выпустил на кан из ладони крупный коричневый шарик, он покатился и замер возле стены. — Десять граммов в сутки. А знаешь, что такое опий Иссык-Куля? Это черные слезы всех богов мира, — засмеялся Искен. — Фу Шин привозил мне лекаря из Гонконга. Грамотный, как ты. Успокаивал меня, героин давал, убеждал, что на чистом спрыгнуть легче. Обнаглели они там, решили, что у них тоже наркоманы есть. Пол-Гонконга этим красавцем обколоть можно, — Искен указал пальцем на затаившийся возле стены коричневый шарик. — Я воин, — развел руками азиат. — А воины — ребята крепкие.

— Дальше, — попросил я.

— Подождали мы с ним, пока мне захочется, он еще просил, чтобы подольше ждать… Вот так, лекарь. А когда я начал подыхать, сунул мне своего белого порошка, уколол — ничего, еще раз уколол — тоже ничего. Ему, бедняжке, со мной даже плохо стало, страшно, видите ли. Забрал я у него и выколол весь порошок. На пять минут полегчало. А он, бедненький, трясется и плачет, видите ли, этим рассчитывал меня на ноги поставить.

— Сколько? — выдавил я из себя.

— Триста доз, — громко засмеялся азиат. — Ну что, лекарь, лечить будешь?

— И сколько колешься? — спросил я.

— Все пять лет и колюсь. В больнице все началось. Лучше б курил, как старики. Главное, лекарь, не жадничай, силу воина рассчитывай. Помнишь, говорил?

— Помню, — кивнул я.

— Лечить будешь?

— Нет.

— Правильно, умный значит. Вылечить, конечно, можно. Состав крови давно поменялся. Чтобы снова поменять, оставшейся жизни не хватит, да и зачем? Таким же доходягой останусь, только еще и без опия.

— Ада, можно? — послышался из-за двери голос Саши.

— Попробуй, — весело предложил Искен.

В комнату заскочила улыбающаяся Александра.

— Отец, — обратилась она к Искену. — Ты ведь обещал. Покажи, а?

— Ладно, — Искен махнул рукой. — Давай.

Девушка радостно пискнула и выскочила из комнаты. Вернулась с толстой квадратной доской. Искен отогнул край ковра и достал трехгранный блестящий клинок. Девушка, улыбаясь, подняла доску над головой.

— Как хочешь? — спросил Искен.

— Мое любимое, — попросила дочь.

— Ну что ж, — усмехнулся азиат. — Для самых почетных гостей — показываю. Прошлый лекарь нервный был, чуть в обморок не упал. Смотри, — предупредил Искен.

Он достал еще три кинжала. Все лезвия Искен вложил в ладонь правой руки и прижал большим пальцем. Потом медленно сжал ее в кулак. Броска я не заметил, но то, что увидел потом, привело в неописуемый восторг. Два клинка глубоко торчали в доске, третий, образуя четкий треугольник, прошил доску насквозь и затерялся где-то в полках.

— Это называется, — радостно сказала Саша, — один проходной. И так ада может пропустить любой из трёх.

— Мог, — буркнул в ответ Искен. — Сможешь вынуть клинки? — спросил он.

— Нет, — сказал я, оценив обстановку.

Толстая доска даже не треснула.

— Молодец, правильно, — похвалил Искен. — Я и сам не всегда выдергивал. А ну, девчонка, — он обратился к Саше. — Расколи топором, только аккуратно.

Девушка, возбужденно мотнув головой, выскочила из комнаты.

— Дай третий, — попросил у меня Искен.

Я порылся между полок и, резко дернув, вытащил из стены клинок. Взяв в руки, Искен ласково погладил его и спрятал под ковер. Саша снова заскочила в комнату.

— Возьми, ада, — она протянула ему два клинка.

Внимательно осмотрев, Искен положил их на место.

— Ну что? — спросил он. — Когда следующая тренировка?

— Как вырвусь, — пожал я плечами.

— Только землю больше не пашите.

— Хорошо, — пообещал я и, попрощавшись, вышел.

Был праздничный день. На луке никто не работал. Я умолял ребят, угрожал им и сам сходил с ума не зная, что делать. Объяснял, что сезон заканчивается и мы скоро займемся своим прямым делом. В комнате было чисто. Кто-то поработал, и на кирпичах, возле розетки, свернувшись красной змеей, лежала горячая спираль. “Вот и вся подготовка к чуйской зиме,” — подумал я.

Ребята заметно похудели, стало прекрасно видно, кто и как следовал законам школы. Была и радость — с двенадцати часов дня до двух прибитый к окну термометр показывал плюс двадцать. В это время долина наслаждалась теплом. Нужно было успеть все сделать. Стирка закипела полным ходом. Жена варила в котле полынь, на солнце прожаривались одеяла. Я пытался остановить болезнь, громко проклиная всех за то, что поздно о ней объявили.

— Сдыхать будете, — злобно говорил я, — к Учителю проситься не пойду. Поэтому лечитесь, пока есть возможность.

На огороде началось общее обливание раствором крепко заваренной полыни.

— И все же, что это? — спросила меня Татьяна.

— Это обычный страх, — объяснил я. — Страх уничтожает все. Самая страшная бацилла, которую может победить только сам больной.

Фотографа не было уже несколько дней. “Что делать? — мучился я. — Ведь он не мальчик, — успокаивал я себя. — Мы с ним почти одного возраста. Ладно, буду искать.” Походив по поселку, я узнал новость, которая обрадовала: в последний раз его видели в русском районе.

— Не пропадет, — махнув рукой сказал Ахмед. — У них там русских мужчин мало.

Я решил ненадолго отложить поиски, тем более, что в русский поселок нужно было идти километров двадцать.

Ясный, солнечный день, умывшись и побрившись, я пошел к Рашиду с надеждой что-нибудь разузнать об Учителе. Попал на очередное собрание. Братья собирались ехать в Китай за партией риса. Планы и рассуждения были настолько непонятны, что я, извинившись, набрался смелости и пошел прямо в дом Фу Шина.

Во дворе было большое оживление, дети танцевали под восточную музыку, которая лилась из выставленных в окно магнитофонных колонок. Женщины накрывали стол, мужчины, как всегда, беседовали о важных проблемах, пахло пловом и виноградом.

— Салям, — поздоровался я со всеми.

— Серега пришел, — радостно заорала подбежавшая Джисгуль и повисла у меня на руке. — А к нам с папкой гости приехали.

— Какие? — спросил я.

— Те, которые водку пьют, — объяснила девочка.

И тут я заметил в другом конце двора два больших незнакомых джипа. Рядом с машинами стояли здоровенные, все в коже, бритоголовые молодцы.

“И этих принесло, — с неприязнью подумал я. — Сколько же сюда таскается всяких! Интересно, что им нужно от Учителя?” Бритоголовые в открытую, ни капли не стесняясь, разглядывали азиатов. Те, в свою очередь, не замечали их вовсе. Весь двор вдруг вздохнул, из дома вышел в спортивном костюме Фу Шин. Как всегда, немного хитрая улыбка, чуть склоненная на бок голова и мягкая походка тигра. Учитель шел прямо ко мне. Джисгуль подбежала к Фу Шину.

— Папка, — снова заорала она. — Серега пришел.

Взгляд патриарха скользнул по двору. Хотелось упасть ниц или поклониться, но на удивление ничего не получилось, я стоял, как столб.

— Привет, Серега, — Учитель улыбнулся и протянул руку.

Поборов желание приложиться к ней, я с серьезным видом ответил рукопожатием.

— Ну и как дела? — спросил Фу Шин.

— Отлично, — бодро произнес я.

За спиной послышались хлопки. Я обернулся и увидел лежащих ниц бритоголовых. Учитель направился к ним. Вот и закончилась моя очередная встреча. Больше здесь делать было нечего. Я уныло побрел к мосту через арык.

Дни бежали без остановки. Учитель успел съездить в Китай и обратно, а я все не мог с ним встретиться. Ким, усмехаясь, подбадривал, мы обменивались с ним корейской техникой, и даже с Сашей я провел несколько тренировок. Сезон лука закончился, заканчивались и сомы — деньги, которые заработали на поле. Незаметно таяли продукты, которых ухитрились накопить. Еще немного — и нам будет нечего есть. Было необходимо пробиться к Учителю, но как это сделать, я даже не представлял. Раны у ребят потихонечку затягивались.

Однажды с утра, открыв дверь, я рухнул на крыльцо и несколько ступенек проехал на спине до самого розового куста. Твердый, как стекло, тонкий слой снега.

Глянув на розу, я увидел то, что обещал Ким. Роскошные красные цветы были скованы кристаллами льда. Живая роза со сверкающими лепестками во льду. Солнце только начинало бросать свои лучи в красные цветы. Днем, когда стало жарко, розовый куст, ничуть не согнувшись, все так же окутывал проходящих мимо своим волшебным запахом. “Нужно идти к Учителю,” — решил я.

Осеннее солнце светило так ярко, как будто прощалось навсегда. На этот раз шел к Учителю смело. Нужно было выяснить, что с последним больным, которому заваривал травы. Возле меня резко затормозил знакомый джип, из него улыбаясь выбрался Учитель. Я рухнул ниц.

— Слушай, Сергей, может, хватит все время падать? — спросил Фу Шин.

— Понял, — ответил я, вставая.

— Серега, — с заднего сидения, радостно улыбаясь, показывала мне язык Джисгуль. Ее таланты были неоспоримы: “поза льва” была выполнена идеально.

— Сергей, — продолжал Учитель, — мне нужна твоя помощь, подготовь ребят.

— К чему, Учитель? — поклонился я.

— Завтра к вечеру в мой дом приедет много разных людей и нужно показать технику.

Ноги подкосились, но я постарался изо всех сил устоять, изображая при этом преданную улыбку ученика.

— А что за событие? — поинтересовался я.

— Не так, чтобы событие, но людей будет много, даже очень.

Предчувствие укололо в самое сердце.

— Событие, — просипел я внезапно охрипшим голосом, забыв о почтении. У Фу Шина стало немного смущенное лицо. Смущенный тигр — это очень интересно. Я уже почти почувствовал, что произойдет, но боялся в это верить.

— День рождения у меня завтра, такое вот происшествие, Серега, — улыбаясь развел руками Учитель. — Так что подготовьтесь, пожалуйста, а? — Он легонько хлопнул меня по плечу и, мягко запрыгнув в машину, умчался куда-то в глубину предгорий.

Всю улицу вдоль перерезал глубокий арык. Возле него росли какие-то незнакомые кусты. Я забрался в самую гущу и остался наедине с собой. В душе нарастала неудержимая паника.

Так вот, какой ты, Андреевич, твоя смелость и вера в людей безграничны. Конечно, ты не мог не знать о дне рождении, но твои испытания страшнее, чем все, которые были у меня раньше.

Что такое — падать окровавленным на землю, воюя за самое дорогое и понятное? Что такое — голодать вместе с братьями по общине, обжигаясь о снег? А лабиринт Дракона? А знания, которые вызывают слезы радости? Что все это?

Вот ты и объяснил мне, мой второй Учитель, Учитель черных, холодных городов. Мастер, разобравшийся в безумии и невежестве окружающих нас людей, живущих в личных апокалиптических мирках, которые никогда не соединятся.

Чувства — самое дорогое, что есть у людей, чувства, обращенные на себя, — собственная гибель.

Я кланяюсь тебе, мастер! Ты как будто договорился с Нямом и повез меня к Фу Шину, но ведь вы не знали друг друга. Все те трудности назывались счастьем, а я уже почти начал считать себя героем. Все те страдания назывались радостью, а я почти считал себя страдальцем. Ты, наверное, решил, что мне пора дать почувствовать, что такое трудности, особенно, когда рядом любимая женщина.

Люди живут в странном мире, даже не в странном, а каком-то необъяснимом, они видят то, чего нет, и не видят то, что есть. Спешат, зарабатывают деньги, пытаются по своему любить друг друга, растят детей, не желая, чтобы те были похожи на них. Выдумывают для своих чад сверхъестественные задачи, загоняя любимых детей чуть ли не до смерти. Заласкивают собак, делая из них членов своих семей, полностью лишая животных индивидуальности, превращая их, огромных и сильных, в лежащих на подушках пархатых шавок. Все время копят, копят и копят все, что только возможно в этом мире, сами не зная зачем. Какой-то пугающий, изуродованный инстинкт самосохранения.

Мне вспомнилась одна семья, которая выращивала кролей и настолько привыкала к ним, пушистым и красивым, что резать ни у кого не поднималась рука.

Но человек всегда находит выход по-своему. Рядом жили соседи, тоже страдающие от подобного. Собирался совет двух дворов, подбирали равноценных по весу и меху, и все проблемы были решены. Почему равноценных? Да потому, что своих и те, и эти есть тоже не могли, чужих — запросто.

Убивать чужое — исключительная человечность!

”Стоп, — одернул я сам себя. — Что-то ты, Сережа, сходишь с ума. А ведь завтра у Патриарха день рождения".

Я представил, кто может приехать, и стало очень плохо. Потом понял, что даже не представляю, кто может приехать.

"Остановись, — снова приказал я себе. — И внимательно подумай, кто может приехать к Первому Патриарху северо-тибетской Школы?"

И вдруг мне стало смешно, а какая разница кто приедет? Может, нужно подумать, что мы имеем. А имеем мы аж ничего, причем такое большое ничего, что и слов нет. А это значит, на дне рождения Фу Шина будут показывать технику те, которые еще даже не стали учениками.

И тут меня осенило, — что ребята уже считают себя учениками, этим нарушая все законы и традиции. Я сидел в кустах ломая себе руки, прекрасно понимая, что объяснять это ребятам бесполезно.

Так ничего и не решив, я направился к дому. Во дворе ждал очередной сюрприз, азиаты сдержали слово, они привезли немного денег и шесть бутылок водки. Три бутылки я отдал орлам, которые приняли их с радостью, остальные оставил себе.

Этим вечером я напился. Ученик Няма сидел в темном коридоре на куче обуви и молча, обливаясь слезами, изо всех сил, не спеша, метал башмаки в дальнюю стену. Тогда мне казалось, что если пробью ее — все будет хорошо. На грохот из комнаты вышла первая жертва и сразу получила туфлей в лоб, удар был настолько силен, что бедный парень свалился на пол. В следующего я промахнулся. Спрятавшись за дверь, он клятвенно заверил, что есть запасные ботинки и с неимущим фотографом поделятся. А стена все никак не пробивалась, и ученик Няма, прошедший войну корейцев с японцами, уже никого не стесняясь, завывал во весь голос. Обувь закончилась, и я провалился в сон.

Утром, после трех бутылок водки, я зашел к ребятам в комнату.

— Значит так, господа орлы, — держась за голову, промычал я. — Сегодня у Фу Шина день рождения, и мы будем показывать технику.

— Да мы что, клоуны? — раздраженно фыркнул кто-то из толпы, пьющей чай.

— Убью сейчас, — внезапно вырвалось у меня.

— А ну, заткнись, — зашипели на него все.

— Готовьтесь, в шесть вечера пойдем в дом к Учителю, — подавив приступ тошноты, я вышел из комнаты.

На улице медленно умирал розовый куст. Наглядевшись на это печальное зрелище я решил сходить на разведку к Искену. Сделав несколько восстановительных дыханий, и все же не очень твердой походкой, я вышел со двора. Возле коммерческих ларьков стало намного легче, а когда упал в неглубокий сухой арык, то пришел в себя окончательно.

Двери открыл все тот же губастый великан и сразу ушел в свою комнату, из которой доносилась тоскливая восточная музыка. Меня всегда удивляло то, что ни в одном доме, по крайней мере, куда был вхож, другая не прижилась. Искен сидел, перебирая блестящие клинки.

— Привет, шпион, — невесело усмехаясь, поздоровался со мной мастер.

— Привет, но почему шпион? — стараясь как можно веселее, ответил я.

— Хорошо, пусть разведчик, — жестко сказал азиат.

— Да вот, проведать пришел, — уже насторожено пробормотал я.

— Меня что ли? — притворно удивился мастер. — Присаживайся, — с опозданием предложил Искен.

Я сел напротив азиата, уперевшись спиной в стену. Он задыхался больше, чем обычно, было такое впечатление, что в Чуйской долине закончился опий. “Странно”, - подумал я. Передо мной сидел человек с опасной для жизни абстиненцией.

— Тебе помочь, Искен? — предложил я.

— Я сам себе могу помочь, — хрипло, с дрожью в голосе, произнес азиат.

На него было тяжело смотреть — дрожащий, весь в поту, как будто искупался в одежде, казалось, еще немного и мусульманин умрет.

— Смотри, ученичок, это первый, — хмыкнул азиат.

Между нами было максимум метра три, кан был широкий, на полкомнаты от стены к стене, в одну упирался я, в другую Искен. Раздался стук, от которого вздрогнула стена, через мгновение дошло, что одежда над правым плечом приколота к ней. Я медленно повернул голову и посмотрел, клинок торчал по рукоятку. И тут же нервно рассмеялся, Искен не поднимал руки — нож, казалось, вылетел сам.

— Ну, по крайней мере, веселые к нам еще не приезжали, — прохрипел почти умирающий азиат.

— Второй показать? — спросил мастер. — Может, что и увидишь.

— Покажи, если получится, — предложил я. А что было делать? Злить, наверное, не стоило, плакать разучился в тайге. Я прекрасно понимал, что в этом состоянии ему промахнуться ничего не стоит. Мне оставалось только одно — рассмотреть хотя бы технику броска, тем более, что подобного никогда не видел.

— Не переживай, лекарь, получится, — заверил меня азиат.

И тут я увидел: по азиату прошла едва заметная волна, закончилась она в правой руке, которая открытой ладонью накрывала два клинка. При таком абсолютно правильном движении Искену осталось только сжать один из них и проконтролировать направление, вовремя разжав руку. Клинок вырвался из кулака и вонзился у меня над головой так, как будто его плотно прижали к черепу, а потом вбили молотком. Я был уверен, что мастер приколол прядь моих волос.

— Не жмет? — поинтересовался азиат.

— Немного есть, — честно признался я.

Дверь с грохотом отворилась, в комнату ворвалась Саша. Она перевернула стоящий на кане столик и уткнулась лицом мне в грудь. “Следующий будет мне в лоб”, - с уверенностью решил я.

— Не нужно, ада! — закричала она, и крик, отразившись от клинков, зазвенел в моих ушах.

— Кому не нужно? — хрипло прокричал ей в ответ Искен.

— Я люблю его, ада.

То, что это конец, сомнений не было. Стена снова вздрогнула, я напряженно пытался понять: куда Искен воткнул мне клинок. Время шло, больно не было, и тут я захлебнулся испугом. “Наверное, он убил дочь, — озноб пробежал по всему телу. — Конечно, разве такое прощают мусульмане”. Я потихонечку попытался отстранить прижатую к груди голову Саши, но почему-то не смог. Открыв глаза и оглядевшись, я все понял, одна из ее тоненьких косичек была приколота клинком к моей одежде и стене.

— Ну что, парочка? — просипел выдохшийся от напряжения азиат. — Выбирайтесь, поговорим.

Саша тихо заплакала, сильнее прижав к моей груди лицо, потом правой рукой перерезала о клинок косичку.

Мы вдвоем, опустив глаза в кан, сидели перед Искеном. Три клинка по-прежнему торчали в стене.

— Было время, я не пропускал дни рождения Учителя, — хрипел азиат. — Сейчас уже все. А как бросал… Его дочкам косички с десяти метров прикалывал — одну двумя клинками.

— Мамочки, — невольно вырвалось у меня.

— Да, — кивнул дрожащей головой азиат. — Было время.

Я поднял глаза и опустил. Искен плакал, у воина по впалым, морщинистым щекам текли крупные слезы.

— А потом начали прибегать такие разведчики, как ты, но тебя хоть Гришка привел, — через силу улыбнулся мусульманин. — А они приползали сами. Иди, — продолжал азиат. — И готовься как можешь, только не опозорься.

— Ну а? — я кивнул головой в сторону Саши.

— В меня, — Искен с горечью попытался махнуть рукой. — Мне за ее мать такой концерт в долине закатили — шайтанам тошно. Не убивать же ее. Иди, Сергей.

— Послушай, — не выдержал я. — Тебе нужно уколоться.

— Это я напоминаю себе, что у Учителя, первого и единственного, день рождения, — из последних сил прохрипел азиат и потерял сознание.

— Сережа, — с ужасом взвизгнула Александра.

Этим утром я своими руками колол Искена.

Солнце пыталось нагреть ледяную землю. Я шел в свой чуйский дом, задумавшись над увиденным. Я ненавидел себя за тупость, за боль, которую принес Искену, и за Сашин позор. От этих мыслей меня оторвало событие, которое произошло возле коммерческих ларьков. На меня сильно дохнуло агрессией, которая мгновенно вышибла все мысли из головы и заставила бросить взгляд вперед. Метрах в пяти, в стойках замерли два азиата. Дунганин и уйгур — сразу определил я. Через мгновение они бросились друг на друга. Бой был жесткий и высокого уровня. Забыв обо всем на свете, я смотрел на него с открытым ртом. Уровень примерно одинаковый, школы — разные. Неверное движение — и в ржавом ларьке глубокая вмятина от кулака, но промахнувшегося это не вывело из равновесия, он защитился, снова бросившись в атаку. Еще удар ногой, и у ударившего на подъеме повис кусок синей куртки, это означало — не повезло лишь куртке соперника. Через несколько минут молодые бойцы немного устали и поэтому успокоились. Теперь они начали не спеша применять школьные стойки, нанося не частые, но более мощные удары.

— А ну, стоять! — раздался справа от меня вибрирующий сталью голос с чисто русским произношением. — Смотри, красавцы, разошлись, — на этот раз голос загудел так, что меня опять затошнило.

Я резко обернулся вправо. “Ох, и дяденька”, - мелькнула мысль. Это был человек, которого действительно хотелось назвать дяденькой. Он был квадратный или даже, если более правильно, кубический. Черная кожаная куртка до пояса и совсем не теплая, черные джинсы, все это давало возможность рассмотреть вновь появившегося. У него действительно не было никаких выпуклостей или сужений, а только прямое тело с короткими и очень толстыми руками. Он сделал несколько шагов к остолбеневшим бойцам, пройдя мимо меня. И тут я с удивлением заметил, что он ниже, чем я на полголовы.

— Дети вокруг, аксакалы, женщины, — продолжал возмущаться он. — День рождения Учителя, наконец, а они тут затеяли танцы. Что, предгорья мало? Так я ведь парень простой, могу и по шее надавать, — погрозил дяденька двум бойцам своим толстым пальцем. Для молодых мастеров это уже было слишком, тем более, что вокруг полно зрителей. Один из них не выдержал и направился к незнакомцу.

“Что делать?” — мелькнула мысль. Дяденька, конечно, прав и придется становится на его сторону. Один из азиатов уже подскочил к незнакомцу, а так как другой пока стоял, я молча наблюдал за происходящим. Азиат мгновенно выбросил вперед руку, прямо в лицо пристыдившего его. Дяденька ничего не предпринял, а просто опустил свою лысую голову вниз, прямо на тот кулак, который минуту назад сделал вмятину в металлическом киоске. Раздался громкий хруст, судя по округлившимся глазам азиата, этот звук издал его кулак. После чего дяденька гулко ударил несчастного ладонью по уху. Глухо вскрикнув, парень пролетел пару метров и врезался в киоск. Ржавое строение закачалось и упало на бок, из него послышался истошный вопль, а потом посыпалась лавина разноцветных шоколадок.

— Не можешь — не лезь, — сердито сказал дядька.

Я оглянулся: второго азиата как будто и не было, но первый оказался очень крепким, он уже пытался встать. Вокруг бегали счастливые дети, собирая шоколад, ведь многие проживали в долине жизнь, ни разу не попробовав его.