Перелом

Я всегда был сторонником каникул по соображениям продуктивности: позволить мозгу свободно переходить с предмета на предмет, расслабиться, разрешить мыслям и идеям понемногу подниматься на поверхность из глубин сознания, предоставить вниманию достаточно пространства, чтобы установить связи между возникающими мыслями и идеями.

Через три месяца после начала работы над книгой я обнаружил, что процесс идет с опережением графика, и решил развеяться и побаловать себя недельными каникулами. Я нашел авиабилет в Дублин со скидкой и улетел. Во время недельного пребывания в Ирландии я поселился неподалеку от Дублина, в небольшом рыбацком городке Хоут с населением около 8000 человек. Большинство дней я проводил без сотового телефона и ноутбука, во время прогулок по ирландскому побережью у меня был только блокнот. Я разрешил сознанию блуждать как ему вздумается, иногда записывая на бумаге мысли, показавшиеся мне интересными. Был февраль, и ночи стояли холодные. Но даже если это и есть «зима» по ирландским понятиям, то днем было очень тепло. (Средняя температура в Дублине в феврале составляет +5 °C, что гораздо теплее, чем в это время года в Оттаве.)

Но менее чем через два дня после начала моей поездки все пошло наперекосяк.

Возвращаясь домой от своего знакомого немного позже полуночи, я поскользнулся и упал на крутом и скользком участке мощеного тротуара. После этого, казалось бы, неопасного падения я попытался встать, но понял, что не могу. Когда я перенес вес с правой ноги на левую, то испытал такую боль, что ее не смогли заглушить даже две выпитые незадолго до этого пинты «Гиннесса». Я рухнул обратно на землю. Вытащил из кармана мобильник, но он был разряжен. Я попытался позвать на помощь, но дело было в сельской местности и вокруг никого не было, а если поблизости и были люди, то они крепко спали. Было холодно, и после того, как я пролежал там час, меня стало так трясти от холода, что пришлось свернуться в клубок, чтобы терять меньше тепла. Пару раз я пытался прыгать на одной ноге, но боль была такая, что я снова падал.

Примерно через три часа мои крики о помощи наконец были услышаны. Когда машина скорой помощи привезла меня в больницу, уже наступил рассвет. Боль была очень сильной, и единственное, чего мне хотелось, это вернуться домой в Канаду. Но я не мог вернуться, потому что мне запретили летать – у меня была раздроблена голень и лодыжка.

Просто удивительно, сколько вреда можно себе нанести, неудачно упав.

После долгой хирургической операции, после которой у меня остался разрез во всю ногу, металлический стержень и пластина, я три дня пролежал на больничной койке в состоянии полной прострации. Вдобавок ко всему я даже не был уверен, что страховка, которую я купил на время поездки, покроет расходы на операцию, и некоторое время эта неопределенность мучила меня. (В конечном итоге выяснилось, что покроет – ура.)

Не имея возможности подняться с больничной койки без помощи даже через пару дней после операции, я отлично помню, как лежал, а в смартфоне накапливались входящие сообщения – электронная почта, текстовые сообщения и т. п. У меня не было сил заняться ими, и это состояние продолжалось несколько недель. Когда я спросил хирурга, сколько времени понадобится, чтобы восстановиться после травмы, выяснилось, что, поскольку перелом был серьезный, на полное восстановление потребуется около шести месяцев, к тому же понадобится шесть месяцев физиотерапии. Я был просто раздавлен этим ответом. Когда я пишу эти слова, я все еще передвигаюсь по городу с специальной тростью и не могу бегать или прыгать. (Зато сама трость – воплощение последних технологий.)

Сдать эту книгу в срок, а тем более с хорошим качеством, было нелегко и без травмы, а уж параллельно с восстановлением, которое должно было продлиться шесть месяцев, и подавно. Мои нервы были на пределе, энергии думать о чем-то или что-то делать, кроме связанного напрямую с травмой, не осталось. Мне хотелось быстро перепрыгнуть на шесть месяцев вперед к моменту, когда снимут иммобилизующий аппарат, я сдам книгу в издательство и снова окажусь дома в окружении близких людей, вместо того чтобы сидеть в одиночестве в 5000 километров от дома.

Ежедневно в течение всего дня каждый из нас разговаривает сам с собой – и это норма. В голове разворачивается внутренний диалог, который психологи часто называют также «внутренним монологом» или «разговором с самим собой». Из всех людей, с которыми вы регулярно общаетесь, нет ни одного, с которым вы говорили бы больше, чем с самим собой.

Если вы попробовали применять приемы продуктивности, о которых я пишу, то, скорее всего, у вас состоялся не один подобный внутренний диалог. Возможно, вы замечали, что интенсивность внутреннего диалога нарастает тогда, когда вы прокрастинируете, а лимбическая система и префронтальная кора борются друг с другом. Тим Пичил недавно сказал мне, что в периоды прокрастинации «интенсивность разговора с самим собой может просто зашкаливать». Или вы могли заметить, что мозг ведет оживленный диалог с самим собой во время медитации. А может быть, такой диалог разгорается, когда вы пытаетесь решить, стоит ли выполнять задание в конце той или иной главы, особенно если оно встречает внутреннее сопротивление.

Мне тоже приходилось вести подобные внутренние диалоги, а по мере развития проекта это происходило все чаще. Любопытно, хотя большинство из этих диалогов носило негативный характер, я не считаю, что у меня в жизни преобладает негативный настрой. Когда ради «Года продуктивности» я отказался от поступивших мне предложений о приеме на работу, меня одолевали сомнения, страх, чувство тревоги, беспокойство и нервозность, что, безусловно, находило отражение во внутренних диалогах. Всякий раз, когда я откладывал чтение какой-нибудь особенно сложной исследовательской работы, негативный внутренний диалог резко усиливался. Когда в начале проекта я временно перестал медитировать и начал работать быстрее и интенсивнее вместо того, чтобы работать более осознанно и намеренно, внутренний диалог нарастал прямо пропорционально темпу работы. Проанализировав свой первый журнал учета времени и обнаружив шесть часов прокрастинации в неделю, я обрушил на себя шквал критики. Когда я оказался не в состоянии снизить процентное содержание жира в организме до оптимальных 10, я вновь подверг себя напрасному самобичеванию. Я-то рассчитывал, что сброшу вес за пару дней, но недооценил, насколько люблю жареную курицу по-индийски. И когда я работал по 20 часов в неделю, я опять был излишне строг к себе, поскольку мне казалось, что я отлыниваю.

Даже в самые удачные моменты, например после того, как в The New York Times вышло интервью со мной, или после подписания договора с издательством на эту книгу, я все еще был излишне критичен к себе. Помню, что не раз называл себя «обманщиком» и испытывал довольно сильный «синдром самозванца».

Где-то на середине своего годового проекта я наткнулся на потрясающую информацию, которая принесла мне огромное облегчение. Оказывается, негативный разговор с самим собой – это абсолютно нормально. Психолог Шад Хельмстеттер установил, что «77 % наших мыслей имеют негативный характер, контрпродуктивны и работают против нас». По результатам еще одного исследования, в котором участвовали студенты бизнес-школ, «от 60 до 70 % спонтанно возникающих у среднего студента мыслей являются негативными».

Конечно, внутренние монологи не так легко отследить – действительно, как проанализировать, что происходит в чьей-то голове? Но я думаю, что приведенная статистика подтверждает, что это глубокое свойство нашей натуры. Разворачивающийся в голове негативный диалог – это не просто типично, это наша особенность как людей.

Приходилось ли вам в течение дня получать 50 электронных сообщений, 49 из которых позитивные, а одно – негативное? Готов поспорить, что вы лучше запомните именно это негативное сообщение, чем остальные 49 вместе взятые. Мы так запрограммированы. Аналогично тому, как в ходе эволюции человек оказался запрограммированным на то, чтобы ежедневно проходить пешком от 8 до 14 километров, точно так же мы эволюционировали, чтобы распознавать поступающие из внешней среды угрозы. Вот почему негативное сообщение так выделяется на общем фоне, а ваш внутренний монолог может быть столь негативным.

В течение нескольких месяцев я собирал все негативные мысли, приходившие мне в голову, казалось бы, ниоткуда. Вот наиболее интересные из них:

• Я ничего в этом не понимаю.

• У меня никогда не получится.

• Я ничего толком не умею.

• Я знаю, что они мне откажут.

• Я просто ввожу людей в заблуждение.

• Мне нечего сказать.

• Я плохо подготовился.

• Не знаю никого, кто думает также.

• Я не смогу.

• Я вечно все делаю неправильно.

• Зачем я это сказал?!

• Практически уверен, что я – единственный, кто никак не может в этом разобраться.

• Вряд ли я им понравлюсь.

• Они только посмеются надо мной.

• Я единственный, у кого такие проблемы.

Это достаточно резкие слова, и если бы я говорил в таком духе, например, с друзьями, то очень скоро лишился бы их. Но как только я понял, что мозг просто запрограммирован таким образом, я испытал огромное облегчение.

Я вдруг смог сделать шаг назад и посмотреть на этот диалог со стороны, вместо того чтобы погрязнуть в нем. Оказалось, что я могу поставить под сомнение любые мысли, которые приходили мне в голову, а идиотские среди них составляли примерно 60–77 %.

* * *

После того как я начал постепенно приходить в себя после операции, я вдруг подумал, что, скорее всего, не смогу сдать книгу в срок. «Самый продуктивный человек, которого вам доводилось встречать» пишет книгу о продуктивности и не успевает сдать ее в срок. Смешно.

В этот момент я ехал домой в городском автобусе после эксперимента с диетой и был готов признать себя побежденным. Помню, что сказал себе слово, о котором до тех пор даже не вспоминал: сдаюсь.

Но вскоре мне в голову пришла другая мысль, заставившая меня рассмеяться.

Рассмеяться не безудержно, как маньяк, – в конце концов, мне не хотелось попасть в психушку, – но все равно рассмеяться, как со мной иногда случается во время медитаций, когда сознание на моих глазах самопроизвольно начинает блуждания. В некотором смысле так оно было и на этот раз: вместо того, чтобы просто находиться здесь и сейчас, мое сознание подчинилось встроенной программе и переместилось туда, где происходят все негативные внутренние диалоги.

Остановить негативный внутренний диалог на этот раз оказалось весьма трудно, и все же в глубине души я знал, что в конечном итоге все будет в порядке.

Почти с самого начала проекта одним из моих первых дел после пробуждения было формулирование для себя трех важнейших заданий на день.

После того как я пару дней провалялся на больничной койке, старые нейронные цепочки напомнили о своем существовании, ко мне вернулась часть энергии и способности фокусироваться, и я начал постепенно возвращаться в «режим продуктивности», в том числе и выдавать себе по три простых задания на день.

Производительность часто подразумевает понимание своих ограничений. В первый день после операции я решил, что сделаю пару кругов по палате с помощью металлических ходунков. Когда после этой «прогулки» я вновь сел на кровать, я ликовал. С учетом физических и психологических ограничений, с которыми я столкнулся, мне все же удалось сделать ровно то, что хотелось. В течение первых нескольких дней я продолжал давать себе одно-два простых заданий на день – почитать книгу, ответить на пару важных сообщений по электронной почте, скоординировать некоторые дела с виртуальным ассистентом или пообщаться с друзьями и домашними. Кроме того, я каждый день внимательно следил, какими ресурсами времени, внимания и энергии располагаю, и соответствующим образом адаптировал свои намерения, чтобы каждый день выполнять все, что наметил.

К этому моменту уже были заложены достаточно прочные основы продуктивности, и я смог быстро восстановиться во всех отношениях, хотя еще пару месяцев мне не разрешали переносить вес на правую ногу. Я точно знал, какие задачи являлись в то время для меня приоритетными, и это было моей путеводной звездой, когда возникали трудности с концентрацией. Привычка определять для себя список намерений на каждый день и на неделю позволяла реализовывать важнейшие цели. Я много работал и шел с опережением графика, так что имел возможность заботливо относиться к будущему себе. Я упростил свою работу и делегировал многие из задач с низкой степенью отдачи ассистенту, чтобы самому сфокусироваться на наиболее важных направлениях и не утонуть в рутинных делах. Я хранил списки предстоящих дел не в голове, а на бумаге и в электронных устройствах, что было очень полезно в те моменты, когда мое ментальное пространство было перегружено. Я также создал ряд продуктивных привычек вроде отключения от интернета, исключения отвлекающих факторов, перехода на однозадачный режим, правильного питания и достаточного сна. Все вместе это позволяло двигаться вперед и рационально распоряжаться той энергией, которой я располагал.

Я также находил время, чтобы медитировать хотя бы по несколько минут в день. Это никак не влияло на объективную ситуацию, но зато помогало в корне изменить отношение к ней. Я смог увидеть в ней позитивные стороны, и это сделало меня более устойчивым к невзгодам. За короткие день или два, особенно после моего ежевечернего ритуала выражения благодарности, я научился ценить, что, хотя люди, которых я любил, находились от меня за тысячи миль, я все же мог общаться с ними каждый день, что медицинская страховка покроет все расходы на лечение и когда-нибудь в компании друзей вся эта история с травмой станет поводом для интересного рассказа.

Мне удалось завершить эту книгу благодаря тем основам продуктивности, которые я заложил в результате своего проекта. Странным образом она сама является продуктом проведенных мной исследований в области продуктивности.

Через три с половиной месяца после перелома ноги я отправил рукопись редактору. Я до сих пор не восстановился полностью – это займет еще несколько месяцев, но книгу я сдал вовремя.

Хотя это не совсем точно. На самом деле я отправил ее в издательство на шесть недель раньше срока.