Глава 9 Переход

Глава 9

Переход

Погода в горах Сьерра была кристально ясной и слегка прохладной — для нас это явилось своеобразным благословением. Дороги и горы были засыпаны снегом. Озера застыли, прочный гладкий лед играл на солнце. Однако сейчас горные переходы были открыты — впервые со времени прошлого сезона.

С высоты восьми с половиной тысяч футов (2,6 км) открывался незабываемый зимний пейзаж. Приятная усталость мягко навалилась на нас, и мы растянулись на прогретых солнцем камнях. Внезапно в небе появилась огромных размеров птица. По массивному черному силуэту можно было безошибочно узнать в ней орла — редкого белоголового орла. За ним пронесся клин снежных гусей. Был ли в этом тайный смысл?

Через два дня мы вполне успешно преодолели перевал и спускались в изрезанную каменистым ландшафтом долину: острые выступы и громоздкие валуны таили в себе многовековую историю. В сравнении с этими древними каменными исполинами наш поход казался всего лишь вспышкой света, возникшей только на миг. Но этот миг мне хотелось прожить во всей его полноте и отдать дань почтения всем тем, кто когда-то проходил этой же тропой. Вероятно, земля помнит всех паломников, ступавших по ее тверди.

Мы разбили лагерь недалеко от бурного ручья, под высокими желтыми соснами. Четверо евреев готовили для всей группы традиционную пасхальную еду. Здесь, в заснеженных горах, эта пища была как нельзя кстати. Солнце заходило за горные вершины, когда мы уселись на мягкие еловые ветви перед костром. Лесли (она сменила фамилию с Гудмен на Гудвумен, что по-английски значит «хорошая женщина», потому как именно такой она и была) пригласила нас к импровизированному столу.

— Приготовление еды помогло нам глубже ощутить свои корни, — сказала она. — Мы родились евреями, но совершенно забыли об этом. И теперь, на дикой природе, мы готовили на земле и камнях, и это тронуло нас. Евреи всегда с любовью относились к земле, нам близок племенной уклад. Приготовление этой еды не было похожим на обычный воскресный ужин в современном стиле — с духовкой, блендерами, первоклассным фарфором и красивыми бокалами. Здесь мы вновь ощутили гармоничную связь с Землей.

Лесли пересказала историю о Моисее, об исходе ее народа из Египта и многих других аспектах праздника Песах[7]. Она рассказала также о том, как Египет понес десять кар за то, что фараон не хотел отпускать евреев из плена: вода в реках превращалась в кровь, земли заполонили мерзкие жабы, было нашествие блох, мух и саранча уничтожала урожай; по всей земле пошли болезни и мор скота, язвы, огненные дожди, на три дня и три ночи установилась кромешная тьма, умерли все младенцы мужского пола.

Позже ученые и авторы детективов пытались объяснить некоторые из этих явлений вулканической активностью или токсичностью красных морских водорослей, что, в свою очередь, вызвало ряд дальнейших экологических катастроф.

— И у прошлого, и у настоящего есть одна общая черта — необходимость очищения, — продолжила Лесли. — Мать-Земля отвечает на обиды катастрофами, землетрясения и извержения вулканов — ее естественная реакция.

Греясь у костра, когда лунный свет и игра огня отражались на наших лицах и в глазах, мы лучше чем когда-либо прежде понимали идеи планетарных изменений. На прошлой неделе нас очень беспокоила вероятность схода снежных лавин, снежные бури и заторы на переходах. Уважение к природе росло в нас с каждым шагом. Многие из нас внутренне стали сильнее. Мы праздновали Песах вместе с нашими еврейскими братьями, пели традиционные песни и танцевали танцы. В разгар веселья мы подбросили дров в огонь, и лагерь наш осветило почти дневным светом. Рози, бывшая монахиня, так описала всеобщее настроение: «Наконец-то настало время, когда католики и евреи объединяются!»

Озеро Моно, окруженное спящими вулканами, было похоже на сине-голубое блюдце, которое от настоящего отличала одна небольшая деталь: по площади оно в два раза превосходило Сан-Франциско. Марк Твен однажды назвал озеро «безжизненным морем», однако и по сей день к его соленым водам ежегодно слетаются миллионы птиц, чтобы поживиться триллионами креветок. А причудливо торчащие из воды известково-туфовые башни привлекают сюда тысячи туристов.

Вдоль озера мы дошли до города Ли Вайнинг, в котором располагалась штаб-квартира Комитета по спасению озера Моно. У них мы и остановились на выходные. Лос-Анджелес десятилетиями забирал воду из ручьев, питавших озеро. Основной целью Комитета было снижение этого воздействия: существовал серьезный риск увеличения засоленности почв и последующего нарушения пищевой цепи. Более того, со времен отведения важных речных артерий от сердца озера, начавшихся в 1941 году, уровень воды в озере начал стремительно снижаться, что привело к нарушению экологического равновесия. Комитет неоднократно обращался в суд, но формальные методы не приносили существенных результатов. Один из комитетчиков так высказался на этот счет: «В конце концов, спасти озеро можно только сердцем тех, кто готов предпринимать простые шаги для сохранения воды. И ваше движение отчасти добивается поставленных нами целей — вы обращаетесь не к букве закона, но к сердцам людей». Помимо общения с жителями города мы раздавали информационные брошюры, объясняющие суть проблемы, и планировали встречи со средствами массовой информации.

Один из активистов сказал, что близлежащие вулканы вполне способны выполнить большую часть работы за них, просто расплавив лос-анджелесский трубопровод. Но мы все же надеялись, что до этого не дойдет. Кроме того, если люди на другом конце трубопровода не пожелают самостоятельно изменить своим привычкам и не начнут потреблять меньше воды, трубопровод можно просто перестроить.

Забегая вперед, скажу, что через несколько лет после шествия, и в первую очередь благодаря неугасающим стараниям Комитета по сохранению озера Моно, решением суда власти Лос-Анджелеса обязывались сократить потребление воды из потоков, питающих озеро. В результате довольно скоро уровень воды в нем поднялся на десять футов, что привело к восстановлению крайне шаткого тонко организованного экологического баланса. В итоге Лос-Анджелес всерьез занялся проблемой сохранения воды и ее очистки для вторичного использования. Сегодня город вернулся к показателям потребления воды в 1970-е годы, и это несмотря на то, что численность населения выросла на треть. Этот прецедент в значительной степени повлиял на все последующие попытки защитить окружающую среду.

Сегодня усилия Комитета сосредоточены на восстановлении водных потоков и заболоченных мест в бассейне озера Моно. Его действия помогли Лос-Анджелесу и многим другим городам обеспечить потребность в питьевой воде, избегая при этом побочных проблем в других районах.

Человек-Орел находился в пучине всех этих «водных войн» вокруг Лос-Анджелеса. Мы навестили его в скромном жилище около калифорнийского городка Бишоп, чтобы вместе провести парную церемонию.

— Много лет тому назад они пытались выселить отсюда не только индейцев, но и белых, чтобы превратить долину в гигантский резервуар. Но мы не сдвинулись с места. Это наш дом. Мы могли бы помешать их планам, используя свои особые методы, но тогда бы пострадало много ни в чем не повинных людей. Я так не делаю. И я поклялся помогать каждому, кто придет ко мне, независимо от цвета кожи.

Мы сидели в его парной, наблюдая, как раскаленные добела камни на вилах подносят к очагу. Затем, как обычно, дверь затворили, и мы погрузились во тьму. Каждый молился по-своему. Мы подхватывали песни друг друга. Открыли заслонку. Человек-Орел сказал, чтобы мы благословили себя, и мы стали похлопывать себя по спинам, насыщая поры положительной энергией. Затем принесли еще несколько раскаленных камней. После третьего цикла заслонку открыли в последний раз и пустили по кругу трубку. Затем мы ополоснулись и, завернувшись в полотенца, устроились в продолговатом здании без окон на трапезу.

Широко улыбаясь наполовину беззубым ртом, Человек-Орел отпускал одну за другой шутки, разбавляя их мудрыми советами и изречениями.

— Не верьте ничему из того, что я говорю, — сказал этот коренастый старик, — я всего лишь старое трепло. (Это было единственным, чему я не поверил.)

— Вы совершаете благое дело, — продолжил он, имея в виду наш поход. — Даже те, кто противостоит вам, получат от него пользу. Где бы вы ни были, каждое утро совершайте молитву. Шаман будет наблюдать за вами. Он сможет сказать, что намерения ваши благи.

Из его слов я понял, что величайшее воздействие от нашего шествия произойдет на духовном уровне — молитвы и общение один на один помогут в этом.

Человек-Орел попросил меня благословить еду. После этого он наполовину серьезно спросил:

— Кто ты, странный шаман?

— Я хранитель трубки, — сказал я, смущаясь.

— Не нужно говорить шаману, что у тебя есть трубка — он это узнает сам. И он по-своему поможет тебе. Тебе предстоит многое узнать о трубке. Я мог бы отправить к тебе в парную женщину-теленка, чтобы ты быстрее все понял.

Белая женщина-теленок была мифической фигурой легенды индейцев племени лакота. Считается, что она впервые дала индейцам трубку. Она встретила человека с грязными помыслами и превратила его в груду костей. Она не любила долгих прелюдий. Насколько серьезно он обо всем этом рассказывал мне?

Человек-Орел смачно затянулся и усмехнулся.

— Духи говорят мне, что некоторые уроки лучше выучить в мире людей, а не духов, — он поежился и потянулся к табаку коричневыми, потрескавшимися руками, чтобы скрутить еще одну папироску. — Они так и говорят...

Не знаю, был ли он прожженным треплом. Его светлая аура говорила о том, что рядом с тобой находится просветленное существо. Да, он не был самим совершенством, но кто из нас совершенен?

Когда мы ходили по занятому им участку, вокруг его полуразвалившегося трейлера вились грязные дворовые собаки. Напоследок он сказал мне:

— Когда идешь, смотри наверх, наверх!

Его помощник, бывший с нами в парной, пояснил, что дух этого человека летает высоко в небе, словно белый орел. Может, была какая-то мистическая связь между ним и той птицей, которую мы видели в небе над горным перевалом?

Во многих культурах существуют исполинские каменные соборы, храмы или ашрамы, и в них священники ведут за собой толпы людей, возглавляя молитву. Человек-Орел молился в своей парной. Его царством было небо.

В последующие несколько дней я чаще смотрел под ноги, а не на небо: пустыня Невады изобиловала колючками. Скалы невероятных размеров и формы притягивали внимание. Казалось, что они отражают собой ужас, сокрытый под их каменной поверхностью. Мы обошли территорию военного полигона, обогнув ее по северо-восточной дуге. В скалах были видны красно-оранжевые пятна — следы взрывов. Рози, как бы подчеркивая символизм этого места, нашла камень, по форме напоминавший гриб.

Через день к нам подъехал представитель властей и спокойно сообщил, что на следующее утро здесь будут проводить подземные ядерные испытания. «Не бойтесь звуков взрыва». Сказав это, он уехал.

«Не бойтесь»... То же самое правительство говорило жившим неподалеку сообществам между 1951 и 1962 годами — тогда под землей прошли испытания более ста атомных боеголовок, двадцать три из которых превосходили по размерам бомбу, сброшенную на Хиросиму. В итоге здесь погиб почти весь домашний скот, а тысячи людей заболели тяжелыми раковыми и другими заболеваниями.

По нам прошла волна самых разных эмоций — страх, тревога, безнадежность. Вполне понятно, что Лесли с ребенком решила покинуть это место.

— Кажется, что под кожей Земли в этом месте глубокая язва, — сказала восемнадцатилетняя Сьюзи, самая младшая среди нас.

В большинстве своем люди считали этот поход не маршем протеста, а позитивным шествием во имя возрождения. Именно поэтому наша группа решила соорудить посреди пустыни шаманское колесо. Сначала из камней выложили крест, четыре оконечности которого смотрели на четыре стороны света. Закончив с внутренним и внешним кругами камней — один на периферии, другой в центре — мы получили одно из тех шаманских колес, которые в огромном количестве сохранились и по сей день могут быть найдены на севере Америки: это древние алтари Земли. Самым известным является шаманское колесо в Вайоминге, а в целом на территории северных равнин обнаружено множество подобных сооружений. Эти места служили (и по сей день служат) для молитвы и медитации.

В центре колеса мы разожгли огонь. Каждый по очереди делился своими чувствами с остальными. Мы понимали, что эта земля нуждается в любви, а не страхе. Любовь могущественна, всесильна. Мы пели праздничные шаманские песни. У всех нас была уверенность в том, что испытания бомб не окажут на нас никакого вредного воздействия. И мы надеялись, что однажды общество осознает опасность таких испытаний в долгосрочной перспективе, и они, наконец, прекратятся.

Прошло восемь лет, прежде чем ядерные испытания в пустыне штата Невада прекратились и полигон закрыли. На дворе стоял 1992 год. Однако в 2005 году был поднят вопрос о возобновлении этой программы в связи с планами создания ядерных боеголовок нового типа — они создавались для уничтожения подземных целей. В 2006 году объем бюджета на производство ядерного оружия достиг шести миллиардов долларов. Это, в свою очередь, увеличило потребность в добыче урана и вновь обострило проблему утилизации ядерных отходов.

По инициативе Корбина Харни, духовного лидера западных шошонов, Комиссия по долгосрочному разоружению создала в 1994 году социальную сеть «Шундахай». На языке западных шошонов слово шундахай значит «мир и гармония со всем сущим». Цель у этой сети очевидная: уничтожение всей технологической цепи добычи урановой руды, ее транспортировки, использования и утилизации и дальнейшее полое ядерное разоружение. С годами «Шундахай» выросла в крупную международную сеть активистов и организаций, помогающих объединиться местным сообществам и группам активистов для совместного решения вопросов экологической безопасности, мира и правосудия. Они добиваются прекращения испытаний в Неваде и устранения свалки ядерных отходов в горах Юкка и на территории резервации Долины Черепа.

На следующее утро мы не слышали никакого взрыва, однако ближе к вечеру к нам снова заявился представитель властей и сообщил, что взрыв был произведен около полудня. Правительственные службы не препятствовали нашему шествию, однако мы ощущали на себе их зоркое око. Нередко над нами пролетали вертолеты или истребители. Однажды вертолет завис над нами футах в пятидесяти (150 м), пока мы спали, развалившись на земле под безмятежным утренним небом. В остальном же нам удалось сполна насладиться видами необъятных девственных долин, подсвеченных мягкими, пастельными тонами красного, фиолетового, коричневого и зеленого оттенков. Думаю, первые путешественники видели в этих местах примерно такую же картину.

Далеко не все те, кого мы встречали на своем пути, разделяли наш восторг и умиление дикой природой.

— Да я бы даже из машины не стала выходить около вершины Койота, — сказала мне одна официантка из Рэйчел, деревушки, в которой живет всего восемьдесят человек. — Прямо в эту долину задувают ядовитые ветра со стороны захоронения отходов. И уж точно я бы не решилась ночевать там!

Эта история стояла в одном ряду с другими такими же — о смертельных лавинах и обвалах, облучении и голодных горных львах, а также о злобных «реднеках», или индейцах. Однако гремучих змей мы опасались по-настоящему — все-таки день ото дня становилось теплее.

Все эти россказни напомнили мне о Флориде, о мифах, звучащих на ее просторах — кровожадные аллигаторы, змеи и акулы... В любом месте наберется немало подобных историй. Землю нужно уважать, но не нужно бояться ее. Именно страх и отсутствие уважения питали всеобщую уверенность в том, что Невада с ее изорванным ландшафтом — это земля заброшенная, только и годная для того, чтобы стать национальной свалкой, кладбищем отходов и полигоном для испытания ядерного оружия. Уничтожить врага, наклеив на него лишающие всякого достоинства ярлыки — такую же тактику обычно используют политики. Теперь она воплотилась в экологическом измерении. И это только усиливало мое удивление, смешанное с недоумением: как могла эта «свалка» вызывать во мне чувство такой невероятной силы, сравнимое разве что с ее огромными размерами?

Мой дух носило ветром по просторам Невады, вместе с песком он просачивался в трещины, проникал в кроличьи норы словно койот. Меня пьянили красота и ароматы диких пустынных цветов. Я нашел грубый самородок бирюзы и изящный каменный скребок, оставшийся здесь от шошонов. Эта «свалка» была прибежищем для неспокойной души. Другие участники группы переживали примерно те же чувства. Наши сердца слились с мощной, величественной красотой этой земли. Это как-то по-особому сплотило нас.

Каждый раз мы останавливались на ночлег прямо у дороги, и обычно после того, как смеркалось, по шоссе проезжало всего несколько машин. Мы развлекались, как могли — пели песни, рассказывали истории, анекдоты, играли во что-нибудь или же бродили вокруг лагеря в поисках лучшего места для созерцания заката и рождения звезд в небе. Иногда в ходе таких прогулок по окрестностям мы находили петроглифы — высеченные на скалах рисунки. На одном из них были изображены древние индейцы, загоняющие диких животных в корраль[8]. Бесконечно странно то, что коренное население выдавили из этих земель больше ста лет назад, и все для того, чтобы земля оставалась буквально заброшенной.

В диких условиях невадской природы мы начали лучше приспосабливаться к суровым обстоятельствам кочевой жизни. Мозоли и раны залечились. Кожа меняла цвет от обожженного красного к мягкому и естественному коричневому. Даже Джо — такой хрупкий и бледный в самом начале пути, что мы даже опасались брать его с собой — теперь стал смуглым бородатым юношей. И выглядел он очень здоровым. Когда мы были в Калифорнии, многие пытались отговорить Джо идти с нами дальше из-за сильных солнечных ожогов на его руках и ногах: мы опасались, что состояние его ухудшится, и он может получить серьезный тепловой удар. Он упорно отказывался слушать нас и не позволял осматривать свои ожоги, однако стал укрывать одеждой пораженные места и применял лечебные мази. Через несколько дней кожа его восстановилась. В общем, никто из нас не ожидал от него такой стойкости.

В конце невадской части пути мы получили первый положительный результат. Один из членов группы позвонил своему другу в Калифорнию и выяснил, что косвенное участие Ворона в этом шествии помогло этому активисту АИДа обрести доверие по отношению к не-индейцам. Некоторые его друзья из среды индейцев также стали более открытыми по отношению к другим. Я с самого начала надеялся, что наш поход вызовет подобную положительную цепную реакцию.

Вскоре мы вступили на подлинно индейские земли, включая крупнейшую резервацию — резервацию индейцев навахо. Я лелеял надежду на то, что удача будет благоволить нам и дальше, и люди смогут правильно понять наше мирное послание.