ГЛАВА 8
ГЛАВА 8
Утром ярко светило солнце. Все проснулись почти одновременно. Я вылез из-под одеяла и начал разминать суставы, ребята делали то же самое. Самые гибкие из них не могли сделать даже полушпагата. “Да, развиваемся,” — подумал я.
— Когда же все это кончится? Где же Андреевич? — послышался злобный голос из толпы.
— Кончится все это дома, а Андреевич будет скоро, — философски изрек я, скрипнув бедром.
— Чай пить, — раздалось со двора.
Ступеньки загрохотали, и в комнату заскочил с квадратными глазами Андреевич:
— Фу-х, живой.
Он подошел ко мне широкими шагами и крепко обнял.
— Сказали же — чай пить! — Андреевич бросил грозный взгляд в толпу.
Орлы упорхнули, рядом осталась только одна жена.
— Значит так, Андреевич, — сказала она. — Где этот был, — она мотнула головой в мою сторону, — не знаю. И вообще нужно доложить обстановку.
— Что-то случилось? — насторожился Андреевич. — Как вы тут без меня?
— Таня, — послышалось снизу.
— Мать зовет, — сказала Татьяна, окинув нас надменным взглядом, и вышла из комнаты.
— Слушай, Серега, — Андреевич сел на кан. — Ты представляешь, что эти паршивцы сделали? А я их в детстве, поганцев, в кино водил, мороженое покупал.
И Андреевич начал рассказывать. Передавать его словами не хочется: уж очень культурно всегда изъяснялся Андреевич, конечно, с юмором, но тут нужен юмор черный.
К Учителю очень часто приезжают разные группы. По восточным, тем более воинским обычаям, не принимать нельзя. Какое-то время приходилось уступать место для учеников и присматриваться. Но очень часто тупые ученики все чего-то ждут, не понимая, что к ним давно уже присмотрелись. В тот раз, о котором рассказывал Андреевич, приехала свирепая группа из Чечни. На кой им нужна была эта философия и кунг-фу, они сами не знали. Видимо, мало своих проблем. Но приехало двадцать человек — сыновей диких гор. Вот тут и началось…
Рассказываю уже чуйскую легенду, родившуюся совсем недавно. Гордые сыновья гор жили уже третий месяц, даже маленькая Джисгуль со своей большой бандой устала забрасывать их камнями. А что Учителю — он уехал в теплый город Гонконг. И тогда уже совсем плохо стало — сыны гор много ели.
— И что ж они, паршивцы, сделали, — снова зашипел человеколюбивый Андреевич. Старшие сыновья Учителя решили от отчаяния пригласить двух главных курнуть с ними, для этого достали самую страшную чуйку. Курили, на жизнь жаловались и только через какое-то время поняли, что курят вторую папиросу и жалуются друг другу, а тех двоих и в помине нет. Трое суток искали, волновались, уже собирались гарем на поиски запустить. Как вдруг утром те появились. И это же надо, в тот момент, когда Учитель из дому выходил, веселый и отдохнувший после Гонконга.
В то утро у Фу Шина родные могли выпросить что угодно. А тут эти, сыны гор, и где они, бедные, жили все это время, тем более ночи уже ледяные стали, что ели?
И вот стоят перед Учителем уже не ученики, а гости, потому что ученическое время пересидели и автоматически стали гостями. Куда же от них денешься? И вот эти дорогие гости, а на Востоке любой гость дорог, стоят перед хозяином дома, носатые, грязные, покрытые ледяной коркой, исхудавшие и посиневшие. Учитель стоял, как всегда, невозмутимо. Но никакая сила не смогла удержать от хохота весь двор, даже гарем повалился с ног, а маленькая Джисгуль после всего смеялась еще два часа и на чисто русском описывала все случившееся, несмотря на то, что гарем цыкал и грозил кулаками.
Но это не все. Когда те зашли на свой второй этаж, по каким-то своим горным законам — остальные их начали лупить, причем одному порвали рот до ушей. Потом все сразу уехали, забрав с собой брата с порванным ртом. Еще ходят легенды, что тот, у которого рот целый, не был прощен и его иногда местные жители видят, грязного и оборванного, бродящим по предгорьям. Очевидно, он, не получив должной кары, вырвался и убежал. Примерно такую жуткую историю рассказал мне Андреевич.
И тут меня в очередной раз осенило:
— Андреевич, — я всплеснул руками. — Какие дети, какие родственники! Фу Шин же бежал из Китая, вспомни, в каком году. Сколько же ему лет?
— Да ну, — Андреевич махнул рукой. — Родственники понаехали. Как дети делаются, знаешь сам, а лет?.. Так ведь Учитель. Ты что, с ума сошел? — Андреевич подозрительно посмотрел на меня. — Послушай, Сережа, — вкрадчиво сказал он. — Мне тут Зульфия шепнула, что ты попал под чеченский вариант. Это правда?
— Абсолютная, — гордо ответил я.
— Да-а, — мечтательно протянул Андреевич. — И у меня были испытания.
Андреевичу в то далекое время, когда он работал на луковом поле, будучи уже мастером, старшие ученики предложили курнуть. Они еще не знали, кто работает с ними на поле. Андреевич уже месяц гнул спину на луке, ни разу не видел Фу Шина и совершенно не приставал с вопросами о нем. Учитель заинтересовался и послал учеников. Вот они и предложили Андреевичу курнуть.
Как назло, у него это было первый раз в жизни. Поэтому сразу после первой папиросы тянь-шаньская гряда встала вертикально. Старшие ученики, дождавшись этого, торжественно объявили, что ждет Учитель. Но что для Андреевича, настоящего мастера, эта чуйская конопля? Вертикальная гряда осталась за спиной, и он мужественно пошел на встречу с Учителем. Поле, на котором все работали, было вблизи предгорья, за БЧК — большим чуйским каналом.
Когда Андреевич подошел к мосту, то понял, что до Учителя может и не дойти, становилось все хуже и хуже. Вертикальная гряда, несмотря на то, что была за спиной, начала вырисовываться впереди. Если б Андреевич знал температуру воды, он никогда бы в жизни, в жаркий день, разгоряченный, после работы в поле, не вздумал бы прыгнуть в проклятый канал. Он долго не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Когда вдохнул, то понял, что не может двинуть ни рукой, ни ногой, не говоря о том, чтобы подплыть к скользкому, выложенному железобетонными плитами берегу, на который все равно не выберешься. А БЧК бежит с гор. Представьте скорость. Вот так и отнесло на восемь километров от дома Учителя. “Искупался один,” — подумал Андреевич, когда синий и на половину парализованный, ломая ногти, все-таки вылез.
Учитель внимательно посмотрел на опоздавшего. Вот так и получился лучший ученик Фу Шина.
Когда я рассказал, что было со мной, Андреевич махнул рукой:
— Чепуха, это не водным путем: туда восемь и обратно пешком. Считай, повезло на первый раз, — и он строго погрозил пальцем, заставив меня сделать невинное лицо. — А что Татьяна расскажет? — спросил Андреевич.
— Не знаю, — развел я руками. — Еще не расспросил. Давай, Андреевич, рассказывай, только все, — умоляюще попросил я.
За последние десять лет действительно произошло много изменений: об Учителе узнали, нашлись даже родственники. Приехали, прижились. Мир заволновался, особенно китайцы, они слишком поздно поняли, кого и что потеряли. Для Учителя нашлась работа, его признали все без исключения. Как это удалось Учителю, мне еще предстояло узнать. Но по рассказам Андреевича, Чуйская долина была сверхзагадочными местом.
— Смотри, смотри, Андреевич, — я оборвал его на самом интересном месте. — Неужели попугаи?
— Ты что, с ума сошел? Какие попугаи?
Мы подскочили к окну. За стеклом метрах в двух, на раскидистом орехе, сидели два ярко-зеленых попугая и что-то трещали друг другу.
— Может, сбежали от кого-то? — с сомнением сказал Андреевич. — Хотя, кому они тут нужны? Ну, не знаю, кореец, — так он обращался ко мне, когда был особенно раздражен. — Ты у нас любитель природы, вот и разбирайся. Раньше попугаев я тут никогда не видел. А вообще-то, действительно, попугаи, — он растерянно почесал затылок. — Холодновато здесь для них, даже слишком. Так вот, слушай дальше. — И мы забыли о противно кричащих за окном птицах.
В прошлом веке, после очередного переворота в Китае, под названием восстание китайских боксеров, в Чуйскую долину хлынули уйгуры и дунгане. Следующий поток из Китая хлынул в разгул уродливого детища Мао Дзе Дуна — Культурной революции. Разные племена не любили друг друга, а Мао не любил и боялся их. Дунган с уйгурами не полюбили и киргизы.
Когда у нас на земле кто-то любил кого-то? Скотоводы с землепашцами вряд ли где дружат, потому что по-разному понимают ценность земли.
Были еще и многострадальные корейцы, судьба разбросала эту нацию по миру давным-давно, последний раз руками обезумевшего Сталина. Хватало обычных китайцев. Каждая азиатская национальность крепко держалась друг друга, вот и получилось несколько воинствующих боевых школ. Вот она какая, Чуйская долина.
Я не перечислил еще несколько наций, тогда уже хватило тех, воюющих между собой, воюющих боевыми школами, тем более школы очень серьезные, как сказал Андреевич. Ему это выяснить было проще простого, пройдясь по поселку, ненавязчиво поглядывая вокруг. А уж настоящего мастера-воина Андреевичу увидеть просто.
Самое главное, чем мой старый товарищ был не на шутку встревожен, — бойцов оказалось гораздо больше, чем он мог предполагать. В большом поселке с дунганским названием Чюнь-тянь (Весна) азиаты жили вперемешку, значит, как знал Андреевич, никто никого не боится. А это в долине являлось опасной ситуацией, почти войной. Скорее всего, уже несколько лет нет порядка и творится черт знает что.
Сразу понятно: СНГ со своей демократией добрался даже в священную Чуйскую долину. Среди классической азиатской разрухи, которая тысячелетиями создавалась, благодаря опию и конопле, на пыльной дороге между бегающими вопящими толпами детей разных национальностей, которые не разделяли взгляды своих отцов, стояли кривые, неумело сваренные железные коммерческие киоски. Из перекошенных ржавых киосков важно выглядывали азиаты. В одних сидели земледельцы — дунгане, уйгуры, корейцы, в других — потомственные скотоводы: киргизы и туркмены. А когда Андреевич увидел на железной будке надпись на русском о том, что чумазый кыргизенок принимает любую валюту, он окончательно понял, что священная долина начинает постепенно, как и весь мир, сходить с ума. В долине всегда думали только о земле и не могли поделить только ее. У Андреевича впервые в жизни внезапно заболело сердце, он почувствовал четко и безошибочно: беда может наступить в любой момент.
Первая мысль была о школе. Андреевич знал, что Учитель не передает ее никому. Потом мастером овладела тоска. Он объездил в свое время всю страну, но это место было последним, которое сохранило его мечту — всемирное, истинное кунг-фу. Одно из священных мест на земле умирало на глазах.
Он задумался, что скажет Учитель, ведь они еще не виделись. Впрочем, что скажет святой человек, создавший семью, сохранивший школу, сроднившийся с долиной, пустивший в нее свои мощные родовые корни? Он верил в эту землю, которая в трудное время приютила его и маленькую девочку, единственное, что тогда осталось от далекой родины.
Андреевичу тяжелые мысли не давали покоя, ведь это последний Тибетский Учитель на земле. Неужели и он запутался в мире безумия и невежества? Если так, то это конец. Ведь Андреевич тоже положил свою жизнь на алтарь школы. Всю жизнь лечил людей, делился знаниями, помогал страждущим, как мог. Ему скоро пятьдесят, лучший возраст для мастера. Что он имеет, кроме неприятностей и страха за будущее? Когда идешь по истинному пути, древнему, прошедшему тысячелетия, нельзя обманывать, но правда в нашей стране не давала ничего, кроме боли за своих близких и окружающих их людей. Андреевич шел по пыльной дороге, разглядывая долину, в которой не был более десяти лет.
Почти семнадцать лет назад, тридцать три года — возраст Христа. Много сил, любви, веры и надежды. Чуйская долина также дурманила своим ядовито-сладким запахом. Чистому, великолепно тренированному мастеру, прошедшему много боев, дыхательных систем и упражнений, которые не жалея отдавали лучшие мастера мира, не нужно было курить коноплю, ему хватало ее цветения. Вдыхая его, он любовался величественным Тянь-Шанем.
В тот день у него был двойной праздник: прожит ровно один год у Учителя, а завтра должен приехать Зюгай, сильнейший мастер Вьетнама, последний, который учил Андреевича. Григорий несколько месяцев назад написал ему письмо, — и вдруг ответ. Неужели приедет? Удивительно радостное состояние, но все же какие-то непонятные крупинки страха ощущались в груди. Фу Шин принял и полюбил его, ученики Фу Шина невзлюбили и не приняли. Это часто бывает, когда появляется новый, сильнее и талантливее остальных.
У Учителя маленький дом, как всегда куча мала детей, счастливых, все время бегущих куда-то, кричащих без умолку. Место учеников — длинный, низенький и ветхий сарайчик, в котором они то замерзают, то задыхаются от жары. Но учеников много, они ревностно хранят традиции, преклоняюсь перед Учителем. Чудесные времена, времена запрета на все тайные и непонятные знания. От того они нужны и свято хранятся, от того перед ними и преклоняются, потому что ничего больше нет у стремящихся людей, дрожащих от холода под тонкими старыми одеялами. Ничего во всем мире. Зато сейчас у них есть Тянь-Шань, бесконечные предгорья, поля, на которых работают, чтобы была еда, чуйский канал с обжигающей, ледяной, как сталь небесного меча, водой. Того меча, о котором вечерами рассказывает им человек достойный поклонения — седой сифу Фу Шин.
Он обычный дунганин, которых в долине много. Они ходят в гости друг к другу, пьют чай, едят горячий лагман, любят опий и коноплю. Сифу не курит, он только весело смеется, глядя на своих разомлевших друзей. Поваляв еще немного дурака, старые друзья расходятся, и Учитель остается наедине с учениками. Учитель и ученики — самое древнее и мудрое, что есть в этом мире. Кто такой Фу Шин, знают только те, кому нужно, а если знает кто-то, кому не нужно, он просто молчит.
Учитель остается наедине со своими учениками, он рассказывает о северном Тибете, который совсем рядом. Сифу рассказывает о даосах, загадочных монахах, о бессмертных, живущих по несколько сотен лет, о знаниях, сохраненных с того времени, когда Бессмертные общались с людьми, а люди были чисты, как дети. Ученики слушают, затаив дыхание, Фу Шин рассказывает, входя в удивительное состояние, как бы растворяясь в своих словах, как бы доставая их с уходящего за Тянь-Шань, ближе к таинственному Тибету, солнца.
Учитель мечтал, что придет время и он сможет вновь посетить шаолиньские монастыри, которые знал так же хорошо, как и свой маленький чуйский домик. Рассказывая ученикам о мудром прошлом, он представлял, как снова с крепким посохом взойдет на священные горы Хуа-Шань. Околдованные чудесным рассказом, который продолжался каждый вечер, ученики внимательно смотрели на загадочное лицо Учителя с закрытыми глазами. Григорий всегда первый чувствовал, когда это произойдет, но даже он не знал, что вводит Учителя в состояние перед поединком.
Три раза в неделю Учитель показывал боевую технику. Все с нетерпением и страхом ждали. Учитель всегда видел перед собой то, о чем рассказывал, описывал не спеша и подробно. Лицо Фу Шина внезапно побледнело и, окаменев, стало другим. Григорий это почувствовал на несколько мгновений раньше. Все уже знали, что через несколько минут Фу Шин поднимет их для боя. Что видел Фу Шин?
Учитель вспоминал своего Учителя — старого дракона Фэя, сумасшедшего одноглазого старика, которого боялись все монахи. Боялись потому, что он всегда улыбался и был очень добр. Но никогда еще ни один монах не видел, чтобы улыбка и мягкая походка старого человека были похожи на прозрачную, стальную стену, которая окружала Фэя. На Хуа Шань даосы называли его Стальное Облако. Самый древний даос, никто не знал, сколько ему лет и сколько он не выходит из своего заточения в глубокой трещине, разрезавшей скалу, называл Фэя — плывущим стальным облаком.
Таинственный мастер действительно был бродягой: ходил по монастырям, скитался в горах, спускался в селения к крестьянам и даже заходил в большие города. У него не было посоха, только истертая, не монашеская, а крестьянская одежда. Фэю везде были рады, он обладал мягким, тихим голосом. В его искренности и доброте никогда не сомневались даже незнакомые люди. К нему тянулись дети, взрослые и старики, и даже собаки всегда таскались за старым драконом, доверяя ему от всей души. Не могли близко подойти только те, кто занимался боевым искусством. Не доходя метра три, любой боец упирался в невидимое стальное облако.
Однажды, когда уже прошло пять лет безуспешных попыток семнадцатилетнего Фу Шина подойти поближе к Фэю, тот рассмеялся и сказал, что это происходит уже много лет: любой, кто пытается с ним начать бой, даже мастера, не могут подойти ближе метра, а те, которые начинают бой внезапно, отбрасываются сталью облака далеко в сторону. Фэй рассказал, что когда умирал его дед, то он отдал своему внуку технику звездной пыли. Потом, похвалив внука за усердные занятия над телом и духом, дед попросил, чтобы двенадцать лет, когда краешек солнца только появляется из-за горизонта, тот выполнял движения, до тех пор, пока оно не оторвется от земли. И в конце дня, когда оно едва коснется краешком горизонта, он должен рассыпать звездную пыль, пока не исчезнет над землей последний луч. Старик объяснил молодому Фэю: если хотя бы раз за двенадцатилетний цикл он опоздает, пусть даже не начинает снова. Потом, помолчав и протянув пергамент внуку, дед попросил прощения за то, что у него больше ничего нет. Напомнил внуку, что их род всегда бедно жил, не нажив в этом мире ни гроша.
После рассказа Фу Шин поинтересовался, кто выбил глаз великому Фэю. Одноглазый дракон долго смеялся, а потом, вдруг замолчав, серьезно сказал, что это были самые страшные враги человека. Они подстерегли его бегущего в горах и сбросили вниз. Это были молодость и глупость. После чего Фэй еще долго хохотал, потом Фу Шин и Учитель тренировались. Огромным усилием воли, потея, как в самый жаркий день, старый дракон, вобрав в себя стальное облако, учил ученика бою. После чего всегда жаловался, что стал стар и слаб и каждый раз ему сложнее убирать облако.
Фу Шин вспомнил еще одну историю. Когда они с Фэем завтракали на зеленой траве, возле небольшого ручья, из-за камней раздался громкий шум, который нарастал все больше и больше. Фу Шин испугался, а старый дракон, усмехнувшись, сказал, что кто-то опять идет за ним. Поляна была окружена плотным кольцом военных с ружьями. Старый дракон успокоил ученика, объяснив, что люди пришли за милостью и сегодня неприятностей не будет. Плотное кольцо солдат сжалось, потом разомкнулось. Двое солдат несли носилки, на которых лежала молодая женщина, а рядом шел высокий военный с большими звездами.
Стальное Облако расстроился, даже прослезился, после чего вытер нос рукавом и дал подзатыльник Фу Шину. На днях они спорили о том, что люди, живущие в достатке, не имеют высоких и нежных чувств. Фу Шин промолчал, потому что как раз именно это утверждал сам старый дракон. Стальное Облако радовался как ребенок, хлопая в ладоши, и все время заставлял повторять большого начальника печальную историю и то, как он любит свою жену, чем довел его до полного изнеможения, а потом до предельной злобы.
Старый дракон посетовал, что большой начальник не хочет еще раз рассказать о своих добрых чувствах и пообещал вылечить его жену, которая почему-то перестала ходить и уже много месяцев лежит без движения. Начальник рассказал, как Фэя долго искали, сколько истоптали гор и селений, а тут вдруг повезло. Совсем недалеко, примерно в километре, нашли огромного человека, со сломанными рукой и челюстью, помогли ему, оставили еды и лекарств, а он указал, в какую сторону пошел старый дракон. Фэй честно признался, что это дело его рук, тем более, что этот зазнайка, пока Фэй умолял его не приставать, все время заносчиво рассказывал о какой-то секретной школе дракона. Тогда Стальное Облако и не выдержал, стало обидно, потому что драконом был не кто-нибудь, а именно он. Вот и пришлось треснуть наглеца разочек в челюсть. Разве он виноват, что в тот момент владелец секретной школы решил закрыть ее рукой. И Стальное Облако на всякий случай еще раз покаялся, приняв очень виноватую позу, но потом сразу же поинтересовался, не наговорил ли дракон с поломанной челюстью чего-нибудь плохого про него.
Фу Шину начинало становиться смешно, он видел, что еще немного — и генерал сойдет с ума от болтливости Фэя. Но старый дракон сразу все понял и начал со всей искренностью объяснять генералу, как скучно жить в горах одному, особенно если рядом такой тупой ученик, даже поговорить не с кем. Потом он поинтересовался, как здоровье других родственников генерала и много ли их у него.
Тут генерал засуетился, поблагодарил и сказал, что ему пора уходить. Он протянул свой адрес Фэю, написанный на клочке бумаги и поинтересовался, когда знаменитый врачеватель явится. Старый дракон сказал, что с удовольствием пришел бы, но при всем желании не сможет, так как не умеет читать. Тогда генерал протянул бумажку Фу Шину, чем страшно поразил Фэя, он аж захлопал руками по ляжкам. Генерал с удивлением посмотрел на старика. Фэй покачал головой и удивился, как такой большой начальник не понимает, что если старик не знает грамоты, откуда же молодому ее знать.
Генерал предложил идти прямо сейчас. Фэй отказался и начал объяснять причины, по которым не может отправиться к генералу. Через минуту генерал закричал, схватившись за голову, и объявил, что полностью доверяет старому мастеру и готов делать все, что тот скажет. Фэй сразу же сказал, чтобы они как можно быстрее шли обратно, оставив бедную женщину в покое, а через две недели пусть являются за ней. Потом добавил, что если через две минуты вокруг него не будет полной пустоты, он развернется и спустится в деревню, стоящую сразу под той горой, на которой он сидит со своим учеником. Искренне заверил генерала, что хоть и не разбирается в грамоте, но в голове, Фэй постучал по своей седой макушке, у него есть очень точные часы. Схватившись за свою голову, генерал почти бегом, а за ним все его войско, умчался с поляны.
Фэй вытер пот со лба и объяснил Фу Шину, что только так они с невероятной скоростью могли избавиться от генерала. Он знал большое начальство, оно любило сперва приказывать, потом ныть, а потом плакать навзрыд. Это все продолжалось часами, больным Стальное Облако никогда не смел отказывать, но пришлось разработать особую технику приема на лечение.
После чего старый дракон стал снова молчаливым и уставшим, подойдя к женщине, он положил свою страшную драконью лапу, которая легко разбивала камни, на ее затылок и медленно погладил, проведя рукой до поясницы. Две недели Фей ухаживал за ней, как за младшей сестрой, как всегда не произнося ни одного слова. И каждый раз на рассвете, рассыпав звездную пыль, подходил к женщине и гладил своей страшной рукой по голове от темени до поясницы.
Через полторы недели женщина начала вставать и медленно ходить по поляне. Старый дракон незадолго перед приходом генерала взял ее за руку и отвел за черную глыбу, где небольшой водопадик, чуть выше ее роста, разбивался о мелкие, острые камни. Стальное Облако объяснил, что нужно стать на острые камни и подставить под падающую воду темя. Женщина сняла туфли и хотела шагнуть на камни. Старый дракон, схватив ее за руку, потребовал, чтобы она сняла платье. Женщина, испугавшись, широко открыла глаза, замотала головой и, обняв руками грудь, прижалась к скале. Стальное Облако впервые за полторы недели заговорил, с Фу Шинном они говорили языком боя, обычным языком пользовались мало. Старый дракон сперва заговорил, потом захохотал выкрикивая слова, а женщина, прижавшись к скале, от стыда закрыла глаза.
Фэй катался по поляне, дрыгая ногами, как ребенок, он кричал на весь мир, что женщины — это сказочные существа, демоны, пришедшие с неба для того, чтобы извести человеческий род глупостью и всеми чудесами безумия, которые только есть на небе и на земле. Фэй присел возле нее и спросил, что неужели не он эти десять дней кормил ее, ухаживал за ней, переодевал и обмывал.
Он взял ее за руку и снова спросил: она была это или нет? Женщина, выдернув руку, замотала головой в знак несогласия и из закрытых глаз покатились слезы. Старый дракон еще несколько раз спросил, может, она не хочет лечиться дальше или хочет до конца жизни вот так еле ковылять, как больная старая утка. Женщина вырвалась и неуклюже побежала к ближайшим молодым деревьям. Стальное Облако, улыбаясь, смотрел ей в след. И когда до леса осталось совсем близко, двумя прыжками, со свистом рассекая воздух, настиг ее схватив за руку. На этот раз не было такой силы, которая могла бы разжать руку дракона. Он засмеялся ей в лицо. Открыв глаза, женщина впервые в упор посмотрела на него. Увидев сверкающий глаз и глубокие морщины, которые поперек перерезали тонкие губы, а над ними птичий нос, она снова зарыдала.
Дракон медленно выпустил ее руку, женщина без сил опустилась на колени, быстро вскочив бежать, ударилась о прозрачное стальное облако, опять упала на колени. Старый дракон внимательно и долго разглядывал ее темя, потом потыкав его железным пальцем, спросил: не выздоровела ли она. Одним рывком подняв ее, Фэй потрепал женщину по щеке, объявив, что страх и стыд — это здоровье и жизнь существа по имени женщина, потом оттолкнув ее, он сказал, чтобы та немедленно шла на острые камни под падающую воду. А когда будет с нее достаточно, то он позовет, и, развернувшись, старый дракон, усмехаясь, пошел к ученику.
Она стояла молча, опустив в землю глаза, а рядом мужественный и строгий генерал, при своих солдатах, отплясывал какой-то дикарский танец. Он не плясал так радостно, наверное, ни разу в жизни. Потом хватал жену за плечи, вертел ее как волчок, плакал, смеялся и снова вертел, а рядом стояли молодой Фу Шин и старый дракон, радостно улыбаясь. Фэй качал головой и вздыхал, жалуясь ученику, что уже целый месяц они так не радовались, он посетовал, что люди, наверное, перестали болеть и теперь лишают его единственной радости, которую он так любит. Дракон громко захохотал.
Генерал что-то крикнул и вдруг галопом побежал вниз с горы, солдаты и женщина с удивлением смотрели ему вслед. Женщина, опустив голову, ждала мужа. Прошло какое-то время, генерал появился снова. Он бежал к Стальному Облаку, согнувшись под тяжестью двух чемоданов. Поставив их рядом с драконом, он быстро открыл один. Чемодан был плотно набит скомканными в кучу деньгами.
Старый дракон подмигнул единственным глазом Фу Шину. Вторая часть лечения была самой трудной, отделаться от радостных еще сложнее, чем от несчастных, особенно если они богаты и в одно мгновение поняли, что это богатство — ненужный хлам. Стальное Облако часто жаловался, что, как только люди понимают это, сразу свой хлам пытаются подбросить кому-то другому, убеждая себя, что еще к тому же проявляют щедрость и делают большое дело.
Старый дракон оживился и спросил у Фу Шина, хорошо ли он помнит последний урок о сумасшествии, который преподал ученику три дня назад. Радостный генерал успокоился, очевидно, вспомнив первую встречу, но сразу же попросил, чтобы взяли деньги. Фэй пощупал плотную бумагу и объявил, что сильно новые и не годятся даже для того, чтобы разжечь огонь. Генерал разозлился и начал доказывать, что это деньги. Старый дракон удивился и спросил: действительно ли это деньги, а то ему показалось, что полный чемодан сухой травы. А то, что травы у них с учеником достаточно, Стальное Облако начал сразу же демонстрировать всем, расхаживая по поляне широко расставив руки. Генерал подбежал к дракону и, совершенно забыв, с кем имеет дело, изо всех сил тряхнул его за плечи. Старый дракон застонал и, как подкошенный, рухнул на траву, его седые волосы разметались, а тощая бороденка жалобно дрожала.
Генерал сперва испугался, увидев немощного старика, лежащего с заломленной ногой и неестественно вывернутыми руками. Пока он собирался присесть к старику, дракон уже стоял на двух ногах, его лицо было словно вырезано из гранита, а глаз сверкал, как фара генеральского автомобиля. Генерал потребовал прекратить валяние дурака и взять деньги. Дракон поинтересовался зачем? Генерал озверел, брызгая слюной, начал кричать, что Стальное Облако — старый и нищий дурак, у которого нет ничего. Старый дракон поклялся, что в тысячу раз богаче всех генералов Китая и хоть сейчас может сделать ему подарок, который по цене стоит сто таких чемоданов. Разъяренный генерал немедленно потребовал у двух оборванцев обещанный подарок. Стальное Облако попросил подождать одно лишь мгновение. Он вдруг очутился возле стоящей с опущенной головой женщины, одной рукой Фэй оторвал ее от земли и швырнул генералу. Она вырвалась из рук мужа и медленно, легкой походкой начала спускаться с горы. Генерал подхватил чемодан и побежал вслед за ней, солдаты — за ними. Старый дракон лег на траву и жалобно сказал, что удовольствие — всего три минуты, а неприятностей и хлопот — целый день.
Этим же днем над деревней, голодающей, не одну сотню лет прозябающей в нищете и столько же лет стоящей под горой, на которой ненадолго остановились Фэй с Фу Шином, протрещал маленький самолет. После нескольких кругов в самолете открылась дверь и из нее хлынул бумажный дождь. Такого количества денег не видели все деревни на тысячу километров вокруг. Глядя на это зрелище, Учитель Фэй, Старый дракон, бродячее Стальное Облако, согласился, что крестьянам эти деньги, может быть, и пригодятся, но потом сразу же начал ныть, что проклятая чернь, мало того, и так забитая, запуганная с детства всякими буддами и архатами, теперь будет распространять слухи, что боги подкинули им деньжат. Долго еще сокрушался, ныл и ворчал Фэй. Только Фу Шин задумался: кто же, если не архат, дал им эти деньги?
Ученики напряженно ждали.
"Как тигр", — подумал Григорий.
Глаза Патриарха Фу Шина медленно открылись. Они были ясные и пронзительные. Один только Гриша не опускал голову перед его взглядом, как другие, потому, что не боялся, а любил Учителя.
Фу Шин был тибетским тигром. Это можно увидеть с первого взгляда: большой, высокий и такой же тяжелый. Он передвигался, крадучись, слегка склонив голову на бок, примерно также ходил и в жизни. У Учителя были седые волосы, абсолютно тигриные глаза и даже три глубокие борозды на лбу, были гибкие, как у тигра. Тонкая, длинная переносица, крылья носа с широким и плавным вырезом, ничем не примечательный рот на слегка округлом лице, но, когда губы вздрагивали и растягивались в доброй улыбке, все равно чувствовался оскал тигра. Фу Шин, при своих крупных размерах, был необыкновенно легкий и, казалось, едва касался земли, от которой его никто не мог оторвать.
Ученики почувствовали, что у мастера какой-то особенный день или событие. Гриша никому не рассказывал про Зюгая, стеснялся. И поэтому никто не знал о грядущем событии, о том, что в Чуйскую долину приезжает выдающийся мастер вьетнамской школы, независимый боец, прошедший страшную войну, возносимый до небес в своей стране — Зюгай.
Вьетнам — измученная страна, перевернутая вверх дном, сожженные джунгли и поля, которые еще долго не дадут всходов. Страна партизанских боевых школ, в которых практика часто обгоняла теорию.
Зюгай — баловень судьбы. Школа, большое количество учеников. А как им не быть, если даже они достались ему по наследству рода? Полторы тысячи лет, из рода в род, предки Зюгая были личной охраной императора, а значит — сильнейшими бойцами страны, и быть по-другому никак не могло. Он даже во сне никогда не задумывался, быть лучшим или не быть.
Род Зюгая более тысячи лет был таким. Его не сильно любило правительство, особенно за самостоятельность, но священные звания рода и любовь соотечественников надежно защищали молодого бойца, так же, как и его любимая техника орла. Зюгай был слишком самостоятельным, уходя с учениками в пылающие джунгли, они наводили неописуемый ужас на врагов, выставляя самострелы, вылеживая по несколько часов под полутораметровым слоем песка с тростником во рту. Со стороны это казалось берегом реки, заросшим камышом. Иногда тяжелые машины спускаясь по этому берегу, переходили реки, вычищая все на своем пути. На таком берегу однажды и разбил лагерь отряд зеленых беретов.
Зюгай с учениками, несмотря на смешки некоторых своих, никогда не брали огнестрельного оружия, только кривые широкие ножи, напоминающие орлиный коготь. Той ночью не было шума и не осталось ни единого врага. Страшная была эта компания учителя с учениками, но и страшное было время. Может быть, именно такие сыны Вьетнама и решили исход затянувшейся, многолетней войны. Война забирала мастеров, но школы не падали духом, передавая дальше сохраненную и несломленную силу предков. Но и похулиганить Зюгай любил. Правительство быстро забывает своих героев, особенно, если они беспокойные.
Чемпионаты Юго-Восточной Азии, которые проводились во Вьетнаме, правительство запретило. Но что можно запретить самому воинственному народу в мире? Как можно запретить древнему народу обычаи, традиции, культуру и силу — все то, чем он гордится?
Чемпионаты проводились регулярно, даже чаще обычного. Благо, через джунгли, на проводившиеся там же чемпионаты попасть никому не было трудно. Правила простые: с желающим выступать должны быть два ученика с гробом, чтобы не было лишних забот. Судейская коллегия была из очень серьезных старичков, со строгими глазами и сухими, не по-старчески гибкими телами. Их слушались беспрекословно и с большим уважением. Три Учителя — из Вьетнама, Лаоса, Китая. Эти строгие дедушки давно уже не дрались, не потому, что не могли, почтенный возраст, уже как-то неприлично, да и смысла нет. Им попросту было неинтересно и некого бить, они и так несли на себе серьезную ответственность: следить за старинными ритуалами, не допускать ссор возле священной боевой площадки, тем более, что на ней вполне допускалась смерть. Не потому, что так нужно или, упаси Бог, можно добивать, от такого бы отвернулись все. Впрочем, такого и быть не могло. Но бывает всякое, да и бойцы съезжались серьезные, желая проверить свои, вынесенные из древности, чаще всего родовые школы.
Зюгаю давно предлагали занять почетное место возле святых стариков, но он не хотел. Отчасти — молод, отчасти — подозревал, что не ему, а его высокому роду предложили священное место, а отчасти, что несмотря на его мастерство, еще многие хотели с ним сразиться. Желательно уйти так, чтобы его никто и никогда уже не хотел вызвать на поединок. А так — чего штаны протирать и делать умный вид возле настоящих мудрецов?
Молодой, хотя возраста его не знали, невысокого роста, сухой, даже казавшийся слишком худым, с черными волосами, узкими, еще и прищуренными глазами, небольшим носом и очень тонкими губами. Он был легкий, как перо, которое могло резать, как сталь меча, и бить подобно плети пастуха, от которой лопалась кожа на теле. Видел ли кто-нибудь испуганного орла? Вот такой был Зюгай, которого ждали в ледяной Чуйской долине.