ГЛАВА 10

ГЛАВА 10

Перед дверью, ведущей на лестницу, что-то остановило. Я развернулся, влез на кан и, обойдя глубоко спящего Андреевича, уткнулся лбом в стекло крайнего окна. Зеленый орех, раскинувший свои ветви выше второго этажа, надежно скрывал меня. Я начал внимательно изучать двор. Две новые машины. Все те же длинные столы, за ними — вяло жующие ребята, снующие женщины. За столами не видно Татьяны, зато несколько незнакомых людей. “Наверное, родственники”, - подумал я. Но больше всего внимание обратил на себя сидящий за столом, пьющий чай кореец. Он был явно из воинского сословия. Такой человек не мог заниматься земледелием или торговлей. Внимательно приглядевшись, понял, что к тому же из высшего сословия. Он был моего роста, его тело притягивало взгляд.

Можно было подумать, что под рубашкой у него на голое тело была наброшена толстая, с крупной ячейкой рыбачья сеть, хотя сам казался худым. Я собрал все свое мужество, глубоко вдохнул, выдохнул и, спрыгнув с кана, медленно и небрежно начал спускаться по крутой лестнице. Соскочив с последней ступеньки и объявив всем: “Салям,” я направил взгляд в сторону корейца и сразу столкнулся с его глазами. Отставив пиалу, он поднялся и, улыбаясь, подошел ко мне. Мы пожали друг другу руки.

— Ким, — представился он.

“Ага, — подумал я. — Все вы Кимы”. Я прекрасно знал: для того, чтобы добиться настоящего имени, да еще и у воина, нужно много потрудиться, а так на всю жизнь останется он для тебя Кимом.

Голливуд и Гонг-Конг много потеряли. С такой физиономией, как у Кима, можно было играть предводителя ниндзя. В общем, я был удивлен, увидев в первую же серьезную встречу такого классического корейца. Все-таки род занятий из поколения в поколение откладывает на лица неизгладимую печать.

— Ну что, давай познакомимся, — предложил он с легким акцентом. — Ты, Сергей, — продолжал Ким, — и останешься здесь надолго. Кстати, Гриша уже успел натворить.

— Что? — испуганно спросил я, представляя, какое наследство оставляет мне Андреевич.

— Поедем ко мне, расскажу, — и Ким направился к серой машине. Ехали недолго — минут пятнадцать, оставляя за собой длинный, уходящий в раскаленное небо шлейф пыли. Сзади нас, наверное, не смогла бы ехать ни одна машина. “И как они здесь ездят?” — подумал я. По извилистой грунтовой дороге на очень большой скорости Ким лихо проскочил между несколькими верблюдами.

Это уже был другой поселок.

— Здесь живут корейцы, — объяснил мой новый приятель.

Небольшой двухэтажный домик был похож на игрушечный или только что сошедший с картинки. Недавно выкрашенный зеленый забор утопал в такой же яркой зелени. Из калитки выбежали штук пять миниатюрных корейчат и с радостным писком повисли на Киме. Во дворе нас встретила очень красивая жена Кима.

— Принеси чай, — попросил азиат.

Стайка ребятишек упорхнула вслед за матерью.

— Пойдем, — сказал Ким, — покажу тебе свою слабость.

Вплотную к дому стояло какое-то непонятное строение, стеклянное, чем-то похожее на миниатюрную обсерваторию. Когда мы подошли к открытой двери, в нос ударил тяжелый аромат, показалось, что он заполнил меня всего. Ким пропустил вперед. Перешагнув через порог я ахнул — это был розарий. Меня окружали розовые кусты, непохожие на друг друга, прекрасные каждый по-своему.

В нескольких метрах перед собой я увидел куст с черными цветами. Не знаю почему, но при виде этого зрелища внутри пробежала непонятная дрожь. Я шел по тонкой тропинке между кустами, забыв обо всем на свете. Каждый куст благоухал отдельно, можно было от одной волны запаха переходить к другой. Непередаваемые, странные чувства заполняли меня изнутри, восхищение, страх и умиление смешались во что-то непонятное. Через какое-то время вспомнил, что не один, а когда обернулся, увидел сияющее лицо Кима. Я был очень благодарен ему, что он не начал объяснять сорта роз и говорить непонятные и умные слова. Наверное, чтобы создать такое чудо, нужно быть большим мастером.

— Спасибо, — искренне поблагодарил я его.

— Так вот, — начал прерванную беседу Ким, — не выдержал твой Андреевич, да и влез в уйгурскую тренировку. Впрочем, они тоже, — чуть ли не на виду у всей улицы тренировались, нарушая законы и выставляя себя напоказ. Вот и довыставлялись, пока через забор твой Гриша не спросил, знают ли они Фу Шина и о том, где находятся. А что им было отвечать, если стоит на дороге незнакомый, да еще и русский? Вот и послали они его по-русски как можно дальше. Ну, а уж когда Григорий ответил им тибетским вызовом на поединок, они и вовсе удивились. Но ведь не откажешься. Правда, особого конфликта не было, и когда пришел учитель уйгур и разобрался, почему четверо его учеников лежат, схватившись за разные части тела и воют, то сразу же добавил им. Мудро поступил, иначе от поединка с Григорием было бы не отвертеться. Передал поклон Фу Шину, подружился с Гришей, выразил радость, что к великому Учителю приехал достойный ученик. Можешь себе представить, какая это радость была. Вот так наш Гриша после десятилетней разлуки напомнил о себе.

Ким не выдержал своей строгой речи и улыбнулся.

— Ну, рассказывай, — предложил он мне.

— Что рассказывать? — я пожал плечами.

— Как что, — удивился он. — Школу свою.

— Школа корейская.

— Ну, — Ким внимательно посмотрел мне в глаза.

— Да, — кивнул я, — дальневосточная.

— Ого, — удивился Ким, — туда просто так не попадают. Ну, а лабиринт? — и кореец вопросительно снова посмотрел на меня.

— Да, — подтвердил я, — в лабиринте Дракона был.

— И понял, что нужно двигаться к Тибету? — спросил он.

— Понял, — подтвердил я. — Андреевич объяснил, и Учитель. Учитель даже передал привет Фу Шину.

— Это значит Ням, — задумчиво произнес кореец. — Только вот что-то не похож ты на того, кто был в лабиринте. Впрочем, Учитель разберется что к чему.

Я смутился:

— Пойми, тяжело было, город отбирает много сил. Несколько упражнений завалил, — честно признался я, — вот и вид, наверное, не очень.

Кореец внимательно всмотрелся в меня:

— Не столько, наверное, упражнений завалил, сколько женщинам не отказывал, а? — усмехнулся он.

Я жалобно кивнул головой.

— А впрочем, блоков достаточно много. Если хочешь, один могу снять.

— Хочу, — с готовностью ответил я.

— Смотри, — Ким указал на узкий коврик, лежащий в глубине, среди розовых кустов. — Давай туда.

Я нагнулся и, пройдя под кустами, присел на серый коврик.

— Ложись, — Ким нагнулся надо мной. — Не думай ни о чем, я тебе помогу. Не бойся, сюда не войдет никто. Выход из тела знаешь? — спросил он.

Я кивнул головой.

— Выходи, помогу и направлю.

И я почувствовал, как его палец прикоснулся ко лбу и замер. Я несколько раз вдохнул и полностью расслабился. Учитель давал свой способ выхода из тела.

— Для того, чтобы выйти из тела, необходимо начать умирать, — сказал Ням. — Когда от кончиков пальцев ног вы умрете до самой макушки, вы покинете свое тело. Этого не стоит бояться — смерть ложная, но она освобождает вас. Из остановившегося тела гораздо легче выйти. Внутреннее движение перестает мешать, вы теряете звуки тела. Для вас его не будет существовать — малая смерть, так называется это. Главное не бояться, — тем более я полностью подготовил вас к этому.

— А как умирать, Учитель? — спросил я. — Ведь никто из нас не умирал никогда.

— Да нет, — улыбнулся Ням. — Вы умираете по несколько раз в день, не обращая на это внимания. Вспоминайте состояние руки или ноги, которую отлежали, когда кровь отхлынула и ваша рука не чувствует боли и не слушается. Можете даже специально отлежать, чтобы восстановить это в памяти. Вот так от кончиков пальцев до макушки отмирает все тело, органы, застывает кровь, умирает все, кроме вашего сознания, которое остается в теле, но оно вас уже не держит. Разъединение произойдет гораздо легче, вы просто медленно подниметесь и выйдете из мертвого тела. Но предупреждаю: не бойтесь этого состояния, вы не умертвите себя. Сложнее всего это будет сделать с сердцем, с ним спорный вопрос. Лучше всего позволить одному ему тихонечко биться в груди. Оно не будет мешать и держать вас особенно сильно, как тело. Нужно искать и не бояться. Не бойтесь ошибаться в действии, бойтесь бездействия, — Ням кивнул, встал и вышел из кельи, оставив нас наедине со своими мыслями.

Перед глазами мелькали пестрые картины, что-либо разобрать было не возможно. Я внимательно всматривался — и опять ничего.

По длинному коридору, застеленному толстой кровавой дорожкой, в длинном сюртуке, скособочившись и припадая на правую ногу, шел незнакомый мне человек. Потолок был высокий, на расшитом золотом пуфике лежало платье, которое казалось твердым, с высоким надорванным кружевным воротником. Рядом валялись разбросанные карты. Человек приближался к двери, белой и потертой, с ажурной, литой ручкой. Не постучавшись, он отворил ее. В следующей комнате, у большого овального зеркала, опираясь на бюро с огромным количеством маленьких ящичков, зеркальных дверок, склонив голову, сидела женщина с растрепанными волосами.

— Что, мамка, — плохо? — хриплым с надрывом голосом, в котором сквозила насмешка, спросил человек.

Женщина глубоко вздохнула и, развернувшись к вошедшему, нечаянно сбросила рукой десяток баночек с мазями и притираниями. На ней была несвежая, чем-то залитая кружевная ночная рубашка. Женщина была немолодая, толстоватая и неряшливая. Изящные длинные пальцы кончались тонкими полосками грязи под ногтями.

— А, пришел, — низким грудным голосом сказала она, попыталась встать и завалилась снова в свое широкое кресло. — Плохо мне, — жалобно пробормотала она, схватившись двумя руками за голову.

— Водку меньше жрать нужно, матушка, — оскалился в улыбке только что зашедший. — Царица ты или девка какая?

— Да уж лучше девкой гулящей быть, чем с вами иродами маяться, — застонала она, с силой стискивая виски. — Слушай, опять зашел ко мне и не остановил никто?

— А кто же меня остановит? — хмыкнул нежданный гость. — Может, есть у тебя такие?

— Вот потому-то с тобой и связалась, нехристь проклятущий.

Мужчина, запрокинув голову назад, захохотал, его смех напомнил мне хриплый клекот орла. Она оторвала руки от головы и уставилась на смеющегося. Когда тот замолк, то сразу же уставился на нее.

— Тьфу, черт окаянный, глаза бы мои тебя не видели, — она снова схватилась за виски.

У меня появилась возможность рассмотреть его лицо: раскосые, ввалившиеся глаза на морщинистом, изрезанном шрамами черепе, несколько раз сломанный, орлиный нос, черные, без седины, длинные волосы, стриженная челка над изогнутыми дугой бровями.

— Ну так что, мамка, — снова прохрипел он.

— Слушай, Баскак, ну хоть на твою орду я рассчитывать могу? — не меняя позу, спросила царица. — Ведь Баскак по-вашему — это дерзкий и первый.

— Все знаешь, мамка, — усмехнулся человек. — Не Баскак уже я, а, как ты изволила выразиться, Баскаков, — и он снова по-орлиному засмеялся. — И не орда, — давно прошли те времена.

— Да согласна я, согласна, — протянула женщина, сдавливая виски.

— А если кто при дворе смеяться будет…

Царица с удивлением посмотрела на него.

— Да кто же над тобой потешиться осмелится?

— А ежели кто при дворе смеяться будет…

— Да делай что хочешь, — махнула она рукой. — Знаю, что второй раз не насмехнется.

— А это тебе, мамка.

Женщина вздрогнула в ожидании. Он залез рукой за пазуху, порывшись, вытащил невероятных размеров бриллиант и, выпустив из руки, покатил его по небольшому столику, стоящему рядом. Похмелья не стало в миг, глаза жадно засверкали. Она кинулась к бриллианту и заграбастала его обеими руками. Странный человек снова громко захохотал, успокоившись, он на какое-то время задумался.

— Ух, женщины, — вырвалось у него, — непонятные существа, дочери демонов. Вам даже царской власти мало и не знаете, что алмазы собирают души их умерших владельцев, миллионы душ гранями втягивают. Вот вы и чувствуете это, — и еще раз хохотнув, человек, так легко расстающийся с огромными алмазами, вышел, пнув дверь ногой.

За колоннами прятались перепуганные лакеи.

Перед глазами опять запестрело, я пытался сосредоточиться на том, что видел, но не получилось. Чувствовал, что теряю что-то важное, но ничего поделать не мог, и вдруг, в одно мгновение, бегущая пестрота остановилась.

Небольшая комната и люди. В центре сидел тибетский лама, рядом стоял шела. По знаку ламы он переворачивал страницы, напротив ламы сидел человек, что-то тщательно записывая под его диктовку. Лама иногда надолго задумывался, все терпеливо ждали. Чуть далее, на стуле, сидел царский офицер, а недалеко от него, поближе к ламе, опустив головы, застыв в каком-то неведомом мне этикете, на коленях стояли два человека с длинными, черными волосами.

— Фух, — вздохнул писавший человек, положил ручку и, распрямившись, потянулся.

И тут, к своему удивлению, я узнал великого переводчика Джуд-Ши Бадмаева. Он встал, потянулся еще раз и подошел к одному из сидящих на коленях:

— Ну что, Баскаков, — он хлопнул его по плечу, — знаешь, с чего начинал твой прадед, старый бандит Баскак? Как-нибудь расскажу. Охрана наша, — усмехнулся врач, почтительно поклонившись сидящему напротив ламе. — С этими ничего не страшно…

Больше, как ни старался, только черный экран. Я начал приходить в себя. Рядом сидел Ким…

Мы вышли в огород, по земле были рассыпаны огромные желтые дыни. Я ходил, вдыхая сладкий запах, глубоко задумавшись над увиденным. Очень мало, но все же начало было положено. Ни один историк не смог бы рассказать больше, чем собственные глаза, умеющие смотреть в прошлое. У большинства моих родственников фамилия Баскаков, родная и привычная, не будила ничего. Просто фамилия. Гордость и тревога поселились в моем сердце. Стало понятно, что в долину попал не случайно.

— Семьдесят пять метров, глубоко, — я услышал голос Кима, подняв глаза увидел, что он хлопает по колонке над скважиной.

— Да, — продолжал Ким, — это не у вас на Украине, где через каждые полшага вода.

Я пришел в себя и огляделся. Огород, уходящий в предгорья, за огородом вдали виднелся маленький, игрушечный домик, выполненный тщательно, в традиции северного Тибета. Страх внезапно кольнул меня в грудь, я ощутил, что в этом домике существует какая-то загадка. “Итак, слишком большая нагрузка сегодня”, - подумал я и решил отключиться от притягивающего к себе домика. Навстречу нам по узкой дорожке шла жена Кима.

— Чуть не забыл, — произнес он и быстрым шагом направился к ней.

Возле дома, суетясь и покрикивая друг на друга, сыновья Фу Шина загружали черепицу в небольшой китайский грузовичок.

— Ну что, — подошла к нам Зульфия. — Ты можешь мне ответить: где мой старый черт и что он собирается с этой бандой делать?

— Я же сказал, — спокойно ответил Ким, — примерно через неделю приедет из Китая.

— Да знаю я этот ваш Китай, — Зульфия махнула рукой. — А может, он опять там? — и она кивнула в сторону домика, на который я в огороде обратил внимание. — Не ест, не пьет и торчит в нем по несколько недель.

— Ох, женщины, — вздохнул Ким. — Зачем спрашиваешь, если не веришь? Пойди и проверь сама.

— Ну да, — смутилась она. — А вдруг там? Чего мешать ему буду?

И она легко впрыгнула в кабину грузовичка, сердито хлопнув дверью. Пока я думал, помогать или не помогать, вся черепица была загружена, и, фыркнув, грузовичок умчался.

— Ну, а теперь, — обратился я к Киму, — расскажи ты.

— Что? — он удивленно поднял брови.

— Все об Учителе.

— Тогда пошли пить чай.

Мы снова зашли в розарий. На низком столике, возле которого лежала красная подстилка, стоял горячий чайник и две пиалы. Ким рассказал незатейливую, но интересную историю.

Немного было посвященных в секрет Фу Шина. Долго колесил Учитель по стране и наконец нашел пристанище, где не выделяясь, можно растить девочку, которую привел из Китая, заниматься школой и воспитывать учеников.

"Чтобы жить тебе во время перемен", — самое страшное китайское проклятие. Много ли стран на нашей земле, которые не созданы из самих перемен? Вот и в Союз в очередной раз пришли они.

И жить бы спокойно Фу Шину, восстанавливаясь после передряг, молодея и набираясь сил, так нет же — потянуло в Китай, тем более, что и там вроде бы все наладилось. Да и у нас демократия разошлась во всю. Вот и решился Фу Шин поехать в Китай, который не видел более тридцати лет. Он даже не предполагал, что из Шаолиня, в котором когда-то был хозяином, давно сделали доходное место для туристов. Плати деньги и можешь жить среди монахов, тренироваться, потом даже справку выдадут, что мастер Шаолиньский. Впрочем, за это и упрекать китайцев нельзя. Бумаги не жалко, да и что такое бумага, ее пока еще хватает, так же, как и риса, из соломы которого делают эту бумагу.

Вот и поехал Фу Шин с гулко бьющимся сердцем в один из Шаолиней. Там и столкнулся с этими чудо-переменами. А когда шел по двору, где китайские монахи тренировались вперемешку с заплатившими европейцами и американцами, то столкнулся с идущим по своим делам Патриархом. Вот тут-то этот Патриарх и узнал Фу Шина, бухнулся с перепугу в ноги, так полдня и провалялся, не вставая. И что тут началось.

В течение недели понеслись бесконечные обряды, Учитель даже похудевшим обратно приехал. Все умоляли остаться и принять боевой Китай в собственные руки. Учителя и патриархи в один голос заявляли, что права не имеют нести традиции. А Фу Шин усмехнулся, да и уехал обратно, объяснив, что дом, друзья и корни его давно вросли в Чуйскую долину.

А тут и восточная мафия в долину приехала. И начали главы китайской триады умолять, мол, без желтого дракона Дзяо — главы силовой структуры — им никак, и желательно, чтобы дракон был настоящий. Пусть Учитель Фу Шин не сомневается, тот, который занимал его законное место, готов уступить с радостью.

И начался всемирный бардак, мафии разные потекли в долину, люди какие-то непонятные. Зато Учитель создал свой центр международного боевого искусства, и в мире его настолько признали, что одна минута лекции Школе приносит большие деньги.

Вот на этом и держатся родственники, приехавшие в долину и вся огромная семья Учителя, не считая всевозможных прихлебателей, неизвестно откуда приезжающих учеников-одиночек и прочих. А толку школе абсолютно никакого. То ли в связи с демократией, то ли в связи с тем, что мир действительно с ума сходит, в долине Бог знает что творится, любой шайтан ногу сломает.

— Ну что, — улыбнулся Ким, — доходчиво я тебе все объяснил?

— Более чем, — согласился я.

— Так что, если приехал — учись думать.

“ Вот это винегрет,” — подумал я.

— Знаешь, Ким, пойду-ка я к Учителю. Подвозить не нужно, дорогу помню, да тут и не далеко.

— Давай, Сергей, — Ким хлопнул меня по плечу.

Махнув рукой, я вышел со двора и побрел по пыльной дороге. Пожухлая трава, сухие, незнакомые кусты. Куда же я попал? Водоворот мнений. Мир, в котором я находился, разбился на загадочные островки. Дети Учителя воспринимали окружающее по-своему, мои ребята — по-своему, Андреевич — тоже по-другому. Моя жена, с которой уже давно не разговаривал, наверное, тоже по-другому, не как все. Жена Учителя смотрела на все со своей стороны, Ким со своей. Киргизы, дунгане, уйгуры, корейцы — с ума сойти можно. А те, которые приезжали к Учителю со всего мира, что у них были за взгляды, какое понимание происходящего?

Многогранный мир, сконцентрированный в крошечной Чуйской долине. Мне сильно захотелось узнать, что думает по этому поводу сам Фу Шин. Казалось, что попал в самое запутанное место в мире, а может, так оно и было. А я уже начал успокаиваться после второй поездки к Учителю Няму. Может, стоило отдохнуть и не спешить в Чуйскую долину? Ведь дома ждали ученики, уважение, больные, которые с обожанием, открыв рот, смотрели на меня. Но я не сомневался, что Ням был прав, объясняя о ступени врачевания, как о самой страшной, затягивающей в стоячее болото. А ведь именно стояние на месте является стремительным падением вниз. Да и разве смог бы когда-нибудь еще раз так легко попасть в долину, тем более, что внутри меня рвалось наружу невысказанное приветствие от Учителя к Учителю. Лишь бы хватило сил высказать, лишь бы Фу Шин выслушал.

Я шел по пыльной дороге, сплевывал пыль, а она уже обильно трещала на зубах, безжалостно порошила глаза. Я дышал пылью чуйской конопли и пылью чуйской дороги, но все равно был безгранично счастлив. Эта пыль казалась мне сладкой по сравнению с черной пылью далеких городов. Дорога привела меня к тому месту, где через арык были брошены две железобетонные плиты.

Дом Учителя. По громким голосам, которые были слышны вокруг, я понял, что Учителя по-прежнему нет. Да и обещал он быть только лишь через неделю.

Андреевич спал. Татьяна была неизвестно где, а смотреть на скучающие и сонные физиономии ребят хотелось не очень. Ноги сами повели во двор Рашида. У меня появилась возможность посмотреть на все трезвыми глазами, без окутавшего мозг конопляного дыма.

Двор был пустынным, над ним плотная крыша из винограда, настолько заросшего, что даже не пропускала сквозь себя яркое азиатское солнце. В центре этой зеленой крыши тоскливо свисала хилая, так и не созревшая гроздь.

— Рашид, — громко позвал я.

И тут обнаружил, что дверь в уже знакомую летнюю кухню была настежь открыта. Зайдя в нее, я увидел лежащего Рашида, который стеклянными глазами тупо глядел вперед и явно ничего не видел. Возле него стоял поднос с изюмом и пиала с давно остывшим чаем.

— А, Сергей, салям, — он чуть кивнул головой. — Проходи.

Рашид, пошарив пальцами, из-под края подноса вытащил папиросу.

— Давай взорвем, — предложил он.

— Нет, не хочется, — поморщился я.

— Не-а, один не осилю, давай вдвоем.

— Давай, — решился я.

Когда папиросу выкурили, Рашид оживился.

— Хочешь, покажу двор, — предложил он. — Как только братишка женится, сразу с женой и детьми здесь жить будем.

Мы вышли во двор.

— Слушай, а что это виноград у тебя такой?

— А, ну его, — махнул рукой Рашид. — Земля совсем плохая, ничего не дает.

“Ничего себе, — подумал я, — земля средней Азии ему плохая, земля — выращивающая дыни размером с Рашида”. Мы вышли из-под зеленой виноградной крыши. За углом дома стоял огромный японский джип.

— Ну как? — спросил Рашид, похлопав его рукой.

— Отлично, — кивнул я головой.

— Отцу подарил чемпион по каким-то прыжкам. Учитель показал как дышать нужно, чтобы прыгать далеко. Вот и подарок.

Я снова согласно кивнул головой. За джипом начинался убогий огород.

— Сам ухаживаю, — сказал Рашид.

По огороду было разбросано несколько персиковых деревьев. Азиатские персики, которые должны иметь крупные плоды, сплошь заросли чем-то похожим на невиданного сорта сливу. Некоторые ветки, сломавшись, лежали на земле, все было дикое, как в лесу. У меня появилось подозрение, что виноград и персики были не подрезаны, не столько из-за лени, а по незнанию.

— А чего же персики такие маленькие? — поинтересовался я.

— Земля тут какая-то плохая, — вздохнув, сказал Рашид.

“Чем же тут они целыми днями занимаются?” — подумал я. И вдруг ощутил неудержимое желание лечь прямо под персик. “Вот этим видно и занимаются”, - понял я. Весь мир стал выпуклым и заискрился. Рашид развернулся и, ничего не говоря, зашел за угол дома. Я сел под персик и провалился в себя.

Сколько просидел — не помню, но когда медленно поднялся и зашел за угол, столкнулся со старыми знакомыми. Один из сыновей Учителя, ничего не говоря, протянул мне папиросу. Не думая, я снова затянулся. Младший из братьев взяв веник и, глубоко вздохнув, начал подметать двор старшего. Традиции Востока брали свое. Мы тупо уставились на младшего, медленно совершающего плавные движения стертым об асфальт веником. Старший затянул какую-то заунывную дунганскую песню, остальные подхватили. Я медленно, не попрощавшись, выплыл со двора.

Вечерело. Скоро, и как всегда внезапно, должна была нагрянуть ночь. Голодный и расстроенный, я поплелся через двор на второй этаж. На кане с учениками сидел Андреевич, вгрызаясь в сочный кусок дыни. Дыня действительно была больше похожа на ананас, спелый и, выражаясь по-восточному, — как надо. Татьяны снова не было. Это начинало беспокоить.

— О, Серега, — увидев меня, сказал Андреевич. — А где Татьяна?

Я пожал плечами.

— Думаю, с ней все нормально, — обнадежил меня Андреевич. — Значит так, ребята, — сказал он, вытерев полотенцем с губ липкий сок. — Сегодня до самого сна вспоминаем технику. Я думаю, вы уже пришли в себя. Больше работая, быстрее приспособитесь к климату. Это был первый шок, который уже должен пройти.

На кане зашевелился Федор:

— Григорий Андреевич, — жалобно попросил он. — Можно я буду записывать технику? Что зарисую, что запишу, что вы объясните.

Андреевич улыбнулся:

— Я и права-то скрывать не имею. Тем более, Федор, вы ведь с нами.

— Конечно, — засуетился тот.

И неизвестно откуда в его руках появилась толстенная коричневая тетрадь.

— Но, — Андреевич поднял палец, — хочу снова напомнить всем: если техника лежит мертвым грузом, она давит на того, кто взял ее, а это опасно.

— Нет, нет. Все буду делать, — поспешно заявил Федор.

И это тот, кто выучил всего лишь две формы корейской школы. “Да, много у нас еще будет неприятностей”, - решил я. И тут началось невероятное.

— А сейчас, — сказал Андреевич, — чтобы вы немного пришли в себя, я попробую вас вдохновить — покажу разные техники. Смотрите на движения, делать буду не спеша. А самое главное — поймайте состояние, ибо ничего, важнее его, никто пока не придумал.

— Птица, — объявил Андреевич, став на одну ногу, он развел руки.

Мне стало немного смешно. Я порылся в памяти и вспомнил пеликана, с ним еще можно было бы сравнить Андреевича. И вот тяжелая, мощная птица, все же смахивающая на тигра или большого кота, медленно и плавно задвигалась, поражая техникой переходов. Казалось, еще немного — и Андреевич медленно взлетит над нами. Федор что-то тщательно строчил в тетради.

Ох, уж эти спонсоры с боевыми наклонностями! И я, и Андреевич перед поездкой объясняли ему, что книги невинны и не опасны: ведь дыхания с задержками там не объясняются, в них описывается обычная физзарядка. Что тогда завладело бедным Федором? Непонятно. Он ломал тренировку, останавливал Андреевича, спрашивал, записывал, снова спрашивал. Глаза за толстыми стеклами алчно блестели. Все это было похоже на какой-то психоз. А Федор писал и писал. Писал дракона, молодого тигра и старого. Он бы писал, наверное, еще долго, но Андреевич остановил его рвение.

— Все, Федор, — объявил он, — больше объяснять права не имею. Честно говоря, сомневаюсь, что вы будете выполнять это.

Я сомневался тоже. Федор аж захлебнулся, доказывая, что у него масса времени и перед сном и после сна. А уж в офисе, он поклялся, что будет закрываться на целый час и отрабатывать, отрабатывать — до полного изнеможения. “Зачем он поехал? — подумал я. — Неужели ему мало того, что он богатый?” Он постоянно у меня выспрашивал о травах, записывал несколько лет подряд, еще до поездки. А я постоянно долбил ему, что излишние знания ни к чему хорошему не приведут. Он клялся, что все это только лишь для семьи и самых близких людей. И так было понятно, что Федор не собирался открывать медицинского кабинета. Разве смог бы тогда заниматься своим основным бизнесом?

Андреевич показывал технику, а Федор мыслями глубоко ушел в свою коричневую тетрадь.

— Вот так, ребятки, — Андреевич остановился. — Тем более, что Учитель по приезду будет принимать экзамен. Серегины, — он кивнул в мою сторону, — пусть выучат хотя бы по паре форм тибетской школы. Ну, а вы, — он обратился к своим, — оттачивайте родную школу.

Холодная ночь, к которой уже начали привыкать, убаюкала нас под теплыми одеялами.