ГЛАВА 19

ГЛАВА 19

Розовый куст умер, чтобы подняться следующей весной и снова удивить сумевших пережить холод в долине. Зима, набравшись силы, спустилась с гор, и зеленые листья, в одно мгновение, стали черными. Раны, мучавшие ребят, начали возвращаться.

Я решил не приходить от Учителя без нашего спасения, которое вряд ли заслужили. Еще к этому подвел тот печальный факт, что от продуктов остались одни воспоминания. Во дворе у Фу Шина было как всегда шумно и многолюдно. Даже женщины, по-прежнему перемещающиеся в быстром темпе, знали, куда я влез, и поэтому совершенно не понимали, как ко мне обращаться. На этот раз повезло, Учитель вышел из дому и столкнулся со мной.

— Привет, Серега, — совсем как Джисгуль поздоровался он.

Я поклонился.

— Учитель, — с дрожью в голосе пробормотал я. — Мне нужно поговорить с вами.

— Хорошо, — улыбнулся он. — Завтра с утра я еду на роботу, можешь подойти в десять, поговорим.

Я снова поклонился и, несколько мгновений подождав дальнейших распоряжений, отправился в наш дом.

Возвратившиеся раны были ужасны, ребята стали их бояться — это то, что еще больше усложнило дальнейшую жизнь. Выпала дилемма — спасать людей или получать знание. Что делать, я попросту не знал, ребята гнили заживо. Тело обнажилось, выпуская из себя суставы, время сжималось в точку, которую оставляет после себя иголка. А завтра встреча с Учителем, что она даст? После долгих раздумий я понял, что с собой нужно взять жену, ведь всегда начинали вместе. Лежа на кровати в своей комнате, я ждал появления Татьяны. Вот и появилась, измученная больными и их надуманным азиатским акцентом.

— Таня, — как можно серьезнее сказал я, — завтра в десять мы идем на встречу с Учителем.

— Наконец-то, — тяжело выдохнула она и сразу заснула.

“Сейчас она единственная, ” — понял я. И от этого стало обидно до слез. Действительно, есть наука под названием “Искусство сна”, но она всегда не давалась мне. В эту ночь сон снова отказался от меня, и даже знания, которые подарил Учитель, не могли побороть страх перед встречей.

Утро приветствовало нас мертвым розовым кустом, который почернел и покосился, оперевшись на стену летней кухни. Небо, еще совершенно черное, с медленно уходящими звездами. В долине было шесть часов утра. Может, кому-то понять трудно, но Учителя знают все, их обмануть невозможно, поэтому я хотел одного: чтобы Фу Шин поверил в мою любовь к знанию. Больше мне не нужно было ничего. Если Учитель и ждет в десять, то что стоит подойти из уважения раньше. Наверное, я оправдываюсь, может, просто не смог больше ждать. Но в шесть утра мы с женой стояли на железобетонных плитах, брошенных через арык.

— Сереж, — спросила жена. — Может, не стоит так одеваться?

— Пар костей не ломит, — ответил умный я.

Мы стояли, с трепетом глядя на дом, который затаил в себе непостижимую для нас мудрость земли. Звезды постепенно исчезли, небо меняло цвет, становясь похожим на сталь небесного меча. Теплая одежда оказалась напялена не зря, и это меня радовало. Тянь-Шань не спеша выпустил солнце. И вот наконец-то из двери выбежала одна из самых молодых женщин, заспанная и озабоченная.

— Сергей, Танюха, вы чего это там стоите? — с удивлением прокричала она. — Идемте чай пить.

— Спасибо, — ответил я, помахав рукой. — Мы Учителя ждем.

Женщина с пониманием кивнула и быстрым темпом направилась на кухню. Судя по солнцу, было всего лишь около семи. Еще через время начали появляться остальные жители дома. Дверь с грохотом отворилась, и к нам подбежала заспанная Джисгуль.

— Серега, Танюха, папка конфеты привез, — объявила она, — пошли их есть.

— Уйди, козявка, — взмолился я. — Мы Учителя ждем.

— Ладно, сейчас принесу, — шепотом сказала девочка.

— Иди ешь свои конфеты, — зарычал я.

— Ладно, позже принесу, — пообещала Джисгуль и, показав язык, побежала на кухню.

Из дома вышла жена Учителя, глянув на нас, она улыбнулась, кивнула головой и не спеша направилась в сторону кухни. Наконец все поняли, чего мы хотим и перестали зазывать на чай. Время текло, оно смыло краски ледяного утра и подходило к яркому дню.

Моя голова медленно и уверенно нагревалась. Я начал ненавидеть себя за то, что не взял головного убора. Солнце стояло гораздо выше десяти часов. Еще через время из-за того, что пар не ломит костей, я стоял в русской бане. Высокие ботинки раскисли и хлюпали от стекающего в них по раскаленному телу пота. Я представил, как тяжело Татьяне, и от этого стало еще отвратительней. Время неумолимо выкатывало солнце из-за Тянь-Шаня, оно уже дрожало яркими лучами прямо над головой. Это был солнечный и радостный для людей зимний день, который, наверное, только мне и моей жене принес муки пылающего ада. Долина любила коварно шутить, она учила видеть на несколько шагов вперед.

"Ну что же сделал опять неправильно? — мучился я. — А что правильно?" Мысли заплетались в голове, полностью отказав в помощи. Медленно умирая от жары, задыхаясь от собственной глупости и беспомощности, я искал ответ сперва в ледяном небе Чуйской долины, потом в раскаленном. Ко мне не спеша шел Искен.

— Стоишь, лекарь? — с усмешкой, которую боялись в долине, спросил он.

— Умираю, — признался я. — Только ты уходи, с тобой особенно больно, — попросил я.

— Да что ты говоришь? — начал дурачиться он.

— Уйди, — снова попросил я.

— И ты меня прогоняешь? — покачал головой мастер.

— Уходи, — взмолился я, поклонившись ему.

— Анатольевич, кому кланяешься? — вдруг услышал я вопрос жены, которая почему-то назвала меня по отчеству.

Я мгновенно понял, что у меня начались галлюцинации, нельзя увидеть то, чего нет, но именно сейчас нужно было видеть то, что рядом, а не в другом мире.

— Привет, ребята, — послышался голос Ахмеда.

Я тряхнул головой и понял, что он действительно рядом.

— Кого ждем, кыгы? — ухмыльнувшись, спросил он.

— Папу твоего, — ехидно ответил я.

— Ну-ну, мерзните дальше, — посоветовал он и ушел.

— Сереженька, я умираю, — честно призналась Татьяна.

— Ну ты и сволочь, в такой момент, — окрысился я.

— Сам сволочь, — заявила она. — Я же еще не умерла, а ты выступаешь.

— Стоять, радость моя, — то ли приказал, то ли попросил я.

Намокшая одежда стала невыносимо тяжелой, а Учитель все не выходил. Появилась Джисгуль.

— Девочка, — попросил я, — уйди.

— Дурак, — заявила она, — вот конфеты. А папку ждать будешь долго.

Отойдя на несколько шагов, девочка заорала и ударила меня головой в живот, одновременно сунув в руку полную горсть конфет.

Шоколад на несколько секунд облегчил наши страдания.

— Сколько времени? — в отчаянии и без жестов спросил я.

— Двенадцать дня, — ответила девочка и убежала в дом.

Моя жена стояла как настоящая женщина. “Спасибо тебе, девочка, ” — подумал я. Двенадцать часов в долине при добром зимнем дне — это плюс пятнадцать по Цельсию, после ночного минуса пятнадцати. Из дома вышел Фу Шин, увидев меня, он махнул рукой и подошел. Не было сил сделать даже поклон.

— Серега, приди завтра, — попросил он. — Сейчас столько проблем, что даже поговорить некогда.

Я поклонился, взял за руку дрожащую в мелком ознобе Татьяну, и мы пошли в свой дом. По дороге наткнулись на поляну Учителя, которая в начале учила меня понимать долину. Сняв половину одежды, мы сели под солнце. Проснулись от наступающего холода и снова побрели к дому. Мы вошли в дом, измученные ребята глядели на меня с надеждой.

— Разговор состоится завтра, — громко объявил я.

Ребята вздохнули и пошли варить еду из того, что осталось. Скрипучая кровать приняла нас с женой до утра.

В дверь забарабанили так, как будто горел дом, я выскочил из кровати и рванул дверь на себя.

— Ай! — заорала Джисгуль и хлопнулась на пол. — Ты чего, Серега? — перепугано спросила девочка.

— Не бойся, девочка, — сказал я, присев на корточки возле нее.

— Я-то не боюсь, — скривилась она. — Больно очень. И Джисгуль встала одновременно потирая затылок и мягкое место. — Папка сказал, что бы ты пришел вечером и больше не торчал, как придурок, под домом.

— Так и сказал? — радостно переспросил я.

— Ну, не так, — смутилась Джисгуль. — Но смеялся долго и говорил, что давно не попадал в старину.

“Молодец, Серый, ” — сказал я самому себе и заплясал от радости. Девчонка радостно заверещала и начала отплясывать вместе со мной.

— Вы чего это, ребята? — раздался голос Татьяны.

Мы с Джисгуль, взявшись за руки, отплясывали никому не известный танец, не стесняясь жены и начавших выходить из другой комнаты ребят.

— Учитель ждет меня, Учитель ждет меня, — пел, танцуя я.

— Папаня ждет тебя, папаня ждет тебя, — подпевала Джисгуль.

Мы танцевали, пока не выдохлись, потом девочка убежала, а я сел на пол подперев спиной стену и начал думать о предстоящей встрече. Какая она будет, что принесет, не зря ли отданы силы, которые так не щедро раздает нам жизнь?

“Искен, ” — мелькнула мысль. Я чувствовал, что не имею права идти к Фу Шину мимо него.

— Шесть часов простоял, да еще и с женой, — хохотал, как сумасшедший, азиат, хлопая себя по бедрам иссушенными руками. — Да ты же идиот, ты же красавец, — снова громогласно хохотал он не в силах остановиться. — Не знаю, откуда это у тебя, но все нормально. Ты сделал все правильно, поздравляю, — заявил мне Искен. — Слушай, а откуда это все у тебя? — вдруг насторожился азиат.

— От Учителя, — честно признался я.

— У тебя есть Учитель? — с удивлением спросил Искен.

— Да, мастер, — ответил я.

— Кто? — поперхнулся чаем азиат.

— Патриарх родовой Школы.

— Какой? — азиат сжал в двух руках пиалу.

— Корейской Школы “Ссаккиссо”.

— Тот самый? — азиат был поражен в самое сердце.

— Не знаю, наверное, тот, — пожал я плечами, но гордость за Няма начала распирать грудь.

— Дальний Восток? — продолжал пытать меня азиат.

— Да, — признался я.

— А приветствие он Фу Шину передал? — настороженно спросил Искен.

— Передал, — подтвердил я.

Мастер клинков вывалился с кана на колени. Я бросился поднимать его.

— Не трогай! — крикнул он. — Я не видел Няма, и это не приносит радости.

— Искен, что с тобой? — удивился я.

Дверь открылась, и в комнату вошла Саша.

— Ада! — закричала девчонка, бросившись к нему и злобно зыркнув на меня.

— Кланяйся, малышка, — приказал Искен дочери. — Перед нами ученик великого Няма.

Александра рухнула передо мной на колени.

— Ребята, вы с ума сошли? — испугался я.

— Кланяйся, девочка, — повторил мастер. — А ты не вой, не тебе кланяемся, а Создателю от Патриарха, — успокоил меня Искен.

Мы все лежали на полу, и это казалось полным идиотизмом.

В дверь постучали.

— Войдите, — вставая сказал азиат.

Мы сидели на кане и пили свежий чай, который подавала Саша. По жесту я понял, что Искен меня объявил своим.

— Таге, — обратился к Искену один из четверки незнакомых людей. — Верблюда делать будем?

Верблюд — это человек, который перевозит наркотики, сам не зная об этом. В его вещи или одежду вкладывают опиум, и он в неведении проезжает несколько границ. Собаки на таможне бывают редко, мастера таможни почти не ошибаются, они видят и чувствуют неуверенное состояние того, кто везет. А тот, кто не знает, что везет, — неуловим, ведь он не боится, глаза не бегают и расслабленное состояние не притягивает специалистов по контрабанде.

Искен разогнал своих братьев по опиуму, они уходили удивленные, не понимая, что происходит. Оказывается, мой Учитель настоящий полубог. Но пройдет время, слезы Господа умеют ждать, а чего ждать Искену? Ему станет больно, и он будет искать братьев-наркоманов, людей, которые не могут жить без опиума. А они, конечно, придут сами, куда им без человека, который может защитить своим авторитетом, прошедшим испытание временем. Эта жизнь обрушилась на Искена за какие-то прошлые прегрешения, он знал, потому что был мастером, но сделать ничего не мог. Страшное наказание для человека, который добился высокого мастерства!

Искен сидел на кане и молчал, рядом затаилась ничего непонимающая Саша, она тихонько плакала — единственное облегчение для испуганной женщины.

— Сергей, — поднял на меня свои безумные глаза Искен. — Серега, — его взгляд засветился каким-то внутренним прожигающим огнем. — Ты много не поймешь, но все равно слушай Учителя, впитывай силу слова, исходящую от Фу Шина, чтобы потом через годы оценить сокровище, полученное в долине.

— Постараюсь, — пообещал я азиату и сразу удивился. Почему, не пойму, но спросить не решился. Я сидел на кане, до тех пор пока не начало темнеть небо. Меня никто не трогал, прожитая жизнь яркими вспышками появлялась перед глазами.

— Иди, — Искен слегка коснулся моего плеча.

Уже остались позади коммерческие ларьки, наш дом и дом старшего сына Учителя. Две железобетонные плиты лежали над высохшим зимним арыком. Мне показалось, что они раскаленные, я шел, пробиваясь через поток энергии, с подобным еще не сталкивался. На средине короткого моста стало нестерпимо жарко и появилось желание бежать как можно дальше. Мост с тонкими металлическими перилами наконец-то был пройден, но впереди — дом Учителя. Залитый цементом двор, вырезанные в нем черные замерзшие окна для бегущего вверх винограда и толстая деревянная дверь. Четыре ступеньки порога, которые нужно пройти, несмотря ни на что. Первая ступенька как ступенька, вторая такая же, мне показалось, что я просто дурак, надумавший свою жизнь. С кем можно было столкнуться за дверью? Конечно, с лучшей подругой. Увидев меня, Джисгуль радостно заверещала.

— Серега, — заявила она. — А папаня тебя уже давно ждет.

— Ну, козявка, — не выдержал я. — Ты такая гадость, что просто нет сил.

— Значит слабак, — заявила девочка с абсолютным отсутствием какого бы то ни было акцента.

— А где папка? — спросил я и ужаснулся своей наглости. — Где Учитель? — снова спросил я, схватив девочку за тоненькие косички.

— Войнушку хочешь? — поинтересовалась Джисгуль.

— Солнышко, зайчик, птичка, — перепугался я. — Ну, пойми ты, маленькая гадость, я ничего не хочу, где отец?

— Кто-кто? — поинтересовалась девочка.

— Папа, — спокойно, ответил я.

— Он сейчас Сашку ругает, — объявила Джисгуль.

— За что? — захлебнулся я.

— Сам знаешь, — сделав позу льва, заявила Джисгуль. — За тебя.

Главный вход начинался с центрального зала для гостей, официальная, большая комната.

— Где папка? — злобно заскрипев зубами, спросил я.

— Серега, — Джисгуль засмеялась. — Иди, Серега, — она махнула рукой в сторону следующей двери.

— Пойду, козявка, — пообещал я и вцепился в медную ручку.

Огромный зал, куда от него деться. Фу Шина объявили на весь мир, а это значит — нужно место, где принимают почетных гостей.

За дверью я рухнул как подкошенный, толстый ковер не давал дышать.

— Встань, — голос раздался у меня изнутри.

Память о сосновых волнах, Няме и братьях по общине ударила не жалеючи.

— Если можешь, встань, — повторил Фу Шин.

Я поднялся и заявил Учителю, что он не первый, кто пытается меня учить. Фу Шин засмеялся громко и искренне, мне так показалось.

— Сядь, — приказал он, указав на огромное кресло.

Я сел, медленно приходя в себя.

— А зачем мне неученые? — улыбнувшись, поинтересовался Фу Шин.

Рядом со мной, в таком же кресле сидел все тот же китайский генерал. У него оказались грустные глаза и действительно приличный рост. Генерал был спокоен и красив, как положительный герой из фильмов о боевом искусстве.

Не выдержав напряжения, я опять вскочил.

— Сядь, — снова приказал Фу Шин.

Я сел по-школьному рядом с креслом.

— Зачем приехал? — спросил Фу Шин.

— Чтобы понять окружающее, — ответил я.

— Зачем оно тебе?

— Чтобы было легче тем, кого люблю!

— Кого ты любишь?

— Тех, кто ближе ко мне.

— Ты хочешь им сделать лучше?

— Да.

— А зачем?

— Для того, чтобы было легче тем, кто рядом с моими близкими.

— Так ты решил всех спасти? — с удивлением спросил Учитель.

— Мне почему-то тяжело жить, — глубоко вздохнув, признался я.

— Бывает и такое, — покачал головой мастер. — Бывает разное, но что хочешь ты? — глаза Учителя сконцентрировались, выплеснув в меня энергию из самой глубины сердца. — Если начало Пути заставило обратить внимание на ошибки прошлого, значит Школа приняла тебя. Но главное — не стать жертвой этих ошибок. Сказки о самопожертвовании — это любимая тема невежественных людей. Ошибки прошлого ранят в самое сердце, — не спеша повторил Учитель. — Это то, что очень часто уничтожает даже саму Школу, так же, как и ложная преданность — удел собак. В пути есть две основных опасности: первая — когда сумел оглянуться в прошлое, вторая — когда стал лекарем. Посчитав себя жертвой прошлого, немедленно становишься жертвой настоящего, и это продолжается без конца. Умеющий исцелять тела должен стремиться к умению исцелять души. Ставший на Путь заявляет о себе тем, что становится нужным людям. Нужным тем, кто испытывает физические страдания, но, избавив человека от болезни, ты заставляешь его обратить внимание на ошибки прошлого. Можно ли лечить тело, не умея лечить душу? Как вылечить тело, не искалечив при этом душу? Можно ли лечить человека, если болезнь послал ему Создатель? Может, Создатель уничтожает тело, чтобы им не пользовалась душа, отягощенная демонами? Представь, что излечившийся вновь с полными силами, которые ты вернул ему, лишает сил и здоровья других. Ты никогда не задумывался, что взял в свои руки обязанности Создателя? Может поэтому современные больницы и врачи давно потеряли свою силу? Чем платят тебе излеченные, что требуешь за это ты от них? Денег? Сколько стоит для тебя человеческая жизнь? Славы и поклонения, какие они для тебя? Сколько и как ты берешь за свое полубожественное состояние? Как ты обрываешь космическую зависимость с теми, которых оставляешь на дополнительное время на земле? Я знаю, как учил тебя твой Учитель, но я хочу знать — как ты понял его. Ты подошел к тому, что хранится с того момента, как появилось человечество, а теперь нужно войти в это хранилище. Ты проделал путь, сжигая мосты, и возврата не существует, так же, как не существует ошибок прошлого, которые породила обезумевшая в своем невежестве большая часть человечества.

Голос Фу Шина, сперва тихо звучащий у меня внутри, разрастался, я почувствовал, как сжимается и вибрирует мое сердце.

— Я хочу вам передать привет Патриарха корейской Школы, — одним махом выпалил я.

Лицо Фу Шина не изменилось.

— Передавай, — согласился он.

Я встал с пола сделав полный школьный ритуал. Потом встал Фу Шин и сделал поклон, рожденный вместе со знанием земли. Леденящий ужас набросил на меня свое колючее покрывало, я ощутил силу космоса и шарахнувшихся из дому демонов. Исчезли комната, Фу Шин и генерал. Вокруг меня возникло какое-то движение, острая боль пронзила позвоночник и ударила по вискам.

“Только бы не упасть, ” — подумал я. Не знаю почему, но больше всего боялся упасть. “Не упади, не упади, ” — умолял я сам себя. И вдруг на меня обрушился весь мир, вернее, все безумие, существующее в нем. Огромная толпа полупрозрачных существ безжалостно начала рвать меня на части, издавая при этом неописуемый вой.

И если бы в тот миг можно было отказаться от всего нажитого за эту жизнь — я так бы и сделал. Из меня брызнула кровь, заливая окружающую черноту, и вдруг я начал заново проживать уже прожитую жизнь. Оказывается, многое забыто и неправильно понято. Так вот, какие они, ошибки прошлого.

“Что сделать, чтобы отречься от Школы? — мелькнула мысль. — Что сделать, чтоб не потерять Школу?” — мелькнула еще одна мысль.

— Расслабься, ведь Ням учил тебя быть драконом, — казалось, что голос Фу Шина раздается из-за тысячи каких-то преград. — Вспоминай бесконечное движение, — продолжал издалека поддерживать меня Учитель. — Разве волну можно остановить? — раздался голос Фу Шина — Останови волну — и ты сделаешь то, чего сделать невозможно. Она имеет троичный смысл движения, всмотрись в волну — и поймешь, что волна неостановима. Масса на ускорение растворяется по смыслу, ее остановить можно, но как остановить космическое движение в виде волны? Ведь она без начала, конца и сторон? Скажи, сколько сторон у волны, в какую сторону она не двигается? — гремел голос Учителя.

— Учитель! — заорал я. — Остановитесь, я мало знаю, я не готов!

Все исчезло мгновенно, рядом стояли Фу Шин и генерал.

— Ты готов отвечать на вопросы? — спросил Фу Шин.

— Спрашивайте, — ответил я и больше не стал падать на ковер потому, что приехал в долину не для этого.

— Ты знаешь, что мир состоит из женского и мужского, из Инь и Ян.

— Знаю, — мой голос дрожал.

— Дай определение — приказал Учитель.

"Вот и экзамен", — понял я. И вдруг почему-то вспомнил, как мать будила меня. Она брала длинную палку и тыкала ей мне в бок, потому что однажды я ударил ее.

— Сережа, Сережа, — будила мама.

А я проснулся и ударил ее. Но после этого понял, что не безумный, а особенный, потому что безумным очень не хотелось быть. Мама испугалась, удивилась, а потом заплакала, заплакал и я. Это было перед экспедицией. Потом уехал. Потом Учитель Ням. Я понял, что в Чуйскую долину попал не зря. Разве знала мама, что ее сын — “сова” — это те люди, которые хотят спать утром и любят жить ночью.

Я не был готов отвечать Учителю, ну и что?

— Значение ян и инь? — снова спросил Фу Шин.

Да, в этом мире все состоит из этого и от этого никуда не денешься.

— Учитель, — я чувствовал себя полным идиотом. — Патриарх Ням приказал передать поклон.

— Вот ты и передаешь, — кивнул головой Фу Шин.

— Женщина, — начал я. — Обволакивает, вбирает в себя, в ней становится больше, она взращивает в себе так же, как и земля увеличивает семя до огромного дерева. Мужчина выталкивает, отдает это семя, в котором информация окружающего мира, семя на этом строится, но оно ничто без выталкивающей силы. И, несмотря на то, что я говорю о выталкивании ян, получается, что инь, увеличивая, выталкивает не меньше. Одно может делать то, что и другое, но каждое выполняет свое. Каждая сущность для чего-то своего, а значит, состоит из разного. Из разного выходит единое, если б единое было единым, оно так бы им и осталось. Сила окружающего в том, что Истина становится единой только тогда, когда соединяет, казалось бы, несоединимое, а соединив, становиться той Истинной, которую узнает каждый.

Фу Шин весело засмеялся.

— Вот это закрутил, — Учитель даже хлопнул в ладоши. — Видишь, — на русском языке обратился к генералу Учитель, — даже твои шаолиньские мудрецы так не вывернут.

Китайский генерал насупившись молчал.

— Ну, что скажешь, дракон? — снова спросил мастер.

— Я больше вижу в движении, — на чистейшем русском задумчиво пробормотал генерал.

— Ну, движения чуть позже. Перечисли основной ян, — обратился ко мне Учитель.

— Продукты ян, — объявил я как со сцены.

Отчего Учитель еще больше рассмеялся.

— Ну, ян так ян, говори.

— Ян — это мужская сила.

— Говори, — приказал Учитель.

И я начал говорить и говорить о том, что знаю или считаю, что знаю. Благодаря этим знаниям я вылечил сотни людей, написал книгу для тысяч жаждущих. А сейчас испугался, как мальчишка. Оказывается, очень тяжело рассказывать о том, чем пользуешься почти всю жизнь, вдруг ошибка — и что тогда? А вдруг из-за нее ты мог помочь тем, которым отказал из боязни навредить. Это были сильные и незнакомые мысли.