ГЛАВА 18

ГЛАВА 18

Солнце набрало силы и начало припекать в спину. Зелень в долине не желтела, и эта непривычная осень настораживала.

Я шел за квадратным дяденькой и удивлялся. Впереди плавно двигался располневший тигр, а может, самый обычный, но мелкий, который по конституции оказался ширококостным. Есть такие люди — небольшие, но очень мощные, им главное — не ошибиться в выборе техники боя. То, что идущий впереди не ошибся, было очевидно. Идущий вдруг резко обернулся, я по инерции сделал два шага и почти наткнулся на него.

— Ученик? — напрямую, прямо в лоб спросил он.

Мне стало приятно, что не ошибся, такая прямота могла быть либо у сумасшедшего, либо у тигра, но у тигров сумасшествие на этом и заканчивается.

— Ученик, — я согласно кивнул головой.

— К Учителю? — продолжал допрос тигр.

— К Учителю, — снова согласился я.

— Ну так пошли, — предложил дяденька.

— Пошли, — ответил я.

Тигр быстрым и глубоким шагом пошел вперед. Я попытался догнать, стало смешно. Впереди была сила, которую я ощущал каждой клеткой, сила небесного меча.

Я развернулся и направился к дому.

— Эй, Ученик, Учитель живет прямо, — весело крикнул тигр.

— А вот мой дом, — я мотнул головой в сторону дома, в котором жил.

— Чей? — грозно спросил тигр.

— Мой, — повторил я.

— Купил? — улыбнулся тигр.

— Нет, Фу Шин поселил, — ответил я и сразу пожалел.

— Покажи, — попросил тигр.

Мне никогда в жизни не было так стыдно, что отвечать — даже не представлял.

— Давай познакомимся, — предложил я. У кунфуистов это не особенно принято, и поэтому тигр на мгновение задумался.

— Андрей, — протянул он мне руку.

— Сергей, — серьезно ответил я. — Понимаешь, мы готовимся к технике, — это был чисто боевой термин и тигр меня мгновенно понял. — Мастер, можно позже? — почти жалобно попросил я.

— Пока, — махнул своей лапищей тигр, и мы расстались.

Увиденное в доме меня не обрадовало, все те же унылые лица, которым объяснить ничего невозможно. А сегодня день рождения Учителя! Сегодня вечером праздник рождения у человека, который пытается отдать миру знание древних. Кому отдавать — решает Он. Был бы ученик, а такое сокровище, как Учитель, всегда найдется. Старая пословица, в очень свободном переложении европейцев.

Мы сидели на втором этаже, с которого в нашей жизни начался Тибет, для каждого — разный. Каждый видел его по-своему. Не было ошибки только в том, что память останется навсегда. Под огромным навесом из брезента много длинных столов, которые ждали гостей. В стороне, под маленьким навесом, располагался ансамбль в несколько человек. Они усердно настраивали инструменты: знакомые всем гитары, какие-то барабаны. Мне показалось, что в стороне была даже лютня. Пол, на котором мы стояли, на этот раз был почти горячий. Кухня под нами пылала, как раскаленная топка. Запахи, поднимающиеся от пола, сводили с ума.

Двор потихоньку начал наполняться. Перед въездом во двор останавливались машины всевозможных марок. Прибывшие гости не спеша рассаживались за столами. Все было чинно, не спеша, по-восточному. Перед моими глазами рождалась удивительная картина — начало чествования Патриарха.

Сильно хотелось знать, что за люди наполняют двор Учителя. Были разные: улыбающиеся радостно, испуганно, напряженные и настороженные, но они все пришли к Учителю. Машин становилось все больше и больше, начиная от “Запорожцев” и заканчивая “Мерседесами”. На этом мои познания в машинах были полностью исчерпаны. Люди волнами заполняли все свободное пространство во дворе. Без суеты, каждый знал, куда сесть или стать.

В торце самого длинного стола стояло кресло Учителя, но больше всего интересовало — для кого стулья по обе его стороны.

Прошел час. Люди смеялись и даже пили, но понемногу, из каких-то крошечных наперстков. Ансамбль играл восточную музыку, в микрофон молодой азиат что-то заунывно пел. Кресло и два стула по прежнему были пусты. Рядом с главным местом, на котором должен сидеть Патриарх, стояла фарфоровая бутылка с какой-то жидкостью и четыре легендарных стаканчика. Я боялся, что у меня вылезут глаза, я понимал, что люди снизу обращают внимание, но не смотреть было невозможно.

Вдруг, буквально перескочив плиты, брошенные через арык, во двор влетела огромная машина. Я понял, что это китайский генерал. Выскочив из машины и держа в руках какой-то сверток, он легко забежал в дом. Двор на мгновение замер, а потом снова зашумел весельем.

Время шло, но никто явно не был огорчен тем, что Фу Шина нет во дворе. И вот, наконец, появился Учитель в сопровождении генерала — два красавца в великолепных современных костюмах. Выглядывая со второго этажа, я понял, что генерал — мастер воинских искусств, он мягко шел рядом с Учителем, и в гибких движениях высокого человека чувствовалась огромная сила. Фу Шин по-прежнему оставался таинственным старым тигром, только на этот раз смущенным.

Гости не начали вскакивать с мест и приветствовать Учителя, они будто не замечали его. Люди не нарушали праздника, и в этом чувствовалась восточная мудрость. Только лишь музыканты заиграли что-то очень древнее, заплакали струнами об ушедших героях — воинах, отдавших жизнь за мудрость, родившуюся однажды в поднебесье. Сколько таких прекрасных песен сложило человечество, отблагодарив своих героев самым драгоценным, что есть на земле, — памятью? Из музыки, звучащей во дворе патриарха, что-то вырвалось, и ударило в самое сердце, а только потом отразилось в мозгу.

“А как же ошибки прошлого, которые ранят в самое сердце?” — древняя мудрость зазвучала по-новому и еще более непонятней.

— Накормить хоть додумаются? — раздался чей-то голос из-за спины.

Я обернулся и увидел: ребята смотрят на меня с недоумением и даже с испугом. И только через мгновение почувствовал, что слезы сами катятся из моих глаз. Питание, внутренняя работа и чувство Школы еще ничего не пробудили в их молодых мозгах.

Патриарх сидел в центре и улыбался, гости заслушались заунывной, забирающейся в самую душу музыкой. После древней песни на какое-то время воцарилась тишина, и люди получили возможность потолковать между собой. Два стула возле Патриарха по-прежнему пустовали. Генерал сидел справа, через стул. По законам Школы рядом должны сидеть самые близкие ученики. Из темноты вдруг появился квадратный дяденька и сел слева возле Учителя. Левая рука у Фу Шина оказалась очень даже внушительной, правой до сих пор не было. Незнакомый человек с приятной наружностью бодрым шагом подошел к микрофону и принял на себя роль ведущего праздник.

— А сейчас, любимая всеми песня, — красивым голосом объявил он.

И запел по-русски необыкновенно переливающимся голосом. Не часто мне доводилось слушать такие соловьиные трели. Это пел знаменитый Урумбай, обожаемый всеми, первый певец долины.

Песня была красивая, с легким намеком о вреде алкоголя, который в состоянии превратить даже хорошего человека в тупое животное.

Я немного расслабился и более внимательно начал разглядывать гостей. Первое, что искренне восхитило — это сидящий среди гостей президент, а рядом — автор знаменитой “Плахи”.

Справа от Учителя место так и не было занято. “А ведь это место Андреевича, — с опозданием дошло до меня. — Наверное, он больше всего сейчас хочет сидеть с Фу Шином. Значит, и этим Андреевич пожертвовал ради нас, и, конечно же, Патриарх все понимает”.

Меня начала бить дрожь. Слабость предательски ударила под колени, а капли холодного пота, неприятно обжигая, покатились по телу. “Что же мы будем показывать?” — отвратительная мысль снова возвратилась, безжалостно терзая сердце. Я успокаивал и уговаривал себя, как только мог, силы нужны были для показа техники.

Поругавшись некоторое время с самим собой, я снова обратил внимание на гостей, большое количество знаменитых людей смутило окончательно. “А что ты думал? — уговаривал я себя. — А кто еще должен быть на дне рождения у Патриарха?” Но этот аргумент не принес облегчения. И вдруг мне стало так жалко самого себя, что сперва снова заплакал, а потом засмеялся. “И никого рядом", — мелькнула беспощадная мысль. "Татьяна,” — вспомнил я о той единственной, которая может заставить в этот тяжелый момент прийти в себя. Но она сейчас скорее всего на кухне, помогает женщинам.

Сердце сжалось, образ женщины, которая отдала всю жизнь Школе, на мгновенье ослепительно появился и рассыпался на тысячи кусков. Потом новая мысль: “Может, не Школе, а мне она отдала свою жизнь без остатка? А разве Школа — это не я?”

Мысли рвали онемевший мозг, праздничный двор медленно становился размытым и неясным, люди, сидевшие за столами, уплывали куда-то вверх. Кто-то потряс меня за плечо, я сидел на горячем полу, собравшись с силами, еле встал и снова уткнулся горячим лбом в ледяное оконное стекло.

— А сейчас, по старой восточной традиции, если кто-то хочет обратиться к нашему Учителю — милости просим, — Урумбай широким жестом указал на черный микрофон.

Из-за столов начали подниматься разные люди и поздравлять Патриарха. Выходили старики и что-то с почтением говорили на дунганском, для приличия с трудом смешивая его с русским. Выходили разные люди, они открывали свою душу перед великим мастером, кланялись ему и благодарили за сохраненную мудрость неба. Молодые, скованные страхом и идущей от Учителя силой, бубнили что-то непонятное. Никогда такого количества языков и наречий не приходилось мне слышать за один вечер.

Дверь заскрипела, и кто-то спотыкаясь в темноте, с вытянутыми вперед руками, начал пробираться к нам.

— Главный, иди сюда, — тревожно сказал Урумбай.

Всем стало понятно, что он волнуется не меньше, чем мы. Я сделал несколько шагов ему на встречу.

— Видишь, того, в тюбетейке? — он указал на маленького толстого человечка.

— Вижу, — кивнул я головой.

— Только он речь скажет, сразу твоя очередь, — объявил приговор Урумбай.

— Что моя? — перепугался я.

— Твоя речь, а потом все выступаете.

— Еще и речь? — ужаснулся я.

— Традиция, — четко сказал певец и растворился в темноте.

Что же говорить, не знаю, когда начнет тот в тюбетейке? А внизу уже говорил Ким. Мне сразу захотелось покурить конопли, съесть опиума и выпить стакан водки, но ничего подобного рядом не было. Тряхнув головой несколько раз, я бросил строгий взгляд на стоящих рядом ребят и вдруг, глубоко вздохнув, снова сел на пол. Я внезапно ощутил каждой своей клеткой, что они тоже волнуются, их боль острее моей, потому что она впервые. Впервые у них было все: чужая страна, чужое загадочное место по имени Чуйская долина, чужие люди, чем-то похожие чуть ли не на марсиан, и великий Учитель со своей непостижимой силой. Спустившись со второй лестницы, которая вела за дом, мы затаились в тени единственного дерева, растущего возле арыка. Внезапно все гости весело закричали и захлопали.

— Пожалуйста, Учитель, просим, — радостно закричал в микрофон Урумбай, подняв вверх обе руки.

У меня перехватило дыхание: Вот сейчас Фу Шин покажет какое-нибудь чудо, вылечит кого-нибудь или перережет своей энергией что-нибудь сверхтвердое. Ведь Учителя иногда делают подобное для близких людей. Ням любил без размаха и напряжения перебивать рельс.

— Пожалуйста, Учитель, — уже стоя аплодировали гости всех национальностей и вероисповеданий.

Фу Шин поклонился и подошел к микрофону, по двору ударила тишина. Заиграла знакомая музыка, и Патриарх, взяв микрофон, запел одну из песен Джо Дасена. Дунганин, азиат, хранитель древних знаний понимал красоту далекой Франции. Если бы Фу Шин не был Патриархом, то был бы, наверное, знаменитым певцом. Следующая песня была дунганской. Закончив песню, Учитель поклонился и под радостные крики гостей сел в свое кресло.

К микрофону подбирался маленький толстый человечек в тюбетейке. Урумбай объявил, что он какой-то заслуженный академик. “Все, — мелькнула мысль. — После него говорить мне.” Колени подогнулись, и я уперся спиной в колючий каменный забор.

Толстяк в тюбетейке говорил так долго, что мне захотелось вырвать у него микрофон. Он начал вдруг запинаться. Я целиком давал себе отчет в том, что мешаю ему говорить, но ничего сделать не мог. Толстяк вдруг пожал плечами и, оставив микрофон, пошел к столу. И тут случилось то, к чему стремятся многие занимающиеся по Школе. Подобное было и раньше, но не настолько четко и без желания. Я шагнул и вышел из своего тела. Перед микрофоном стояли два человека, один из них должен был выполнять определенную работу, другой эту работу контролировал и оценивал со стороны. Сперва показалось, что эти двое ничем не отличаются и где мое второе я — разобрать невозможно. То, что второе я будет только смотреть, а говорить и делать будет первое, дошло через несколько мгновений. Потом дошло, что второе я должно быть невидимо.

Конечно, это бесспорно, но я понял, что некоторые из гостей тоже увидели мое раздвоение и, ни чуть не удивившись, с любопытством разглядывают его. Я догадался, что эти люди и есть мастера, которых так хотелось угадать в толпе гостей. Но в тот миг было совершенно не до них. В моих обеих руках оказался микрофон. Я сжал его и вдруг громким и четким голосом заявил.

— В мире есть два северных Тибета, — все мгновенно обратили на меня внимание: наверное, не часто в доме Учителя так начинали речь. На меня что-то нашло, а ведь хотел поблагодарить за приют и за Школу. — Тибет географический и политический, — продолжал я ничего не понимая. — Я счастлив, что попал в истинный Тибет, который всегда был хранителем мудрости наших отцов.

После сказанного я выполнил Школьный этикет сперва корейский, потом тибетский и повел за собой ребят в центр двора. Пять лучших из нашей группы отработали на пределе. Ребята в последнее время были на очень жестком питании. “Только бы не голодный обморок,” — молился за них я.

Каждый сделал по несколько упражнений подряд, разбросав по двору свои силы. Никто ни разу не сбился, выполняя сложные прыжки и сальто, и все же заметно не хватало внутренней наполненности. Через несколько минут отработали все, пришли и мои секунды. Двое ребят стояли впереди меня, еще двое за спиной. За несколько секунд пришлось сориентироваться в действии. Я пропустил через себя частотную волну и толкнул двумя руками одного из ребят. Парень взлетел вверх и рухнул на спину.

“Молодец,” — подумал я, искренне обрадовавшись неожиданной помощи. Когда толкнул следующего, он взлетел и упал еще стремительнее, третий легкими, не стоячими ногами пробежал через весь двор и со звонким хлопком прилип к стене. Учитель встал из-за стола и сделал в мою сторону полный этикет.

Мы показали все, что могли, и даже больше, об этом знал только Фу Шин. Я стоял счастливый. Патриарх оценил нашу работу, стремление и состояние отчаянья, еще он поклонился волне, которую я пытался понять более десяти лет, а это значит — принял ее. Мы поклонились и не спеша покинули центр двора под радостные вопли азиатов.

Только лишь вскользь скажу о том, что в момент демонстрации техники семисантиметровые доски для нас были ничто. Даже непробиваемый Урумбай закричал:

— Смотрите, это вам не два, не три и не пять сантиметров!

Мы уходили, полуживые, но сделавшие все, что возможно. Учитель поклонился нам. Я знал, что не мне. Был бы я, если бы не было людей, которые делают Школу? Плохо делают или хорошо, разве мне решать это?

— Что делать мне? — в отчаянии спросила молодая, очень толстая женщина, в которой угадывалась красота.

Эта красота никогда не выбиралась наружу, она была глубоко спрятана под толстым слоем жира, который способен изуродовать даже самое прекрасное в этом мире.

— Девочка, остановись на мгновение, — искренне попросил я. — Ты борешься с Богом, и поэтому твоя борьба бесконечна. Так получилось в твоей жизни, что ты отошла от себя и стала пустотой. Каждый астрологический знак соответствует своему значению. Если это не так, значит, в твоей жизни произошла трагедия и не надо закрывать на это глаза. Ты скорпион — это значит ярость и стремление к жизни, анатомические эмфазы говорят о твоих особенностях, а скорпион говорит, что ты роковая женщина, сверхсексуальная, готовая жертвовать ради того, которого вбираешь в себя. Ты не соответствуешь своему гороскопу, а значит, не соответствуешь себе. Ты не скорпион, ты враг себе. Поэтому твоя жизнь строится из непонятных событий, но какой у тебя знак сейчас, я не знаю. А ты? Думаю, не знаешь тем более. Давай помогу. Стань хотя бы телом похожа на свой знак. В теле рождается разум, в теле рождаемся мы — животные, по имени люди. Какой секс, хотя он тебе снится каждую ночь? Ночь, она умеет превращать мечты в реальность, ночь — сила, даденная напополам. Бери свою половину. Ночь, дающая людям сладкое, ночь — дающая людям понимание, что они люди и должны этим гордиться. Черная ночь прекрасна тем, что она призывает свет, с которым можно многое разглядеть. Так где ты? — не жалея женщины спросил я.

— Все буду делать, — впервые опустила глаза она.

“Ура!” — мысленно воскликнул я. Это была победа.

Мы уже вышли со двора. Ребята толкали меня, теребили за плечи, а я был почему-то вдали от Чуйской долины.

— Где Таня? — это были первые мои слова, которые я услышал.

В темноте раздались быстрые шаги, к нам подошел Ким.

— Вы что, Серега? — удивился он. — Лагман остывает.

Уставшие, раскачиваясь из стороны в сторону, мы побрели обратно на кухню. Для того, чтобы зайти не через двор, нужно перепрыгнуть арык. Я прыгнул первый и приземлился прямо в центре его. Ким захохотал, как ребенок.

— Ну, Серега, ты действительно устал, — искренне заявил мастер.

Лагман на рождение Учителя, наверное, делали боги. Мы снова перепрыгнули арык.

— Эй, странствующий монах, — с легким акцентом прозвучало из темноты. К нам подошел Ахмед.

— Серега, — продолжал он. — Сил у меня уже нет, пошли курнем.

— Слушай, родной, неужели у вас так презирают гашиш и тебе курить не с кем? — не выдержал я.

— Нет, что ты, — испугался Ахмед. — Мне курить с тобой особенно приятно, — с искренней улыбкой объявил он.

— Извини, — попросил я. — Силы на исходе.

— Да видел я все, Серега, — улыбнулся азиат.

Я оставил тех, которые заслужили эйфорию. То, что ребята и так покуривают, мне было известно. Эти двое сильно травмировались, но не признавались и этим вызвали к себе уважение.

В летней кухне ничего не изменилось, поднос с изюмом — сладкое чудо Азии, чай и гашиш. Дым непередаваемого вкуса, сладкий, горький, терпкий и … Дым, снимающий все тревоги и страхи, дым, дающий несуществующую надежду, которая уходит вместе с ним.

Звезды загорелись ярче, и я вспомнил о том, что есть тибетские системы, основанные на применении Чуйской конопли. Меня не тянуло к конопле, но все же очень хотелось знать и эту сторону. Конопля ускоряет развитие Школы и понимание ее, но и отнимает не меньше. Очень хотелось разобраться в этом.

Недолго посидев, мы попрощались и, подбодренные конопляным дымом, пошли к себе в дом, мечтая о волшебном сне. Но гашиш настроил меня вместо отдыха на бурную деятельность. Ноги сами повели к дому Искена.

Мне казалось, что плыву над землей, иду по туману, который кто-то расстелил плотным белым ковром по всей долине. Чуйская зима начинала сковывать землю крупными, сверкающими и колючими кристаллами. Когда я опускался на землю, они трещали под ногами, рассыпаясь в мелкую пыль. Летняя и осенняя влага, которую, казалось, можно пить, затвердела и упала на землю. Плотный туман и кристаллы, такая влажность казалась жестоким чудом. Я медленно подплыл к дому Искена. Дверь открыл хозяин.

— Спасибо, Серый, — улыбнулся азиат. — Я знаю, что значит прийти после такого праздника, — тяжело вздохнул Искен.

Азиат поковылял обратно на кан. То, что у меня хватило ума и сил прийти сразу после показа техники, приятно удивило больного мастера.

— Расскажи, Серега, — почти жалобно попросил Искен.

Я не спеша и подробно описал, что видел на празднике Учителя. Азиат слушал жадно, как ребенок, любящий волшебные сказки, вздыхал, кивал головой, иногда судорожно кашлял, хватаясь руками за грудь. Нервы Искена были так напряжены, что я испугался за его душевное состояние.

— Конечно, должного уровня для показа техники не было, — признался я, пожав плечами.

— У тебя хорошо получается, — сказал Искен, протянув мне полный шприц. — Давай, — подбодрил он. — Если удачно и быстро, то увидишь настоящий праздник, который запрещает Учитель.

— Ничего себе, — удивился я. — Что же это за праздник?

— Праздник еще тот, поверь мне, — невесело усмехнулся мастер. — Чем быстрее вмажешь меня, тем быстрее увидишь, — подгонял азиат, подставляя под иглу свое усохшее колено. — По-моему, это последнее место, в которое еще можно заливать яд, — задумчиво объявил он.

Заливание опия в колено — отвратительная процедура, но сделал я это потому, что Искен истязал себя часами. Он собирался что-то показать и поэтому уколол себе больше, чем обычно. Мастер, добившийся высокого уровня владения клинками, лежал на кане блажено улыбаясь от опия, который бежал по крови, выжигая последние вены. Поймав длинный приход, от которого во много раз быстрее забилось издерганное сердце, азиат медленно встал с кана.

— Пойдем, лекарь, покажу, что такое праздник воинов, такого ты еще не видел.

Начиналась черная ледяная ночь. По предгорью шли долго. Забравшись на невысокий земляной вал, я глянул вниз и застыл от необычного зрелища. За ним начиналось естественное углубление, в центре которого была ровная площадка. Ветер не тревожил стоящих на ней людей. “Человек сорок,” — решил я. Ночью, далеко от поселка — это было необычное зрелище. Мы спустились в углубление. Люди с подчеркнутым уважением поклонились Искену.

— Ну-ка подыши, для более четкой видимости, — посоветовал азиат.

Я отошел в сторону и сделал упражнение, чернота отступила.

— Объясни, что это? — попросил я мастера.

— День рождения Патриарха, — покачал головой азиат.

— Ну это я знаю, — нетерпеливо ответил я.

— Собрались бойцы, — раздраженно начал мастер. — И в честь Учителя по древним традициям сейчас начнутся поединки.

— А кто против кого? — поинтересовался я.

— Глупость против тупости, — злобно вырвалось у азиата. — Ученики Фу Шина раз в год доказывают всем, что северо-тибетская Школа самая сильная. Представь, как чувствует себя сейчас Учитель, сидя в окружении гостей. В прошлом году Андрей не выдержал и разогнал этих чудо-богатырей. Знаешь такого?

— Да, — кивнул я. — Левый стул от Учителя. Знаю, повезло.

— Повезло, это точно, — согласился мастер клинка. — С ним ссорится не стоит.

— Смотри, начинается, — сердито сказал азиат, кивнув в сторону бойцов, которые кланялись перед началом боя.

Было видно, что они настроены очень серьезно, меня начала пробивать легкая дрожь. Бой был непродолжительный и очень жесткий. Один из спаррингующих упал на левое колено и был мгновенно сбит мощным ударом ноги в голову. Я участвовал в серьезных боях, видел кровь и растерзанные, еще не остывшие трупы, но подобная жестокость без серьезных причин была непривычна.

— Кто победил? — поинтересовался я у Искена, когда молодого мастера вынесли с площадки.

— Тот, который считает себя учеником Фу Шина, — ответил азиат. — Дракон только что победил змею, и мне кажется, что ей пришлось очень туго.

— Учитель знает? — спросил я и тут же понял, что сказал глупость. — Конечно, знает, — ответил я за Искена.

— И представь, каково ему? — зло буркнул азиат.

Вышла новая пара бойцов.

— И что, остановить их никак нельзя? — полюбопытствовал я.

— Попробуй останови, особенно этих двоих, — предложил мастер. — А тот, который слева — это десять лет чисто Тибетской Школы и пару лет с Фу Шином из рук в руки.

— Да, — выдавил я из себя. — Это очень серьезно.

— Не просто серьезно, еще и достаточно сильно, — объяснил азиат.

— А правый?

— Правый — корейская родовая Школа. Учитель — самый сильный кореец в долине. Школа “Чумогви Лунг” — кулак дракона. Вот так, лекарь, пойди разгони.

— Уже иду, — хмыкнул я.

— То-то же, — покачал головой Искен. — Гробят друг друга так, что представить трудно.

— Искен, а ты никогда на этой площадке не дрался? — спросил я у азиата.

— В том то и дело, что дрался, — гордо ответил он — И всегда побеждал, но это все никуда не годится, — спохватился мастер. — Между прочим, твой любимый Григорий Андреевич в свое время такие чудеса здесь вытворял, что всем жарко было.

Искен говорил что-то еще, но я уже был в центре площадки для боя. У меня перед глазами происходил бой редкого уровня. Сила бойцов заряжала меня какой-то магией, наверное, потому, что со стороны такое видел впервые. Бойцы уже еле стояли, двигались с трудом, еле поднимая руки, не говоря уже о ногах. Мне показалось, что у одного сломана правая рука. Парень с травмой все же обманул соперника, сделав имитацию удара нерабочей рукой, он удачно попал ему ногой в челюсть. Пропустивший удар рухнул на землю, как срезанный пулей.

— Слушай, Искен, насмерть часто бывает? — спросил я.

— Частенько, — ответил он.

— Не добивают?

— Ты что? — удивился азиат. — Никаких добивок. Кто бы стерпел? Такого не прощают.

— Извини, — спохватился я. — Слишком задумался.

— Ты лучше попробуй влиться в обстановку, прочувствовать ее.

— Да, стоит, — согласился я.

Я расслабился и повернулся на север. Ковш сверкал, рассыпанный по лакированной черноте. Упражнение полного сосредоточения. Медленный, абсолютно полный вдох, тело постепенно напрягается, и, когда вдыхать уже некуда, каждая мышца напряжена максимально. Потом, когда задержка дыхания вызывает неприятные ощущения, резко, без малейшего напряжения, выдыхаем и полностью расслабляемся. Наверное, все это похоже на лопнувший воздушный шар. И так, не спеша, раз десять. Потом необходимо спокойно подышать через рот, прислушиваясь к окружающему.

Я прислушался и оглянулся на площадку. На ней продолжались бои. Искен для объяснений был теперь не нужен, все было понятно самому. Этот поединок был особенный, потому что бойцы работали в основном ногами. Один из них явно принадлежал Тибету, другой был тхеквондистом, но самое интересное то, что тибетец решил победить одними ногами. А то, что в школе “Тхеквондо” основой являются ноги, знают даже далекие от поединков. Они бросали ноги друг в друга, как руки, из всех позиций.

“Интересно, что же в таком случае выделывает руками этот тибетец”, - удивился я. У двух бойцов явно были какие-то свои счеты, обычно это бывает из-за техники. Так спорят начинающие из разных Школ, но бывает, что даже у сильных мастеров это остается навсегда. Обычно до высшего мастерства они доходят очень редко из-за того, что не доживают или становятся калеками. В боевом искусстве главное вовремя остановиться, потому что азарт может захлестнуть с головой. Все наблюдающие были напряженны до предела, каждый молча волновался за свою Школу.

— Смотри, Серый, сейчас выиграет кореец, — негромко сказал Искен.

— Почему? — спросил я.

— Неужели не видно, что правая у нашего хуже? — сердито ответил азиат. — Вон смотри, разве это боковые? — Искен начал заводиться. — Если не запустит руки, ему хана, — уже злобно зашипел мастер. — Ну, работай, работай!..

Тибетец стремился победить соперника его же оружием, это являлось бы высоким показателем для Школы. И в этом оказался серьезный просчет — соперник удачно выбросил изнутри своей стойки левую ногу, прямо ему в висок. Бой закончился.

— Все, Серега, — жарко прошептал мне в ухо Искен. — Наша Школа не в лучшем варианте, хоть и выиграли, но последний поединок должен быть за той Школой, которая является ведущей.

— А что, больше боев не будет? — спросил я у азиата.

— Одного нашего не хватает, зато у них еще есть один китаец.

Мне сразу стало понятно — нужно идти.

— Объяви меня, — попросил я у Искена. Было видно, что он и не сомневался в моих действиях.

— Искен, — я умоляюще посмотрел на него. — У меня хоть шанс есть?

— У каждого есть шанс, — философски изрек он.

— Да пойми, зачем еще раз проигрывать и позорить школу.

— И как я тебе высчитаю твой шанс? — злобно прошипел на меня азиат. — А вдруг есть. Если не выйдешь на бой, думать будешь, мудрец.

“Вот это попался”, - мелькнула мысль.

— Ладно, успокойся, есть шанс, особенно после того, что Сашка рассказывала. Если полдолины пропахал, значит есть.

— Заявляй, — еле выдохнул я.

Искен направился к стоящей отдельно от всех главной тройке. Я начал делать упражнение на возбуждение. Через несколько мгновений снова подошел азиат.

— Тебя не знают, но я поручился, — тихо прошептал он. — Пошли.

“Да, — подумал я. — Чтобы прибили, еще нужно и поручиться, вот такие дела".

Мы подошли к трем азиатам, стоящим в стороне. Они внимательно посмотрели на меня, я на них. Минуту мы стояли молча, глядя друг другу в глаза, потом я поклонился, они ответили. Стоящий посредине указал рукой на левую сторону площадки. Я снова поклонился и пошел на место, с которого начинается бой. Через минуту показался мой соперник. Целая минута — это многовато, уважением не баловали с самого начала. Азиат был гораздо младше и легче, меня это искренне радовало, у городского шалопая появился хоть какой-то шанс. Но при ближайшем рассмотрении юный боец показался мне очень даже серьезным. На кулаках были видны сросшиеся костяшки, а взгляд даже не хочется вспоминать.

Мы выполнили этикет, и азиат ринулся в бой так лихо, будто хотел прихлопнуть меня с одного удара. Я вышел из прямой линии, но оставил там правую ногу, парень перецепился через нее и упал. Спешить не стоило, и я позволил ему подняться, о чем сразу же пожалел. Потому что получил тяжелый, почти незаметный удар. Чтобы прийти в себя, я повис на сопернике, после его броска пропущенный удар едва начал отходить.

Азиат попытался взять меня на болевой, эта ошибка была уже его. Ням учил, что делать с телом и суставами, противник долго крутил мою руку, а потом сам вскочил в стойку. Он понял, что дал мне отойти от удара, но было поздно. Теперь я пошел в атаку, ближний бой — это моя стихия. Ням учил меня в основном ему, потому что ближний бой встречается очень редко, так же, как и умение защищаться от него. Мы с Юнгом работали над энергией ударов даже при плотном соприкосновении с грудью соперника.

Мне повезло, он получил два удара в затылок, когда снова пытался провести бросок, потому что на этот раз я специально вошел в ближний бой. Азиат сперва поплыл, а потом упал на правое колено. Я напряженно ждал, когда он начнет вставать, было совсем не до шуток. Парень начал вставать, и я запустил в его живот ногу. Отвратительное состояние, не настоящий бой, а убить могут — этой прелести я не понимал.

Бои закончились, и все принялись за выполнение полного этикета северо-тибетской Школы.

Предгорье плыло перед глазами, зрение после боя начало слабеть, ночь становилась ночью. Я попрощался с Искеном и поплелся отдыхать. Когда вышел на асфальтовую дорогу, почувствовал, что сильно избит, а сердце прыгает в разные стороны. А когда дошел до ларьков, небо надо мной вздрогнуло и погасло.

Пришел в себя от нестерпимой жары. Я лежал в огромном железном котле, из горячей воды выглядывала только голова, которую кто-то поддерживал, еще одна пара рук мяла позвоночные диски от затылка до лопаток.

— Надеюсь, вы готовите меня не к завтраку, — попытался пошутить я.

— Дочка, — послышался радостный женский голос. — Он пришел в себя.

Тут я заметил над головою ночь и почувствовал, что окружен женщинами. Котел стоял посреди большого огорода, из темноты выскочила радостная Саша, опустив руки в горячую воду начала сильно и умело давить мне пальцы ног.

— Видишь, родненький, все хорошо, — улыбалась она сквозь слезы, капающие в котел.

И тут я вспомнил о поединке, который выиграл, и сразу понял, если бы не горячая вода, снова б потерял сознание. Что было после поединка, вспомнить никак не мог. Возле котла появилась еще одна незнакомая, пожилая, но очень красивая женщина.

— Хорошо, — кивнула она головой. Это слово было произнесено с сильным уйгурским акцентом.

— Отлично, — согласился я и попытался встать. Но ничего из этого не вышло, зато понял, что все не так хорошо, как утверждали женщины.

— Молчи, — посоветовала пожилая женщина. — А то сдохнешь.

Я сразу замолчал, совсем не ободренный такой перспективой. Мою голову отпустили, не опасаясь больше, что могу захлебнуться. Четыре женщины, опустив руки в воду по плечи, начали, больно щипая, массировать мне все тело. Я застонал и зашевелился в котле, как недоваренный рак. Потом с ужасом ощутил, что совершенно голый.

— Достаточно, — остановила всех старшая женщина. Саша и еще одна из женщин быстро ушли, вернувшись с чем-то наподобие носилок. Женщины одним движением вытащили меня из воды и положили на носилки. Я попытался сопротивляться, столь бесцеремонное отношение вывело из себя, а когда не смог даже шевельнуться, стиснул зубы и закрыл глаза. Через несколько минут холод стянул судорогой все сухожилия. Это было не какое-то обливание холодной водой или прорубь. Из горячего попал в ледяное, даже тяжело представить градусы такого перепада.

— Пощадите, — шепотом вырвалось у меня.

— Не напрягайся, — умоляла стоящая рядом Саша.

"Зачем же они меня пытают?" — подумал я.

Когда уже перестал соображать и чувствовать тело, женщины подняли носилки и затащили меня в дом. Поставив их на стол посреди комнаты, они начали набрасывать на меня горячие простыни, как только одна остывала, ее сразу заменяли другой. Я согнул ноги и прикрылся двумя руками.

— Ага, — улыбнувшись, сказала старшая. — Хорошо.

Я попытался встать, но она толкнула меня в грудь, потом, расправив руки и ноги, приказала лежать ровно.

— Кто будет дальше? — спросила женщина. — Ты? — она повернулась к Саше.

— Нет, — ответила девушка и опустила глаза.

— И так знаю, — заявила женщина — Хорошо, хоть не врешь. С ним? — она кивнула в мою сторону.

— С ним, — всхлипнула Саша.

— Значит, действительно любишь, — сердито хмыкнула женщина. — Ладно, об этом потом.

Она что-то крикнула, и в комнату вошла девочка лет четырнадцати. К моему ужасу девочка начала не спеша раздеваться. Полностью обнажившись, она забралась на стол и очень аккуратно легла на меня. Девочка была почти невесомая, с мягкой и теплой кожей. Она, затаившись, едва слышно дышала и через несколько минут из нее что-то начало вливаться в меня. Ощущались легкое покалывание и какой-то одуряющий аромат жизненной силы.

— Достаточно, — объявила старшая.

Девочка соскользнула мягко, как кошка. Перед тем, как выйти, женщина посоветовала Саше долечить меня.

— Объясни хоть что-нибудь, — одеваясь, с мольбой в голосе попросил я.

— Ты замерз? — спросила девушка.

— Нет, — ответил я.

— Тогда не одевайся, — заявила Саша.

— Или все объясняешь, или немедленно убираюсь, — захлебываясь от злобы, заявил я.

Александра удивилась, что я ничего не понял, и все рассказала. Когда после моего ухода прошло минут двадцать, Искен почувствовал, что со мной произойдет беда. Он знал, откуда подглядывает за происходящим Саша, и приказал бежать на поиски. Девушка нашла меня без сознания.

— Эти женщины поверили, что ты воин сразу, тем более твоя наколка и день рождения Учителя, — втолковывала мне Саша.

— Это те, которые спасают раненых воинов уже много тысяч лет, — продолжала она.

— А где же их мужчины? — поинтересовался я.

— Они не имеют права даже быть в доме, если там раненый воин, чтобы не передать ему свою слабость. Запомни, истинными мужчинами среди женщин считаются только воины, которые могут умереть в любой момент. Ведь они умирают за жизнь и мудрость отцов. В конце лечения, а ты был уже почти мертв, идет самая сильная подпитка от девственницы. Вот так они и узнали, что я женщина.

— Прости, родная, — вырвалось у меня. — Что же теперь будет с тобой?

— Как-нибудь переживу, — целуя меня, улыбнулась Саша. — У тебя хорошая защита. Он тянулся за своими ударами, но лучше б ты их вообще не пропускал. Вот и получилась сердечная судорога и понадобилось много женской энергии, чтобы размягчить мышцу. А я торчу здесь потому, что не хочу отдавать тебя никому.

— Как это? — не понял я.

— А так, тебе сейчас нужно сделать последнее.

— Что? — полюбопытствовал я.

— Любовь, — опустив глаза ответила она.